Кризисъ демократической мысли. — Отсутствіе политическихъ темъ. — Философія исторіи. — Искусство. — Религіозныя темы. — Современная подпольная поэзія.

Первое, что бросается въ глаза при обозрѣніи подпольной рукописной литературы въ современной Россіи, это — оскудѣніе и творческая импотенція той части интеллигенціи, которой раньше присуще было названіе «передовой», которая была въ теченіе ряда послѣднихъ поколѣній властительницей думъ молодежи и ведущимъ авангардомъ въ такъ называемомъ освободительномъ движеніи. Въ началѣ революціи, до періода нэпа, когда въ обществѣ, повидимому, еще существовали остатки нелегальныхъ организацій, активно борющихся съ совѣтской властью, по рукамъ еще циркулировали всякія летучки, прокламаціи и «манифесты» отдѣльныхъ разбитыхъ отрядовъ этой когда-то великой арміи. Но уже послѣ знаменитаго эсеровскаго процесса въ соціалистическомъ лагерѣ наступаетъ полное затишье и молчаніе. Вотъ ужъ когда умѣстно сравненіе изъ памятныхъ еще донесеній главнаго командованія, когда сообщалось, что «мѣткимъ огнемъ нашихъ частей батареи противника приведены къ молчанію». Такъ въ правѣ былъ бы утверждать большевицкій историкъ, ибо побѣда большевизма надъ враждебной ему демократической стихіей выражается не столько въ физическомъ разгромѣ человѣческихъ кадровъ, сколько въ идеологическомъ пораженіи противника.

Авторъ этихъ строкъ, несмотря на большія связи съ упомянутыми кругами интеллигенціи, тщетно искалъ въ теченіе послѣднихъ 8 лѣтъ какихъ-либо слѣдовъ творческой жизни среди уцѣлѣвшихъ еще представителей этихъ круговъ — ни разу за все время ему не попадалась ни одна рукопись этой оріентаціи. Только однажды, помнится, въ 1922 году, въ Сельскосоюзѣ, только что тогда возникшемъ, ходила по рукамъ тощая тетрадь подъ названіемъ «Въ защиту Революціи», эсеровской оріентаціи, въ которой проводилась убогая мысль обиженнаго публициста о дискредитированіи революціи большевиками. Затѣмъ по слухамъ гдѣ-то обнаружены были перепечатки на ротаторѣ отдѣльныхъ номеровъ «Соціалистическаго Вѣстника». Ни о какихъ солидныхъ трудахъ или просто серьезныхъ работахъ въ области соціалистической мысли говорить не приходится. Тема о соціализмѣ сдѣлалась монополіей офиціальнаго большевизма.

Оскудѣніе творческой мысли идеалистическаго или демократическаго соціализма было бы ошибочно объяснять полнымъ разгромомъ партійныхъ эсеровскихъ и меньшевицкихъ круговъ, ибо и другія партійныя и соціальныя группировки пострадали не меньше. Между тѣмъ, напримѣръ, церковная интеллигенція дала неисчислимое количество всевозможныхъ замѣчательныхъ сочиненій, начиная отъ попытокъ построить цѣлую новую систему религіозной философіи, кончая «Религіозными основаніями политической экономіи», сочиненій, созданныхъ въ невѣроятно тяжелыхъ для творческой работы условіяхъ.

Гораздо болѣе правильнымъ «показателемъ» существа дѣла является то зловѣщее для соціалистическихъ круговъ обстоятельство, что имъ нѣтъ въ совѣтской дѣйствительности никакой «смѣны», что среди современной молодежи немыслимо встрѣтить ни одного эсера или меньшевика (въ смыслѣ сочувствія имъ), какъ будто бы этотъ типъ людей относится къ совершенно другой исторической эпохѣ.

Столь же знаменательно характеризуетъ разложеніе и идейный разбродъ соціалистической интеллигенціи картина современныхъ превращеній и перемѣщеній въ области соціальныхъ оріентацій въ Россіи. Можно констатировать самые разнообразные переходы и сдвиги вправо и влѣво, въ коммунизмъ, къ «церковникамъ», въ анархизмъ, въ обывательщину или просто въ сторону — въ индивидуализмъ, но едва ли можно найти гдѣ-либо переходъ изъ любого изъ перечисленныхъ лагерей подъ знамя соціализма. И многочисленныя рукописи бывшихъ соціалистовъ, перемѣнившихъ вѣру, лучше всего свидѣтельствуютъ объ этомъ.

Къ числу такихъ свидѣтельствъ, пожалуй наиболѣе краснорѣчивыхъ, относятся сочиненія, проникнутыя фашистскими настроеніями, а такихъ не мало, и можно констатировать почти какъ правило, что фашизмъ въ Россіи, какъ впрочемъ и въ Европѣ, вырастаетъ изъ соціализма. Справедливость требуетъ отмѣтить, что и наиболѣе крайнія и непримиримыя антисемитскія настроенія произрастаютъ на этой же почвѣ.

***

Все это означаетъ, разумѣется, глубокій кризисъ русской демократической мысли. Это есть въ то же время кризисъ всего общественнаго сознанія, ибо онъ не ограничивается однимъ только разочарованіемъ въ демократическихъ идеяхъ, онъ идетъ гораздо глубже и дальше и затрагиваетъ внутреннія основы сознанія, распространяясь не только на міровоззрѣнія, но и на міроощущеніе. Кризисъ охватилъ все научно-позитивное сознаніе, все матеріалистическое міроощущеніе. Онъ ярко обнаруживается, какъ это видно изъ приводимой ниже характеристики рукописной литературы, въ подпольѣ. Но и въ надпольѣ, въ офиціальной коммунистической литературѣ, кризисъ этотъ пробрался въ самое святая святыхъ матеріалистической доктрины, въ «совѣтское богословіе» — въ экономическій матеріализмъ. Здѣсь, какъ извѣстно, обнаружилисъ замѣтные сдвиги отъ наивнаго матеріализма тимирязевско-богдановскаго типа въ сторону т. н. «діалектическаго матеріализма», проникнутаго духомъ средневѣковой схоластики и тщательно скрываемой мистики. И не только теорія, но и вся практика большевизма и сущность совѣтскаго строя есть рѣшительное отрицаніе демократизма. Но дѣло все же не въ демократизмѣ, ибо его «враги» въ лицѣ либерализма и консерватизма впали въ такую же прострацію, какъ и онъ самъ, которая, однако, менѣе замѣтна, ибо демократизму принадлежало первенство на аренѣ политической борьбы. Дѣло въ политикѣ вообще. Политикой никто въ совѣтской Россіи не интересуется, она вызываетъ отрыжку и отвращеніе. Ею отравлены всѣ и какъ раньше въ безбожныхъ семинаріяхъ богословіе вызывало скуку и злобу, такъ и теперь политграмота, всякая политическая проблема вызываетъ ту же скуку и «протестъ всего существа», какъ писалъ одинъ комсомолецъ-самоубійца. Отъ политики бѣгутъ какъ отъ чумы куда попало и болѣе всего по линіи наименьшаго сопротивленія — въ спортъ, въ шахматы, на зеленое поле преферанса, къ «родной бутылочкѣ съ бѣлой головкой». Тѣ, кто посильнѣе духомъ, въ комъ живетъ еще личность, выбираютъ путь страданія и исповѣдничества — надѣваютъ на шею крестъ и идутъ въ храмъ, теряя тѣмъ самымъ въ короткое время совѣтскую службу, профсоюзный билетъ, а за нимъ и право на хлѣбъ и на кровъ. Вотъ почему въ рукописяхъ современныхъ авторовъ отсутствуетъ не только соціализмъ, но и политика вообще. Лекція по аграрному вопросу, о рабочемъ законодательствѣ, о формѣ правленія и даже о возможныхъ преемникахъ большевизма не собрала бы большой аудиторіи и въ особенности среди молодежи.

Что же даетъ рукописная литература въ замѣнъ политики и соціально-экономической проблемы, столь волновавшихъ въ свое время наши поколѣнія? Въ центрѣ вниманія современнаго общественнаго сознанія находятся вмѣсто политики вопросы философіи и въ частности философіи исторіи. Кто только не подходитъ къ этимъ проблемамъ! Можно было бы привести рядъ блестящихъ именъ изъ самыхъ разнообразныхъ лагерей старой русской интеллигенціи, «ударившихся» въ философію исторіи, о которой они ранѣе и не мечтали. Тутъ и кающіеся соціалисты, ищущіе смыслъ исторіи въ… метафизикѣ общества и зовущіе къ забытой «религіи» Мережковскаго, къ его «неохристіанству» и соборной общественности, тутъ и анархисты, пишущіе «мистику исторіи», тутъ и бывшій видный кадетъ, Философствующій о «солидаризмѣ» въ исторіи, тутъ и бывшій толстовецъ, зовущій на «Островъ Достовѣрности» православія, тутъ и антропософы, углубляющіе Доктора и копирующіе вь реставраціонныхъ краскахъ идеалъ «Государства» Платона, тутъ и ученые съ именемъ и безъ имени, вѣщающіе о диктатурѣ аристократіи мысли, тутъ и музыканты, зовущіе уйти отъ цивилизаціи туда, гдѣ подъ звуки цикадъ обрѣтается блаженство, тутъ и церковники, выпускающіе многотомные сочиненія по апокалиптикѣ исторіи, тутъ даже и бывшіе коммунисты, какимъ-то образомъ додумавшіеся до «онтологіи» революціи и открывающіе внутренній смыслъ ее въ… теологическихъ обоснованіяхъ антисемитизма и т. д. — всѣ наперерывъ ищутъ сокровеннаго, тайнаго, внутренняго, первоначальнаго, вѣчнаго абсолютнаго божественнаго, истиннаго и вселенскаго: словомъ, одна сплошная «философія», «онтологія», «метафизика», «мистика» и проч. области, вызывавшія раньше у молодыхъ пропагандистовъ и агитаторовъ снисходительное презрѣніе и высокомѣрную жалость къ «реакціонному образу мысли».

На второмъ мѣстѣ послѣ философіи стоитъ искусство въ формѣ различныхъ обоснованій его, какъ пути жизни, и формѣ безчисленныхъ фрагментовъ своеобразной «художественной философіи» и лирическихъ размышленій. (О поэзіи и художественной литературѣ въ подпольѣ — рѣчь впереди.) Затѣмъ на третьемъ мѣстѣ идетъ религія въ формѣ исповѣдей, дневниковъ, настроеній, всякаго рода «откровеній» и т. д.

Въ соотвѣтствіи съ указанными интересами преобразилась и обстановка комнаты современныхъ интеллигентовъ, старые «иконостасы», къ которымъ имѣетъ такое пристрастіе особенно молодежь, замѣнились новыми: вмѣсто Маркса и Энгельса, ставшими теперь казенными «царскими портретами», висятъ надъ письменнымъ столомъ, хотя тоже нѣмецкіе, но совсѣмъ другія учителя — Штейнеръ и Ницше, вмѣсто Герцена и Чернышевскаго — Достоевскій, вмѣсто Гаршина и Короленко — Хомяковъ и Аксаковъ, вмѣсто Успенскаго — Констатинъ Леонтьевъ, вмѣсто Лаврова и Михайловскаго — Вл. Соловьевъ и Н. Ѳедоровъ, вмѣсто Толстого — Серафимъ Саровскій, вмѣсто Кропоткина — Карелинъ и только одинъ Бакунинъ продолжаетъ владѣть сердцами въ соотвѣтствующихъ кругахъ, но уже по-новому. И если бы нашелся художникъ для его новаго портрета, то Бакунинъ былъ бы изображенъ не въ обычной своей нигилистической курткѣ съ открытымъ воротомъ, а въ черныхъ латахъ рыцаря съ большимъ крестомъ на груди. Но главнымъ властителемъ думъ современной интеллигенціи всѣхъ возрастовъ и положеній является все же Достоевскій, страдальческій ликъ котораго, такъ гармонирующій съ ликомъ современной Россіи, красуется вездѣ на самомъ почетномъ мѣстѣ.

***

Дать въ газетной статьѣ хотя бы самый краткій обзоръ новымъ идеямъ въ области философіи исторіи, новымъ теченіямъ религіозно-философской мысли, новымъ взглядамъ на соціальный вопросъ и новымъ политическимъ оріентаціямъ, отразившимся въ подпольной рукописной литературѣ, — не представляется возможнымъ. Приходится поэтому ограничиться характеристикой общаго духа творчества, подхода къ разрѣшенію проблемъ и самой манеры писать. Въ этомъ отношеніи паденіе матеріализма и кризисъ позитивизма отражается и въ философскомъ творчествѣ, гдѣ современные авторы избѣгаютъ традиціонныхъ формъ и установившихся понятій, гдѣ создаются, правда, въ большинствѣ случаевъ весьма незрѣлыя и черезчуръ смѣлыя новыя «системы» философіи, новыя понятія, новая терминологія. Авторы избѣгаютъ писать «изслѣдованія», какъ будто бы боясь позитивныхъ традицій, необходимости «доказательства» и скучной работы надъ «источниками», они пишутъ свою «независимую» философію, выбираютъ новыя темы, избѣгая писать о чемъ-то, трактуя что-то, непосредственную данность новаго опыта.

Все это производитъ неблагопріятное впечатлѣніе «ученичества», бездоказательности съ научной точки зрѣнія и незрѣлости, преждевременнаго «дерзновенія», позерства, гордости и т. д. но вмѣстѣ съ тѣмъ свидѣтельствуетъ о стремленіи освободиться отъ какихъ-то старыхъ, изжитыхъ путъ гносеологіи, дать нѣчто совсѣмъ новое, не только оригинальное, но и какъ продуктъ непосредственнаго внѣдренія въ тайны смысла, въ новое міроощущеніе.

Кризисъ позитивизма характеризуется еще однимъ печальнымъ явленіемъ, перешедшимъ какъ зараза отъ совѣтской дѣйствительности и въ свободную подпольную мысль, это — проникновеніе лжи въ научный позитивный опытъ, то есть того, отсутствіемъ чего русская наука всегда по праву гордилась. Ложь позитивнаго опыта въ стилѣ извѣстнаго Геккелевскаго подлога, имѣвшаго когда-то характеръ скандала на весь міръ, стала въ современной «совѣтской» наукѣ едва ли не обычнымъ явленіемъ, доставляющимъ истинныя муки старымъ ученымъ. Автору этихъ строкъ пришлось однажды выслушать въ этомъ отношенія жалобы и скорбь одного виднаго физіолога, приведшаго множество фактовъ о современныхъ новыхъ «методахъ» науки. То, что не вызывало раньше и тѣни сомнѣнія, поскольку фактъ констатируется ученымъ въ его докладѣ или книгѣ, нынѣ уже не вселяетъ полнаго довѣрія и часто требуетъ дополнительныхъ доказательствъ или тайной провѣрки — явленіе неслыханное въ академическихъ традиціяхъ. Другой ученый, академикъ, выразился однажды, что «мы живемъ въ эпоху отсутствія точныхъ фактовъ». Къ этому можно прибавить, что само понятіе факта поколеблено (теорія относительности) и затрудняетъ практику повседневнаго опыта.

***

Поэзія и художественная литература представлены въ рукописной литературѣ не одинаково. Насколько обильна и разнообразна первая, настолько вторая ограничивается преимущественно мелкими разсказами и новеллами, а большихъ повѣстей или романовъ въ «архивахъ» встрѣчать не приходилось. Въ поэзіи и въ литературѣ можно отмѣтить въ общемъ ту же эволюцію, что и въ области научной и философской мысли. Совѣтская, печатанная въ типографіяхъ литература, какъ и наука подчиненная «ленинизму», полна лжи, въ особенности умолчанія и лжи праздныхъ словъ. Причина первой лежитъ въ сознаніи, — второй въ волѣ. Тамъ ложь творчества, мыслей, воспріятій, здѣсь — ложь жизни. Въ свободной подпольной литературѣ лжи, конечно, гораздо меньше, хотя и сюда она не могла не проникнуть и выражается главнымъ образомъ въ самооборонѣ «духовнаго видѣнія», о чемъ любятъ трактовать современные россійскіе Гюисмансы.

Весьма характерно почти полное исчезновеніе т. н. гражданскихъ мотивовъ въ литературѣ и въ особенности въ поэзіи. Вмѣсто этого литература повѣствуетъ всякаго рода уходы, фантастическія утопіи Уэлсовскаго характера, но съ примѣсью русскаго мессіанства, нерѣдки психологическіе этюды на почвѣ взаимоотношенія личности и общества и даже — личности и всего человѣчества, или, наконецъ, что особенно характерно и важно и что идетъ нога въ ногу съ философіей, она пропитывается апокалиптическими настроеніями, которыя выражаются не только въ чаяніяхъ конца міра и преображенія, не только въ стремленіи покаяться, пока не поздно, но и въ космическомъ ощущеніи дѣйствительности. Этимъ послѣднимъ особенно отличается обширная подпольная поэзія. Въ одномъ «архивѣ», на Кавказѣ уцѣлѣвшемъ отъ послѣдняго разгрома, имѣется замѣчательная и весьма своеобразная «коллекція» стиховъ и всякихъ прочихъ произведеній, посвященныхъ Архангелу Михаилу, въ которой собрано все, что дало творческое сознаніе объ Архистратигѣ, какъ во время революціи, такъ и до нея. Въ этой интересной коллекціи содержащей, между прочим, и нѣсколько замѣчательныхъ иконъ и гравюръ, чрезвычайно рельефно выявляется космическое сознаніе современной творческой мысли. Значительная часть поэзіи посвящена Россіи, ея историческому прошлому, ея испытаніямъ и судьбѣ. Многіе стихи проникнуты яркимъ апокалиптическимъ духомъ, а космическое ощущеніе бушуетъ даже у такого поэта надполья, какъ Маяковскій, который подобно своему американскому собрату Уольтъ Уитмэну слышитъ біеніе пульса земли и звоны небесныхъ колоколовъ. Какъ изъ области философіи исторіи исчезли понятія «Прогрессъ» и «Человѣчество» съ большой буквы, и замѣнились «Вселенскимъ спасеніемъ» и «Церковью», понимаемой кто какъ умѣетъ и можетъ, такъ и въ ли тературѣ и въ поэзіи исчезли «земля» и «душевное» и появились «небо» и «духъ».

Приводимъ въ видѣ примѣра одно характерное стихотвореніе изъ этой современной подпольной поэзіи:

— Ликуй же, братъ мой! Одѣнь оковы,
Въ тюрьму иди.
Вѣнокъ побѣдный, вѣнокъ терновый
Сверкаетъ впереди.
Намъ всѣмъ упасть на полѣ битвы,
Иного мы не ждемъ конца…
Святыхъ, свободныхъ, за свѣтъ убитыхъ
Несемъ въ сердцахъ.
Мы умираемъ, но мы вернемся
Для новыхъ, радостныхъ побѣдъ.
Клянемся жизнью, смертію клянемся.
Что скоро свѣтъ!
Къ борьбѣ готовы, мы шлемъ привѣтъ вамъ,
Несущимъ вѣрно свой обѣтъ —
Вамъ, не предавшимъ Свободы свѣтлой,
Мы шлемъ привѣтъ!

***

Къ характеристикѣ подпольной литературы нельзя не упомянуть о невѣроятномъ распространеніи въ совѣтской Россіи антисемитизма, которое нашло себѣ въ этой литературѣ достаточное отраженіе въ самыхъ разныхъ фдрмакъ и видахъ. Затѣмъ достойна вниманія и апологія мѣщанства не только въ экономическомъ смыслѣ, но и въ моральномъ смыслѣ, какъ реакція процессу разрушенія семьи. Наконецъ, такимъ же парадоксомъ современности является сравнительно большая терпимость или вѣрнѣе равнодушіе къ большевизму. Это выражается въ томъ, что въ рукописяхъ отсутствуетъ специфическая антисовѣтская агитація и пропаганда, въ нихъ нѣтъ призывовъ къ борьбѣ съ совѣтской властью, нѣтъ специфической контръ-революціи или «бѣлогвардейщины», а преобладаютъ вмѣсто всего этого различныя ученія, «откровенія», проповѣди и т. д. Большевизмъ почти единодушно квалифицируется какъ сатанизмъ и борьба съ нимъ не мыслится въ формахъ политическихъ, а какъ-то иначе, глубже и на болѣе просторной аренѣ.

Такова дѣйствительность общественнаго сознанія, отраженная въ подпольномъ свободномъ творчествѣ мысли и сердца. Здѣсь не дана оцѣнка этой дѣйствительности. Однимъ она можетъ показаться «реакціей», сумерками, закатомъ; другимъ, наоборотъ, возрожденіемъ, спасеніемъ и новою жизнью, однихъ приведетъ въ грусть и уныніе, другимъ вселитъ надежду, бодрость и радостъ. Одно несомнѣнно и это должно быть осознано прочно, что мы переживаемъ время, которое является несомнѣнно громаднымъ историческимъ переломомъ, гранью, за которою лежитъ многое изъ того, что еще не извѣдано человѣчествомъ. Мы вступаемъ въ новую полосу историческаго переживанія, начинаемъ новую главу мірового
развитія и, несомнѣнно, это вступленіе находится въ весьма замѣтной зависимости отъ того, что происходитъ на нашей великой родинѣ.

И вспоминаются слова апостола: «… наблюдайте времена и сроки…»

Михаилъ Артемьевъ.
Возрожденіе, № 2085, 16 февраля 1931.

Views: 30