Большевицкій сатирический журналъ «Крокодилъ», которому цензура разрѣшаетъ бичевать только частныхъ торговцевъ и мелкихъ сошекъ совѣтскаго бюрократическаго аппарата, въ погонѣ за темами съ отчаянія иногда грызетъ свою же собственную литературно-лакейскую братію.

Благо это тоже иногда разрѣшается, если не касается драмъ Луначарскаго, публицистики Бухарина и пѣсенокъ кинто Сталина-Джугашвили.

Такъ, напримѣръ, въ одномъ изъ послѣдныхъ своихъ номеровъ «Крокодилъ» обрушился на красную «Нашу Газету» за отзывъ о книгѣ Лавренева «Сорокъ первый».

Литературный критикъ этого почтеннаго органа, нѣкій Стодолинъ, написалъ въ газетѣ дѣйствительно сногсшибательную рецензію:

«Лавреневъ, изысканный мастеръ слова, разсказчикъ-экспериментаторъ, съ уклономъ въ авантюрный вымыселъ.

Мѣткимъ прицѣломъ винтовки, сорокъ человѣкъ враговъ уложила юная дѣвушка изъ краснаго отряда. А на сорохъ первомъ рука дрогнула и, по волѣ случая, выброшеннаго изъ глубины сложнѣйшихъ ситуацій борьбы, недругъ превратился въ любимаго, близкаго. Начинается рядъ острыхъ этаповъ: борьба революціоннаго долга съ зовомъ сердца, борьба со стихіей, стершей границы между враждебными лагерями, идиллистическая сліянность въ порывѣ страсти и, наконецъ, трезвый разрывъ отношеній между представителями двухъ непримиримыхъ классовыхъ группировокъ.

Въ каждомъ изъ этихъ звеньевъ разсказа Лавреневъ вноситъ много наблюдательности, психологической находчивости, такта. Коробитъ лишь временами кокетливый показъ строенія вещи, конферійныя оговорки, намѣренно разряжающія энергію въ цѣломъ удачной и занимательной вещи».

Справедливо негодуя на Стодолина за конферійныя оговорки, острые этапы и кокетливый показъ, «Крокодилъ» даетъ литературному критику слѣдующій добрый совѣтъ:

«Намочить свою покоробленную голову въ холодной водѣ,
Зажать ее въ тискахъ синтаксиса и грамматики —
И въ такомъ положеніи дать головѣ устояться года два-три».

«Крокодилъ» увѣряетъ, что такой способъ исправленія покоробленной головы помогаетъ. И возможно, что правъ. Ему, конечно, виднѣе, какими методами можно улучшить совѣтскую литературную критику.

Но, къ сожалѣнію, совѣтуя Стодолину заботиться о чистотѣ языка, «Крокодилъ» самъ говорить:

«Намочить голову въ холодной водѣ», а не холодной водой. Будто Стодолинъ обязанъ нырнуть для такой операціи.

Затѣмъ «Крокодилъ» рекомендуетъ Стодолину зажать свою голову въ тискахъ, а не въ тиски. И, вдобавокъ, въ тиски синтаксиса и грамматики, будто синтаксисъ не входитъ въ грамматику и представляетъ собою тиски совершенно отдѣльные.

Такимъ образомъ и Лавреневъ, и Стодолинъ, и «Крокодилъ» попадаютъ въ какой-то печальный заколдованный кругъ. Лавреневъ плохимъ русскимъ языкомъ пишетъ книги съ конферійными оговорками и съ излишней психологической находчивостью; его критикъ Стодолинъ плохимъ русскимъ языкомъ пишетъ рецензіи, выброшенныя изъ глубины душевной ситуаціи для кокетливаго показа передъ почтеннѣйшей публикой; а бичующій сатирикъ «Крокодила» плохимъ русскимъ языкомъ высмѣиваетъ критика, заставляя его нырять въ воду, зажимать голову не въ тотъ падежъ, считать грамматику частью этимологіи…

И всѣ трое — писатель, критикъ и сатирикъ — бьются о синтаксисъ, какъ рыба объ ледъ, и мучительно пытаются разрѣшить вопросъ:

Какъ изъ совѣтскихъ писателей-экспериментаторовъ превратиться въ художниковъ слова?

Иэдѣваясь надъ Стодолинымъ, щеголяющимъ ситуаціей, стихіей, идиллистической сліянностыо и конферійными оговорками, — совѣтскій юмористъ не подозрѣваетъ, что смѣется, въ сущности, не надъ Стодолинымъ, а надъ тѣмъ языкомъ, который царитъ сейчасъ во всей совѣтской печати, въ томъ числѣ и въ журналѣ «Крокодилъ».

Вѣдь достаточно развернуть любой номеръ «Извѣстій» или «Правды», чтобы отовсюду въ глаза полѣзли отвратительныя выспреннія фразы, перемѣшанныя съ хамскими словечками, изобрѣтенными въ послѣднее время.

Съ одной стороны:

Стандартный комплектъ. Область планированія. Интенсивность продукціи…

Съ другой:

Спецъ. Середнякъ. Частникъ. Режимникъ. Аппаратчикъ. Просвѣщенецъ. Выдвиженка.

И кромѣ всей этой гадости, любимыя большевицкія выраженія:

Въ общемъ и цѣломъ.

Подходъ и уклонъ, сь переживаніями.

Даешь литературу…

Мнѣ на-дняхъ, напримѣръ, показывали письмо одного московскаго студента. Въ первыхъ же строкахъ этого письма стояла слѣдуюшая фраза:

«Я поступилъ въ Техникумъ, чтобы дипломировать на инженера, но, къ сожалѣнію, для этого нужно стажировать…»

И сразу повѣяло не прекраснымъ, могучимъ когда-то русскимъ языкомъ, а мѣстечковымъ жаргономъ, какой-то мерзостью «въ общемъ и въ цѣломъ».

Разрушая всѣ россійскія цѣнности, большевики постарались, само собой разумѣется, опоганить и русскій языкъ. Въ этомъ талантѣ — сообщить зловоніе каждой вещи, къ которой они прикасаются, большевикамъ отказать нельзя. И естественно, что приступая къ словотворчеству, совѣтскіе строители новаго міра взяли формы и корни не изъ русской народной толщи, а гдѣ-то на одесской Слободкѣ-Романовкѣ, гдѣ товарищамъ переплетчикамъ всегда трагически хочется показать свою образованность.

Помню, еще до революціи, одесситы изобрѣли слово «электричка», которымъ назвали открывшійся только что трамвай. Въ сущности, ничего неправильнаго не было. Налицо обычное словообразованіе. Но все же въ электричкѣ русское ухо ясно почувствовало какую-то развязность языка, какую-то слободскую пошлость.

И теперь, послѣ революціи, эта одесская электричка лихо поставила на свои рельсы весь русскій языкъ. Это она сейчасъ стажируетъ и режимитъ въ Россіи. Это она захватила въ ударномъ порядкѣ всѣ газеты въ общемъ и цѣломъ, создаетъ подходы, уклоны, авантюрные вымыслы, зажимаетъ литературу «въ тискахъ», отдѣляетъ отъ грамматики синтаксисъ, занимается конферійными оговорками въ идиллистической сліянности Одессы съ Москвой.

И конечно, мало надежды, что при такихъ условіяхъ какой-то Стодолинъ можетъ чему-нибудь научить Лавренева, а редакція «Крокодила» образумить Стодолина.

Всѣ они — питомцы великой могучей одесской электрички.

Совѣтскіе сыны съ покоробленными головами въ тискахъ.

А. Ренниковъ.
Возрожденіе, №650, 14 марта 1927.

Views: 33