Пушкиниста И. Е. Щеголева я знавалъ еще въ Петербургѣ.

Огромный, толстый, десятипудовый человѣкъ.

Очень похожъ на дѣдушку Крылова, но еще больше на артельную кухарку съ извозчичьяго двора… Надѣньте на него сарафанъ, повяжите жирную голову платкомъ — и передъ вами, какъ живая, встанетъ утробистая «скопская» Матренушка, сводящая съ ума ломовыхъ извозчиковъ сказочными боками.

Но среди этой груды жира, на заплывшемъ лицѣ поблескиваютъ умные, наблюдательные глазки и сквозь лѣнь гиппопотама все-таки чувствуется талантливый человѣкъ.

Еще задолго до революціи Щеголевъ считался среди писателей «дѣдушкой русскаго аванса». Это былъ «рвачъ», какихъ я рѣдко видѣлъ. Для издателей и редакторовъ у него была какая-то мертвая хватка и рѣдко кому онъ не былъ долженъ.

Какъ «дѣдушка русскаго аванса», онъ и въ революціи занялъ опредѣленное мѣсто и, вмѣстѣ съ Алексѣемъ Толстымъ, зубами рвалъ шкуру съ совѣтскаго волка.

— Я только танцую безъ аванса!… Кладите деньги объ это мѣсто.

Но при большевикахъ авансы давались только за «соціалистическое строительство» и только тѣмъ, кто умѣлъ плюнуть въ старый буржуазный колодезь.

И Щеголевъ не затруднился плюнуть.

Вмѣстѣ съ Толстымъ онъ открылъ халтурную фабрику «революціонныхъ» пьесъ и сталъ «отображать» взрывы бомбъ, политическія убійства, заговоры и пр., и пр.

Я не сомнѣваюсь, что Щеголевъ глубоко презиралъ это «творчество» для революціонныхъ балагановъ и самъ себя въ душѣ считалъ «соціалъ-проходимцемъ».

Но это былъ единственный способъ добыванія крупныхъ и вѣрныхъ авансовъ и «дѣдушка аванса» не устоялъ. Зато у него оставалась область, гдѣ онъ «не торговалъ» и гдѣ могъ отдохнуть душой.

Это — пушкиновѣдѣніе.

Пушкинымъ и его эпохой онъ занимался за совѣсть. Не на продажу, а для себя.

Но до поры до времени, впрочемъ…

Сейчасъ онъ и этотъ незагаженный ѵгплъ своей души (единственно незагаженный) сдалъ подъ совѣтскихъ жильцовъ и пишетъ уже о Пушкинѣ, какъ правовѣрный «соціалистическій строитель».

Чтобы угодить нанимателямъ, Щеголевъ задумалъ, между прочимъ, «развѣнчать» пушкинскую няню, Арину Родіоновну.

— «Вѣрноподданная раба» была ваша Арина Родіоновна! Питомцу своему, барину Пушкину, она писала: «цалую ваши ручки»…

Конечно, здѣсь не можетъ быть и рѣчи объ искренности Щеголева. Няню Пушкина онъ безъ сомнѣнія любитъ и цѣнить, какъ цѣнитъ ее вся Россія. Но «соціальный заказъ», но «авансъ», но «соціалистическое строительство» потребовали у него жертвы и старый циникъ сказалъ:

— А что если я и Арину Родіоновну большевикамъ продамъ?.. Сколько дадутъ за старушку?..

Марксизмъ «требуетъ», чтобы старые русскіе слуги, столь прославленные литературой, были развѣнчаны. Ихъ трогательная любовь къ «господамъ», ихъ «вѣрностъ» до гроба, ихъ безкорыстіе и рыцарскую честность надо заплевать и затоптать.

— Всѣ эти няни Оринушки, всѣ эти дядьки Савельичи и стремянные Васьки Шибановы были «вѣрноподданные рабы», холуи, и «Яковы вѣрные, холопы примѣрные».

Конечно, «марксизмъ» поставилъ Щеголеву трудную задачу. Поколебать репутацію Арины Родіоновны очень трудно. Трудно въ особенности потому, что самъ Пушкинъ называлъ ее «мамой». Не няней, а «мамой». А это слово въ устахъ такого человѣка, какъ Пушкинъ, кое-что значитъ.

Притомъ же и безкорыстіе няни Оринушки заподозрить трудненько. Не ради жирнаго щеголевскаго аванса эта «раба» любила своего «барина», а любила и пошла бы за него на смерть, потому что ее влекло сердце.

Въ томъ и красота этой любви, что она побѣдила и разрушила всѣ соціальныя перегородки.

— Былъ «баринъ» и была «раба», но пришла любовь человѣческая и не осталось ничего ни отъ барина, ни отъ слуги.

Осталось только два любящихъ человѣка, два безкорыстныхъ сердца.

Какъ умный человѣкъ, Щеголевъ, конечно, понимаетъ, что такіе люди, какъ пушкинская няня, какъ Савельичъ и пр., могутъ служить «оправданіемъ человѣка». Они доказываютъ, что и на болотѣ крѣпостного права могли расти прекрасные цвѣты и что человѣкъ, говоря вообще, можетъ стоять выше своей эпохи и выше своей соціальной среды.

— Даже рабство не можетъ убить «человѣческое» въ нашемъ сердцѣ, потому что человѣкъ сильнѣе рабства.

Но Щеголевъ очутился между молотомъ и наковальней, между «авансомъ» и «соціальнымъ заказомъ» и не могъ удержаться отъ соблазна. Онъ продалъ пушкинскаго ангела-хранителя, продалъ «маму» Пушкина большевикамъ.

Но кто же, позвольте спросить, является тутъ «вѣрноподданнымъ рабомъ»: безкорыстная няня Арина Родіоновна, или продажный человѣкъ Щеголевъ?

Александръ Яблоновскій
Возрожденіе, №1115, 21 іюня 1928

Views: 33