Культура, как и многие другие достойные вещи, возникает из разделения. В обществе слитном, однородном, свободнопроницаемом нет для нее условий, а именно: плодотворных различий. Свободное движение мыслей и чувств, столь дорогое нашему времени, само по себе способствует не развитию культуры, но только распространению плодов развития, бывшего прежде. Великие культурные державы современности не потому таковы, что свободны и богаты (обычное заблуждение русского ума). Существующими культурными запасами мы обязаны прошлому, в котором и свободы, и богатства было значительно меньше, чем в наши дни. Это общество человек наших дней даже не в силах назвать «процветающим». Государственная власть в нем была слаба; техника неразвита; просвещение ничтожно или, во всяком случае, неравномерно. Однако это общество оставило нам запас мыслей, которым мы будем жить до тех пор, пока вовсе не перестанем мыслить. Как это может быть? Что такое «великая в культурном отношении» держава? Что такое «культура»?

Под «величием» (все мы знаем) наше время понимает количество и совокупную мощность машин, применяемых как для производства, так и для уничтожения (причем последние в любой «великой» державе современности неизмеримо сильнее). Великая держава та, у которой достаточно сил для того, чтобы уничтожить соседей или, по меньшей мере, внушать им возможно более сильный страх. «Культурная» держава в наше время та, которая обладает достаточным штатом обученных технических специалистов, необходимых для обслуживания машин производства и уничтожения. В массовой подготовке этих специалистов и состоит в наши дни дело просвещения; остановись колесница просвещения — остановится и производство, а с ним — жизненные удобства. Конечно же, всё не так просто, и под «культурой» понимают, как правило, и некоторые правила общежития, сводящиеся к тому, чтобы — говоря по-детски —  жить весело и без обид. Против этих правил я ничего не скажу, они хороши, необходимы и являются частью всякого верно устроенного общества. Однако сама по себе культура древнее, первобытнее всяких правил безболезненно, удобно и приятно устроенной жизни.

Что же она? Скажу так: культуру производит желание обладать постоянными и воспроизводимыми отличиями. Там, где человек не отличается от человека ничем, кроме природных различий, культуры нет. Чтобы она появилась, необходимо желание быть особенным. Этого может желать отдельная личность или целое общество, и там, где мы видим устойчивую и воспроизводимую непохожесть, мы видим культуру. Эта непохожесть может быть свойственна определенному классу лиц; или определенному обществу; или целой стране — в действительности множество «непохожестей» налагается друг на друга, определяя лицо стран и народов. Где нет различий, нет культуры.

Впрочем, разнообразие как таковое, сколько его ни поощряй, не способствует высокому развитию личности или общественной культуры. Для личного и общекультурного подъема необходима определенная этика, которую я бы назвал этикой преодоленной трудности. Понятие о благородстве всегда связано с понятием о труде, об усилиях, затраченных на преодоление неких препятствий. Благороден, достоин, изящен, ценен — называйте как вам угодно — тот, кто потрудился и преодолел. Все достоинства развитой культуры, будь то поэзия, или общественная жизнь, или личная нравственность, происходят от этой этики преодоления, выражаемой словами: «Хорошее трудно». Человеческой деятельности важно поставить препятствия, в преодолении которых личность станет сильнее и чище — сильнее, потому что приучится к упражнению сил ради достижения целей, чище — потому что научится отбрасывать ненужное в погоне за ценным. Рыцарство, поэзия, личная этика… Широко, просторно, привольно, беспредельно «развиваться» означает, иными словами, расти как трава в поле. Только сковывая волю ограничениями, только осложняя желания препятствиями, только исключая одни цели ради других, более ценных, мы достигаем высшего развития. А как же свобода? Свободы люди заслуживают в меру ценности своих целей.

Общественное развитие нескольких последних столетий, направлявшееся исключительно волей ко всё более чистой и незамутненной свободе, открыло нам загадочное противоречие: можно желать или свободы, или культуры; или свободы, или нравственности; или нравственности, или процветания торговли; или культуры, или роста производства; но никоим образом нельзя ожидать процветания и того, и другого. При внимательном рассмотрении оказывается, что благотворное действие свободы, если оно и есть, сугубо избирательно… Не могу сказать, чтоб это было удивительно. Свобода, по своему существу, есть отсутствие ограничений. Есть, однако, целые области человеческой жизни, и даже очень важные, в которых отсутствие ограничений губительно. Религия, культура, нравственность влияют на человеческую личность в первую очередь посредством запретов. Всякое высшее развитие личности идет путем самоограничения. Всепригодна ли неограниченная свобода? Нет. Что нужно Алкивиаду, то бесполезно Сократу. Во многих делах мы не можем следовать своим желаниям; мы не можем верить себе — от школы и до могилы. Но если воспитание — всегда насилие над природными склонностями, если культура есть путь запретов, тогда противоположностью свободе является не «рабство», но культура.

По-видимому, так оно и есть. Свободное общество, как мы его узнали, есть общество угасающей, уходящей за горизонт культуры, и в то же время общество гражданского мира, мягкой и удобной земной жизни. Совершенный механизм этой жизни, наконец-то найденный Западом, есть механизм совершенно непрозрачный, через который перестает просвечивать небесное. Земная жизнь становится сплошь искусственной, плотной, со всех сторон закрывающей горизонт. Чем благоустроеннее мир сей, тем меньше в нем места человеку с его врожденными, беспричинными, ненужными высшими побуждениями, чувствами, стремлениями и мечтами. Чем благоустроеннее жизнь на земле, тем больше желание от нее убежать — в мир трудностей, препятствий, стремлений, надежд… Совершенному обществу нет надобности в человеке — существе, которое может больше, чем ему нужно, и хочет больше, чем может, существе вечно недовольном и ненасытном. Что обещает «совершенное общество»? Что больше не будет алчущих и жаждущих; что больше не будет стучащих и ожидающих, что им откроют; что больше не будет ищущих и находящих — потому, что каждый будет доволен своим уделом и во веки веков не захочет иного. Общество всеобщего благополучия предлагает конец истории, венец, к которому пристроить ничего высшего уже невозможно — разве только найти способы еще более совершенного и удобного удовлетворения потребностей… Совершенное общество и человечность (понимай: религия и культура) расходятся невозвратно. В известном смысле демократия — родная сестра революции. За исключением отвращения к мясной пище, она разделяет вкусы сестры, хотя не имеет ее великих планов, и потому безжалостна к личности, ее стремлениям и надеждам…

За словами Милля и иных либеральных мечтателей видится какой-то сверкающий механизм, крутящийся беззвучно и ровно. Однородное общество (о нем-то и мечтали либералы и большевики) — сильное общество. Его не ослабляют внутренние разделения; напротив, всех его граждан воодушевляет одно… Однако это единство неплодотворно. Подумайте о человеке с единственной мыслью в голове. Неслучайно «общество равных» — общество в некоторых отношениях необыкновенно консервативное. Будучи бесплодно, оно ожесточенно защищает свой ветхий набор отрицательных ценностей («свобод») и даже утверждает, что эти ценности суть венец , конечное достижение мысли, дальше которого пойти нельзя. Такое же исключительное значение придается построениям современной научной мысли: они объявляются последними истинами о природе. У науки, кажется, совсем закружилась голова… Она хочет править человечеством, не предлагая ему не только веры (если не понимать свойственный многим людям науки нигилизм как «религию пустоты»), но и совокупности целей, повелений и запретов, которыми можно руководствоваться в вещах повседневных, не имеющих отношения к конечным целям и упованиям человеческой души.

Освободите личность от обязательных целей, ценностей и запретов, и вы получите общество благополучное, избавленное от всех или почти всех внутренних трений, однако не приспособленное к производству нематериальных ценностей. Именно такое общество, освобожденное от всякого намека на борьбу, включая борьбу идей, мы и наблюдаем: богатое и довольное, сильное материально и вялое, дряблое в отношении всего, что находится выше довольства и покоя, голода и жажды, сытости и удовлетворения. Совершенное общество пожрало личность и дало ей давно обещанный покой.

Views: 38