3 апрѣля 193* года.

«Родная картина грустнаго сѣвера… Плывутъ темныя сосны, приближаясь къ окну, уходя черной стѣной къ горизонту. Дымитъ паромъ пригрѣтая весеннимъ солнцемъ земля. Точно ежи, растопырившіе иглы, мелькаютъ заросшія травой зеленыя кочки…

И надъ всѣмъ этимъ давно знакомымъ, давно невидѣннымъ, блѣдное небо, въ легкой дымкѣ, застѣнчиво-нѣжное…

И какой воздухъ! Будто вспомнила его усталая грудь. Жадно вдыхаетъ…

На маленькой станціи, возлѣ Вруды, задержка. Стоимъ часъ, два. начинаемъ нервничать: въ чемъ дѣло? Кое-кто ворчитъ. Одна дама, изъ сосѣдняго вагона, стоитъ на перронѣ, громко выражаетъ неудовольствіе:

— Что жъ это такое? Старые россійскіе порядки?

Наконецъ, желѣзнодорожное начальство сообщаетъ, въ чемъ дѣло. Со слѣдующей станціи получено извѣстіе, что эшелонъ инвалидовъ подвергся нападенію красно-бандитской шайки. Къ счастью, слѣдовавшіе за инвалидами галлиполійцы вовремя подоспѣли и, подъ начальствомъ генерала Фока, разбили красно-бандитовъ и принудили къ бѣгству.

Извѣстіе это живо комментируется среди насъ. Большинство радуется, что галлиполійцамъ пришлось принять первое участіе въ очищеніи новой Россіи отъ бандитскаго элемента. Редакціонная группа «Борьбы за Россію», во главѣ съ Мельгуновымъ. хочетъ даже на дрезинѣ проѣхать впередъ, чтобы, въ случаѣ надобности, помочь галлиполійцамъ. Однако, раздаются на. перронѣ и негодующіе голоса.

Въ особенности волнуется М. Вишнякъ.

— Почему галлиполійцы вмѣшиваются во внутреннюю жизнь Россіи? — восклицаетъ онъ. — Кто снабдилъ ихъ оружіемъ?

Пока впереди возстанавливаютъ путь, разбросанный красно-бандитами, мы ходимъ по перрону, бесѣдуемъ и видимъ возлѣ низкаго заборчика, отдѣляющаго станцію отъ проѣзжей дороги, большую группу крестьянъ.

— Господа! Мужички! Настоящіе! — радостно восклицаетъ откуда-то появившійся Акацатовъ. — Михаилъ Сергѣевичъ! Тащите книжки съ членскими билетами! Мы ихъ сейчасъ вольемъ въ организацію!

Но пока Акацатовъ хлопочетъ, В. М. Черновъ уже подходитъ, непринужденно здоровается.

— Наздаръ, земляки! — весело произноситъ онъ. — Земля и воля! Маутца!

— Здравствуй, батюшка…

— Отъ имени партіи соціалистовъ-революціонеровъ объявляю вамъ, что всѣ завоеванія революціи пользуются среди насъ непререкаемымъ піэтетомъ. Ни малѣйшаго намека на реституцію въ какой бы то ни было сферѣ мы не допустимъ!

Онъ протягиваетъ руку, снисходительно здоровается со всѣми.

— Есть какія-нибудь петиціи, жалобы? — величественно спрашиваетъ онъ. — Недовольство, быть можетъ, поведеніемъ правительства Сидорова?

— Никакъ нѣтъ… Сидоровымъ, батюшка, очень довольны. А вотъ, Вишневскій, часомъ, съ вами не возвратился?

— Вишневскій? Не знаю. Какой Вишневскій?

— Да нашъ-то помѣщикъ. Иванъ Тихоновичъ. Хорошій человѣкъ былъ. Правильный. Можетъ, ѣдетъ, сдѣлайте милость, посмотрите.

— Мнѣ-то нетрудно.. — хмурится Черновъ, недовольно оглядывая перронъ. — Только къ чему вамъ Вишневскій? Можетъ быть, Вишняка хотите?

— Нѣтъ, Вишневскаго. Неужто пропалъ въ Парижѣ? — вздыхаетъ мужичекъ, перегибаясь черезъ заборъ- — Хоть бы, въ такомъ случаѣ, кого другого отыскать… Чтобы школу отремонтировалъ, церковь тоже. Вы, батюшка, сами-то не желаете землицы? Двѣсти десятинъ даромъ дадимъ. И въ постройкѣ поможемъ. Намъ, главное, чтобы школу… И больницу содержать… Можетъ, двѣсти мало? Ладно! Берите триста! Все равно волки бродятъ.

Послѣ бесѣды съ крестьянами Черновъ ходитъ по перрону грустный, задумчивый. А среди пассажировъ уже распространяется извѣстіе, что мужички ищутъ помѣщика.

— Николай Евгеньевичъ! — кричу я Маркову съ одного конца перрона на другой. — Идите сюда! Крестьяне землю даромъ даютъ!

— Не надо!

— Николай Евгеньевичъ! Не теряйте случая! Триста десятинъ!

— Все равно. Я въ городѣ службу буду искать!

До отхода поѣзда такъ и не удалось найти желающаго. Тальбергъ боится, Крупенскій не хочетъ, проф. Алексинскій — тѣмъ болѣе. Одинъ только Соловейчикъ отнесся къ предложенію крестьянъ внимательно, долго бесѣдовалъ съ ними, шушукался и, кажется, взялъ.

Охъ, боюсь: перепродастъ.

4 апрѣля

Петербургъ! Наконецъ !

Прежде, бывало, подъѣзжаешь — и издали видна нависшая мгла, дымъ заводовъ, чертящій въ небѣ зигзаги. А сейчасъ — чистая даль, ясные контуры храмовъ, четкіе шпили… Проходятъ пригородные огороды, заброшенныя фабричныя зданія… И вотъ Балтійскій вокзалъ, рядъ сѣрыхъ домовъ на Обводномъ каналѣ…

Неужели у себя? Дома? Буду видѣть Исаакій, Казанскій? Дворцы, идущіе вдоль гранитнаго берега, изгибъ знакомыхъ мостовъ, и ее, зелено-синюю, полноводную разметавшуюся въ каналахъ, красавицу сѣвера?

Останавливаемся, выгружаемся. Суета, толкотня. Многіе сидятъ на вещахъ и теперь только обдумываютъ: гдѣ остановиться?

Чиновникъ градоначальства, обходя прибывшихъ, объявляетъ, что для тѣхъ, кто не въ состояніи платитъ въ гостиницахъ, приготовлены временныя общежитія, организованныя въ зданіяхъ Арміи и Флота, Гвардейскаго Экономическаго Общества, Пажескаго Корпуса, училища Правовѣдѣнія и др.

Пассажиры вагона РДО, однако, протестуютъ. Делегированный ими М. Осоргинъ проситъ отправить неимущихъ въ Тенишевское Училище или въ какую-нибудь гимназію, такъ какъ зданія пажескаго корпуса и Гвардейскаго Экономическаго Общества слишкомъ реакціонны. Кромѣ Осоргина, долго споритъ отъ имени эсеровъ и Керенскій. Однако аргументы его совершенно иные. Какъ оказывается, Керенскій считаетъ, что Временное Правительство 1917 года не утратило своихъ полномочій, а потому требуетъ: чтобы его, Александра Федоровича, отвезли въ Зимній Дворецъ, прямо въ спальню Императора Александра ІІІ, гдѣ Керенскій спокойно спалъ до того дня, пока Аврора не начала стрѣлять, а Чернова и Авксентьева требуетъ отвезти въ Маріинскій Дворецъ.

Чѣмъ окончился споръ, не знаю. Веселой гурьбой спѣшимъ къ выходу, чтобы нанять извозчиковъ. Поскорѣе хотимъ разложиться, отдохнуть. Какъ-никакъ устали за время поѣздки».

А. Ренниковъ
Возрожденіе, №1305, 1928

Views: 34