Нѣтъ антифашистовъ. — Бесѣда со студентомъ. — «Только сумасшедшій можетъ призывать къ антиправительственнымъ выступленіямъ». — Почему антифашизмъ не пробивается наружу? — Объясненія фашиста и эмигранта. — Кастовая власть. — «Людей иногда полезно лишать свободы». — «Орва». — О методахъ фашистскихъ и большевицкихъ.

Нетрудно встрѣтить итальянцевъ по духу совершенно чуждыхъ фашизму, нетрудно встрѣтить такихъ, которые бы жаловались на стѣсненіе свободы, нетрудно среди низшихъ классовъ населенія, въ особенности, найти недовольныхъ, готовыхъ взвалить на плечи нынѣшней власти вину за экономическій кризисъ, но врядъ ли удастся вамъ встрѣтить въ Италіи такого человѣка, который заявилъ бы себя антифашистомъ, сказалъ бы, что вѣрить въ низложеніе правящей партіи.

Вы услышите отъ недовольныхъ, отъ тѣхъ, кого не плѣняетъ принципъ установленной власти, отъ рядовыхъ обывателей, любящихъ подмѣчать изъяны у сильныхъ міра сего, всевозможные непочтительные анекдоты про властителей, волю которыхъ оспаривать не приходится, насмѣшки надъ ихъ самоувѣренностью, критику, часто злую и мѣткую, еще чаще, завистливую… Но вотъ я разговаривалъ со многими итальянцами разныхъ классовъ и состояній, и нѣкоторые были со мной совершенно откровенны, но доводовъ за то, что нужно покончить съ фашизмомъ, увѣренныхъ рѣчей о неизбѣжномъ его концѣ мнѣ такъ и не удалось услышать.

Или тѣ, кто такъ думаетъ, всѣ во Франціи? Или каждый въ Италіи, какъ бы хорошо ни зналъ онъ своего собесѣдника, боится ему довѣриться? Думается, не въ одномъ страхѣ тутъ дѣло, и если въ основѣ такой пассивности и былъ страхъ, то нынѣ она уже вошла въ самое сознаніе, въ самое жизнь чуть ли не каждаго рядового итальянца.

Я спрашиваю у студента изъ либеральной семьи, связанной со старымъ строемъ:

— У васъ въ университетѣ критикуютъ фашизмъ?

— Конечно, критикуютъ, но рѣдко: въ частныхъ бесѣдахъ. Большинство вѣдь связано съ партіей.

— Но все же, значитъ есть недовольные… Почему же не устраиваютъ сходокъ?

Онъ смотритъ на меня съ недоумѣніемъ.

— Помилуйте, это воспрещено. Есть студенческій фашистскій союзъ, всякій другой былъ бы нелегальнымъ.

Я возражаю ему, что въ дореволюціонной Россіи антиправительственныя выступленія также были воспрещены въ университетахъ, а антиправительственная агитація каралась, и тѣмъ не менѣе сходки, можно сказать, не прекращались.

Студентъ не понимаетъ того, что я ему говорю. Мои доводы, очевидно, кажутся ему нелѣпыми. Я настаиваю:

— Вы не отрицаете, что есть недовольные, такъ почему же недовольство не вырывается наружу? Вѣдь не убьютъ же зачинщиковъ! Почему же никто изъ васъ не призоветъ единомышленниковъ собраться на тайное засѣданіе, гдѣ можно было бы обсудить возможныя политическія программы?

— Да мы такого сочли бы за сумасшедшаго, — твердо отвѣчаетъ студентъ. — Никто бы за нимъ не пошелъ. Всякому вѣдь хочется быть допущеннымъ къ экзаменамъ. Тѣ, кто критикуютъ режимъ, сами же выдали бы зачинщика.

Странныя слова… Я продолжалъ разспрашивать студента изъ либеральной среды и понялъ, что хотя онъ и недолюбливаетъ нынѣшнее правительство, но прежній строй, которому остались преданы его родители, его самого уже мало прельщаетъ, и хотя онъ и желаетъ бороться съ фашизмомъ, но не знаетъ, во имя чего…

***

Фашистъ вамъ скажетъ, что антифашизмъ не выливается наружу потому, что огромное большинство страны довольно существующимъ порядкомъ, ибо видитъ воочію достиженія и вѣритъ въ его созидательную силу.

Антифашистъ же — эмигрантъ скажетъ, что власть Муссолини не свергнута только потому, что установленъ полицейскій режимъ и отмѣнена свобода.

Оба они будутъ правы, но лишь до извѣстной степени, и оба они о главномъ не захотятъ съ вами говорить.

Несомнѣнно, относительное благодѣнствіе установлено фашизмомъ, и несомнѣнно власть стремится въ корнѣ пресѣчь всякое враждебное выступленіе. И все-таки, при наличіи опять-таки несомнѣнныхъ данныхъ для недовольства, кажется загадочнымъ, почему же оно не прорывается или почти не прорывается наружу.

Отвѣть на этотъ вопросъ лежитъ очевидно въ иной плоскости. Въ Италіи — диктатура касты, офиціально узаконенной, въ рамкахъ которой только и возможно проявленіе общественной жизни народа. Каста эта своими щупальцами пронизываетъ всю страну. Сверженіе ея означало бы не только перемѣну государственнаго строя, оно нарушило бы интересы тысячъ, милліоновъ людей, ей обязанныхъ своимъ положеніемъ, съ нею связанныхъ, на нее надѣющихся и отъ нея зависящихъ, — не только въ правительственномъ или партійномъ аппаратѣ, но и въ учебныхъ заведеніяхъ, въ промышленности, и въ земледѣліи, при этомъ — на всѣхъ ступеняхъ соціальной іерархіи.

Конфедераціи работодателей и синдикаты рабочихъ суть органы фашистскіе. Членами ихъ могутъ быть и безпартійные, но самымъ своимъ вхожденіямъ въ синдикатъ безпартійный рабочій, пріобщается къ фашистскому аппарату, волей не волей пріобрѣтаетъ общность съ нимъ интересовъ. Работодатели и рабочіе не обязаны въ эти организаціи входить, но соотвѣтствующихъ безпартійныхъ органовъ не существуетъ, а членскій взносъ вычитается со всякаго при уплатѣ жалованія. Поэтому и тѣ, кто не входятъ въ синдикаты, или конфедераціи, естественно — разъ несутъ имъ свои деньги, — вливаются въ ихъ орбиту и не могутъ уже быть равнодушными къ ихъ интересамъ. А, съ другой стороны, рабочій знаетъ, что, если онъ будетъ дѣйствовать помимо синдиката, если будетъ прибѣгать къ способамъ нелегальнымъ, если начнетъ призывать къ забастовкѣ, то будетъ ошельмованъ и, отбывъ тюремное наказаніе, станетъ паріемъ, котораго уже не примутъ ни на одинъ заводъ. Ибо тому, кто не желаетъ дѣйствовать въ рамкахъ кастоваго правленія, нѣтъ мѣста въ Италіи.

Поставленный выше вопросъ объясняется еще тѣмъ, что представители исполнительной власти чувствуютъ себя не исполняющими приказанія чиновниками, а именно членами касты, въ существованіи которой они всѣ заинтересованы и которая потому должна быть сплоченной и единой.

***

Бывшій видный политическій дѣятель, скептически относящійся къ фашизму, говорить мнѣ:

— Вы и представить себѣ не можете, какая разница между итальянцемъ съ «тэссера» и итальянцемъ безъ «тэссера». Да, вы не знаете, что такое «тэссера»: буквально это — удостовѣреніе, но такъ сейчасъ называютъ фашистскій партійный билетъ. Безъ него никому нельзя выдвинуться въ Италіи. А такъ какъ для взрослыхъ доступъ въ партію нынѣ закрытъ, стараются хотя бы дѣтямъ своимъ обезпечить эту завѣтную «тэссера»: съ малыхъ лѣтъ на духовное и физическое воспитаніе отдаютъ ихъ фашистскимъ инструкторамъ.

«Посмотрите на тѣхъ, у кого фашистскій значокъ въ петлицѣ; и ходятъ они иначе, и глядятъ увѣреннѣе, и голосъ у нихъ тверже: знаютъ, что передъ ними каждый радъ заискивать, и что примутъ ихъ въ любомъ учрежденіи прежде другихъ.

«Помню, недавно я возвращался изъ заграницы. Въ купэ противъ меня сидѣлъ одинъ изъ нашихъ бывшихъ пословъ. — Этотъ успѣлъ во время записаться въ партію, а то бы не занималъ уже никакой должности. Лишь переѣхали границу, вижу посолъ заволновался, что-то началъ искать по карманамъ: не могъ сразу найти, покраснѣлъ даже. Нашелъ наконецъ: — оказывается, онъ хватился партійнаго значка, продѣлъ его въ петлицу и просіялъ.

«Не думайте, что такъ только у чиновниковъ. Фашистъ домъ захочетъ построить, такъ непремѣнно архитектора выберетъ себѣ съ «тэссера», иначе будутъ на него косо смотрѣть. И такъ всюду… Вотъ и удивляются, что строй этотъ держится! Весь вопросъ въ томъ, чтобы установить такой строй… Установить можно его именно въ періодъ полнѣйшей свободы, когда свобода переходить въ распущенность и безобразіе. Ну, а разъ установили, то никто уже не предугадаетъ, когда наступить ему конецъ…»

Мысли, которыя высказывалъ мой собесѣдникъ, видимо волновали его и, какъ мнѣ показалось, волновало его больше всего то, что принципы, которымъ онъ служилъ, потерпѣли фіаско и — не въ нихъ уже онъ видѣлъ спасеніе.

— Весь вопросъ, повторяю, въ созданіи касты, — продолжалъ этотъ прежній либералъ, отошедшій нынѣ отъ политики, — и въ томъ, чтобы связать съ ней возможно большее число людей. То, что вы мнѣ говорите о вашей бесѣдѣ со студентомъ, очень характерно: и тѣ, кто критикуютъ фашизмъ, и тѣ, кто имъ недовольны, не вѣрятъ въ возможность его одолѣть, не знаютъ, чѣмъ замѣнить его, и чувствуютъ, что всякое выступленіе будетъ безплодно. Въ этомъ сила власти. И отъ этой силы, и отъ этой безнадежности рождается у всѣхъ насъ приспособляемость и, главное, апатія — апатія и покорность. А такъ какъ въ общемъ въ Италіи, что бы ни говорили наши эмигранты, живется не такъ уже плохо, — порядокъ установленъ, если открыто не ропщешь на правительство, тебя не трогаютъ, да къ тому же, все стало благоустроеннѣе, — то и бремя правящей касты въ концѣ концовъ не такъ уже ощутительно. Я воспитанъ въ духѣ свободы и служилъ съ юности старому строю, но мнѣ кажется теперь, что не такое благо имѣть право, гдѣ хочешь и когда хочешь, разсуждать о политикѣ. А что личность задавили, что государство стало какимъ-то молохомъ, — это, оказывается, могутъ вытерпѣть итальянцы…

Мой собесѣдникъ умолкъ на мгновеніе и снова мнѣ показалось, что онъ испытываеіъ волненіе, что горько ему объ этомъ говорить.

— Знаете что, — заявилъ онъ вдругъ, — иногда мнѣ кажется, что можетъ быть, дѣйствительно полезно время отъ времени лишать людей свободы, самой даже личности, освобождать ихъ отъ сомнѣній, лишать ихъ выбора… Можетъ, и вправду благодѣтельна такая передышка, когда слишкомъ уже зарвались въ своемъ индивидуализмѣ…

***

Итакъ выходить, полицейскій режимъ — лишь подсобное средство. И все же этотъ режимъ весьма ощутимъ въ Италіи. Онъ то орудіе, которымъ дѣйствуетъ правящая каста, чтобы спаять своихъ членовъ, чтобы власть, единственная и абсолютная, какъ и истина ее вдохновляющая, вѣчно была бы на глазахъ у подвластнаго населенія.

Новые судебные законы министра Рокко даютъ возможность, когда того требуютъ обстоятельства, нанести законный и рѣшительный ударъ противнику. А въ обычное время, всякій пусть знаетъ, что такіе законы существуютъ.

Полицейскій этотъ режимъ обладаетъ свойствами, специфическими для кастоваго правленія. Дѣйствуетъ въ странѣ «Орва» (первыя буквы словъ: добровольная организація по подавленію антифашизма) изъ «добровольцевъ», навербованная во всѣхъ слояхъ общества, тайная организація, главари которой неизвѣстны.

Мнѣ разсказываютъ, что двѣ барышни изъ хорошихъ семей получаютъ по 5.000 лиръ въ мѣсяцъ, чтобы ходить по вечерамъ и пріемамъ и все подслушивать и обо всемъ доносить.

***

Въ первые же дни моего пребыванія въ Римѣ мнѣ удалось встрѣтиться съ однимъ изъ виднѣйшихъ фашистовъ, членомъ Верховнаго Фашистскаго Совѣта, но принялъ онъ меня лишь подъ тѣмъ условіемъ, что я не назову его имени въ эмигрантской (онъ подчеркнулъ — эмигрантской) газетѣ. Вышло такъ, что не столько я его разспрашивалъ, сколько онъ меня.

Этотъ фашистъ, какъ и всѣ впрочемъ фашисты, очень интересовался совѣтской Россіей. Я говорилъ ему о большевицкомъ правленіи, о структурѣ власти въ СССР, — о томъ, почему вынужденъ бездѣйствовать русскій народъ, и почему можно видѣть въ немъ признаки апатіи. И по мѣрѣ того, какъ я говорилъ, я чувствовалъ, что членъ Верховнаго Фашистскаго Совѣта иначе, чѣмъ я хотѣлъ бы, понимаетъ мои слова, что методы большевицкаго правленія вовсе его не коробятъ.

Мнѣ вспомнилось тогда мнѣніе, слышанное мною отъ чуждаго фашизму итальянца:

«Фашистскіе методы правленія, сама структура фашистской власти тѣ же, что и большевицкіе, только смягченные, и во много разъ»…

(Продолженіе слѣдует.)

Левъ Любимовъ.
Возрожденіе, № 2274, 24 августа 1931.

Views: 20