Празднуя юбилеи, до которыхъ они большіе охотники, большевики издали немало данныхъ, касающихся исторіи переворота 25 октября 1917 г. Нѣкоторые важные матеріалы были обнародованы и за рубежомъ. И все же, множество документовъ, касающихся этого событія, до сихъ поръ оставалось подъ спудомъ. Большевики не опубликовали ихъ, потому что они были имъ невыгодны, а зарубежные сборники естественно питались матеріалами болѣе или менѣе случайными. С. С. Ольденбургу пришла въ голову счастливая мысль заполнить эти пробѣлы, обратившись къ русскимъ газетамъ того времени. Въ нихъ, по тогдашнимъ условіямъ, печаталось множество всякаго рода сообщеній, актовъ, прокламацій, отчетовъ о всякихъ собраніяхъ и т. д., съ тѣхъ поръ основательно забытыхъ. Но счастью, въ Парижѣ, въ Музеѣ войны, имѣется превосходная коллекція русскихъ газетъ за весь революціонный періодъ. Задача, поставленная С. С. Ольденбургомъ, оказалась выполнимой, и была выполнена имъ со свойственной ему тщательностью и умѣніемъ. Въ большомъ томѣ, посвященномъ «Большевицкому государственному перевороту» *) и изданномъ фирмой Пайо, имъ воспроизведены изъ старыхъ газетъ, совѣтскихъ и зарубежныхъ публикаціи, всѣ основные документы за эти, едва ли не самые трагическіе, дни русской исторіи. С. С. Ольденбургъ снабжаетъ эти документы короткими замѣчаніями фактическаго характера. Болѣе подробный комментарій и не нуженъ. Документы говорятъ за себя, изображая часъ за часомъ и день за днемъ подлинное теченіе борьбы и съ необыкновенной яркостью отражая ея основные факторы.

Какъ ни живо сохранились въ памяти всѣхъ, кто былъ въ Петербургѣ въ моментъ переворота, всѣ подробности того, что происходило, все же — благодаря полнотѣ собранныхъ въ книгѣ данныхъ и ихъ послѣдовательности — передъ нашимъ умственнымъ взоромъ весь этотъ безумный циклъ событій встаетъ какъ бы заново. Намъ становятся болѣе ясными ихъ внутренній механизмъ, пружины, приводившія въ движеніе отдѣльныхъ людей и ихъ массы, роль и отвѣтственность каждаго изъ элементовъ, изъ которыхъ складывалась тогдашняя русская историческая обстановка.

Попытаемся, на основаніи собраннаго С. 0. Ольденбургомъ богатаго матеріала, отвѣтить — какъ произошелъ большевицкій переворотъ.

За двѣ недѣли до 25 октября, Ленинъ, скрывавшійся до того въ Финляндіи, тайкомъ пробрался въ Петербургъ и появился въ засѣданіи центральнаго комитета большевицкой партіи. Собрались въ немъ, кромѣ Ленина, Зиновьевъ, Каменевъ, Сталинъ, Троцкій, Свердловъ, Урицкій, Дзержинскій, Коллонтай, Бубновъ, Сокольниковъ, Ломовъ. Всѣ эти главари спокойно пребывали въ Петербургѣ и отдавались обычному ежедневному политиканству тогдашнихъ лѣвыхъ группъ, занимались борьбой вокругъ перевыборовъ въ совѣты, всероссійскій и петербургскій, агитировали на фронтѣ, произносили рѣчи на всякихъ, всѣмъ надоѣвшихъ, митингахъ, вели безконечные переговоры съ сосѣдними группами, которыхъ было безконечное множество, писали революціонныя статьи въ газетахъ, обличали Керенскаго и Терещенко, словомъ, жили изо дня въ день въ хаотической обстановкѣ, сложившейся послѣ неудачи Корниловскаго переворота. Произносились революціонные лозунги: «вся власть совѣтамь», «демократическій миръ», «долой временное правительство» и т. д. Анархія лила воду на большевицкую мельницу, и партія одерживала успѣхи; петербургскій совѣть перешелъ въ ея руки, были твердыя надежды, что и въ совѣтѣ всероссійскомъ большинство умѣренныхъ соціалистовъ будетъ замѣнено большинствомъ большевицкимъ. Но никто изъ руководителей большевизма изо всей этой ежедневной революціонной рутины выходить не хотѣлъ и не рѣшался. На засѣданіи центральнаго комитета, на которомъ появился Ленинъ и съ котораго начинается исторія переворота, по обычаю, докладывалась сначала эта революціонная «вермишель», можно ли допустить на румынскомъ фронтѣ коалицію большевицкихъ элементовъ съ другими соціалистами, какъ быть со съѣздомъ литовцевъ въ Москвѣ и т. д. Ленинъ выслушалъ всѣ эти мелочи и просилъ слова. Онъ сказалъ, что съ сентября мѣсяца въ рядахъ партіи чувствуется равнодушіе къ идеѣ возстанія. Это недопустимо, если принимать въ серьезъ лозунгъ захвата власти совѣтами. Нельзя терять времени и пора обдумать технику переворота. Рѣшающій моментъ близокъ. — Протоколъ засѣданія свидѣтельствуетъ, что рѣчь Ленина застала всѣхъ врасплохъ, и большинство не очень вѣрило, что въ самомъ дѣлѣ надо и можно дѣйствовать. Такъ, Урицкій замѣтилъ, что, дѣйствительно, принимается множество резолюцій и не предпринимается никакихъ дѣйствій, но что нельзя возлагать большихъ надеждъ на петербургскихъ рабочихъ, что, если ужъ оріентироваться въ сторону возстанія, надо что-то дѣлать въ этомъ направленіи и выработать какой-то планъ. Хаосъ настроеній и отсутствіе всякой привычки дѣйствовать ярко отражались въ этихъ мало увѣренныхъ сужденіяхъ. Но Ленинъ настоялъ и была принята… новая «резолюція», признававшая, что вооруженное возстаніе «неизбѣжно и совершенно созрѣло». Резолюція не заключала въ себѣ ни малѣйшихъ конкретныхъ плановъ, она лишь приглашала партію исходить въ своихъ дѣйствіяхъ изь признанія неизбѣжности возстанія. Впрочемъ, и самъ Ленинъ не имѣлъ никакихъ проектовъ сколько-нибудь конкретнаго содержанія. Если его резолюція была вотирована большинствомъ присутствующихъ, то скорѣе именно потому, что въ ней не было ничего опредѣленнаго. Однако, «сильныя головы» центральнаго комитета — Зиновьевъ и Каменевъ — вотировали противъ, и въ длиннѣйшемъ обращеніи къ мѣстнымъ партійнымъ комитетамъ на слѣдующій день послѣ засѣданія доказывали, что возстаніе не имѣетъ никакихъ шансовъ на успѣхъ. Единственное, на что, кромѣ резолюціи. рѣшился центральный комитетъ, было избраніе политическаго бюро, въ которое попали всѣ присутствовавшіе, кромѣ Свердлова, Урицкаго, Дзержинскаго, Коллонтай и Ломова. Но объ этомъ политическомъ бюро ничего не было слышно за все послѣдующее время, оно никакой роли въ событіяхъ не играло.

Комитетъ собрался, резолюція была принята, и затѣмъ все пошло своимъ чередомъ. Ленинъ опять скрылся въ Финляндіи и занялся полемикой съ Зиновьевымь и Каменевымъ. А кругомъ продолжалась та же безсмысленная революціонная сутолока. Керенскій придумалъ послѣ Корниловскаго возстанія «предпарламентъ», нелѣпое сборище правыхъ и лѣвыхъ партій, съ неопредѣленными полномочіями, которое должно было какъ бы заполнить пустоту, въ которой жили въ ожиданіи выборовъ въ учредительное собраніе. Предпарламентъ засѣдалъ, обсуждалъ положеніе и вотировалъ переходы къ очереднымъ дѣламъ. Къ этому сводилась «большая политика» этихъ недѣль.

Единственный центръ, въ которомъ чувствовалось движеніе и что-то назрѣвало, былъ петербургскій совѣтъ, которымъ руководилъ Троцкій. Но и въ этомъ центрѣ никто не принималъ за чистую монету калькуляцій Ленина. Происходило нѣчто гораздо болѣе скромное, чѣмъ планомѣрная н сознательная подготовка государственнаго переворота. Со свойственнымъ ему темпераментомъ и задоромъ, Троцкій боролся съ военной властью Петербурга изъ-за вліянія на гарнизонъ, единственную реальную опору въ будущемъ захватѣ власти. Несмотря на неимовѣрное количество всякихъ комитетовъ и комиссаровъ — въ которыхъ сидѣли по преимуществу всякіе, лишенные таланта и опьяненные словесными упражненіями предшествуюшихь мѣсяцевъ, умѣренные соціалисты типа Станкевича — гарнизонъ все же оставался въ рамкахъ формальнаго подчиненія командующему петроградскимъ военнымъ округомъ, каковымъ былъ тогда всѣмъ памятный «полковникъ Полковниковъ», одинъ изъ быстро созрѣвшихъ въ горячей температурѣ революціонныхъ фруктовъ, своего рода революціонный Хабаловъ. Будущая исторія разберетъ, откуда Керенскій вытаскивалъ всѣхъ этихъ передовыхъ полковниковъ. Командующій округомъ быль полонъ офиціальнаго оптимизма. За двѣнадцать дней до переворота онъ объяснялъ петербургской почати, что гарнизонъ города «настолько сознателенъ», что не допуститъ безпорядковъ. Когда слухи о выступленіи большевиковъ усилились, онъ вывѣсилъ на улицахъ объявленія, вь которыхъ весьма разумными аргументами старался доказать вредъ анархіи. Противъ этихъ жалкихъ остатковъ когда-то могущественной военной организаціи и были направлены усилія Троцкаго, въ началѣ борьбы едва ли непосредственно думавшаго о болѣе отдаленныхъ перспективахъ захвата верховной власти по Ленину. Онъ дѣйствовалъ по-своему весьма искусно. Дѣло было представлено солдатамъ такъ, что временное правительство и военное начальство собираются отправить революціонный петроградскій гарнизонъ на фронтъ и, воспользовавшись этимъ, устроить новую «корниловщину»; воинскія части Петрограда приглашались «спасти революцію» и отказаться отъ повиновенія замысламъ начальства. Солдатамъ было мало дѣла до спасенія революціи, но имъ, несомнѣнно, не хотѣлось на фронтъ. Создавалась, такимъ образомъ, необыкновенно благопріятная почва для агитаціи, и эта агитація незамѣтно и невольно переходила въ мятежныя дѣйствія. Троцкій провелъ въ петроградскомъ совѣтѣ въ ночь съ 16 на 17 октября, т. е. примѣрно за недѣлю до переворота, образованіе «военно-революціоннаго комитета» съ довольно еще неопредѣленной миссіей препятствовать выводу войскъ на фронтъ. Затѣмъ имъ сдѣланъ былъ второй шагъ, неизмѣнно вытекавшій изъ перваго, но сдѣланъ не сразу и, повидимому, не безъ нѣкоторыхъ колебаніи и безъ яснаго представленія, куда онъ ведетъ. Черезъ четыре дня послѣ образованія революціоннаго комитета, 21-го, Троцкій созвалъ въ Смольный делегатовъ отъ всѣхъ расквартированныхъ въ Петербургѣ полковъ и произнесъ горячую рѣчь, въ которой сообщалъ о выборѣ военно-революціоннаго комитета и говорилъ на обычную тему: «вся власть совѣтамъ». Другой большевикъ, Лашевичъ. обѣщалъ собраннымъ делегатамъ «демократическій миръ», добавляя, что, если народы германской коалиціи не примутъ этого мира, то большевики станутъ въ первыхъ рядахъ и поведутъ противъ врага дѣйствительно «революціонную войну» — добавка чрезвычайно характерная и свидѣтельствовавшая, насколько чудовищной казалась тогда мысль о заключеніи того мира, который нѣсколько мѣсяцевъ спустя былъ окрещенъ самимъ Ленинымъ хорошо памятнымъ и мало пригоднымъ для печати словомъ. Увлеченныя краснорѣчіемъ Троцкаго, сѣрыя шинели послушно вотировали поддержку военно-революціонному комитету во всѣхъ его дѣйствіяхъ, «дабы — говорилось вь резолюціи, — тѣснымъ образомъ, въ интересахъ революціи, связать фронтъ и тылъ». Что это точно значило, конечно, никто не понималъ, и понять было невозможно. Въ ту же ночь, съ 21-го на 22-е, значитъ, за три дня до переворота, делегаты военно-революціоннаго комитета явились въ штабъ округа, къ Полковникову, который отказался ихъ признать. Комитетъ телефонограммой оповѣстилъ объ этимъ «конфликтѣ» гарнизонъ столицы и окрестностей, заявляя, что защита «революціоннаго порядка» отнынѣ является дѣломъ самихъ солдатъ, кончая словами: «Революція въ опасности! Да здравствуетъ революціонный гарнизонъ!»

Такъ въ теченіе нѣсколькихъ дней анархія петербургскаго гарнизона выявлена была Троцкимъ въ первыя революціонныя дѣйствія.

Хотя всѣ эти собранія, резолюціи и обращенія были рѣшительно всѣмъ извѣстны, и о нихъ печаталось во всѣхъ газетахъ, они производили весьма мало впечатлѣнія. Въ потокахъ революціонной фразы притупилось всякое чувство реальности. Керенскій, министры, вожди всѣхъ партій, сами въ теченіе ряда мѣсяцевъ говорили на томъ же жаргонѣ, что и Троцкій, въ тысячахъ такихъ же собраній, резолюцій и обращеній, а проявленіемъ анархіи вотъ уже семь мѣсяцевъ никого нельзя было удивить. И, тѣмъ не менѣе, ощущеніе, что дѣло принимаетъ плохой оборотъ, все-таки проснулось и въ петроградскомъ штабѣ, и во временномъ правительствѣ. Но оно появляется у нихъ въ самую послѣднюю минуту. У военнаго начальства Петербурга первые проблески его обнаруживаются за четыре дня до переворота. 22-го, одновременно съ уже помянутой телефонограммой военно-революціоннаго комитета, Полковниковъ созвалъ у себя въ штабѣ представителей гарнизопа, но никого не собралось, а на слѣдующій день военный комиссаръ петроградскаго военнаго округа — посланникъ умѣреннаго всероссійскаго совдепа въ штабѣ — Малевскій, обратился съ воззваніемъ къ ротнымъ, батальоннымъ, полковымъ и бригаднымъ комитетамъ гарнизона съ воззваніемъ, на томъ же самомъ революціонномъ жаргонѣ, о которомъ я уже говорилъ: онъ убѣждалъ гарнизонъ, что малѣйшая искра гражданской войны пойдетъ на пользу «врагамъ революціи» и въ тысячный разъ говорилъ о «спасеніи революціи».

Керенскій спохватился нѣсколько позже, чѣмъ штабъ округа, и его реакція была весьма похожа на реакцію комиссара Малевскаго. Онъ хорошо зналъ все, что творилось въ Смольномъ за послѣдніе дни, что, впрочемъ, было неудивительно, такъ какъ все безъ исключенія печаталось вь газетахъ, но почувствовалъ потребность что-то предпринять лишь 24 октября, примѣрно, за полсутокъ до объявленія вооруженныхъ дѣйствій военно-революціоннымъ комитетомъ. Потребность эта вылилась въ одномъ изъ самыхъ трагикомическихъ жестовъ Керенскаго, карьера котораго такими жестами вообще не бѣдна, — въ больной «министерской» рѣчи въ предпарламентѣ. Это курьезное учрежденіе благодушно продолжало дѣлать свою «большую политику»: 23 октября Мартовъ еще «интерпеллировалъ» правительство, нотифицировало ли оно иностранеымъ государствамъ объявленіе въ Россіи республики, и принималъ къ свѣдѣнію утвердительный отвѣтъ Терещенко. Къ этому жившему цѣликомъ въ мірѣ тѣней и призраковъ собранію Керенскій и обратился, когда — наканунѣ переворота — рѣшилъ «дѣйствовать». Дѣйствіе его состояло въ томъ, что онъ очень краснорѣчиво и съ обычнымъ «подъемомъ» разсказалъ о замыслахъ большевиковъ на основаніи, главнымъ образомъ, газетныхъ статей Ленина (который продолжалъ сидѣть въ своемъ убѣжищѣ и писать рѣзкія статьи противъ противниковъ вооруженнаго возстанія), назвалъ его «государственнымъ преступникомъ», что по тогдашними временамъ было признакомъ нѣкоторой смѣлости, и патетически спросилъ сидѣвшихъ на скамьяхъ большой залы Маріинскаго дворца членовъ «Совѣта Республики», «можетъ ли правительство исполнить свой долгъ въ увѣренности, что имѣетъ поддержку высокаго собранія?» Сказавъ все это онъ уѣхалъ, а «высокое собраніе» стало обсуждать, дастъ ли оно эту «поддержку» или нѣтъ. Въ мірѣ тѣней и призраковъ такой поддержкой могла быть только «резолюція». Но и въ этой резолюціи Керенскому отказали. Реалисты изъ умѣренныхъ соціалистовъ, сидѣвшіе въ предпарламентѣ и въ центральномъ исполнительномъ комитетѣ всероссійскаго совѣта, типа Дана и Мартова, носились за эти дни — при нѣкоторомъ, полномъ маккіавеллизма, поощреніи со стороны Троцкаго — сь идеей новой «коалиціи», коалиціи умѣренныхъ соціалистовъ съ большевиками. Укрѣплять антибольшевицкій пылъ Керенскаго не соотвѣтствовало ихъ видамъ. Прошелъ, въ концѣ концовъ, переходъ кь очереднымъ дѣламъ лѣвыхъ группъ, носившій характеръ маленькой нотаціи, прочтенной Керенскому.

Дальнѣйшая исторія этого голосованія, весьма обидѣвшаго Керенскаго, не интересна. Событія шли мимо. Еще въ серединѣ его рѣчи въ предпарламентѣ А. И. Коноваловъ передалъ ему перехваченную только-что телеграмму военно-революціоннаго комитета къ полкамъ, въ которой уже звучали ноты, которыя даже на привыкшее кь анархіи ухо тогдашнихъ офиціальныхъ руководителей судебъ Россіи не могли не казаться тревожными. Она начиналась словами: «Петроградскій совѣтъ въ опасности» и приказывала привести полки въ боевое положеніе. Вечеромъ того же дня Троцкій въ петроградскомъ совѣтѣ въ послѣдній разъ расширилъ діапазонъ своей агитаціи, обвиняя Керенскаго въ мобилизаціи юнкеровъ и въ томь, что временное правительство спѣшитъ использовать предстоящіе дни, чтобы «вонзить кинжалъ въ спину революціи», а военно-революціонный комитетъ расклеилъ обращеніе къ жителямъ столицы, начинавшееся словами «Контръ-революція подняла свою преступную голову».

Но эта «контръ-революція», въ лицѣ Керенскаго, продолжала поджидать поддержки «Совѣта Республики» и торговаться о дозахъ, въ которыхъ Данъ и Мартовъ хотѣли ее отпустить. Тѣмъ временемъ военно-революціонный совѣтъ перешелъ свой Рубиконъ. Кто именно принялъ это рѣшеніе, мы до сихъ поръ точно не знаемъ. Конечно, не отсутствовавшій Ленинъ. Вѣроятно, оно было просто-напросто неизбѣжнымъ завершеніемъ всей агитаціи предшествовавшихъ дней. Ночью съ 24-го на 25-ое октября комитетъ приказалъ войскамъ занять главные пункты города. Примѣрно за два-три часа до того, какъ этотъ приказъ началъ выполняться, въ третьемъ часу той же ночи, Керенскій отправилъ командующему Сѣвернымъ фронтомъ генералу Черемисову телеграммы о досылкѣ казачьихъ дивизій съ фронта. По произведенному тотчасъ же въ штабѣ фронта расчету, первые четыре полка могли прибыть въ Петербургъ 26 октября, а остальные, въ теченіе слѣдующихъ нѣсколькихъ дней. Только батальонъ самокатчиковъ могъ попасть въ столицу къ концу дня, 25-го. Какъ потомъ оказалось, его, впрочемъ, кто-то успѣлъ распропагандировать по дорогѣ. Самъ Керенскій выѣхалъ навстрѣчу этимъ войскамъ. Что изъ этого послѣдовало, всѣмъ извѣстно. Но послѣднія военныя дѣйствія Керенскаго уже не исторія, а историческій анекдотъ.

Подлинная исторія совершалась въ столицѣ. Собственно, военныхъ дѣйствій 25 октября никакихъ не было, ибо они не понадобились. Поднятыя Троцкимъ части заняли городъ и окружили Зимній дворецъ, въ которомъ засѣло временное правительство. Описаніе того, какъ все случилось, съ необыкновенной выпуклостью дано вь телеграммѣ Полковникова, отправленной верховному главнокомандующему около полудня 25 октября: «Доношу, что положеніе въ Петроградѣ угрожающее. Уличныхъ выступленій, безпорядковъ нѣтъ, но идетъ планомѣрный захватъ учрежденій, вокзаловъ, аресты. Никакіе приказы не выполняются. Юнкера сдаютъ караулы безъ сопротивленія, казаки, несмотря на рядъ приказаній, до сихъ поръ изъ своихъ казармъ не выступали. Сознавая всю отвѣтственность передъ страною, доношу, что Временное Правительство подвергается опасности потерять власть, причемъ нѣтъ никакихъ гарантій, что не будетъ по пытки къ захвату Временнаго Правительства». Гарантій, дѣйствительно, не было. Въ два часа дня въ Смольномъ появился Ленинъ, чтобы пожать плодъ того, что было завоевано фразой Троцкаго и потеряно фразой Керенскаго.

1) Le coup d’état bolchéviste 20 octobre — 3 décembre 1917, Recueil de documents traduits et annotés par Serge Oldenbourg. Payot, Paris, 1929.

Бар. Б. Э. Нольде.
Возрожденіе, № 1386, 19 марта 1929.

Views: 42