Если бы хоть одна десятая доля того, что враги фашизма разсказываютъ объ его «жестокостяхъ», была правдою, онъ, несомнѣнно, заслуживалъ бы такого же остраго противодѣйствія, какъ безобразно свирѣпый режимъ большевицкаго СССР. Но вѣдь это же сплошное вранье и чепуха! Вопреки всѣмъ клеветническимъ росказнямъ, фашизмъ нисколько не жестокъ въ своей нынѣшней практикѣ, да не былъ жестокимъ и въ своей революціонно-завоевательный періодъ. Овладѣніе Италіей стоило ему гораздо большаго числа жертвъ, чѣмъ потеряли укрощаемые sovversivi (разрушители государственнаго строя) всѣхъ фракцій и наименованій, враждебно противостоявшихъ фашизму.
Три тысячи фашистовъ сложили свои головы на патріотическомъ дерзновеніи водворить порядокъ въ гражданской жизни Италіи. Убивали ихъ, по большей части, очень подло; либо изъ за угла, либо набрасываясь врасплохъ, скопомъ, десятеро на одного. Открытыхъ боевъ было мало — на перечетъ, и въ самыхъ серьезныхъ изъ нихъ (въ Генуѣ, Пармѣ, римскомъ кварталѣ Санъ-Лоренцо и т. д.) потери съ обѣихъ сторонъ бывали ничтожны численно. Но, такъ какъ въ уличныхъ бояхъ фашисты всегда бывали стороною осаждающей и штурмующей разныя враждебныя укрытія, то терпѣли уронъ гораздо большій, чѣмъ осажденные соверсивы, которые, изъ за своихъ прикрытій, палили въ нихъ, какъ въ мишень. А когда видѣли, что фашисты упрямы и одолѣваютъ, благополучно удирали, кто куда гораздъ, лазейками предусмотрительно приготовленнаго отступленія.
Вѣдь всѣ подобныя столкновенія разыгрывались, обыкновенно, въ кварталахъ городского «дна», гдѣ, во истину, чортъ ногу сломить, и гораздо легче его ухватить за скользкій хвостъ, чѣмъ прирожденнаго обывателя-тепписта извѣчно темныхъ закоулковъ. На то и созидались они нѣкогда, чтобы въ нихъ прятаться отъ нападенія и отсиживаться, пока можно, а, когда «ихняя беретъ», исчезать невѣдомо въ какія норы и дыры.
Въ Пармѣ очагомъ коммунистической пропаганды былъ зарѣчный кварталъ Oltre Torrente, пристанище всякаго босяцкаго сброда di mala ѵіtа. Туда даже и карабинеры неохотно проникали, когда того требовала служба. Очистка этой ямы стоила фашистамъ двухъ недѣль мучительнаго труда. Домъ за домомъ пришлось брать приступомъ, не было окна, откуда не стрѣляли бы и не летѣла бы всякая увѣсистая дрянь. А ворвутся въ домъ, — нѣтъ никого, развѣ только, удирая, не успѣли унести какого нибудь тяжело раненаго.
Я глубоко сожалѣю о трехъ тысячахъ жизней, героически пожертвованныхъ фашистской молодежью на подвигъ оздоровленія отечества отъ коммунистической чумы, но, памятуя напряженіе сей послѣдней въ 1922 — 23 гг., считаю, что побѣда досталась фашизму еще дешево. Сравнительно съ жертвами русской контръ-революціи, — притомъ, не достигшей своихъ цѣлей, — можно сказать: получили даромъ.
Но надо помнить, что мы — въ странѣ Франческо Гвиччіардини. Когда онъ и другіе историки Возрожденія описываютъ военныя столкновенія Флоренціи съ Пизою, Сьеною и т. д., благодаря необычайно картинному изложенію, подогрѣваемому пламеннымъ темпераментомъ искреннихъ патріотовъ, коммунальныя войны кажутся очень жутко эффектными. Но, вчитываясь, вы, съ удивленіемъ замѣчаете, что ужасными и кровопролитными опредѣляются, иной разъ, сраженія съ потерями въ 15 — 20 человѣкъ съ обѣихъ сторонъ. Эти гомерическія битвы уже повергли города во всенародный плачъ и трауръ. Только съ нашествіями французовъ и испанцевъ ХѴ — ХѴІ вв. итальянцы узнали истинно жестокую войну, и сами обучились воевать жестоко. Но въ основѣ эта черта — высоко цѣнить даръ жизни и «сладкую привычку» къ ней. Отсюда истекаетъ, что въ Италіи одинъ «политически отвѣтственный» трупъ производитъ гораздо большее впечатлѣніе, чѣмъ у насъ сто.
Все равно, какъ съ дуэлями: онѣ здѣсь чуть не ежедневны, но смертный исходъ дуэли — величайшая рѣдкость, а каждый разъ подобный случай потрясаетъ страну негодованіемъ, словно неслыханное злодѣяніе. Смерть Феличе Кавалотти, поэта и политическаго дѣятеля послѣдней четверти XIX вѣка, еще и теперь, тридцать лѣтъ спустя, вспоминается, какъ ужасное происшествіе вчерашняго дня. Когда Габріэле д-Аннунціо, въ молодости, получилъ на дуэли довольно серьезную рану въ голову (отчего онъ и облысѣлъ на всю жизнь), его секундантъ такъ освирѣпѣлъ отъ негодованія, что едва не зарубилъ противника. А этотъ послѣдній, въ совершенной растерянности, долженъ былъ доказывать даже печатно, что нанесъ столь тяжкій ударъ не преднамѣренно, а несчастіемъ.
Мнѣ не хочется отвлекаться отъ темы, иначе я постарался бы доказать, насколько ошибочно ходячее европейское представленіе объ итальянцахъ, какъ о народѣ бѣшенаго темперамента, которому, въ разгаръ страстей, жизнь копейка и потому онъ, при каждомъ удобномъ случаѣ, хватается за ножъ и самъ на ножъ лѣзетъ. Только очень обжившись въ Италіи, начинаешь понимать въ полной мѣрѣ, какъ много красивой лжи напрасно напутано вокругъ ея народа старыми романтиками. Да, къ сожалѣнію, не перестаютъ припутывать и новые, хотя уже не романтики, а просто искатели «интереснаго», злоупотребляющіе лукавымъ девизомъ, что «тьмы низкихъ истинъ намъ дороже насъ возвышающій (или, въ данномъ случаѣ правильнѣе будетъ — «украшающій») обманъ».
Вотъ это-то инстинктивное пониманіе высокой цѣнности жизни и сдѣлало то, что 3.000 убитыхъ коммунистами фашистовъ говорятъ воображенію и чувству итальянскаго народа гораздо больше, чѣмъ, къ большому сожалѣнію и стыду нашему, шевелятъ наше сердце 1.700.000 русскихъ, погибшихъ жертвами ЧК и ГПУ, десятки тысячъ бѣлыхъ добровольцевъ, павшихъ на поляхъ битвы за освобожденіе Россіи отъ краснаго гнета, милліоны крестьянъ, выморенныхъ голодомъ большевицкаго производства въ 1921 — 23 годахъ.
Полвѣка тому назадъ увѣрялъ Некрасовъ, будто въ русскомъ обществѣ —
Разрушенъ нами (сей) кумиръ
Съ (его) фразистою, бездѣйственной любовью:
Умнѣй мы стали, — вѣритъ міръ
Лишь доблести, запечатлѣнной кровью.
И самъ ошибался, и людей обманывалъ въ самообольщеніи. Десятилѣтіе 1917 — 1927 гг. показало слишкомъ явно, что, несмотря на всѣ наши горькія испытанія, кумиры бездѣйственно-фразистой любви, столь любезные русской интеллигенціи, сентиментальной, мечтательной и лѣнивой, продолжаютъ въ ней премьерствовать, отнюдь не уступая своего мѣста доблести, запечатлѣнной кровью, и даже презрительно на оную пофыркивая. Не исчислить, не прикинуть смѣты, сколько было явлено ея, — этой мученической доблести, крещенной въ кровавыхъ купеляхъ, — а вѣры въ той мѣрѣ, какъ она заслуживаетъ, ей, все-таки, еще не дано. И — ужъ добро бы у чужихъ, а то, вѣдь, пуще-то всего у своихъ! И великое дѣло ея не додѣлано, и всякій разъ, это она вновь находитъ случай и силы устремиться къ дѣйствію, фразеры бездѣйственной любви спѣшатъ опорочить честныя раны доблести, подорвать довѣріе къ ней грязными клеветами, запугать общество, и безъ того куда не храброе, мѣщанскими страстями, въ конецъ опошляющими, и безъ того опошленную въ постыдное прозябаніе, эмигрантскую жизнь.
Свою репутацію «жестокости» фашизмъ стяжалъ совсѣмъ не тогда, когда онъ круто расправлялся съ коммунистическимъ «совверсивизмомъ», колотя «святою дубинкою» (il santo manganetto), поя касторкою, разгоняя коммунистическія сборища, громя ихъ клубы, редакціи, сожигая ихъ газеты, знамена, литературу, парт. знаки. Къ слову сказать: и эти-то «жестокости» производились всегда лишь какъ отвѣтныя репрессіи на какое-либо кровавое злодѣяніе коммунистовъ или на вызывающе наглую манифестацію съ ихъ стороны. Чтеніемъ въ сердцахъ фашизмъ не занимался. Но открытому коммунизму онъ объявилъ открытую же войну — и во всей его массѣ, уничтожая партію, и не брезгуя мелочами во внимательной и настойчивой партизанской гверильѣ.
Человѣкъ свищетъ, когда фашисты поютъ свой гимнъ «Giovinezza» (О, юность!) и демонстративо затягиваетъ во все горло коммунистическую «Ваndiera Rossa», — ему предложатъ для прочистки голоса выпить пузырекъ касторки. Человѣкъ демонстративно пишетъ на стѣнѣ «Evviva Lenin!» — надпись стираютъ, а, если узнанъ будетъ ея авторъ, то получитъ столько тукманокъ «манганелло», сколько въ надписи буквъ. Человѣкъ плюнулъ на «tricolore» (національное трехцвѣтное знамя), — въ домѣ его не станется ни одного цѣлаго стекла. И т. д.
Да и такое самоуправное укрощеніе строптивыхъ коммунистовъ продолжалось въ фишизмѣ очень короткій срокъ. Уже въ 1923 г. оно было запрещено приказомъ Муссолини: при первыхъ же серьезныхъ признакахъ успокоенія въ странѣ, какъ только «совверсивизмъ» понялъ, что его пѣсенка спѣта, — противъ національнаго рожна не попрешь! — и началъ смирненько прятаться въ подполье. Сейчасъ отъ произвольной усмирительной выходки во вкусѣ стараго боевого фашизма, дозволившій себѣ ее фашистъ пострадаетъ въ дисциплинарномъ порядкѣ гораздо больше, чѣмъ тотъ, противъ кого онъ направилъ свое непрошенное усердіе…
«Сквадризмъ» (боевыя группы фашизма) давнымъ давно фактически упраздненъ за дальнѣйшею ненадобностью и сталь романтическимъ воспоминаніемъ, надъ привязанностью кь которому иныхъ бурныхъ фашистовъ Муссолини даже трунилъ въ послѣдней своей большой рѣчи 26 мая. Весь міръ твердитъ легенду о «черныхъ рубашкахъ» (camicie nere). Но «черную рубашку», вотъ уже третій годъ, фашистъ не въ правѣ носить иначе, какъ при исполненіи служебнаго порученія и на офиціальныхъ партійныхъ и государственныхъ торжествахъ. За праздное и напрасное появленіе въ народѣ чернорубашечникомъ фашистъ отправляется подъ безоговорочный арестъ. Пять лѣтъ тому назалъ я удивлялся, встрѣчая знакомыхъ фашистовъ не въ черныхъ рубашкахъ, а теперь, когда приходитъ чернорубашечникъ, спрашиваю:
— По какому это случаю вы сегодня въ формѣ?
Какъ ни много клеветъ возводится на «жестокій» фашизмъ, но на одну не посягали, кажется, даже самые злые его клеветники: «жестокостямъ» фашизма никакъ нельзя было приписать, хотя бы въ самой ничтожной долѣ, тѣхъ мелко и грязно корыстныхъ побужденій, которыми сопровождался, сопровождается и до конца своего сопровождаться 6у«< детъ въ каждомъ шагѣ своемъ «ленинизмъ», съ его выразительнымъ девизомъ «грабь награбленное».
Правда, въ фашизмѣ побѣдившемъ не всѣ дѣятели оказались чистыми отъ корысти, многіе замарали себя использованіемъ своего властнаго положенія для личныхъ цѣлей и выгодъ. Однако нельзя не признать, во-первыхъ, чю процентъ такихъ злоупотребителей властью былъ невеликъ. А, во-вторыхъ, что, какъ скоро грѣхи ихъ открывались, Муссолини не щадилъ виновныхъ, какъ бы ни были они полезны партіи, какое бы высокое положеніе въ ней они ни занимали.
Прежде подобныхъ грѣшниковъ фашизмъ судилъ партійнымъ судомъ, теперь безъ церемоніи направляютъ дѣло въ судъ обыкновенный. Только что на прошлой недѣлѣ наиболѣе отвѣтственныя липа дирекціи фашистовъ Спеціи (нашъ новый губернскій городъ) сидѣли на скамьѣ подсудимыхъ по обвиненію въ принятіи взятки за доставленіе казеннаго подряда на внутреннюю таможню (dazio). Двое были оправданы, двое приговорены къ тюрьмѣ на годъ, къ денежному штрафу и временному ограниченію въ правѣ избранія на общественныя должности. А, между тѣмъ, судебнымъ разбирательствомъ было выяснено, что въ проступокъ свой осужденные впали не по злой волѣ, а больше по бытовой наивности. Не будь они фашистами, ихъ оправдали бы, да и дѣла, пожалуй, не было бы возбуждено. Но къ фашистамъ – двойныя требованія, жены Цезаря не должно касаться подозрѣніе, Какъ скоро о чиновникѣ-фашистѣ проходитъ дурной слухъ, онъ обязанъ требовать разслѣдованія и суда надъ собою. Что, напр., сдѣлали и четыре спеційскихъ обвиняемыхъ.
Въ воинственномъ же періодѣ фашистической контръ-революціи, частныя лица, имущества и интересы страдали столь мало, что, сколько ни раздувай эту муху въ слона, но о ней просто смѣшно говорить въ странѣ, пережившей 1919-й коммунистическій годъ и только фашизмомъ избавленной отъ его повторенія. И въ особенности дико, когда подобнымъ ламентаціямъ враговъ фашизма начинаютъ вторить ихъ русскіе соболѣзнователи, казалось бы, имѣвшіе достаточный срокъ, чтобы, за десять лѣтъ для кого борьбы, для кого порабощенія, опытно научиться не ахти какъ мудрой истинѣ, что и революція, и контръ-революція въ дракѣ волосъ не жалѣютъ и, снявъ голову, по волосамъ не плачутъ.
Александръ Амфитеатровъ.
Возрожденіе, № 815, 26 августа 1927.
Views: 34