Въ «Возрожденіи» была помѣщена интересная и дающая обильный матеріалъ статья Питирима Сорокина объ американской демократіи. Не имѣя отнюдь въ виду возражать автору, — трудно не согласиться съ большинствомъ его доводовъ и выводовъ, — все же можно мыслить приводимые имъ факты и соображенія и въ нѣсколько иной плоскости.

Американскій общественный строй весьма далекъ, подобно всякому иному, отъ идеала. Даже болѣе того: американскій государственный порядокъ въ достаточной степени архаиченъ и во многомъ не соотвѣтствуетъ уже современнымъ, чрезвычайно усложнившимся, условіямъ американской жизни. Недостатки американской конституціи въ этомъ отношеніи многочисленны и бросаются въ глаза. И это понятно, такъ какъ если Америка и «молодая» страна, то конституція ея уже весьма старая; она старше всѣхъ современныхъ европейскихъ конституцій, даже англійской (въ ея нынѣшнемъ видѣ).

Но почему же, спрашивается, Америку, точнѣе — Соединенные Штаты, не разрушаетъ, въ конечномъ итогѣ, устарѣвшая конституція? Почему Штаты развиваются и быстро идутъ впередъ, несмотря на всѣ недочеты американской государственной и общественной практики? Отвѣтъ, кажется, не можетъ вызвать никакихъ сомнѣній. Дѣйственнымъ коррективомъ не только архаическій американской конституціи, но и многочисленныхъ темныхъ сторонъ самой американской жизни, является то, что Америка представляе собою — и притомъ въ высшей степени — живую націю.

***

Но возьмемъ русскій примѣръ. Въ свое время мы немало издѣвались надъ нашимъ государственнымъ строемъ. Мы поносили и — въ крайнихъ лагеряхъ — страстно ненавидѣли его. Но вѣдь теперь-то, въ эмиграціи, когда мы наглядно ознакомились съ чужеземными порядками, намъ всѣмъ стало ясно, что нашъ строй, наши «бюрократическіе порядки», были вовсе уже не такъ плохи, какъ они казались большинству изъ насъ; что въ нихъ заключалась большая возможность настоящаго строительства и творчества. И развѣ только одна возможность? Развѣ не было почти сплошнымъ творчествомъ огромной силы и напряженія то, что произошло съ Россіей ХѴІІІ и XIX вѣковъ? Развѣ не превратилась она въ этотъ исторически столь краткій промежутокъ времени, т. е. съ поистинѣ американской быстротою, изъ темной Московіи въ изумительную Имперію, бывшую не только «дистанціей огромнаго размѣра», но и отечествомъ даровитаго народа, неугасимымъ очагомъ культуры и просвѣщенія, страною съ бурнымъ экономическимъ развитіемъ, налаженнымъ аппаратомъ власти, съ литературой, не уступавшей литературамъ старыхъ европейскихъ націй, и съ огромными достиженіями во всѣхъ областяхъ жизни?..

Но оставимъ прошлое и обратимся къ самому позднему періоду Имперіи, къ сумеречнымъ ея десятилѣтіямъ. Даже и въ эти десятилѣтія, — пусть отъ нихъ уже отлетѣло живое творчество жизни, — государственная и административная практика были, въ общемъ, если и не лучше, то и не хуже соотвѣтствующихъ «порядковъ» любой изъ европейскихъ странъ… А вмѣстѣ съ тѣмъ столь же очевидно, что эти наши порядки не помѣшали Россіи разлетѣться въ прахъ…

Къ русской революціи можетъ быть много подходовъ, столько же подходовъ, сколько есть у нея аспектовъ А этихъ аспектовъ очень много, да и не можетъ это быть иначе, такъ какъ всякій революціонный процессъ уже по существу «полицентриченъ», особенно если онъ совершается въ гигантскомъ, космическомъ масштабѣ, какъ это было въ Россіи. Поэтому послѣдующими моими заключеніями я вовсе не отвергаю ни вліянія на все происшедшее неудачной войны и неумѣлой ея экономической подготовки (столь быстро приведшей страну къ хозяйственному параличу, — вообще «ошибокъ» правительства), ни дѣйствія анархическихъ силъ нашей народной стихіи и давнихъ настроеній интеллигенціи, ни прямого дѣйствія революціонныхъ партій. Но кромѣ этихъ частныхъ причинъ, революцію обусловила одна болѣе общая причина, не только весьма тѣсно съ ними переплетенная, но въ сущности всѣ эти причины покрывающая. На эту общую, основную причину до сихъ поръ какъ-то мало обращали вниманія. Между тѣмъ, указать на нее, какъ мнѣ кажется, совершенно необходимо. Ибо, какъ ни «теоретично» данное построеніе (я не сомнѣваюсь что многимъ оно покажется «теоретичнымъ»), оно получитъ самое жилое практическое значеніе въ тотъ день, когда намъ, Богъ дастъ, придется возстановлять Россію.

То, что произошло съ Россіей на нашихъ глазахъ, трудно назвать иначе какъ разложеніемъ. Къ нему и свелось существо революціоннаго процесса. Но что такое разложеніе страны? Это не есть ни катастрофическое уменьшеніе ея населенія, ни, тѣмъ менѣе, ея экономическое или финансовое банкротство, ни острый кризисъ власти, ни даже физическое и нравственное вырожденіе широкихъ народныхъ массъ народа. Нація можетъ перенести всѣ эти и имъ подобныя бѣдствія и все-таки остаться живою. Но бѣда, если она сама начнетъ разлагаться, т. е. если въ народѣ начнетъ тускнѣть ея сознаніе и начнутъ изсякать ея живыя струи.

Такимъ образомъ, выходитъ, что разложеніе страны есть прежде всего и главнымъ образомъ, омраченіе сознанія націи. Пока нація жива, бытію и развитію нисколько не препятствуютъ даже самые устарѣлые «порядки», вродѣ нынѣшнихъ американскихъ. Но стоитъ начать ей меркнуть, и страну уже не спасетъ никакой «режимъ», даже наилучше приспособленный къ требованіямъ и условіямъ времени.

Въ томъ-то и дѣло, что тогда какъ Америка является націей въ полномъ смыслѣ этого слова и притомъ, въ наивысшей степени, въ Россіи, и еще задолго до революціи, происходилъ тяжелый кризисъ — не власти только, не государственнаго строя и соціальнаго порядка, но самой націи. Этотъ-то кризисъ и привелъ насъ главнымъ образомъ къ революціи, и даже можно сказать: въ этомъ кризисѣ и заключалось основное существо происходившаго въ нѣдрахъ Россіи и въ самыхъ разнообразныхъ формахъ проявлявшагося революціонна го процесса… Чтобы подойти къ этому вопросу въ надлежащей точкѣ, надо отказаться отъ многихъ обычныхъ трафаретовъ историческаго и политическаго мышленія и отъ многихъ предразсудковъ и идіосинкразій нашего времени. Но вопросъ стоитъ того, чтобы призадуматься надъ нимъ…

Нужно прежде всего сказать, что обычная перспектива, въ которой разсматривается наша революція, вызываетъ большія сомнѣнія. Мы невольно тянемъ нить отъ ея побѣды въ 1917 году къ младенчеству ея. Кружокъ Станкевичей въ Москвѣ тридцатыхъ годовъ, лѣвые гегеліанцы: Бѣлинскій, Герценъ, Бакунинъ. Народники и народовольцы. Третье поколѣніе: соціалисты-революціонеры и соціалъ-демократы. Общій итогъ: отъ маленькаго кружка Станкевичей, песчинки въ морѣ николаевской Россіи, — къ самодержавному совѣту рабочихъ и солдатскихъ депутатовъ 1917 года. Все это стройно, логично, послѣдовательно… И все это совершенно невѣрно! Да, были и Герценъ, и Бакунинъ, и долголѣтній походъ противъ правительства, и «рабочее движеніе», и «Дума народнаго гнѣва». Но потому ли произошло въ 1917 году торжество революціи, что все это раньше, десятками лѣтъ, происходило?..

Нѣтъ, революція 1917 года – пусть она и быстро перешла въ массы — была и задумана и осуществлена отнюдь не революціонерами, а, наоборотъ, наиболѣе устойчивыми и консервативными элементами страны. Традиціонная революціонная идеологія была къ ней пристегнута лишь самымъ внѣшнимъ аляповатымъ образомъ, и можно сказать, что революція была сдѣлана даже не «общественностью», — пусть консервативною, но все же оппозиціонною, — а самимъ правительствомъ, съ перваго же дня войны революціонировавшимъ страну своей экономической политикой. Въ этомъ отношеніи сотни Герценовъ, Бакуниныхъ, Желябовыхъ, Каляевыхъ, десятки лѣтъ бомбизма, забастовокъ и пропаганды не могли бы сдѣлать и малой доли того, что сдѣлала политика правительства въ одинъ-полтора года.

Но данный вопросъ можно поставить и глубже. Дѣло было не только въ правительственной политикѣ военнаго времени, но и въ самомъ источникѣ этой политики, т. е. въ томъ глубокомъ внутреннемъ перерожденіи, которое переживалъ — и уже десятками лѣтъ — нашъ государственный строй. Строй, не въ смыслѣ внѣшнихъ порядковъ, «режима», механизма государственаго аппарата (какъ всюду выше понимается мною это слово), а въ смыслѣ заключенной въ немъ «души», его идеи, живого его существа. Въ этомъ послѣднемъ смыслѣ нашъ «строй», нашъ «царизмъ» послѣднихъ передъ революціей десятилѣтій сталъ уже совсѣмъ не тѣмъ, чѣмъ онъ былъ полвѣка назадъ. Переродилась постепенно вся его основная сущность, ослабли его дѣйственныя силы, спутались его цѣли и пропали его средства. И сама революція явилась въ этомъ смыслѣ лишь результатомъ даннаго болѣзненнаго перерожденія.

Сущность заключалась въ забвеніи идеи Имперіи, въ искаженіи ея, въ превращеніи Имперіи, какъ она была задумана и осуществлена наслѣдниками Петра, въ псевдо-имперію, въ несоображенную ни въ общемъ планѣ, ни въ деталяхъ постройку въ старомосковскомъ теремномъ стилѣ… Но съ этимъ болѣзненнымъ процессомъ и совпадалъ, даже (можно сказать — въ немъ именно и заключался) тотъ кризисъ націи, о которомъ я выше упомянулъ, и этотъ кризисъ можно кратко охарактеризовать, какъ сдвигъ отъ имперско-національнаго сознанія къ племенному инстинкту, какъ превращеніе націи въ этносъ, Россіи — въ Русь.

Подобно религіи и культурѣ, съ которыми она тѣснѣйшимъ образомъ соприкасается, нація является одной изъ основныхъ формъ человѣческаго общежитія. И не только формой, но, въ извѣстномъ смыслѣ, и идеей его. Соприкасается она и съ расой, и съ «языкомъ», т. е. съ народомъ и племенемъ, и съ государствомъ, и съ іерархіей классовъ. Но она не есть ни религія, ни культура, ни раса, ни «языкъ», ни племя, ни классы. И хотя она окружаетъ насъ со всѣхъ сторонъ и входитъ въ нашу жизнь на каждомъ шагу, и нѣтъ, кажется, словъ, которыя бы мы произносили чаще чѣмъ слово «нація» и «національный», каждый понимаетъ ихъ по-своему.

Можетъ быть даже никогда не была столь велика неразбериха, связанная съ этими словами, какъ именно въ наши дни. Но можно рѣшительно утверждать, что вопросъ о націи, объ ея происхожденіи и бытіи, станетъ въ ближайшемъ будущемъ какъ нельзя болѣе актуальнымъ. Отсутствіе обоснованной идеологіи и теоріи націи уже принесло величайшій вредъ, и прежде всего намъ, русскимъ. Но разобраться въ понятіи націи необходимо и западнымъ европейцамъ, какъ показываютъ, напримѣръ, повсюду возникающіе въ наши дни вопросы о «національныхъ меньшинствахъ» и т. п.

Между тѣмъ, есть двѣ причины, почему мы, русскіе, можемъ легче и успѣшнѣе разработать данное понятіе, чѣмъ кто-либо иной. Во-первыхъ, уже въ силу того, что мы больно разбились какъ разъ объ это понятіе. Но также и въ силу особой структуры Россіи и особенностей ея исторіи намъ легче отграничить понятіе націи отъ смежныхъ съ нимъ понятій «народа», племени, расы, и государства. Намъ легче это сдѣлать и потому, что мы знаемъ и свое и чужое, а европейцы — только свое…

Категорія націи является именно первоосновой и нормой культурнаго общежитія массовыхъ коллективовъ. Она не форма, — не только форма, — но и существо. Въ противоположность «демократіи» и другимъ подобнымъ ей понятіямъ, которыя часто бываютъ только словами, она есть живая реальная сила, т. е. не только проявленіе, но и источникъ жизни.

Что же такое есть нація? Какъ она зарождается и въ чемъ ея живое существо? Объ этомъ — въ другой разъ.

Александръ Салтыковъ
Возрожденіе, №840, 20 сентября 1927

Views: 48