Есть люди, съ которыми особенно трудно связать мысль о смерти. Такимъ былъ для меня генералъ Врангель.
Высокій, стройный, изящный, съ осанкой джигита, съ быстрымъ рѣшительнымъ взглядомъ, гибкій и сильный какъ сталь, казалось, этотъ бѣлый воинъ донесетъ свою шпагу до Русской Земли Обѣтованной.
Но коварный недугъ подкрался, одолѣлъ. Порѣдѣла Бѣлая Рать на радость врагамъ. Малодушно вспоминается горькій некрасовскій стихъ: у счастливаго недруги мрутъ, у несчастнаго другъ умираетъ.
Генералъ Врангель былъ однимъ изъ самыхъ преданныхъ, — не друзей, это не то слово, — а слугъ несчастной Россіи. Онъ всего себя положилъ на это служеніе. Это знали, это чувствовали, это помнили тысячи и тысячи русскихъ людей. Не только друзья, но и недруги крѣпко помнили.
Я познакомилась съ Петромъ Николаевичемъ въ недоброй памяти Новороссійскѣ, въ январѣ 1920 г. Сквозь черное ущелье мчался на городъ съ сѣвера острый, морозный злой нордъ-остъ. Валилъ съ ногъ, пронизывалъ тѣло и душу, врывался въ дома, издѣваясь надъ разбитой, бѣгущей арміей, надъ всѣми нами, связавшими съ ней судьбу. Съ какой-то особой яростью набрасывался нордъ-остъ на поѣздъ, гдѣ жилъ генералъ Врангель. Это уже былъ не поѣздъ, только два или три вагона, послѣдніе остатки того поѣзда, въ которомъ онъ жилъ подъ Царицыномъ, когда его бралъ. Это было такъ недавно, бѣлыя побѣды, и уже смела ихъ судьба. Осталась только узкая прибрежная полоса, по которой уже наползали изъ-за горъ, вдоль заливовъ, зеленые, вперемѣшку съ красными, раздавалась по ночамъ, а иногда и днемъ, безсмысленная стрѣльба, неизвѣстно чья. неизвѣстно въ кого. Смысла вообще было мало въ смятенномъ, тяжкомъ, мрачномъ Новороссійскѣ, переполненномъ побѣжденными, потерявшими вѣру въ борьбу людьми. Тифъ, холодъ, грязь, лишенья, нищета, поѣзда, переполненные больными и ранеными, умирающими. Гробы, похороны… Сѣрая муть застилала мысли, чувства.
Съ трудомъ пробираясь вдоль обледенѣвшей набережной, мы шли внаклонку, держась за руки, чтобы справиться съ яростнымъ напоромъ нордъ-оста. Кое-какъ добрались по рельсамъ, по боковымъ путямъ, къ вѣткѣ, вытянувшейся къ самому морю. Волны бушевали, бросались, точно хотѣли слизнуть одинокіе вагоны, докатившіеся до нихъ съ сѣвера.
Вошли и сразу — ощущеніе порядка и суроваго спокойствія охватило насъ. Такіе благоустроенные, прибранные, дышашіе дисциплиной штабные вагоны даже на большомъ фронтѣ не часто попадались. Когда изъ сосѣдняго отдѣленія вышелъ П. Н. Врангель — прибранный, нарядный, спокойный, совсѣмъ непохожій на тѣхъ растерянныхъ людей, которые уже въ Новороссійскѣ стали бѣженцами, стало ясно, что это его крѣпкая привычка къ аккуратности и дисциплинѣ сохраняетъ вокругъ него навыки старой русской арміи.
И въ рѣчахъ даже подтянутость. Прорывалась горечь, но сразу исчезала, смѣнялась быстрой схемой возможнаго сопротивленія большевицкому напору. Онъ уже тогда смотрѣлъ на Крымъ, какъ на плацдармъ, откуда можно и должно повести наступленіе. Я плохо запомнила подробности нашего разговора и къ сожалѣнію его не записала, но помню, меня тогда поразило, что при очень ясномъ и логическомъ сужденіи П. Н. Врангель совершенно не разбирался въ иностранной политикѣ, хотя очень ею интересовался. Его вопросы, а главное его надежды были просто наивны. Позже, когда крымская катастрофа привела его въ Европу, П. Н. Врангель многое быстро схватилъ и понялъ. Онъ былъ человѣкъ очень умный, но вспоминая эту мою единственную съ нимъ встрѣчу, я вспоминаю прежде всего не его умъ, даже не общее впечатлѣніе изящной стойкости, сколько ощущеніе властности, сознанія, что онъ изъ тѣхъ, кто долженъ приказывать.
Мы, русскіе, легко пугаемся этихъ словъ. И совершенно напрасно. Человѣчество нуждается въ вожакахъ, а тѣмъ болѣе въ вождяхъ. Все только зависитъ отъ того, куда и какъ они ведутъ. Безъ вождей мечется стадо. Плохіе вожди заводятъ народъ въ частыя полосы лихолѣтья. И только черезъ новыхъ вождей можетъ народъ преодолѣть эти испытанія. Теперь уже нельзя отрицать, что есть люди, отъ которыхъ идутъ магнетическіе токи, подчиняющіе имъ чужія воли. Они группируютъ вокругъ себя другихъ, какъ магнитъ группируетъ вокругъ себя куски стали. Такіе токи исходили отъ Корнилова, отъ Врангеля. Они есть въ Кутеповѣ. Ни Алексѣева, ни Колчака лично я не знала, какъ не знаю и Деникина, но я увѣрена, что это нѣчто, дающее, какъ говорилъ Леонидъ Андреевъ, одному власть надъ милліонами, имъ тоже присуще.
П. Н. Врангель былъ очень богатъ этой магнетической силой, она исходила изъ него въ Крыму, передавая его дисциплинированную бодрость всей крымской арміи. Но, конечно, самое по разительное проявленіе этой силы, его длящаяся популярность, его многолѣтнее вліяніе надъ арміей разбитой, выплеснутой въ бѣженство, какъ будто уже несуществующей. Офицеры рылись въ землѣ, строили дома, жарились подъ африканскимъ солнцемъ, бились въ тискахъ нищеты и непривычной работы, — а все оглядывались на своего главнокомандующаго. Точно приставили Бѣлаго Рыцаря безсмѣннымъ часовымъ при знамени. И самое его существованіе наполняло ихъ душу возвышающимъ сознаніемъ, что они не просто пыль, развѣянная по землѣ, а по-прежнему офицеры русской арміи, неразрывно связанные съ ея прошлыми традиціями и съ ея будущимъ.
Да будетъ же легка ему чужая земля.
Минуетъ лихолѣтье, и Россія пріютитъ и почтитъ прахъ своего мужественнаго Бѣлаго Рыцаря.
Аріадна Тыркова
Возрожденіе, №1061, 28 апрѣля 1928
Views: 35