Въ написанныхъ незадолго до войны очеркахъ Америки знаменитый Ферреро, авторъ «Величія и упадка Рима», указываетъ и на слѣдующую довольно элементарную причину сильнаго роста Америки, ея быстраго прогресса и сказочнаго богатства: въ то время, какъ странамъ старой Европы приходилось самимъ выращивать наиболѣе дорогостоящую и во всѣхъ отношеніяхъ наиболѣе цѣнную для произв

Въ написанныхъ незадолго до войны очеркахъ Америки знаменитый Ферреро, авторъ «Величія и упадка Рима», указываетъ и на слѣдующую довольно элементарную причину сильнаго роста Америки, ея быстраго прогресса и сказочнаго богатства: въ то время, какъ странамъ старой Европы приходилось самимъ выращивать наиболѣе дорогостоящую и во всѣхъ отношеніяхъ наиболѣе цѣнную для производства машину — подрастающія человѣческія поколѣнія, — Америка получала эту машину, т. е. вполнѣ готоваго, взрослаго рабочаго человѣка, въ значительной степени даромъ, — въ лицѣ непрекращающагося потока европейской эмиграціи.

Какъ извѣстно, въ составѣ эмиграціи почти не было дѣтей и стариковъ, — она почти цѣликомъ была представлена взрослыми, вполнѣ готовыми людьми, находившимися въ расцвѣтѣ силъ. Основываясь на статистикѣ эмиграціи, Ферреро исчислялъ этотъ «текущій кредитъ», этотъ подарокъ Европы Америкѣ въ суммѣ, какъ помнится, приближавшейся къ сотнѣ милліардовъ, причемъ онъ исходилъ изъ оцѣнки взрослаго рабочаго человѣка по его «себѣстоимости» для произведшей его страны — въ 10.000 франковъ (золотыхъ): такова была до войны средняя стоимость «человѣческой машины».

Эта цифра раскрываетъ всю огромностъ ущерба, причиненнаго Европѣ войною 1914 — 1918 гг. — даже въ чисто-матеріальномъ планѣ. Сколько, спрашивается, «человѣческихъ машинъ» погибло во время войны? Существующія данныя сходятся на томъ, что общее число ея жертвъ во всѣхъ странахъ и на всѣхъ фронтахъ, т. е. убитыми, пропавшими безъ вѣсти, а изъ оставшихся въ живыхъ — потерявшими болѣе или менѣе трудоспособность (во всякомъ случаѣ — свою прежнюю трудоспособность), — превышаетъ пятнадцать милліоновъ человѣкъ. Такимъ образомъ, если даже не говорить о связанныхъ съ этими жертвами огромныхъ духовныхъ потеряхъ и ограничиться, въ балансѣ войны, одною матеріальною стороною, то исходя изъ той же цифры «стоимости» взрослаго рабочаго человѣка въ 10.000 франковъ, мы приходимъ къ выводу, что по одному уже этому пункту — жертвъ людьми — война стоила Европѣ свыше 150 милліардовъ золотыхъ франковъ.

Этою цифрою, конечно, не исчерпывается матеріальный ущербъ, принесенный Европѣ войною. Сюда не входятъ ни разрушенныя зданія и безчисленныя центры и приспособленія производства, ни уничтоженныя оборудованія, сырые матеріалы, товары, запасы, ни разрушеніе, наконецъ, самого производства, значительной части всѣхъ прежнихъ путей его. Ибо во время войны сама промышленность, какъ извѣстно, перестроилась и стала въ значительной своей части «работать на войну». И это то обстоятельство особенно и затрудняетъ начертать полный балансъ убытковъ, включая разрушеніе самихъ основъ прежняго производства, системъ кредита и денежнаго обращенія, самой психологіи производства и національнаго труда. Все это нашло выраженіе, въ частности, и въ своеобразномъ этатизмѣ эпохи войны, и вообще всѣ эти вызванные ею разнообразные убытки даже не поддаются сколько-нибудь точному учету.

Этою цифрою, конечно, не исчерпывается матеріальный ущербъ, принесенный Европѣ войною. Сюда не входятъ ни разрушенныя зданія и безчисленныя центры и приспособленія производства, ни уничтоженныя оборудованія, сырые матеріалы, товары, запасы, ни разрушеніе, наконецъ, самого производства, значительной части всѣхъ прежнихъ путей его. Ибо во время войны сама промышленность, какъ извѣстно, перестроилась и стала въ значительной своей части «работать на войну». И это то обстоятельство особенно и затрудняетъ начертать полный балансъ убытковъ, включая разрушеніе самихъ основъ прежняго производства, системъ кредита и денежнаго обращенія, самой психологіи производства и національнаго труда. Все это нашло выраженіе, въ частности, и въ своеобразномъ этатизмѣ эпохи войны, и вообще всѣ эти вызванные ею разнообразные убытки даже не поддаются сколько-нибудь точному учету.

Одно можно сказать: убытки огромны и должны исчисляться планетарными цифрами. Еще менѣе поддаются точному учету морально-матеріальные убытки, связанные со всеобщимъ одичаніемъ нравовъ, пробужденіемъ низменныхъ инстинктовъ и цѣлымъ рядомъ идеологическихъ изувѣрствъ, къ которымъ привела опять-таки война.

Оставимъ совершенно въ сторонѣ вопросъ, поскольку въ основѣ всего этого омраченія, этихъ «сумерекъ Европы», лежалъ самый фактъ войны и поскольку эти сумерки явились результатомъ того, какъ она велась (т. е. со втравленіемъ въ нее интересовъ, чаяній, вожделѣній и страстей весьма широкихъ народныхъ массъ). Не будемъ касаться и другого вопроса: дѣйствительно ли были налицо неотвратимыя причины, чтобы вести войну такъ, какъ она велась, т. е. сугубо демагогически. Но несомнѣннымъ остается, что сама война была глубочайшимъ потрясеніемъ и сдвигомъ, и потому не могла не привести Европу къ цѣлому ряду потрясеній и сдвиговъ огромнаго напряженія. Европа очнулась отъ кошмара войны обѣднѣвшей, голодной и физически надломленной. Но еще острѣе, чѣмъ всѣ эти матеріальныя бѣдствія войны, чувствовались ея послѣдствія въ сферѣ нравственной и духовной.

Въ самомъ началѣ войны (сентябрь 1914 года) въ миланскомъ Corriere della Sera появилась поистинѣ вѣщая статья на тему: это не война, а революція. Но до сихъ поръ никѣмъ не была затронута еще болѣе глубокая, еще болѣе вѣщая тема; ничей взоръ не разглядѣлъ еще за призраками «имперіализма» и экономическаго соревнованія державъ, за призраками «противорѣчій» капитализма, будто бы приведшихъ къ войнѣ, — а вмѣстѣ съ тѣмъ и за дѣйствительной неспособности государственныхъ людей большинства европейскихъ государствъ, не предотвратившихъ конфликта 1914 года, — никто не разглядѣлъ того, что обусловило эту неспособность, а вмѣстѣ съ нею и самый «имперіализмъ» европейскихъ правительствъ: глубокаго революціоннаго кризиса, въ который Европа вступила уже задолго до 1914 года.

Была ли революція послѣдствіемъ войны, или, наоборотъ, была ли сама война лишь послѣдствіемъ давней уже европейской революціи (олицетворяемой, главнымъ образомъ, соціалистическими партіями всѣхъ странъ, но далеко не ими однѣми)? Въ атомъ вопросѣ и заключена та глубокая тема, на которую мы только что намекнули. Мы не предполагаемъ раскрыть ее въ этомъ очеркѣ, а лишь попутно ее намѣчаемъ. Но даже и не опредѣляя ближайшимъ образомъ характера взаимоотношеній между войною и революціей въ порядкѣ ихъ психологической связности, даже разсматривая ихъ въ упрощенномъ планѣ послѣдовательности хронологической, все-таки нельзя отрицать тѣснѣйшей связи между обѣими эти ми силами новой Европы, т. е. войною и революціей, настолько эта связь бросается въ глаза.

Болѣе того: въ самой войнѣ, въ самомъ способѣ ея веденія, въ гекатомбахъ ея жертвъ, въ изувѣрскомъ отказѣ отъ традиціонно-выработаннаго, какъ никакъ, ея права, въ обращеніи къ способамъ первобытно-варварскимъ ея веденія, а вмѣстѣ съ тѣмъ въ разрушеніи войной традиціонныхъ основъ самихъ производства и обращенія, — сказались уже съ самаго начала заложенные въ войнѣ пути и цѣли революціи, и даже самый подлинный большевизмъ! Вмѣстѣ съ тѣмъ, война даже не скрывала — въ обоихъ лагеряхъ, — что цѣли ея революціонныя. Война утверждала, что она ведется ad majorem gloriam принциповъ демократіи и самоопредѣленія народовъ. И то, что въ этомъ ея самоутвержденіи заключалось недоразумѣніе (ибо, какъ извѣстно, подъ понятіе «демократіи» можно подвести все, что угодно, а съ другой стороны совершенно неизвѣстно, что такое есть «свободное самоопредѣленіе»), — нисколько не мѣняетъ революціонной сущности войны. Какъ извѣстно, она и закончилась крушеніемъ трехъ монархій, т. е. крушеніемъ многовѣковыхъ устоевъ не только традиціонной европейской политики, но и самой европейской жизни, даже въ весьма значительной степени самой европейской цивилизаціи…

Далеко не случайнымъ является, т. е. далеко не является только послѣдствіемъ особой психики или психоза войны, то обстоятельство, что по ея окончаніи оказалась подъ угрозой, болѣе или менѣе во всѣхъ странахъ, сама традиціонная европейская цивилизація. Мы этимъ хотимъ сказать, что въ войнѣ — не только въ способахъ ея веденія, но и во вдохновлявшихъ ее идеяхъ и страстяхъ — заключены были революціонныя силы, направленныя, въ конечномъ счетѣ, противъ европейской цивилизаціи. Есть указаніе на то, что именно военно-хозяйственный этатизмъ, проведенный Германіей несомнѣнно успѣшно въ первый періодъ войны, окончательно убѣдилъ Ленина въ жизненной правдивости и практической осуществимости его теоретическихъ взглядовъ. Причины, почему большевизмъ могъ овладѣть властью именно въ Россіи, — достаточно ясны. Но Лениныхъ «im werden», людей убѣжденныхъ, что дѣйствительно наступила какая-то новая эра, что кончился «органическій» періодъ исторіи и что міръ шагнулъ изъ «царства необходимости» въ то, что Ленины называютъ «царствомъ свободы», — такихъ людей было, по окончаніи войны, сколько угодно во всѣхъ странахъ Европы.

Да и въ самомъ дѣлѣ: развѣ не рушился тогда ея старый міръ? Развѣ не были уничтожены войною традиціонныя основы ея производства и вообще національнаго труда, — его психологія, — а вмѣстѣ съ нею въ весьма значительной степени — и всѣ основы прежней жизни? Развѣ не переродилось тогда европейское человѣчество? Развѣ уже не зарождалось изъ его развалинъ, — или по крайней мѣрѣ не казалось, что зарождается, — новое человѣчество? И развѣ не обнаружило уже себя это человѣчество въ цѣломъ рядѣ идеологическихъ изувѣрствъ, въ пробужденіи всѣхъ низменныхъ инстинктовъ, въ общемъ одичаніи?

Принципы имѣютъ внутреннюю логику, вполнѣ независимую отъ воли своихъ провозвѣстниковъ. Варварскіе пріемы войны, варварское отношеніе къ народамъ вражескаго стана довольно естественно перелились послѣ ея окончанія во вражду между различными классами одной и той же страны (а крушеніе трехъ міровыхъ монархій привело къ крушеній государственнаго авторитета во всѣхъ вообще странахъ). «Смерть старому государству» и «война дворцамъ» не были объявлены повсюду офиціальными догмами, какъ въ Россіи, но аналогичный сдвигъ произошелъ несомнѣнно и внѣ ея. Рабочіе классы, народные низы, чуждые традиціямъ прошлаго и не имѣющіе уваженія къ старымъ авторитетамъ, стали почти повсемѣстно притязать если и не прямо на господствующее положеніе, то всякомъ случаѣ на полное и безудержное удовлетвореніе своихъ матеріальныхъ потребностей и вдругъ пробудившихся разнообразныхъ аппетитовъ. Война выдвинула множество людей, не захотѣвшихъ вернуться въ прежнее свое состояніе и властно требовавшихъ повышенія прежняго уровня жизни. Вмѣстѣ съ тѣмъ значительно ослабѣло столь характерное, особенно для западныхъ странъ, чувство соціальной іерархіи и классовыхъ оттѣнковъ Казалось, произошло крушеніе всего прежняго міросозерцанія простолюдина Европы, вмѣстѣ съ ослабленіемъ ея матеріальнаго могущества падалъ и моральный авторитетъ всѣхъ традицій прошлаго. «Старый міръ» дѣйствительно казался обреченнымъ. Слагалось представленіе о закатѣ Европы. Удивительно ли, что многимъ наймирнѣйшимъ гражданамъ разныхъ странъ — особенно Германіи — большевизмъ рисовался тогда пріемлемымъ, даже неизбѣжнымъ, исходомъ?

Однако мы видимъ, что Европа не поддалась тогда этимъ соблазнамъ, не была ими обморочена. Большевицкія грезы сейчасъ въ Европѣ въ полномъ умаленіи. Почему и какъ это произошло? Мы сдѣлаемъ попытку намѣтить отвѣть въ слѣдующемъ очеркѣ.

Александръ Салтыковъ
Возрожденіе, №1184, 29 августа 1928

Views: 31