А. ЦАРИННЫЙ. Украинское движеніе. Краткій историческій очеркъ преимущественно по личнымъ воспоминаніямъ. Съ введеніемъ кн. А. М. Волконскаго.

Книга Цариннаго въ той или иной мѣрѣ касается всѣхъ основоположныхъ вопросовъ «украинства». Интересуетъ ли насъ, напр., откуда происходитъ слово «Украина», — мы найдемъ у него ясный отвѣтъ:

Какъ у поляковъ, такъ и у русскихъ «Украиной» называлась всякая пограничная область даннаго государства. Польскій историкъ 17-го вѣка Самуилъ Грондскій, писавшій по-латыни,такъ объясняетъ смыслъ слова «украина»:

«Margo enim роlоnісае Kray; inde Ukrajna, quasi provincia ad fines Regni posita».

Въ древнерусской лѣтописи, видѣвшей въ Кіевѣ центръ русскаго міра, слово «украина» встрѣчается въ примѣненіи къ землямъ южной Руси дважды: подъ 1187 г. «украиной» названа область нынѣшняго Переяслава-Полтавскаго (по-древнему: Переяслава Русскаго), т. е. пограничье отъ половцевъ; подъ 1213 г. — область нынѣшняго Холма, т. е. пограничье отъ поляковъ. Въ актахъ Московскаго государства постоянно встрѣчаемъ упоминанія объ «украинахъ» (пограничныхъ областяхъ) Псковской, Смоленской, Татарской (отъ Татаръ), Мордовской (отъ Мордвы), Мещерской (отъ Мещеры) и иныхъ. Когда южное пограничье Московскаго государства отъ крымскихъ татаръ заселилось слободами, т. е. вольными отъ всякихъ повинностей и податей поселеніями, оно стало называться Слободскою украиной. Въ одной изъ сибирскихъ пѣсенъ сборника Кирши Данилова поется объ Амурской украинѣ. Съ другой стороны, въ іюльской «Хроникѣ» Стрыйковскаго (1582 г.) вспоминаются «украины» польскаго королевства: Прусская (отъ пруссаковъ) и Литовская (отъ литовцевъ). Позднѣе, въ концѣ 16-го и въ 17-омъ вѣкѣ, главное вниманіе поляковъ привлекали «украины» Кіевская, Брацлавская и Подольская, т. е. области Польши, пограничныя отъ хищныхъ крымцевъ, постоянно производившихъ на Польшу свои опустошительные, разбойничьи набѣги. Постепенно въ обиходной рѣчи воеводства Кіевское, Брацлавское и Подольское сдѣлались «украинами» по преимуществу, а потомъ вообще «Украиной» (съ большою буквою въ началѣ). Но эти же области въ старомъ русскомъ представленіи были Малою Русью, или въ греческомъ выговорѣ слова «Русь», — Малою Россіей, т. е. исконною, первоначальною родиною русскаго народа съ священнымъ Кіевомъ на челѣ. Какъ извѣстно, древніе греки ввели въ обычай называть «Малою» страну, бывшую колыбелью, прародиной даннаго народа, а «Великою» — страну, позднѣе имъ колонизованную. Такъ, Малая Азія, въ древнегреческомъ пониманіи, являлась прародиной азіатовъ, Великая Азія — собраніемъ ихъ колоній. Малая Греція обнимала только южную часть Балканскаго полуострова (т. е. Эпиръ, Фессалію, Аттику, Пелопоннесъ), а греческія колоніи въ Сициліи и по берегамъ Апуліи и Калабріи назывались Великою Греціею. Отъ грековъ эти понятія переняли и русскіе еще въ 13-мъ и 14-мъ вѣкѣ. Въ результатѣ для одной страны получилось два названія: русское Малая Россія (примѣняющій его русскій имѣетъ въ виду ходъ исторіи и національность жителей) и польское — Украина (здѣсь полякъ смотритъ изъ Варшавы на древнюю Малую Русь, какъ на пограничье своего государства отъ татарскихъ степей — «дикихъ полей»). (стр. 19—21).

Если же мы зададимъ вопросъ: откуда появился сей знаменитый «украинскій народъ», который еще 25 лѣтъ тому назадъ сидѣлъ такъ тихо, что ничего о немъ не было слышно, а теперь прожужжалъ уши всѣмъ Европамъ и Азіямъ? — то Царинный даетъ намъ вразумительный отвѣтъ:

Сколь это ни страннымъ покажется, но исторически  совершенно достовѣрно, что «украинскій народъ», а затѣмъ и политическій о немъ вопросъ, сочинили польскіе ученые и писатели вслѣдъ за раздѣлами Польши въ 1772, 1793 и 1795 годахъ и за связаннымъ съ ними исчезновеніемъ Польскаго королевства съ карты тогдашней Европы (стр. 12)… Когда въ укоръ политикѣ Екатерины у поляковъ явилась тенденція отрицать русизмъ или русскость русскихъ, жившихъ въ предѣлахъ упраздненной Польши, тогда ухватились за названіе «Украина», чтобы повернуть мысль такимъ образомъ: разъ страна называется Украиной, то, значитъ, народъ ее населяющій, долженъ называться украинскимъ. Вотъ когда исчезли русскіе въ Малой Руси и появились украинцы, какъ особая якобы національность. Въ Бѣлой, Черной и Червонной Руси новыхъ географическихъ названій не образовалось, а потому поляки должны были называть тамошнихъ жителей по-старому — русскими или русинами. Впервые названіе «украинцы» встрѣчается въ печати въ выходившихъ на французскомъ языкѣ въ послѣдніе годы 18 вѣка сочиненіяхъ замѣчательнаго польскаго ученаго графа Яна Потоцкаго, Но все-таки гр. Потоцкій выводилъ украинцевъ отъ древнерусскихъ племенъ, перечисленныхъ въ «Повѣсти временныхъ лѣтъ», приписываемой Нестору: отъ полянъ, древлянъ, волынянъ и бужанъ. Слѣдующій по времени польскій ученый, трактовавшій объ украинцахъ, графъ Фаддей Чацкій… увѣряетъ, что украинцы произошли отъ укровъ, особой орды, при шедшей на мѣсто Украины изъ-за Волги въ 7-мъ вѣкѣ, въ дѣйствительности никогда не существовавшей. Отъ укровъ-де — Украина, отъ Украины — украинцы. Такимъ образомъ, выходило, что въ украинцахъ нѣтъ ничего русскаго и что Екатерина, участвуя въ раздѣлахъ Польши, ложно думала, будто она возвращаетъ въ лоно Россіи отторженныхъ отъ нея русскихъ.

Родной братъ графа Яна Потоцкаго, графъ Северинъ Потоцкій, въ первые годы 19-го вѣка былъ попечителемъ вновь открытаго Харьковскаго Университета. Онъ привлекъ нѣсколько польскихъ профессоровъ къ преподаванію въ немъ. Въ Харьковѣ образовался цѣлый польскій ученый кружокъ. Мысли Яна Потоцкаго и Фаддея Чацкаго о нерусскомь происхожденіи «украинцевъ» перенесены были черезъ этихъ лицъ на почву лѣвобережной Малороссіи и Слободской Украины и нашли здѣсь значительное распространеніе. Авторъ «Исторіи Русовъ» (по догадкамъ Г. В. Полетика или его сынъ В. Г. Полетика) быль возмущенъ этими «баснословными сказками» и въ своемъ сочиненіи горячо протестовалъ противъ польскаго поползновенія оторвать малороссіянъ отъ ихъ древнерусскаго корня, отъ древнекіевской княжеской старины» (стр. 21—23).

Коснемся ли мы вопроса о языкѣ, мы получимъ отъ Цариннаго ясное и четкое объясненіе:

«На зарѣ русской исторіи основнымъ стержнемъ русской народной жизни былъ великій водный путь «изъ Варягъ въ Греки»: Волховъ—Днѣпръ. По этому пути вездѣ, отъ Новгорода до Кіева, жилъ одинъ народъ и былъ одинъ языкъ. Нынѣшнее новгородское нарѣчіе является, по-видимому, наиболѣе близкимъ къ древнерусскому языку. Русскіе колонисты, подвигаясь отъ линіи Волховъ—Днѣпръ далѣе на востокъ въ финскія земли, подверглись въ выговорѣ вліянію финскаго языка и, такимъ образомъ, образовались великорусскія нарѣчія, вплоть до самаго младшаго по возрасту московскаго. Русскіе въ Бѣлой, Черной, Малой и Червонной Руси, войдя постепенно въ составъ польско-литовскаго государства, подчинились въ своемъ языкѣ воздѣйствію языка польскаго, отчасти въ выговорѣ (бѣлорусское дзеканье: хадзиць, ѣздиць), но главнымъ образомъ въ словарѣ. Тѣмъ не менѣе, сохранилось полное языковое единство русскаго народа на всемъ пространствѣ его разселеніи. Усиліями всѣхъ вѣтвей его былъ выработанъ, по примѣру другихъ народовъ, общій литературный русскій языкъ для нуждъ науки, просвѣщенія, государственной и общественной жизни. Въ основу его быль положенъ церковно-славянскій языкъ, въ свою очередь происшедшій отъ одного изъ говоровъ древнеболгарскаго языка. Задача была разрѣшена: единый народъ имѣлъ единый письменный языкъ» (стр. 23, 24).

Хотимъ ли мы знать, почему «мова» внушаетъ нѣкое безсознательное, но вполнѣ «филологическое» отвращеніе природнымъ малороссамъ, жителямъ Кіевщины, Полтавщины, — Царинный разсказываетъ намъ, какъ Грушевскій и комп. калѣчили малороссійское просторѣчіе:

«Все недостающее нужно было заимствовать изъ какого-нибудь другого языка. Ближайшимъ сосѣдомъ былъ польскій языкъ, и задача разрѣшалась передѣлкой на малорусское произношеніе польскихъ или усвоенныхъ поляками иностранныхъ словъ и замѣною ими русско-церковнославянскаго. И вотъ въ «мовѣ» появился длинный рядъ такихъ замѣнъ: начало — початокъ (początek), время — часъ (czas), часъ — година (godzina), существованіе — (istnienie), впечатлѣніе (wrażenie), убѣжденіе — (przekonanie), сомнѣніе (wątpienie), достиженіе — осягнення (osiąganie), соединеніе — знученья (złączenie), любопытство — цикависть (ciekawość), тяжесть — тягорь (ciężar), поѣздъ — потягъ (pociąg), тяготѣть — гравитуваты (grawitować), установить — сконстатуваты (skonstatować), стража — варта (warta), крыша — дахъ (dach).

Но все же главный интересъ книги Цариннаго не въ «основоположностяхъ». Ея значительность и прелесть удачно выражена въ предисловіи князя А. М. Волконскаго, каковое предисловіе и само по себѣ имѣетъ большую цѣнность, подкрѣпляя и дополняя въ красивой формѣ плавную повѣсть Цариннаго:

«Есть книги, написанныя цѣною кропотливаго изученія  темы, изученія, предпринятаго нарочито для ихъ написанія. Книга г. Цариннаго не изъ нихъ: она изъ тѣхъ, что свободно выливаются отъ избытка знаній, накопленныхъ за долгую жизнь… Нѣтъ, кажется, ни одного дѣятеля Малороссіи за послѣдніе полтора вѣка, ни одного замѣтнаго поэта, писателя или публициста, ни значительнаго научнаго, литературнаго и политическаго кружка, ни одной, наконецъ, редакціи въ Кіевѣ или Харьковѣ, которые не были бы ему близко извѣстны: онъ знаетъ біографіи людей, ихъ родство, ихъ духовную преемственность, даетъ ихъ личную характеристику и оцѣнку ихъ дѣятельности. Онъ изучилъ русскую, малороссійскую, польскую литературу вопроса… Иногда спрашиваешь себя, да подлинно ли это работа одного человѣка, не скрывается ли за именемъ Цариннаго цѣлая группа людей, слившихъ свои личныя наблюденія въ одно цѣлое подъ редакціей одного талантливаго пера.

«Отъ избытка знаній написана книга, но и отъ избытка чувствъ. Онъ любить свою Малороссію, да и нельзя не любить столь прекрасной родины», говоритъ онъ; любитъ ея старину, былой , патріархальный укладъ ея жизни, чарующій говоръ народный; для него мѣстный, малороссійскій патріотизмъ — естественное и здоровое чувство. Но любитъ онъ также и несчастное отечество наше, «эту страну и этотъ народъ великихъ, увы, утраченныхъ возможностей» (вспоминается мнѣ строка изъ лѣтъ 20 назадъ написанной мною статьи); любитъ его размахъ и былую славу его. Въ этомъ двойственномъ патріотизмѣ , гдѣ любовь къ ближайшей родинѣ питаетъ общерусскій патріотизмъ, а послѣдній вѣнчаетъ первое чувство и надъ нимъ главенствуетъ — одна изъ заслугъ этой книги. Такъ здраво чувствующій человѣкъ не можетъ не скорбѣть отъ украинскаго раскола, не можетъ не излить своего негодованія на зачинателей украинской лжи».

Воистину оно такъ.

В. Данилевскій,
Возрожденіе, №590, 13 января 1927

Views: 52