«Скифъ» *) — это буйный Бакунинъ, геній русскаго анархизма, прозванный такъ своими нѣмецкими друзьями за дикость его души, за бѣшеный бунтъ противъ существующаго порядка, за призывъ вернуться къ первоначальному хаосу…

Для Р. Гуля — Бакунинъ лишь романтикъ, искренній энтузіастъ, вѣчный студентъ, пропитанный табачнымъ дымомъ, жизнерадостный малый, предпочитающей пить на чужой счетъ и не платящій своихъ долговъ уже потому, что онъ забывалъ о нихъ…

Въ романѣ неясенъ и расплывчатъ бакунинскій ликъ, ликъ грядущаго большевизма. Импульсъ его скифской души прикрытъ у Гуля позой, навязчивыми односторонними идеями, стихійнымъ увлеченіемъ словами и схемами. Сейчасъ, когда міръ представляется ареной титанической борьбы съ анархіей, романъ Гуля, несмотря на всѣ свои литературныя достоинства, принадлежитъ къ разряду тѣхъ книгъ, которыя не будутъ имѣть ни горячихъ друзей, ни страстныхъ противниковъ.

***

Идея анархизма не нова, но возникновеніе анархизма, какъ опредѣленнаго движенія, относится лишь къ половинѣ девятнадцатаго вѣка. Основатель анархическаго движенія — французъ Прудонъ, открыто проповѣдывавшій хаосъ и призывавшій Люцифера, — «Богъ — безуміе и трусость. Богъ — зло. Ко мнѣ Люциферъ, Сатана».

У Прудона было немного учениковъ, но среди нихъ находился одинъ, обладавшій большими организаторскими способностями, который увѣровалъ въ необходимость всемірной революціи и немедленно перешелъ отъ словъ къ дѣлу. Это былъ М. А. Бакунинъ, основатель русскаго анархизма. Подобно ряду другихъ русскихъ анархистовъ, Бакунинъ вышелъ изъ дворянской среды. Въ «барскомъ» происхожденіи заключается главная особенность русскаго анархизма. Въ основѣ своей онъ имѣетъ не пролетарскую зависть, а соціальное самоубійство.

Выйдя рано въ отставку съ чиномъ прапорщика артиллеріи, Бакунинъ бросился въ самообразованіе, запасаясь духовнымъ пареніемъ въ кружкѣ Станкевича, волнуясь и строя широкіе планы переустройства Россіи. Погрузившись въ философію Гегеля, Бакунинъ, въ противовѣсъ своему учителю, философу тезиса и антитезиса, отрекся отъ государства и отъ добра. Онъ не только провозгласилъ уничтоженіе всѣхъ государствъ и церквей, онъ призывалъ «разнуздать все, что именуется дурными страстями, и уничтожить все, что на томъ же языкѣ называется публичнымъ порядкомъ».

Отъ гегеліанства Бакунинъ стихійно катится къ анархіи съ ея безграничной жестокостью, не допуская никакихъ, даже самыхъ радикальныхъ, переходныхъ формъ. Ему чудится лишь разрушеніе — «спасительное и плодотворное», ибо изъ него «возникаютъ новые міры». Въ своемъ ученіи Бакунинъ не знаетъ границъ, приноравливая философію къ своему кипучему темпераменту. На вопросъ, что предпринялъ бы онъ, получивъ въ свои руки власть, Бакунинъ, не задумываясь, отвѣтилъ: «Тогда я все опрокину»…

Матеріалъ, который мы находимъ въ романѣ Гуля, интересенъ.

У Бакунина была «блуждающая судьба». Изъ Москвы, гдѣ онъ встрѣчалъ Бѣлинскаго, Герцена, Каткова, Грановскаго, Панаева, Бакунинъ попалъ въ Германію. Въ Берлинѣ — онъ дѣйствительный студентъ Прусскаго университета короля Фридриха-Вильгельма III. Здѣсь онъ благоговѣетъ передъ нѣмецкой метафизикой, а немного позже отдается политической работѣ. «Я не вижу другого средства, кромѣ борьбы за дѣйствительность, чтобы уничтожить противорѣчіе между моралью и дѣломъ», — говоритъ онъ передъ разлукой Тургеневу. Когда по распоряженію русскихъ властей за Бакунинымъ началась слѣжка, онъ бѣжалъ въ Саксонію, гдѣ по предложенію столпа нѣмецкихъ радикаловъ, Арнольда Рунге, написалъ въ «Нѣмецкихъ Ежегодникахъ» нашумѣвшую стаіью «Партіи въ Германіи» съ призывомъ къ немедленной революціи. Затѣмъ онъ скрылся въ Швейцарію, гдѣ его окружили международные бунтари. Въ обществѣ ихъ онъ чувствовалъ себя, какъ дома, такъ какъ «только люмпенъ-пролетаріатъ вдохновленъ духомъ и силой грядущихъ соціальныхъ революцій». Въ подобной компаніи, за кружкой мозельвейна, хмельной Бакунинъ говорилъ о рожденіи новаго міра, о любви, о философіи музыки, о страданіяхъ, о христіанствѣ…

Въ Швейцаріи Бакунинъ познакомился съ извѣстнымъ коммунистомъ Вейтлингомъ. Въ одномъ изъ споровъ съ нимъ онъ далъ такую отповѣдь коммунизму, съ которой нельзя не согласиться: «Вы, коммунисты, правы только, пока вы боретесь; лишь только вы побѣдили, бѣднымъ классамъ надо тутъ же начинать бороться съ вами за тѣ же лозунги свободы и жизни. Я ненавижу коммунизмъ, потому что онъ есть отрицаніе свободы… Ваше насиліе, Вейтлингъ, если бы оно когда-нибудь осуществилось, было бы чудовищно»… Но все же Бакунинъ не прочь воспользоватфея люмпенъ-пролетаріатомъ, чтобы его «двинуть впередъ волной возмущенія»…

Въ 1844 году Бакунина, высланнаго изъ Швейцаріи, потребовали въ Россію. Онъ не поѣхалъ. Бакунина судили заочно, лишили офицерскаго чина и дворянства. О приговорѣ онъ узналъ уже въ Парижѣ, гдѣ проживалъ въ домѣ номеръ 9 на улицѣ Годо де Моруа. Пребываніе Бакунина въ Парижѣ ознаменовалось выступленіемъ его на банкетѣ польскихъ эмигрантовъ, онъ призывалъ ихъ къ продолженію борьбы съ Россіей. На собраніи, въ присутствіи членовъ Польскаго Демократическаго Комитета, поэта Мицкевича, князя Чарторыйскаго, личнаго друга императора Александра I, Бакунинъ рѣзко критиковалъ Россію: «Имя русскаго повсюду является синонимомъ грубаго угнетенія и позорнаго рабства»…

Здѣсь въ Парижѣ былъ пущенъ слухъ, что Бакунинъ состоитъ тайнымъ агентомъ русскаго правительства. Съ этого времени вокругъ его имени скопилось много обвиненій и подозрѣній, а клевета преслѣдовала его по пятамъ до самой смерти. По словамъ Герцена, недовѣріе къ Бакунину было результатомъ интригъ Маркса и «марксовой шайки». Самъ Бакунинъ видѣлъ въ Марксѣ постояннаго тайнаго инспиратора той борьбы, что велась противъ него. Вражда была вызвана ожесточенной борьбой за гегемонію. — Марксъ отстаивалъ авторитарный принципъ интернаціонала, Бакунинъ — требовалъ полной децентрализаціи. Дѣло кончилось привычнымъ для Бакунина изгнаніемъ.

Въ 1847 году Гизо выслалъ Бакунина изъ Парижа. Но уже спустя нѣсколько мѣсяцевъ онъ вернулся изъ Брюсселя, чтобы принять участіе въ февральской революціи 1848 года. Будучи врагомъ всякихъ правительствъ, Бакунинъ отказался признать даже революціонное правительство Франціи. За пылкое стремленіе углубить революцію онъ снова былъ изгнанъ изъ Парижа и съ этого времени становится какимъ-то Летучимъ Голландцемъ, вѣчно скитающимся по революціоннымъ морямъ. Вездѣ, гдѣ только начиналась революція, появлялся онъ…

Послѣ своего изгнанія изъ Франціи Бакунинъ неожиданно оказался на славянскомъ конгрессѣ въ Прагѣ, гдѣ онъ былъ увлеченъ мыслью о всеславянской федераціи.

Его увлеченіе славянскимъ освобожденіемъ было увлеченіемъ скорѣе революціонера, чѣмъ сторонника славянской эмансипаціи. «У насъ нѣтъ отчества. Наше отечество — революція, — гремѣлъ могучій бакунинскій басъ на всеславянскомъ съѣздѣ въ Прагѣ. — Братья, мы, члены «Славянскихъ Друзей», должны превратиться въ одну жажду революціи, въ одну революціонную страсть». Лейтъ-мотивомъ его проповѣди была, какъ и всегда, ненависть къ Россіи, — «наша обязанность будетъ громко провозгласить необходимость разрушенія Россіи, какъ имперіи, какъ государства. Это должно быть первымъ словомъ нашей программы… Будетъ изгнано дворянство, противоборствующее духовенство, изгнаны чиновники. Могутъ быть сохранены только нѣкоторые изъ главныхъ, изъ наиболѣе знающихъ для совѣта намъ»… Такимъ образомъ, «программа освобожденія славянъ» сводилась лишь къ тѣмъ экспериментамъ, которые были учинены 70 лѣтъ спустя большевиками.

Когда гренадеры князя Виндишгреца, посланные подавить безпорядки въ Прагѣ, двинулись на приступъ Стараго Города, Бакунинъ бѣжалъ. Еще вѣяли два не упавшихъ славянскихъ знамени, да валялись возлѣ нихъ, страшно разведя руки, на мостовой, трупы… А по Германіи — Кельнъ, Берлинъ, Лейпцигъ, Бреславль — метался, перелѣзая изъ кареты въ карету, черный громадный человѣкъ въ черномъ плащѣ и черной шляпѣ. Изъ страны въ страну бѣгалъ отставной прапорщикъ артиллеріи Михаилъ Бакунинъ, подъ угрозой выдачи россійскому императору…

Въ это время Саксонія была охвачена революціоннымъ пламенемъ. Здѣсь, подъ ревъ возстанія, начинается для Бакунина рядъ безсонныхъ ночей. Онъ — во главѣ революціонной обороны Дрездена. Когда же стало опасно, онъ предложилъ прикрыть баррикады Мадонной Рафаэля изъ Дрезденской картинной галлереи, чтобы остановить натискъ прусскихъ войскъ. На протесты дрезденскихъ горожанъ Бакунинъ съ усмѣшкой отвѣтилъ: «мы разрушимъ все для побѣды нашего праваго дѣла».

Къ счастью, Бакунинъ былъ схваченъ и, извѣдавъ не только тюрьму, но и оковы, дважды приговоренный къ смертной казни, былъ выданъ Россіи.

Бакунинъ былъ заключенъ въ Алексѣевскій равелинъ Петропавловской крѣпости, гдѣ спустя нѣкоторое время его посѣтилъ графъ Орловъ и передалъ ему желаніе императора Николая I имѣть его исповѣдь.

«Исповѣдь» Бакунина, дальнѣйшее поведеніе его, наконецъ — сносное обращеніе съ нимъ во время его заточенія, все это было истолковано единомышленниками Бакунина не въ его пользу и дало обильную пищу начавшейся противъ него кампаніи.

Онъ писалъ царю: «Болѣе всего я преступникъ противъ Васъ, Государь, преступникъ противъ Россіи, и преступленія мои заслуживаютъ казни жесточайшей», засимъ слѣдовала подпись — «потерявъ право называлъ себя вѣрноподданнымъ Вашего Императорскаго Величества, подписываюсь оть искреняго сердца кающійся грѣшникъ Михаилъ Бакунинъ»…

Николай, ознакомившись съ исповѣдью, сдѣлалъ на поляхъ помѣтку: «повинную голову мечъ не сѣчетъ, прости ему Богъ», а затѣмъ произнесъ вслухъ: «Онъ хорошій малый, но опасный, его надобно держать взаперти»…

Въ 1857 году Александръ II, нисходя на прошеніе Бакунина, въ которомъ тотъ опять каялся въ своей «преступной жизни» и «химерическихъ и безплодныхъ преступленіяхъ», замѣнилъ ему заключеніе въ крѣпости ссылкой въ Сибирь.

Черезъ четыре года Бакунинъ бѣжалъ черезъ Японію и Америку. Тридцать тысячъ верстъ бѣжалъ онъ назадъ въ Европу, гдѣ встрѣтилъ опять своего врага — Карла Маркса, и друзей — всемірно-извѣстныхъ романиста Тургенева и публициста Герцена. Затѣмъ онъ сталъ на прежнюю работу, — побуждаемый тою же страстью разрушенія…

Подъ конецъ жизни Бакунинъ не искалъ уже борьбы. Онъ чувствовалъ себя униженнымъ, больше молчалъ, не любилъ вспоминать. Только разъ, когда русская дѣвушка востолжепно заговорила о революціи. Бакунинъ, сидя въ креслѣ, взглянулъ на нее съ усмѣшкой:

— Вы навѣрное думаете, что революція — это красиво. Нѣтъ, я видѣлъ много революцій вблизи, это отвратительно…

*) Р. Гуль: «Скифъ», романъ въ двухъ частяхъ, изд. «Петрополисъ», Берлинъ, 1931.

Владимиръ Абданкъ-Коссовскій.
Возрожденіе, № 2408, 5 января 1932.

Views: 33