У Бунина есть превосходный разсказъ, — къ сожалѣнію, не помню, какъ называется. Дюжій семинаристъ задался съ молоду цѣлью прожить какъ можно дольше и, поглощенный этою задачею, весь, съ головой, ушелъ въ служеніе инстинкту самосохраненія. Съ возрастомъ эгоистическій культъ обереганія своей плоти отъ всякихъ для нея опасностей, внѣшнихъ и внутреннихъ, довелъ этого мудреца, — хотя продолжалъ онъ жить въ своемъ родномъ городѣ, — до одичанія, какъ на необитаемомъ островѣ. Цѣли своей онъ достигъ: умираетъ въ глубокой старости и завѣщаетъ останки свои Академіи Наукъ, чтобы скелетъ его былъ выставленъ въ ея музеѣ, какъ костякъ идеально здороваго человѣка. Но одинокая и дикая старость его — посмѣшище и отвращеніе для общества, и даже уличные мальчишки дразнятъ идеально здороваго человѣка «Гориллой».

Я лично зналъ одну даму, сбѣжавшую отъ мужа, за котораго вышла по любви, на пятомъ году брака, только потому, что не стало у нея терпѣнія дальше выносить ежесекундной заботливости супруга о своемъ драгоцѣнномъ здоровьѣ.

— Представьте себѣ, что этотъ человѣкъ въ жизнь свою, кажется, даже насморкомъ не болѣлъ, а только и думалъ о томъ, какъ бы ему не погибнуть отъ микробовъ, бациллъ и всякихъ тамъ микроорганизмовъ. Прежде чѣмъ дверь отворить, ручку платкомъ обвернетъ: можетъ быть, за нее брался кто-нибудь зараженный. Письмо получитъ, — прежде, чѣмъ распечатать, дезинфицируетъ десять минутъ. Дошелъ до того что сядемъ чай пить, — онъ хлѣбъ кипяткомъ обдаетъ: и на хлѣбѣ, молъ могутъ гнѣздиться микроорганизмы. Въ какую глупую и позорную муку обращаетъ супружескую жизнь подобное маньячество, этого я вамъ изъяснять не стану: только женщина можетъ вполнѣ понять.

Словомъ, глубоко правъ былъ М. Е. Салтыковъ, когда одну изъ самыхъ блестящихъ своихъ сатиръ началъ афоризмомъ:

«Если человѣкъ хочетъ сдѣлать свое существованіе постылымъ для себя и для другихъ, онъ долженъ посвятить себя всецѣло инстинкту самосохраненія».

Афоризмъ этотъ распространяетъ свою силу не только на отдѣльныя человѣческія <личности?>, но и на народныя массы, и на государства.

На школьной скамьѣ насъ учили и мы затвердили съ увѣренностью, что культура есть могучее средство общенія въ нѣдрахъ человѣчества, которое, въ этомъ отношеніи, всюду де единоцѣльно. До войны это положеніе какъ будто и оправдывалось реальными средствами и способами человѣческаго общенія. Чѣмъ культурнѣе была страна, тѣмъ шире раскидывалась въ ней желѣзнодорожная сѣть, съ тѣмъ большимъ количествомъ устьевъ и перемычекъ къ сѣтямъ сосѣднихъ государствъ. Тѣмъ обильнѣе и легче былъ международный торговый и дѣловой оборотъ, тѣмъ удобнѣе и дешевле личное передвиженіе. Тѣмъ шире развивалась дѣятельность почты, телеграфа, телефона. Успѣхи аэронавтики, безпроволочный телеграфъ, подводныя лодки обѣщали, казалось бы, предѣльныя достиженія въ смыслѣ культурнаго общенія народовъ, суля въ скорѣйшемъ времени обезсмысленіе таможенныхъ и всѣхъ иныхъ повѣрочныхъ пограничныхъ мѣръ. Паспортная система быстро шла къ упраздненію. За исключеніемъ Россіи, Австріи, Турціи и славянскихъ государствъ Балканскаго полуострова, паспортъ нигдѣ не былъ необходимъ для передвиженія путешественника и очень мало гдѣ нуженъ для продолжительнаго жительства, — кромѣ Германіи или даже, точнѣе, Пруссіи, всегда придирчивой. Въ Италіи я прожилъ десять лѣтъ, 1906 — 1916, имѣлъ и офиціальныя отношенія, и офиціальныя столкновенія, и дѣла велъ, и судился, и путешествовалъ, — и, при всемъ томъ, ни разу не понадобился мнѣ мой паспортъ. Такъ что я, чуть не позабывъ было объ его существованіи, спохватился найти его, только когда собрался обратно въ Россію.

Война нанесла связямъ человѣческаго общенія очень тяжкій ударъ. Гдѣ вовсе ихъ порвала, гдѣ значительно испортила. Что дѣлать? Претендовать не на кого: явленіе стихійное. Искони война, въ видѣ ли «нашествія иноплеменныхъ», въ видѣ ли «междуусобныя брани», числится въ сознаніи человѣчества по общей категоріи «губительства напрасною смертью» отъ «глада, труса и потопа, отъ тлетворныхъ вѣтровъ и отъ смертоносныя язвы». Какъ Японія не въ состояніи сдержать антикультурную силу своихъ землетрясеній, такъ Европа въ 1914 году не могла не подчиниться антикультурнымъ требованіямъ войны и принуждена была ограничить дѣятельность общающихъ человѣчество культурныхъ факторовъ.

Но война давно кончилась, а ограниченія остались. И не только остались, но сдѣлались во многомъ строже и тѣснѣе, чѣмъ во время войны, выросли и числомъ, и силою. Само собою разумѣется, что въ 1914 — 1918 гг. были прерваны и поставлены подъ строгое наблюденіе средства общенія между Антантою и Центральными Имперіями, съ союзниками той и другой стороны. Но общеніе между союзными народами и не воюющими, хотя бы даже подозрительными по прочности нейтралитета, терпѣло ущербъ не отъ мѣръ политическаго надзора, усиленнаго лишь въ весьма малой степени, но только отъ пространства и времени, такъ какъ все движеніе пошло въ обходъ колоссальнаго театра войны.

1914 — 1916 гг. я жилъ въ Римѣ, руководя освѣдомленіемъ «Русскаго Слова» во всемъ Средиземномъ районѣ, имѣя 14 корреспондентовъ по мѣстамъ — на островахъ, французской Ривьерѣ, въ Далмаціи, Греціи, египетской Александріи, въ Барцелонѣ, не говоря уже объ Аппенинскомъ полуостровѣ. Работать было нетрудно, даже въ условіяхъ военной цензуры. Она въ Италіи была очень легка, и непріятность отъ нея сводилась больше къ опозданію срочныхъ извѣстій, изъ-за механической задержки въ разрѣшеніи, чѣмъ въ придирчивости къ тексту и свѣдѣніямъ. Въ виду разоблаченной гигантской сѣти германскаго шпіонажа, прошла регистрація иностранцевъ, опять-таки очень поверхностная. Почта изъ нейтральныхъ государствъ не цензуровалась, за рѣдкими исключеніями, — вѣроятно, по прямымъ доносамъ, — и опаздывала только въ зависимости отъ измѣненныхъ трактатовъ и загроможденія путей военнымъ передвиженіемъ.

Телеграфъ работалъ великолѣпно. По нѣкоторымъ возникавшимъ въ Римѣ русскимъ вопросамъ я имѣлъ честь нѣсколько разъ обращаться по телеграфу къ Верховному Главнокомандующему Великому Князю и получать отвѣты отъ Его Высочества или отъ генерала Янушкевича уже на завтра, такъ что въ тотъ же день я въ состояніи бывалъ освѣтить вопросъ въ «Джорнале д-Италіа». Смѣю сказать, что такимъ образомъ мнѣ удалось тогда погасить довольно много противорусскихъ сплетенъ, усердно распускавшихся агентами князя Бюлова и основанными имъ органами печати. А также нашими отечественными «пораженцами», при усердной поддержкѣ ихъ со стороны «Аванти» и т. п. органовъ Циммервальдскаго подданства.

Уѣхавъ изъ Италіи въ октябрѣ 1916 года въ Петроградъ, кружнымъ путемъ черезъ Францію, Англію, Норвегію, Швецію, я наблюдалъ, конечно, и болѣе строгія таможни, и болѣе внимательное отношеніе къ паспортамъ и визамъ, чѣмъ прежде, до войны. Но, по правдѣ сказать, очень придирчивую повѣрку видѣлъ только въ Англіи, гдѣ экзаменовали при впускѣ, экзаменовали при пребываніи, экзаменовали при выпускѣ, — ужасъ, какъ надоѣли. Безобразно же наглую таможенную и полицейскую повѣрку, съ грубостями и сыскомъ, встрѣтилъ лишь въ Торнео, съ продолженіемъ того же удовольствія въ Бѣлоостровѣ.

Возвратясь въ Европу осенью 1921 года, черезъ Финляндію, Германію, Чехословакію, и, весною 1922 года, въ Италію, гдѣ и живу съ того времени безвыѣздно, я всѣ пять лѣтъ не могу избыть впечатлѣнія повсемѣстной настороженности. Будто всюду люди живутъ не въ своемъ отечествѣ, а въ странѣ, которую либо они оккупируютъ, какъ побѣдоносные непріятели, либо она оккупирована противъ нихъ побѣдоноснымъ и очень подозрительнымъ непріятелемъ. Это настороженное настроеніе — результатъ страха большевиковъ, т. е. большевицкой заразы. Изъ-за нея продолжаются, укрѣпляются, умножаются и ростутъ преграды къ международному общенію и средства разобщенія, которыя имѣли реальный смыслъ во время войны, сейчасъ же содѣйствуютъ только одичанію и обѣднѣнію наиболѣе культурныхъ и производительныхъ слоевъ общества.

Полицейская часть этихъ мѣръ грубо и наивно заимствовала изъ неудачнѣйшаго института царской Россіи — паспортной системы. Устарѣлость ея — негодность, какъ средства административнаго контроля, и напрасную стѣснительность для общественнаго быта — уже и въ Россіи понимало правительство. Передъ войною шли серьезные слухи и толки объ ея упраздненіи или, по крайней мѣрѣ, коренной реформѣ. Между тѣмъ, сперва война, потомъ русская революція сдѣлали то, что паспортныя стѢсненія упрочились не только въ Россіи, но расползлись и по всей Европѣ, покрывъ «прогрессивный Западъ» такимъ же выразительнымъ символомъ недовѣрія власти къ населенію, какимъ отягощался нашъ «отсталый Востокъ». Старая европейская острота, что всѣ люди состоятъ изъ двухъ частей — души и тѣла, а русскіе изъ трехъ — души, тѣла и паспорта, отжила свой вѣкъ. Теперь европеецъ тоже никуда ни шага безъ документа въ карманѣ.

И какъ, бывало, въ Россіи наилучшими документами обладали преступные и противогосударственные элементы общества, такъ точно и въ Европѣ нынѣшней паспортныя затрудненія ни малѣйше не затрудняютъ членовъ ни Третьяго ни Второго Интернаціонала. Паспорта, визы и т. д. — дѣло рукъ человѣческихъ, а что однѣ руки человѣческія умѣютъ мастерить, то и другія въ состояніи, по мѣрѣ надобности, смастерить не хуже. Къ слову сказать: никто этой практической истины не знаетъ лучше, чѣмъ нынѣшніе правители СССР, изъ коихъ каждый, по крайней мѣрѣ, двѣ трети жизни существовалъ по «фальшивкамъ». Тѣмъ курьезнѣе то огромное значеніе, которое получили въ СССР всевозможные клочки бумажки съ удостовѣреніями отъ «правительства», за достодолжными подписями и печатями. Люди позабыли, какъ сами, посредствомъ подобныхъ бумажекъ, издѣвались надъ полиціей, и воскресили старое полицейское суевѣріе съ возведеніемъ его энергіи въ квадратъ, если не въ кубъ.

Вотъ читаю въ газетахъ, что Франція не дала визы Зиновьеву. Пріятно слышать — въ смыслѣ политическаго символа: «нѣтъ тебѣ ко мнѣ въѣзда!» Но, если это мѣра предосторожности противъ большевицкой инфекціи, то немногаго она стоитъ тамъ, гдѣ десятки, а то и сотни подобныхъ же псевдонимовъ, отличаюшихся отъ Зиновьева только меньшею пресловутостью, спокойно вращаются въ населеніи, пропагандируютъ, скандалятъ, подкупаютъ и пр. и пр. Напротивъ, я думаю, что откровенно визированный Зиновьевъ былъ бы много безопаснѣе любого изъ этихъ псевдонимовъ, ибо, когда подобные судари на виду и чувствуютъ на себѣ пристальный взглядъ прямого надзора, они тихонькіе, воды не замутятъ. Вотъ только что развѣ французамъ неохота охранять священную особу г. Зиновьева.

Въ мирномъ же дѣловомъ обиходѣ Европы паспортныя мѣры наставили перегородокъ безъ числа. Ими почти совершенно уничтожено международное коммивояжерство, столь пышно процвѣтавшее до войны. Крайне стѣсненъ международный туризмъ. Въ труднѣйшее положеніе брошены всѣ, вынужденные обстоятельствами, живя въ одной странѣ, имѣть заработокъ или доходныя средства въ другой. Въ этой категоріи мы, русскіе эмигранты, конечно, особенно злополучны, ибо для насъ каждое туземное затрудненіе возрастаетъ сторицею. Но и туземцамъ не легко. Прежде, при какомъ либо недоразумѣніи, требовавшемъ вашего личнаго свиданія съ заграничнымъ контрагентомъ, вы садились въ поѣздъ и ѣхали, куда надо, безъ всякихъ предварительныхъ священнодѣйствій. Теперь, чтобы легализировать свое иностранное путешествіе, для туземца требуется нѣсколько сутокъ, а для русскаго нѣсколько недѣль, а то и мѣсяцевъ, не рѣдко съ рискомъ отказа въ концѣ концовъ.

Такъ всюду. Проѣздъ человѣка по обыкновеннѣйшему житейскому, но срочному дѣлу, обсуждается, въ порядкѣ дипломатической формальности, обмѣномъ телеграммъ или курьерскихъ депешъ между двумя правительствами, и очень часто поѣздка улаживается уже послѣ того, какъ срокъ ея минулъ и она стала не нужна. Семьи, разрозненныя обстоятельствами по двѣ стороны границы, жестоко страдаютъ отъ трудности свиданія и единенія. Сейчасъ, кажется, уже уничтожены визы между Франціей и Италіей. Пока онѣ держались, въ пограничной полосѣ обѣихъ странъ успѣли развиться промыслы и нелегальнаго перевода черезь границу, и торговли визированными паспортами, переходившими изъ рукъ въ руки, только съ перемѣною фотографическихъ карточекъ да съ подрисовкою печати на нихъ.

Вообще, сколько вреда приноситъ европейскому обществу торжество и развитіе паспортной системы, можно считать часами. Пользы же не знаю, кому есть отъ нея, за исключеніемъ развѣ фотографовъ. Ибо даже полиція ею тяготится, какъ лишнимъ обремененіемъ своихъ обязанностей, очень рѣдко ведущимъ къ цѣли въ серьезныхъ случаяхъ и вовсе ненужнымъ въ мелкихъ.

Полицейскія мѣры разобщенія сцѣпились, звено къ звену, съ мѣрами финансовыми. Тутъ уже о большевикахъ не приходится говорить. Всякому ясно, что обложеніями и таксами, штрафами и пенями нельзя затормозить движенія людей, разъѣзжающихъ по Европѣ на краденыя деньги. Большевики воры и, по пословицѣ, щедры, какъ воры. Вся фискальная тяжесть затрудненной международности ложится на средній трудовой и промышленный классъ, въ ущербъ и капиталу его, и культурѣ.

Александръ Амфитеатровъ.
Возрожденіе, № 333, 1 мая 1926.

Views: 31