Автору печатаемыхъ записокъ, обладателю иностраннаго паспорта, удалось освободиться изъ совѣтской тюрьмы и уѣхать заграницу.
5 часовъ утра. Надзиратель подвелъ меня къ подвалу и обернувшись крикнулъ: «Давай пулеметъ». Изъ караульнаго помѣщенія красноармейцы вынесли дисковый пулеметъ и установили его на табуретѣ, дуломъ къ окованнымъ желѣзомъ дверямъ подвала.
Снова окрикъ, на этотъ разъ уже ко мнѣ: «Давай заходи!»
Спускаюсь по шести каменнымъ ступенямъ. Надзиратель, звеня связкой ключей, отпираетъ огромный, похожій на морду бульдога, висячій замокъ. Скрипъ, скрежетъ; тяжелая дверь неохотно открывается, двѣнадцать ступеней внизъ, и я въ подвалѣ. За кулисами самой свободной въ мірѣ страны. Въ мастерской благодѣтелей человѣчества.
***
Подвалъ раздѣленъ на двѣ части сводчатыми устоями. Стѣны покрыты плѣсенью и слезами сырости… — «здѣсь даже камни плачутъ»… Полъ цементный. Одна часть подвала выходитъ тремя окнами, застекленными булыжнымъ стекломъ, на главную улицу большого краевого города. Другая же во дворъ, дверями, всегда запертыми, и однимъ окошкомъ съ видомъ на верхушку тополя, растущаго въ глубинѣ двора. Это окошко единственный доступъ для воздуха.
По стѣнамъ подвала надписи; классическія — «Приходящій не грусти, уходящій не радуйся» и «Кто не былъ, тотъ будетъ, а кто былъ, тотъ не забудетъ». Есть и другія. Вотъ могильная плита, нарисованная неумѣлой рукой, надъ ней: «Станица Егорлыцкая». Ниже списокъ фамилій, именъ: еще ниже другая рука написала: «Разстрѣляны 16-го іюля 1928 года. Миръ праху».
Такихъ надписей много…
Вода струится по стѣнамъ подвала, смываетъ ихъ постепенно. Но палачи не устаютъ и появляются новыя надписи, новые безконечные списки. Нарисованное кладбище замученныхъ, убитыхъ и зарытыхъ въ братскихъ могилахъ, далеко за городомъ.
***
Подвалъ густо населенъ. Я вошелъ въ него 84-мъ. При мнѣ число заключенныхъ ниже этого не опускалось. Каждую ночь вызывали 2 — 3 человѣкъ «съ вещами». Приводили и новыхъ. «Старые арестанты» говорили, что лѣтомъ въ подвалѣ томилось свыше 200 человѣкъ. Спать за недостаткомъ мѣста приходилось сидя. Въ іюнѣ въ подвалѣ скончалось 2 человѣка. Тяжелые обмороки были явленіемъ обычнымъ. Люди лежали вповалку на сыромъ полу. Тѣ, которымъ нечего было постелить, выпрашивали у надзирателей рогожу. Полученіе послѣдней считалось счастьемъ. Изъ десяти просившихъ рогожу получалъ одинъ.
Здѣсь царила вѣчная полутьма. Трехъ слабыхъ лампочекъ, горѣвшихъ днемъ и ночью, было недостаточно, чтобы освѣтить это помѣщеніе, наполненное тяжелыми испареніями человѣческихъ тѣлъ и облаками махорочнаго дыма.
Пользоваться уборной разрѣшалось разъ въ сутки, на разсвѣтѣ. Во дворѣ предварительно устанавливался пулеметъ (два другихъ глядѣли изъ оконъ флигеля караульнаго помѣщенія). Подъ усиленнымъ конвоемъ заключенныхъ гнали по двору, въ противоположномъ концѣ котораго находилась уборная. И черезъ 15 минутъ всѣхъ гнали обратно.
Огромная параша, величиной въ 20-тиведерную бочку, не имѣвшая крышки, служила уборной въ подвалѣ.
Ночыо изъ сроды заключенныхъ назначались дежурные, на обязанности которыхъ лежало разгонять одѣяломъ воздухъ. Вентиляція отсутствовала, одно окошко никоимъ образомъ не могло въ этомъ смыслѣ обслужить помѣщенія. Одинъ изъ заключенныхъ заявилъ объ этомъ случайно заглянувшему коменданту. Тотъ отвѣтилъ (буквально): «Отсутствіе обмѣна воздуха администраціей ГПУ предусмотрено. Если васъ одно окошко не удовлетворяетъ, мы заколотимъ и его».
Дневной паекъ заключеннаго состоялъ изъ кипятку (утромъ и вечеромъ), 300 граммъ хлѣба и борща. О качествѣ послѣдняго распространяться не стоить. Достаточно сказать, что мой подвальный другъ, офицеръ Д., страстно хотѣлъ поподчивать этимъ борщемъ Максима Горькаго…
Повторяю, что при мнѣ въ подвалѣ, съ точки зрѣнія старыхъ его обитателей, было «раздолье». Между лежащихъ вплотную другъ къ другу людей оставалась дорожка въ аршинъ шириною для «прогулокъ».
Легко себѣ представить, что творилось въ этомъ подземельѣ во времена такъ наз. кампаній, когда строители соціализма особенно лихорадочно брались за созиданіе новаго міра.
***
Когда я вошелъ въ подвалъ, меня обступили заключенные. Шопотомъ стали спрашивать: «Что новаго въ городѣ?» «Откуда вы?» «Когда арестованы?» «По какому дѣлу?»
Блѣдныя, истощенныя лица съ невиданнымъ мною раньше выраженіемъ воспаленныхъ глазъ. На всѣхъ печать тяжелыхъ физическихъ и нравственныхъ страданій. Измученные въ конецъ люди эти производили впечатлѣніе затравленныхъ звѣрей.
Впослѣдствіи я понялъ все. Каждую минуту каждый изъ заключеныхъ ждалъ смерти. Я никогда не забуду, какъ ночью, когда конвой, громыхая винтовками, спускался внизъ, мучительно долго возился съ замкомъ, подвалъ затихалъ, всѣ настораживались, многіе начинали молиться.
— «Смирновъ, съ вещами!»
Я вскорѣ самъ сталъ такимъ же. Я смотрѣлъ на свое отраженіе въ кружкѣ съ водой, и не могъ узнать себя.
Но въ тотъ первый день эти лица меня поразили, трудно было повѣрить въ реальность происходящаго.
***
Староста камеры показываетъ мнѣ мое мѣсто между старикомъ и блондиномъ съ воспаленными отъ слезъ глазами. Вдругъ рѣзкій окрикъ заставляетъ меня обернуться:
— Вира! Всѣ на верхнюю палубу! Майна!
Человѣкъ, высокаго роста, съ огромной копной давно нечесаныхъ волосъ, закрывающей лобъ, одѣтый въ дамскій купальный костюмъ, бывшій когда-то голубымъ, стоитъ въ углу подвала на грудѣ мусора и тряпья. Металлическимъ властнымъ голосомъ онъ выкрикиваетъ слова морской команды. Въ промежуткахъ между криками онъ что-то шепчетъ, беззвучно шевеля засохшими губами. Синіе глаза на выкатѣ уставились въ одну точку.
— Сегодня, ровно въ 11 часовъ ночи, нашъ корабль долженъ напасть на фелуги алеутовъ. Всѣмъ приказано быть въ формѣ. Приготовьтесь къ атакѣ! Майна!
Съ недоумѣніемъ и испугомъ я посмотрѣлъ на старосту. Въ отвѣтъ на мой неизреченный вопросъ онъ разсказалъ мнѣ слѣдующее:
Въ апрѣлѣ 1928 года, въ городѣ Н. ГПУ раскрыло заговоръ. Заговорщики подготовляли возстаніе. Городъ Н. является военной базой для Сѣв.-Кавк. военнаго округа, въ немъ сосредоточены артиллерійскіе и оружейные склады; гарнизонную службу несутъ полки 18-ой дивизіи, кромѣ того въ Н. недавно переведена изъ Москвы Высш. военно-кавалерійская Школа.
Планъ возстанія заключался въ слѣдующемъ: 1-го мая, подъ видомъ манифестаціи Н-скій гарнизонъ и военная школа, въ полномъ походномъ снаряженіи, должны были двинуться на городъ К. По пути слѣдованія предполагалось присоединеніе, тоже подъ видомъ манифестаціи (съ красными знаменами и первомайскими лозунгами) отдѣльныхъ конныхъ отрядовъ казаковъ всѣхъ находящихся между двумя городами станицъ. Кромѣ этого должно было произойти освобожденіе 4.000 крестьянъ и казаковъ изъ Политической Спеціальнаго Назначенія тюрьмы въ городѣ К. (Взятіемъ краевого центра — г. К. — повстанцы предполагали сразу парализовать дѣятельность власти, что дало бы возможность мобилизаціи всѣхъ анти-совѣтскихъ силъ края).
Вступивъ въ К., возставшіе «къ краснымъ знаменамъ сверху подшили бы еще два полотнища» и, поднявъ національное зналія, начали бы борьбу съ сов. властью.
Возстаніе тщательно и долго подготавливалось. Красноармейскія части, кав. школа и станичники были соотвѣтствующимъ образомъ соединены въ идейно мощную боевую единицу.
27 апрѣля, т. е. за три дня до выступленія, заговоръ былъ раскрыть. Слѣдствіе по дѣлу команднаго состава школы и полковъ велось нѣсколько часовъ. Части были расформированы. Свыше 1.000 казаковъ подверглось аресту. Кровь полилась рѣкою.
Вотъ одинъ изъ участниковъ заговора. Въ конецъ замученный палачами, онъ заболѣлъ въ застѣнкахъ психическимъ разстройствомъ. «Экспертиза», однако, устанавливаетъ симуляцію. Онъ пережилъ уже два «испытанія». Участь его рѣшена.
Я пробовалъ впослѣдствіи говорить съ Н. А. и единственное, чего я добился, это назначенія меня на «корабль» корреспондентомъ иностранныхъ газетъ.
Былъ ли онъ, дѣйствительно, доведенъ до безумія пытками или симулировалъ, надѣясь избѣжать смертной казни? Симуляція въ этихъ условіяхъ подвигъ; она требовала огромной воли.
Сумасшедшій или герой?
На четырнадцатую ночь послѣ ареста, Н. А. вызвали изъ подвала навсегда. Послѣднія его слова въ камерѣ были:
— «Братцы, дайте закурить»…
(Окончаніе слѣдуетъ.)
Константинъ Ляпуновъ.
Возрожденіе, №1985, 8 ноября 1930.
Views: 25