Ничего бы я такъ не хотѣлъ, какъ посидѣть въ старой «твердынѣ французскаго абсолютизма», въ прославленной крѣпости Бастиліи!..

Этакъ мѣсяца два-три въ видѣ лѣтняго отдыха…

Вы подумайте, какая это была благодать: очаровательная тишина, прекрасная библіотека, чудесныя комнаты (и даже апартаменты!), отличный столъ, а по вечерамъ — прогулка по толстымъ крѣпостнымъ стѣнамъ, пріемъ гостей или тихая бесѣда съ вѣжливымъ, милымъ французскимъ офицеромъ-комендантомъ…

Теперь уже, — работами французскихъ историковъ, — до конца разрушена злая легенда о жестокостяхъ и пыткахъ въ Бастиліи…

Лѣтъ двѣсти гуляла эта легенда по Европѣ и пугала даже такихъ людей, какъ Диккенсъ.

Въ его романѣ «Исторія двухъ городовъ» говорится о волосатыхъ и бородатыхъ людяхъ, навсегда забытыхъ въ ужасной крѣпости и наполовину обезумѣвшихъ отъ тоски, отъ отчаянія, отъ полной безнадежности.

Но кардиналъ Роганъ, который тоже сидѣлъ въ Бастиліи, могъ бы разсказать на этотъ счетъ совсѣмъ другое:

— Цѣлая амфилада прекрасныхъ покоевъ. Свои лакеи, свой камердинеръ, свои повара… Каждый день гости, каждый день визитеры (а въ томъ числѣ и дамы) и почти каждый день званные обѣды, этакъ человѣкъ на двадцать…

Для кардинала, богатѣйшаго человѣка во Франціи, это было стѣснительно: онъ привыкъ видѣть за своимъ столомъ по пятидесяти и по сто друзей, — но въ тюрьмѣ его возможности были ограничены.

Не больше двадцати собутыльниковъ!

Согласитесь, однако, что рядомъ съ «волосатыми» забытыми «узниками» Диккенса образъ веселаго жуира и галантнаго кавалера Рогана кажется просто насмѣшкой.

Какъ далеко это отъ злой легенды!

Сидѣлъ человѣкъ, припѣваючи, и никто его не «забылъ», а просто, послѣ суда, онъ сѣлъ въ карету и уѣхалъ къ себѣ въ шато…

Ну а другіе, не кардиналы и не богачи, какъ сидѣли въ «твердынѣ абсолютизма»?

Отлично сидѣли. Дай Богъ всякому! Прочитайте меню казенныхъ обѣдовъ въ Бастиліи, и у васъ слюнки потекутъ.

— Рагу, телятина, рыба, цыплята, дичь, пирожки, бульонъ, омлеты…

Это не сказки, а историческіе документы…

Добродушный толстякъ Луи Капетъ никого не морилъ голодомъ и самъ любилъ хорошо закусить и отлично выпить.

И все таки легенда жила!..

Даже потомъ, когда Бастилію «взяли» и когда «революціонный народъ» самъ, своими глазами убѣдился, что въ «твердынѣ абсолютизма» сидѣло только семь человѣкъ (два сумасшедшихъ, четыре мошенника и одинъ развратникъ-садистъ) [1] — легенда не умерла, какъ будто бы еще болѣе окрѣпла. Даже теперь, когда историкъ Луи Мадлэнъ такъ безжалостно сорвалъ всѣ покрывала съ легендарной крѣпости, вы встрѣтите тысячи людей, которые будутъ повторять вамъ старыя, нелѣпыя басни о «волосатыхъ съ бородою до земли» забытыхъ узникахъ, и о пыткахъ, и о казняхъ, и о крови…

Отчего же держится эта легенда? Отчего 137 лѣтъ не умираетъ?

Я думаю, что легенда нужна была революціи, какъ насъ возвышающій обманъ. Безъ легенды всякая революція скучна. Въ исторической перспективѣ ее можно смотрѣть только при бенгальскихъ огняхъ, подъ грохотъ барабановъ и при звукахъ революціоннаго гимна.

Но когда бенгальскіе огни погасаютъ и приходятъ историки съ документами и со своей «скучной правдой» — на баррикадахъ становится уныло, пусто и до ужаса тоскливо.

Каждая революція можетъ сказать о себѣ словами Миши Бальзаминова:

— Я, маменька, въ мечтахъ высокій блондинъ въ голубомъ плащѣ и на шелковой подкладкѣ-съ…

Въ мечтахъ — да. Но черезъ сто лѣтъ придетъ историкъ и спокойно скажетъ:

— Это неправда. Ни высокаго блондина, ни голубого плаща, ни подкладки не было, а были маленькіе, испуганные и ожесточенные люди, которые сдѣлали много стыднаго и еще больше жестокаго…

Время, однако, имѣетъ свою власть и надъ легендами.

Все течетъ въ этомъ мірѣ, и въ историческомъ потокѣ все омывается и очищается.

Сейчасъ Франція почти забыла историческую правду о взятіи Бастиліи. Она не хочетъ въ 137-й разъ вспоминать, что тамъ было и что дѣлалось у воротъ этой знаменитой крѣпости.

14-е іюля для француза — національный праздникъ. А такъ какъ французъ — человѣкъ по природѣ веселый и милый, то свою старую побѣду надъ старой крѣпостью онъ празднуетъ теперь легко и ярко.

Правительство и городъ въ эти дни отпускаютъ полмилліона франковъ на народныя увеселенія.

Даровые балы, даровые спектакли, даровая музыка и общее, дружное, заразительное веселье.

Танцы на улицахъ, танцы въ паркахъ, танцы въ театрахъ.

Гремитъ, не смолкая, музыка, блещутъ огни, взвиваются въ небо ракеты, блестятъ глаза у дѣвушекъ и нѣтъ конца ни смѣху, ни веселью.

Французу мало одного дня для веселья.

Онъ празднуетъ три дня, [2] и несомнѣнно, что эти три жаркихъ, іюльскихъ дня въ Парижѣ — и самые веселые въ году.

[1] Пресловутый маркизъ де-Садъ.

[2] Напечатано: «игры».

Александръ Яблоновскій.
Возрожденіе, № 407, 14 іюля 1926.

Views: 34