Громадное большинство русскихъ зарубежниковъ относится къ фашизму со чувственно. Не по знанію: какъ я указывалъ уже въ первой статьѣ, эмигрантскія представленія о фашизмѣ смутны и фантастичны. А по инстинкту: эмиграція чутьемъ беретъ въ фашизмѣ силу созидающей борьбы, сокрушительной для борьбы разрушающей, которая насъ въ Россіи одолѣла и выбросила за рубежъ, а Россію перепоганила въ СССР. Но въ сочувствіи есть черная точка: русская эмиграція въ сердце ранена и неутѣшно огорчена признаніемъ фашистскою Италіей большевицкаго правительства въ бывшей Россіи.

Г. Вячеславъ Новиковъ въ своемъ «Фашизмѣ», отмѣчая эту черную точку, примирительно заключаетъ свое сужденіе о ней словами:

«Было бы очень печально, если бы фатальная ошибка Муссолини отбросила русскую интеллигенцію въ станъ враговъ фашизма въ то время, какъ она самой судьбой призвана встать въ ряды фашизма».

Вполнѣ соглашаясь съ сужденіемъ г. Новикова, однако, долженъ внести въ него нѣкоторую поправку или, вѣрнѣе, разъясненіе выраженія, не совсѣмъ точнаго.

«Встать въ ряды фашизма» русская интеллигенція не въ состояніи по той простой причинѣ, что нѣтъ такого фашизма, въ ряды коего она могла бы стать — такъ, взяла да пришла на готовое. И быть не можетъ. Каждая нація способна и должна создавать только свой собственный фашизмъ. Съ фашизмами другихъ націй онъ будетъ, въ зависимости отъ обстоятельствъ, дружить и союзничать или враждовать и бороться, но въ единство и тождество слиться никогда не можетъ. Ибо общаго съ ними въ немъ только національный принципъ. А то — даже и цѣли, методы его проведенія будутъ пестро различны: до устремленій несовмѣстимо противоположныхъ, — повторяю, — даже враждебныхъ. За примѣромъ ходить недалеко. Въ послѣдней своей рѣчи Муссолини, вождь фашизма итальянскаго, далъ очень рѣзкій окрикъ на берлинскую демонстрацію фашизма германскаго, вытащившаго на улицу, въ представительствѣ «Стальныхъ Шлемовъ», девизы реванша на Адріатикѣ.

Русской интеллигенціи необходимо стать въ ряды фашизма, но — своего, русскаго. А для этого, прежде всего, надо его создать. Ибо тутъ совсѣмъ не «топну ногой, и изъ земли вырастутъ легіоны». Фашизмъ не летитъ въ ротъ націи жаренымъ голубемъ, а вырастаетъ плодомъ героическихъ усилій и неусыпно усерднаго, напряженнаго труда.

Я твердо вѣрю въ то, что спасеніе и возрожденіе міра отъ коммунистической чумы и вносимаго ею всюду разложенія совершится чрезъ національныя организаціи фашистскаго типа, — чрезъ «фашизмы». Но единосложный міровой фашизмъ — утопія, покинутая (по крайней мѣрѣ, итальянскимъ фашизмомъ) пять лѣтъ тому назадъ. Да и тогда, въ 1922 — 23 гг., ею бредило, въ восторженномъ опьяненіи легко одержанной побѣды, сравнительно небольшое число фашистовъ-идеалистовъ, возмечтавшихъ себя какъ бы новыми гарибальдійцами, призванными пройти Европу крестовымъ походомъ освобожденія отъ коммунистовъ. «Красная рубашка являлась на поляхъ сраженій всюду, гдѣ націи боролись за свою свободу противъ чужеземнаго деспотизма, — черная рубашка должна идти на помощь всюду, гдѣ народы борятся, свергая съ себя коммунистическій гнетъ». Это — «мы освободились сами, пойдемъ освобождать другихъ» — держалось въ воздухѣ очень недолго и не прочно.

Но было довольно шумно и бросалось въ глаза — особенно въ сѣверной Италіи. Здѣсь вѣдь фашизмъ на первыхъ порахъ своего торжества былъ нѣсколько удивленъ, что, побѣдивъ, онъ оказался не республиканскимъ, какъ того почти всѣ ожидали — кто со страхомъ, кто съ радостью, но, напротивъ, упрочилъ монархію и династію: одинъ изъ геніальнѣйшихъ примѣровъ, — можетъ быть, самый геніальный, — необыкновеннаго искусства Муссолини приспособляться, съ быстрою прозорливостью, къ насущнымъ требованіямъ истинно реальной политики.

Въ первый годъ по возвращеніи моемъ въ Италію я самъ былъ увлеченъ чернорубашечнымъ нео-гарибальдизмомъ и не сразу разглядѣлъ безподкладочность его краснорѣчиваго энтузіазма, угасшаго, маленько поболтавъ, по первому же строгому знаку Муссолини. Онъ одѣлъ итальянскую молодежь въ черныя рубашки совсѣмъ не для того, чтобы разбрасывать итальянскую національную силу на рыцарство въ «мондіальномъ масштабѣ», и потребовалъ отъ нихъ сосредоточенія итальянской энергіи на реализаціи прямыхъ итальянскихъ задачъ.

Кто сильно обманулся въ расчетѣ на чернорубашечный нео-гарибальдизмъ, такъ это Савинковъ. Я не знаю, въ какое время совершился въ немъ тотъ роковой переломъ, который привелъ его къ рѣшимости отдаться въ руки большевиковъ, возславить, затѣмъ, на судѣ царствіе ихъ чумы и кончить весь этотъ кошмарно дикій сумбуръ прыжкомъ изъ окошка пятаго этажа. Но имѣю документальныя доказательства, что на путь своей позорно-трагической и, въ концѣ концовъ, все-таки не выясненной вполнѣ авантюры онъ вступилъ никакъ не ранѣе, чѣмъ неудачное свиданіе съ Муссолини отняло у него надежду на итальянскую поддержку контръ-революціонной инсуррекціи.

Весною 1923 года я еще имѣлъ сношенія съ фашистами-интервентистами и переписывался о томъ съ Савинковымъ. Онъ въ это время, обжегшись на молокѣ, дулъ уже на воду и относился къ представлявшимся возможностямъ довольно вяло и скептически. Но излагалъ кое-какіе планы и даже прислалъ было для переговоровъ своего агента, оказавшагося, однако, столь сомнительнымъ субъектомъ, что съ нимъ никто отвѣтственный не согласился бы имѣть общеніе. Впослѣдствіе Савинковъ просилъ меня устроить ему второе свиданіе съ Муссолини, пользуясь пребываніемъ семьи послѣдняго на лѣтнемъ отдыхѣ въ Леванто, гдѣ я постоянно живу. Но это не состоялось. Да и къ лучшему, потому что тогда-то я уже былъ увѣренъ, что новый разговоръ съ «дуче» не принесетъ Борису Викторовичу ничего, кромѣ новаго разочарованія.

Построенный Муссолини фашизмъ есть строго итальянскій фашизмъ, и въ ряды его встать, какъ выражается г. В. Новиковъ, могутъ только итальянцы. Или, въ видѣ исключенія, люди, хотя иностраннаго происхожденія, но настолько итальянизованные. что Италія сдѣлалась для нихъ, какъ бы истинною ихъ родиною. Такихъ примѣровъ я знаю нѣсколько, имѣю ихъ даже въ собственной семьѣ. Но въ этихъ случаяхъ люди на то и шли, чтобы служить итальянскому патріотизму, близкому ихъ объитальяненнымъ сердцамъ. Служить же, черезъ голову итальянскаго фашизма, какому-либо иному патріотизму возможно, — понятное дѣло, — лишь въ тѣхъ рѣдкихъ случаяхъ, когда національныя устремленія даннаго государства или народа вполнѣ совпадаютъ съ національными устремленіями Италіи. А служить, черезъ ту же итальянскую голову, фашизму міровому, интернаціональному, по-моему, вовсе невозможно, потому что такого всеобъемлющаго фашизма мало, что не существуетъ, но повторяю, едва ли онъ и осуществимъ практически. А что же представляетъ собою, на что годенъ фашизмъ, если онъ остается лишь въ области идеальной мечты да теоретическаго разглагольствованія?

Въ чемъ сила итальянскаго фашизма?

Злоупотребленія космополитическою неопредѣленностью расплывчатаго идеала всечеловѣчности, по возобладавшей въ ХѴІІІ-ХІХ вѣкахъ политической религіи «принциповъ 1789 года», обратили эту послѣднюю въ суевѣріе, подъ слоемъ котораго померкъ свѣтъ самой вѣры. Въ ХХ-мъ вѣкѣ обнаружилось, что эта политическая религія безсильна справляться съ бушеваніемъ незаконныхъ дѣтей ея, — соціализма, коммунизма и анархизма, — возставшихъ противъ своей матери съ ея законными дѣтьми, въ формахъ либеральныхъ монархій и буржуазныхъ республикъ. Вырожденіе представительнаго начала внутри государствъ и ослабленіе чувства національности подъ давленіемъ космополитическихъ ученій, обществъ и даже цѣлыхъ народовъ, ознаменовались нарожденіемъ воинствующихъ «интернаціоналовъ», которые въ Россіи оказались сильнѣе «націоналовъ», и взяли власть, а въ остальныхъ европейскихъ государствахъ пытались, пытаются и еще будутъ пытаться быть сильнѣе и взять власть. Послѣдствіями были крушеніе цѣлаго ряда правительствъ и самыхъ государствъ, разореніе и глубочайшій упадокъ ряда европейскихъ и зависимыхъ отъ Европы колоніальныхъ народовъ, угроза цѣлости всей европейской цивилизаціи, «желтая» и вообще цвѣтная опасность, — и пр. и пр.

Тогда итальянскій фашизмъ, — движеніе, возникшее изъ народнаго инстинкта самосохраненія, — рѣшительно отвергъ всечеловѣческую мечту и громко и твердо провозгласилъ своимъ символомъ вѣры патріотическое право національно-государственнаго эгоизма и практику и защиту его возвелъ въ высшій долгъ гражданина. Хорошо и честно то, что укрѣпляетъ, расширяетъ, возвеличиваетъ и обогащаетъ отечество. Дурно то, что его ослабляетъ, умаляетъ, принижаетъ, бѣднитъ. Это просто, опредѣленно, осязательно, а потому и очень активно. Итальянскій фашизмъ есть власть, сила, энергія и всесторонняя прикладная дѣятельность практическаго итальянизма. Вся книжка г. Новикова — наглядное и, по большей части, точное выявленіе этого расоваго практицизма въ политикѣ, культурѣ, религіи, экономикѣ, частномъ жизнестроѣ фашизма.

Узко ли это? «Всечеловѣки», недостаточно проученные ужасами истекшей четверти вѣка, утверждаютъ, что — да: фашизмъ узитъ политическіе горизонты, надѣваетъ узду на мечту «свободы, равенства, братства», ограничиваетъ свободу воли и совѣсти, пятитъ человѣчество къ ремонту разрушенныхъ или треснувшихъ перегородокъ національнаго обособленія и гражданскаго раздѣленія. Словомъ, фашизмъ — всесторонняя реакція, убійство демократіи во внутренней жизни страны и демократическаго прогресса въ международности. У фашизма есть только страновоззрѣніе, но нѣтъ міровоззрѣнія. Ему непонятны Шиллерова ода «An die Freude»», послѣдняя часть Девятой симфоніи Бетховена.

Нѣтъ, это не такъ. У фашизма въ Италіи имѣются тоже свои мечтатели – идеалисты, и еще какіе! И, если хотите, Муссолини — наибольшій изъ нихъ. Только идеалъ-то у него — латински закругленный, и, какъ сынъ Аппенинскаго полуострова, ужъ очень много имѣетъ онъ въ лабораторіи своихъ мечтаній такого матеріала, какого предложить своимъ сынамъ не въ состояніи ни одна другая страна на земномъ шарѣ. Здѣсь было столько, что очень часто, когда иной европеецъ мечтаетъ о будущемъ политическомъ достиженіи, итальянецъ вспоминаетъ его, какъ бывшее, но утраченное и оглядывается на него съ гордостью и надеждою, что — разъ было, опять будетъ.

Тридцать лѣтъ тому назадъ, сопровождая въ прогулку по Форо Романо великаго историка Теодора Моммзена, я разсказалъ ему, какъ Герценъ, впервые придя на форумъ, чуть не заплакалъ отъ обидной мысли, что — «здѣсь на каждомъ квадратномъ метрѣ прошло больше исторіи, чѣмъ во всей Россіи». Моммзенъ засмѣялся и сказалъ:

— Ну, для Германіи все-таки метровъ девять-десять надо накинуть.

Такъ вотъ и подите — считайтесь-ка съ этимъ несчетнымъ накопленіемъ историческихъ метровъ въ крѣпкихъ латинскихъ мозгахъ за квадратными латинскими лбами! Въ какой другой странѣ не былъ бы осмѣянъ первый министръ, если бы, доказывая необходимость увеличенія бюджета на флотъ, онъ сталъ ссылаться — въ Россіи на ботикъ Петра Великаго, во Франціи — на Жана Барта, въ Англіи — на Абукиръ и Трафальгаръ, и т. д.? А вотъ Муссолини преспокойно обратилъ свою «морскую рѣчь» въ двухчасовую историческую лекцію о… Пуническихъ войнахъ! — какъ онѣ обезпечили Риму господство безъ соперниковъ на Средиземномъ морѣ и тѣмъ положили начало міровой Римской Имперіи. И даже никакихъ современныхъ комментаріевъ ему не понадобилось для того, чтобы этотъ двухчасовой намекъ былъ понять и, среди всеобщаго энтузіазма, увѣнчался желаемымъ результатомъ. Муссолини и по себѣ самомѣ чувствуетъ, и по чутью своего народа отлично знаетъ, что для истиннаго итальянскаго патріота Ганнибалъ чуть ли не такая же современная фигура, какъ Гинденбургъ, а Фабій Максимъ и Сципіонъ — какъ Кадорна и Діазъ. Совсѣмъ недавно столь солидный, отвѣтственный, добросовѣстный историкъ, какъ Этторе Паисъ, — совсѣмъ ужъ не политикъ, — напечаталъ статью о Ганнибалѣ и Сципіонѣ, столь пропитанную духомъ нынѣшнихъ дней, что ее читаешь, какъ «современную хронику».

Александръ Амфитеатровъ.
Возрожденіе, № 756, 28 іюня 1927.

Views: 20