1.

Поразительна быстрота, съ какою развертывается новорожденная нація — во всѣхъ проявленіяхъ своего духа: культурномъ расцвѣтѣ, національно-религіозномъ самосознаніи, военной мощи, соціальномъ строительствѣ!

Развертывается нація и территоріально; ибо духъ націи требуетъ для своей работы опредѣленной территоріи. Могучее движеніе ислама, возникшее въ темнотѣ и неизвѣстности, на далекой окраинѣ Арамейскаго ландшафта, овладѣваетъ въ какія-нибудь сто лѣтъ Сиріей, Вавилонскимъ Междурѣчіемъ и Персіей, всей сѣверной Африкой, Испаніей… Но движеніе это, родившее, по счастливому выраженію Шпенглера, «магическую націю», не ограничилось лишь механическимъ овладѣніемъ территоріей. Оно и духовно овладѣло ею.

Такъ произошло поистинѣ чудесное магическое превращеніе этой территоріи въ сверкающій до сихъ поръ — ослѣпительнымъ маревомъ — «міръ Леванта». Въ немъ зародилась новая душа, родился новый человѣкъ: человѣкъ ислама. Въ какія-нибудь сто-полтораста лѣтъ древняя культура южно-средиземнаго міра обернулась «арабскою» культурой. Возникли наука, блестящая образованность, процвѣли художества и литература. Сразу весь помолодѣлъ этотъ старый-престарый міръ. И всѣ его безчисленные провинціализмы и этнизмы, продукты распада эллино-римской націи, покрыла вновь родившаяся нація, нація ислама.

Магична всякая вообще нація, не одна «нація ислама». И при этомъ въ двухъ смыслахъ: во-первыхъ — нація магически превращаетъ людей и цѣлые народы и страны въ то, на что они ранѣе не были похожи, а во-вторыхъ, — всѣ эти превращенія, даже матеріальныя, являются результатомъ работы духа. Въ основѣ каждой націи и созданной ею культуры заложенъ нѣкій творческій призывъ, нѣкое таинственное: «Сезамъ, отворись!» Этотъ «магизмъ» призывной формулы и проявляется въ быстротѣ ея дѣйствія. Чрезвычайно трудно услѣдить за «развитіемъ» націи — столь быстро создаются ея культура и весь внѣшній аппаратъ…

Почти столь же быстро, какъ «нація ислама», возникали и распространялись во внѣ извѣстныя намъ великія націи древности: Египетъ («Новое Царство»), царства Хатти и Вавилона, Персидская монархія, эллинистическая нація Македонской побѣды, Римъ… Не менѣе быстро кристаллизовались, и всѣ приблизительно одновременно (въ порывѣ крестовыхъ походовъ и на порогѣ Латеранскаго собора), нынѣшнія великія европейскія націи. И такъ же быстро возникла рожденная въ порывѣ Петра Россійская нація.

Не прошло и ста лѣтъ послѣ Петра, какъ эта нація обернулась не менѣе яркимъ и красочнымъ, не менѣе «сказочнымъ» — пусть въ иныхъ тонахъ — міромъ, чѣмъ въ свое время міръ ислама. Не она ли выковала, при самыхъ неблагопріятныхъ условіяхъ, богатую и разностороннюю русскую культуру?..

Но если это магическое превращеніе темной Московіи въ великую націю сразу же поразило весь міръ и донынѣ служитъ историкамъ неустарѣвшею темою, то менѣе обращалось вниманія на иное, не менѣе магическое, превращеніе: на превращеніе, которое произошло съ живыми людьми созданной Петромъ Имперіи! Петръ измѣнилъ не только костюмы, но и самую душу русскихъ людей, и именно это психологическое перерожденіе и явилось однимъ изъ основныхъ условій созданія Имперіи ея націи, ея культуры.

2.

Всѣ наши культурно-національныя цѣнности — церковь, государство, соціальный строй, просвѣщеніе — были произрастаніями сверху и извнѣ. Такъ было съ самой зари русской исторіи и это особенно усилилось при Имперіи. Даже самый національный характеръ, типъ и стиль русскаго человѣка, какъ они сложились въ просвѣщенномъ классѣ, на рубежѣ ХѴІІІ и XIX столѣтій, есть непосредственно имперскій продуктъ. Поразительна картина, которую представляло, въ наиболѣе типическихъ своихъ представителяхъ, александровское поколѣніе, отразившее на себѣ уже вѣковое дѣйствіе Имперіи.

Какъ мы далеки отъ «широкой русской натуры», вообще отъ всѣхъ обычныхъ, правда, нѣсколько условныхъ, представленій о «русскомъ человѣкѣ», когда вглядываемся пристально въ представителей этого поколѣнія!

Какими «нерусскими» были, — въ обычномъ, условномъ смыслѣ — всѣ ихъ чувства и жесты, ихъ манера мыслить и даже образъ жизни. Во всѣхъ нихъ и въ мышленіи ихъ и въ самой осанкѣ — было что-то рѣзко очерченное, опредѣленное, непоколебимое, прямоугольное…

При этомъ невольно вспоминаешь, что сущность этнической русской стихіи представляется Толстому, какъ нѣчто «круглое»: таковъ Платонъ Каратаевъ, типичнѣйшій представитель «русскаго духа»… Напротивъ, глядя на представителей александровскаго поколѣнія, слушая ихъ рѣчи (не у русскаго барина Толстого, понявшаго сущность этого поколѣнія куда хуже, чѣмъ, напр., еврей Гершензонъ), а перечитывая ихъ пожелтѣвшія отъ времени письма и замѣтки, невольно спрашиваешь себя: неужели всѣ эти люди суроваго вида и безукоризненной выправки, съ выразительными, даже рѣзкими чертами лица — дѣйствительно русскіе?

Они жили болѣе разсудкомъ, чѣмъ чувствомъ. У нихъ былъ какъ бы врожденный вкусъ къ ясности, къ точности. Они до такой степени любили порядокъ, что порой доводили эту любовь до маніи. Сильные, самоувѣренные, одинаково умѣющіе и приказывать и повиноваться. Въ нихъ какое-то особое напряженіе, то самое динамическое напряженіе, которое было основной чертой Имперіи… Крѣпкая, упрямая, быстро созрѣвшая молодежь. Среди нея — и вольнодумцы. Но на всѣхъ — тотъ же яркій закалъ Петра Великаго: преданность государству.

Правда, у людей этого поколѣнія былъ большой вкусъ къ «чувствительности» (общая черта эпохи), однако, въ томъ-то и дѣло, что они были, въ сущности, сдержанны въ чувствахъ… Многіе изъ «москвичей въ гарольдовомъ плащѣ», многіе изъ тѣхъ, что щеголяли налетомъ байронизма, принадлежали какъ разъ къ разновидностямъ этого волевого типа: и Онѣгинъ, и Печоринъ, и многочисленные герои другихъ, забытыхъ теперь, романовъ.

Въ литературномъ байронизмѣ того времени намъ теперь бросается въ глаза «разочарованность». Было, безспорно, немало «разочарованныхъ» и среди людей александровской эпохи — но если вглядѣться внимательнѣе, то окажется, что разочарованность всѣхъ этихъ «героевъ нашего времени» какъ въ литературѣ, такъ и въ жизни каждую минуту готова превратиться въ дѣйствіе. Въ ихъ разочарованности всегда сквозитъ динамика напряженной и знающей, чего она хочетъ, воли. Это были менѣе всего «богоискатели» — это были люди, давно нашедшіе своего Бога.

Такъ жизнь александровскаго поколѣнія сливалось съ его литературой, и «байронизмъ» нисколько не мѣшалъ цвѣтенію основныхъ чертъ — ясности, порядка и уравновѣшенности, іерархіи опредѣленныхъ цѣнностей, прямыхъ горделивыхъ линій…

Таково было поистинѣ «магическое» превращеніе, совершившееся въ русскихъ людяхъ, въ живыхъ русскихъ людяхъ, по манію Петра Великаго… Эти люди александровской эпохи были, разумѣется, не французами и не пруссаками. Но въ нихъ чисто «этническія» черты претворены Имперіей въ совершенно на нихъ непохожія и даже во многомъ имъ противоположныя національныя черты. Они и были европейцами. То, что они были вмѣстѣ и дѣтьми Росіи, россіянами, нисколько не противорѣчитъ ихъ европейскому существу: напротивъ, въ той великой Россіи «національное» и «европейское» были синонимами….

Александръ Салтыковъ
Возрожденіе, 19 января 1928, №961

Views: 48