Разсказывали мнѣ кое-что о дѣятельности мѣстнаго теософского общества. Очень любопытное, въ общемъ, учрежденіе.
На одномъ изъ диспутовъ теософовъ мнѣ какъ-то пришлось побывать и разсказать о своихъ впечатлѣніяхъ. Однако, оказывается, открытыя засѣданія общества бываютъ вовсе не такими интересными, какъ засѣданія закрытыя. И, чтобы читатели могли судить о томъ, что происходитъ на этихъ закрытыхъ собраніяхъ, приведу одинъ случай со словъ очевидца.
Вечеръ былъ организованъ для иностранцевъ. Доклады дѣлались на французскомъ языкѣ. Присутствовали представители различныхъ національностей: французы, англичане, американцы, русскіе. На повесткѣ дня — переселеніе душъ, вопросы о кармѣ, о ларвахъ и прочемъ. Одинъ изъ докладчиковъ — русскій, бойко говорящій по-французски.
Сначала засѣданіе шло въ выдержанныхъ академическихъ тонахъ. Ораторы спокойно говорили о великомъ значеніи кармы, справедливости переселенія человѣческой души въ тѣло животнаго въ видѣ возмездія за грѣшную жизнь…
Но вотъ выступилъ русскій докладчикъ, началъ патетически свою рѣчь, — и сразу же настроенье приподнялось. Всѣ почувствовали, что теософское ученіе, благодаря славянскому размаху, доходитъ до грани…
— Господа! — восклицалъ ораторъ. — Вы понимаете сами, какая бездна въ понимапіи лежитъ между нами, теософами, и между ними, обыкновенными, непосвященными людьми. Вотъ всѣ они ходятъ по Парижу, осматриваютъ историческія мѣста, изучаютъ, знакомятся, и все-таки, что это для нихъ? Нѣчто чуждое, теоретическое, мертвое. Между тѣмъ, возьмите меня, напримѣръ.. Я, господа, не могу безъ содраганія проходить по площади Конкордъ, не въ состояніи смотрѣть равнодушно вглубь тюильрійскаго сада. Вѣдь это мѣсто, господа, было когда-то для меня роковымъ. Это мѣсто играло трагическую роль въ одномъ изъ моихъ перевоплощеній! Помню я какъ сейчасъ… 1793-й годъ… Пласъ де ла Конкордъ. Бушующая толпа. Среди нея кровожадный мальчишка Сенъ-Жюстъ. Бильо-Варенъ… И вотъ огромная повозка-платформа. Въ числѣ другихъ осужденныхъ стою я, съ высоко поднятой головой. Марія-Антуанетта рядомъ со мной, говорить: «Мужайся, мой сынъ! Смотри на меня, видишь — я совершенно спокойна». И вотъ, всхожу я на эшафотъ. Сверкаетъ ножъ… Голова падаетъ… » Пока она катится, катится, я все смотрю на королеву, все смотрю… И вижу, она улыбается. Киваетъ. Она видитъ. Я заслужилъ одобреніе!
А вотъ уйдемъ дальше, вглубь древнихъ вѣковъ. Что такое для туристовъ Римъ? Что для современниковъ нашихъ вѣчный великій городъ? А я помню… Задолго до мартовскихъ идъ… Цезарь возвращается побѣдителемъ въ Римъ. Послѣ ужасныхъ маріанскихъ избіеній и проскрипцій Суллы, Римъ и Италія со страхомъ ждутъ рѣзни и насилій. Но я здѣсь, вблизи Цезаря. Я имѣю на него огромное вліяніе… И послѣ бесѣдъ со мной, о которыхъ вы ничего никогда не прочтете въ историческихъ документахъ, онъ внезапно прощаетъ всѣхъ. Мало того: онъ начинаетъ привлекать къ себѣ своихъ враговъ помпеянцевъ и республиканцевъ… Ему приходится сдерживать солдатъ, ссориться съ ветеранами. Десятый легіонъ уже взбунтовался изъ-за миролюбивой политики. А кто влекъ Цезаря къ миру? Кто звалъ къ всепрощенію? Къ забвенію прошлаго, къ плодотворнымъ рефоімамъ? Я. И почему именно я? Очень просто, господа. Потому что тогда я былъ ни кѣмъ инымъ, какъ Кальпурніей, женой Цезаря!
Докладчикъ на этомъ мѣстѣ, къ сожалѣнію, долженъ былъ прервать рѣчь. Несмотря на то, что слушателями были правовѣрные теософы, однако и тѣ не выдержали. Въ залѣ раздался дружный смѣхъ, кое-кто засвисталъ. Нѣкоторые начали кричать «долой».
И вотъ, поднялся вдругъ изъ переднихъ рядовъ строгаго вида англичанинъ, сердито оглядѣлъ присутствующихъ и, поднявъ руку, повелительно воскликнулъ:
— Медамъ и мессье! Остановитесь! Это недопустимо! Очевидно, вамъ кажется, что достопочтенный джентльменъ говоритъ неправду? Въ такомъ случаѣ, имѣйте въ виду: въ качествѣ очевидца-свидѣтеля я подтверждаю, что все рассказанное имъ сущая правда. Мсье! — торжественно обратится англичанинъ къ докладчику. — Я очень радъ, что мы случайно съ вами здѣсь встрѣтились. Вы, конечно, помните меня по древнему Риму?
— Я? Нѣтъ… — растерялся ораторъ.
— Не можетъ быть, чтобы вы могли забыть, — настойчиво продолжалъ англичанинъ. — Вамъ имя Публія Марка Порція не говоритъ ничего?
— Публія Марка Порція? — наморщивъ лобъ, забормоталъ докладчикъ. — Что-то не вспоминаю… Въ Римѣ, знаете, было столько народу…
— Напрягите память, мосье. Публій Маркъ Порцій. Солдатъ третьей когорты, пятаго легіона.Не узнаете? Ну, что-жъ. Господа! — съ мягкой улыбкой въ лицѣ обратился англичанинъ къ присутствовавшимъ. — Не удивляйтесь, что достопочтенный джентльменъ не хочетъ меня узнавать. Во-первыхъ, человѣкъ онъ скромный, застѣнчивый, какъ и подобаетъ древне-римской порядочной женщинѣ. А во-вторыхъ, изъ школьной исторіи вамъ, навѣрно, извѣстно, что жена Цезаря — выше подозрѣній. Однако съ тѣхъ поръ столько времени прошло, что раскрытіе тайны едва-ли можетъ оскорбить сейчасъ стыдливость оратора. Итакъ, медамъ и мессье, чтобы подтвердить истинность утвержденій докладчика, мнѣ поневолѣ приходится сдѣлать признаніе. Я, Публій Маркъ Порцій, легіонеръ третьей когорты пятаго легіона, былъ любовникомъ Кальпуріи, жены Юлія Цезаря!
Съ Кальпурніей я лично не знакомъ. Не былъ знакомъ съ нею и раньше, въ древности. Однако, какъ мнѣ извѣстно, въ нынѣшнемъ воплощеніи сдѣлала она благодаря теософіи большую карьеру, блестяще устроилась при одномъ хлѣбномъ дѣлѣ.
Повезло барынькѣ въ 20-мъ вѣкѣ!
А. Ренниковъ.
Возрожденіе, №1914, 29 августа 1930.
Views: 25