Кто не знаетъ Робинзона Крузо? Его необитаемый островъ и вѣрнаго чернокожаго друга — Пятницу?

Но на «Робинзона Крузо» привыкли смотрѣть какъ на дѣтскую книгу, и многимъ, можетъ быть, среди русскихъ читателей, неизвѣстно, что проза, которою написанъ Робинзонъ, считается классическою въ англійской литературѣ. Авторъ его — Даніэль де Фоэ, жившій на порогѣ ХѴІІ и ХѴІІІ столѣтій (1663—1731) — извѣстный въ свое время публицистъ и политическій дѣятель, классикъ, къ которому все больше обращаются взоры современной литературной Англіи. Даніэль де Фоэ — persona grata XX столѣтія. Его романы расходятся сейчасъ въ большомъ количествѣ экземпляровъ, вѣроятно, въ большемъ, чѣмъ когда бы то ни было. Біографія и приключенія — любимыя темы нашего времени. Романы де Фоэ всецѣло отвѣчаютъ этому увлеченію, особенно Робинзонъ Крузо — одна изъ наиболѣе распространенныхъ книгъ міровой литературы, преданная въ свое время книгоиздателю всего за 10 ф. ст.

Мало кому извѣстно и то, что повѣсть о приключеніи Робинзона на необитаемомъ островѣ — только одинъ небольшой эпизодъ жизнеописанія Робинзона, эпизодъ, выхваченный изъ середины романа. Мы говоримъ «жизнеописаніе», такъ какъ, хотя Робинзонъ Крузо и вымышленное имя, фабулой романа послужила, по-видимому, жизнь дѣйствительно существовавшаго лица. Называютъ даже его настоящее имя: это былъ шотландскій морякъ Александръ Селкиркъ, или Селькрейгъ, разсказавшій де Фоэ свою полную приключеній жизнь. Называютъ и знаменитый островъ Робинзона: это островъ Хуана Фернандеза въ Великомъ океанѣ.

Самое любопытное для насъ то, что Робинзонъ побывалъ и въ Россіи. Вся послѣдняя часть романа посвящена описанію его возвращенія въ Англію изъ Китая черезъ всю Сибирь (отъ Нерчинска) и Европейскую Россію (до Архангельска, минуя Москву). Примѣчательно, что хотя романъ и написанъ въ 20-хъ годахъ ХѴІІ столѣтія — въ описаніяхъ почти не встрѣчается «развѣсистой клюквы», поскольку мы, русскіе, можемъ теперь объ этомъ судить.

Изумляютъ также тонко подмѣченныя отдѣльныя черты православной терпимости и русской колонизаціи въ Азіи, если можно назвать этимъ не вполнѣ соотвѣтственнымъ терминомъ русскую экспансію на Востокъ. Съ глубокимъ сочувствіемъ начертанъ образъ русскаго опальнаго князя, въ бесѣдахъ съ которымъ Робинзонъ проводитъ долгую зиму въ Тобольскѣ.

Все это свидѣтельствуетъ, если не о томъ, что Робинзонъ Крузо въ дѣйствительности существовалъ, а де Фоэ лишь использовалъ его дневникъ или записки, то во всякомъ случаѣ объ исключительной освѣдомленности де Фоэ.

Особенно любопытенъ эпизодъ съ идоломъ въ Нерчинскѣ, съ котораго начинается описаніе путешествія Робинзона по Россіи.

Передъ этимъ судьба забросила Крузо въ Китай. Въ Пекинѣ узналъ онъ о караванѣ московскихъ купцовъ, возвращавшихся къ себѣ на родину. Въ ихъ числѣ находилось нѣсколько шотландцевъ, убѣдившихъ его вернуться въ Англію черезъ Россію и примкнуть къ ихъ каравану.

Переходъ границы — гдѣ-то около Нерчинска — вызываетъ у англійскаго путешественника вздохъ облегченія: наконецъ-то кончатся его долгія странствованія по дикимъ странамъ: онъ — въ цивилизованной, христіанской странѣ!

Но Робинзону скоро приходится разочароваться. Русскіе оказываются христіанами, непохожими на другихъ.Уже при въѣздѣ въ Нерчинскъ его поражаетъ видъ «татарской» божницы и «безобразнаго» идола, которому поклонялась толпа туземцевъ, и это — на виду у всѣхъ, при полномъ равнодушіи къ такому возмутительному идолопоклонству русскаго губернатора (governor) и русскаго «христіанскаго гарнизона»!

Итакъ, повсюду въ Сибири, замѣчаетъ Робинзонъ, русскіе, на подобіе римлянъ, держатъ небольшіе гарнизоны въ укрѣпленныхъ городахъ, оставляя туземцевъ — «татаръ», какъ онъ называетъ мѣстное населеніе, — въ полномъ невѣжествѣ самаго «варварскаго» язычества. Терпимость православія непонятна воинствующему протестантизму англичанина.

Нерчинскій идолъ вызываетъ такое негодованіе Робинзона, что онъ рѣшаетъ его уничтожить — тайкомъ, такъ какъ одинъ изъ его спутниковъ шотландцевъ предупреждалъ, что подобный актъ можетъ вызвать возстаніе туземцевъ.

Робинзону удается убѣдить своихъ соотечественниковъ, что его рѣшеніе диктуется самыми примитивными нормами христіанской морали и, найдя поддержку, онъ рѣшается привести свой планъ въ исполненіе въ ночь, когда караванъ долженъ отправиться въ дальнѣйшій путь.

Тайкомъ, пользуясь мракомъ, сообщники готовятъ поблизости отъ божницы необходимыя горючія вещества, и, въ назначенную ночь, переодѣтые туземцами, поджигаютъ божницу съ находящимся въ ней идоломъ. Въ заревѣ пожара караванъ покидаетъ Нерчинскъ.

Поджогъ, какъ и предсказывалъ одинъ изъ благоразумныхъ шотландцевъ, вызываетъ возстаніе. Русскій гарнизонъ оказывается, однако, внѣ подозрѣній мѣстнаго населенія. Снаряжается погоня за караваномъ. Въ конечномъ итогѣ, Робинзонъ и его спутники спасаются лишь благодаря вмѣшательству русскаго «губернатора» и русскаго же казака, успѣшно отводящаго погоню по ложному слѣду.

Совершенно инымъ характеромъ отличается описаніе пребыванія Робинзона въ Тобольскѣ, гдѣ ему пришлось провести зиму. Въ Тобольскѣ Робинзонъ познакомился съ жившими тамъ русскими «изгнанниками», между прочимъ съ «знаменитымъ» княземъ Голицынымъ (Prince Galliezen). Много страницъ посвящено бесѣдамъ Робинзона съ какимъ-то опальнымъ княземъ (изъ текста не явствуетъ — Голицынъ ли это, или кто-то другой), бывшимъ приближеннымъ московскаго царя.

«Однѣ добродѣтели, — поучаетъ опальный князь Робинзона, — дѣлаютъ человѣка дѣйствительно мудрымъ, богатымъ и великимъ, охраняютъ его на пути къ высшему блаженству будущей жизни. Въ этомъ мы, изгнанники, счастливѣе всѣхъ нашихъ враговъ, обладающихъ нынѣ всѣмъ достояніемъ, всѣмъ могуществомъ, которое мы оставили за собою».

«Онъ говорилъ мнѣ, — продолжаетъ Робинзонъ, — что сейчасъ, въ уединеніи изгнанія, онъ нашелъ больше счастья, чѣмъ когда бы то ни было въ зенитѣ своего могущества, при дворѣ московскаго царя, а также и о томъ, что вершина человѣческой мудрости заключается въ сообразованіи желаній съ обстоятельствами, въ созданіи внутренняго міра подъ давленіемъ величайшихъ бурь извнѣ».

— «Нѣтъ, сударь, — сказалъ онъ, — …я не хотѣлъ бы вернуться, даже если бы мой государь позвалъ меня и возстановилъ меня во всемъ моемъ прежнемъ величіи. Я бы не хотѣлъ вернуться, какъ, вѣроятно, отказалась бы моя душа, вкусивъ блаженства послѣ смерти, вернуться въ темницу изъ крови и плоти, въ которую она сейчасъ заключена, оставить небо для того, что бы снова погрузиться въ грязь и преступленія земной жизни».

Теплыми словами отзывается Робинзонъ о самомъ опальномъ князѣ. «Нѣтъ мѣста, — говоритъ онъ, — чтобы дать полный отчетъ о самыхъ пріятныхъ бесѣдахъ, которыя мы вели съ этимъ воистину великимъ человѣкомъ. Во всемъ, что онъ говорилъ, было столько высшаго знанія вещей, религіознаго чувства и обширной мудрости, что нельзя было сомнѣваться въ искренности его словъ».

И Робинзону пришлось въ убѣдиться. Ему не удалось уговорить опальнаго князя оставить Тобольскъ и бѣжать съ нимъ. Тотъ просилъ только взять съ собой его сына, незаслуженно томившагося въ изгнаніи.

Въ Англію Робинзонъ вернулся черезъ Архангельскъ (Петербургъ еще не существовалъ). Возвращеніе его описано сравнительно кратко. Но эпизодъ въ Нерчинскѣ и тобольскія бесѣды наводятъ на размышленія. Во всякомъ случаѣ, эпизодъ съ идоломъ, ни на минуту не заставившій Робинзона задуматься объ опасности, которой подвергъ не себя и своихъ спутниковъ (они разсчитывали, что подозрѣнія на нихъ не падутъ, или падутъ слишкомъ поздно, когда они будутъ внѣ предѣловъ досягаемости), а малочисленный «христіанскій» гарнизонъ въ морѣ «татарскаго» населенія, — говоритъ не въ пользу англичанина.

Жанъ-Жаку Руссо слѣдовало бы вычеркнуть это мѣсто въ романѣ Даніэля де Фоэ, прежде чѣмъ дать читать Эмилю единственную книгу, вліяніе которой онъ считалъ благотворнымъ.

Гр. П. Бобринскій
Возрожденіе, №989, 16 февраля 1928

Views: 51