Авторъ. Движеніе въ пользу средняго сословія противъ привилегированныхъ классовъ получило силу и овладѣло мнѣ­ніемъ главнымъ образомъ и почти исключительно благодаря правительственнымъ мѣропріятіямъ. Предреволюціонное пра­вительство во Франціи было безсильно и ничтожно какъ дви­жущая мощь, но какъ механизмъ представляло собой слож­ную, крѣпкую, вѣками выработавшуюся машину, проникав­шую своими рычагами и колесами всѣ углы страны, способ­ную когда есть двигатель произвести огромное дѣйствіе. Еще при Бріенѣ, въ угоду бродившимъ идеямъ, представлявшимся согласными съ либеральными ученіями, были приняты двѣ мѣры, по выраженію г-жи Сталь (Considér., Oeuvres, XII, 177), „удивительно подготовившія общественное мнѣніе“. Объ одной изъ этихъ мѣръ мы говорили: приглашеніе писателей высказать ихъ мнѣніе о способѣ созванія сословныхъ представителей, приглашеніе породившее цѣлый литературный походъ противъ привилегированныхъ классовъ. Другою мѣрой было учрежденіе по всей Франціи земскихъ собраній (assemblées provinciales), въ томъ видѣ какъ они были устроены правительствомъ. Бы­ло принято что число представителей средняго сословія на этихъ собраніяхъ должно быть двойное, равное совокупному числу представителей духовенства и дворянства, и что голоса должны подаваться не по сословіямъ, а поголовно. Это какъ бы предрѣшало будущее устройство національнаго собранія. Бріенъ при закрытіи собранія нотаблей въ маѣ 1787 года, возвѣщая рѣшеніе короля относительно земскихъ собраній, говорилъ въ своей рѣчи: „Справедливо чтобъ эта часть под­данныхъ его величества (среднее сословіе) столь многочислен­ная, столь заслуживающая вниманія (si intéressante), столь достойная его покровительства, получала по крайней мѣрѣ въ числѣ голосовъ вознагражденіе способное нѣсколько урав­новѣсить вліяніе необходимо доставляемое богатствомъ, са­номъ, рожденіемъ. Согласно тому же воззрѣнію король по­велѣваетъ чтобы голоса собирались не по сословіямъ, а по­головно. Большинство по сословіямъ не всегда представля­етъ то дѣйствительное большинство которое одно выражаетъ истинное желаніе собранія“ (Эггерсъ, II, 261). Достойно за­мѣчанія что рѣшеніе это не было вызвано какимъ-либо давле­ніемъ. Оно шло далѣе высказанныхъ желаній самого средняго сословія. На это намекаетъ Бріенъ, упоминая что когда два первыя сословія „требовали формъ и привилегій, присоедине­ніе къ ихъ настояніямъ городскихъ представителей показало ясно что требованія эти были продиктованы любовью къ об­щему благу“. Итакъ идеи получившія потомъ такое роковое значеніе проводились самимъ правительствомъ.

На среднее сословіе само по себѣ мало надеждъ, для ре­волюціонныхъ цѣлей, возлагали сами революціонные хо­датаи по его дѣламъ. Мирабо въ одномъ изъ писемъ къ Черутти высказываетъ опасенія что среднее сословіе са­мо по себѣ, въ его истинномъ составѣ, не пойдетъ, изъ-за ближайшаго своего интереса, противъ привилегированныхъ классовъ. „Среднее сословіе, пишетъ Мирабо, состоитъ изъ такой массы людей безъ силы (tant de gens sans vigueur), деревенскихъ жителей привыкшихъ къ феодальнымъ поряд­камъ, горожанъ думающихъ только о деньгахъ, всякаго буржу­азнаго люда помышляющаго только какъ бы извлечь выгоду изъ покровительства тѣхъ или другихъ благородныхъ ми­лостивцевъ (protections et patronage de Messieurs tels et tels), что страшно подумать что выйдетъ если съ созваніемъ собранія они будутъ помѣщены въ одну палату съ нашими гос­подами (nos seigneurs) всякаго рода. Приходится быть-можетъ прежде чѣмъ добиваться преній при которыхъ бы считались всѣ голоса, пожелать чтобы слабое среднее сословіе было отдѣ­лено въ особую палату, разгорячилось, раздражилось и въ гнѣвѣ нашло опору противъ veto высшихъ палатъ“. (Mém. de Mira­beau, Ѵ, 212). И это было писано уже въ январѣ 1789. Этотъ процессъ разгоряченія, хотя и безъ отдѣльной палаты, произо­шелъ, по свидѣтельству аббата Мореле, въ тѣ полтора мѣсяца когда, по съѣздѣ депутатовъ въ апрѣлѣ 1789 года, общее собраніе еще не открылось, вслѣдствіе отказа дворянства и духовенства сообща повѣрять полномочія. „Въ этотъ промежутокъ, пишетъ Мореле (Mém. I, 348), поднялся предъ глазами депутатовъ идолъ популярности, безжалостный идолъ которому скоро, какъ Молоху, понадобились человѣческія жертвы. Въ эти шесть недѣль среднее сословіе мало-по-малу стало смотрѣть на себя какъ на составляющее всю націю. Съ помощію со­физмовъ Сіеса депутаты освоились со странною ошибкой будто вся нація представлена собраніемъ гдѣ нѣтъ ни дво­рянъ, ни духовенства,, владѣтелей большей части народной собственности и народнаго богатства“.

25 августа 1788 года архіепископъ Бріенъ подалъ въ отставку и его замѣстилъ протестантъ Неккеръ. Менѣе чѣмъ  черезъ мѣсяцъ, 25 сентября, послѣдовало королевское объяв­леніе назначавшее созывъ сословныхъ представителей на ян­варь 1789 года.

Пріятель. Откуда эта странная поспѣшность? Вѣдь почти только-что, а именно постановленіемъ совѣта 8 авгу­ста, состоялось объявленіе о созывѣ представителей на май мѣсяцъ. Къ чему потребовалось ускореніе на четыре мѣсяца, оказавшееся къ тому же несостоятельнымъ, такъ какъ при­шлось вернуться къ первому распоряженію?

Авторъ. Дѣйствительно эта торопливость удивила мно­гихъ. Эггерсъ замѣчаетъ (IѴ, 391): „трудно понять почему Неккеръ сдѣлалъ это обѣщаніе”. Поспѣшность объясняет­ся, повидимому, лихорадкой популярничанья, проникав­шею все существо Неккера. Требовалось во всемъ посту­пать иначе чѣмъ непопулярный предшественникъ, хотя во всемъ существенномъ приходилось идти по тому же пути, и между политическими воззрѣніями архіепископа-философа и философа-финансиста (философами называли тогда всѣхъ строителей политическихъ теорій на началахъ разума) во­все не было пропасти. Но надлежало хоть по наружно­сти все сдѣлать по новому. Принято было много финансовыхъ мѣръ, финансовъ не улучшившихъ, но внесшихъ успокоеніе, возродившихъ кредитъ. Надо отдать справедливость Неккеру. Онъ внесъ въ казенныя операціи значительную часть собственнаго капитала, получивъ чрезъ то право вы­сказать эффектную сентенцію: „когда человѣкъ рискуетъ сво­имъ спокойствіемъ и здоровьемъ, онъ можетъ, конечно, риск­нуть и своими деньгами“ (Эггерсъ, IѴ, 351). Раздражительный Бріенъ нерѣдко прибѣгалъ къ политическимъ арестамъ. Неккеръ поспѣшилъ освободить немедленно всѣхъ задер­жанныхъ по политическимъ дѣламъ. Бріенъ воевалъ съ парламентами. Неккеръ поспѣшилъ возстановить ихъ во всемъ прежнемъ значеніи, въ надеждѣ найти ихъ благодар­ными и въ силу того благосклонными къ новымъ мѣропрія­тіямъ. Возстановленіе было сдѣлано тою же деклараціей 23 сентября, которою былъ ускоренъ срокъ созыва представите­лей. Парламенты благодарными не оказались. Самое занесеніе деклараціи въ сводъ узаконеній сопровождалось протестомъ противъ слова возстановленіе. [*] Парижскій парламентъ про­тестовалъ, заявляя что законно онъ не прекращалъ своего дѣйствія. Вмѣстѣ съ тѣмъ парламентъ заявилъ требованіе чтобъ собраніе сословныхъ представителей было созвано и устроено „согласно формамъ соблюдавшимся въ 1614 году“. Это заявленіе быстро лишило парламентъ пріобрѣтенной по­пулярности. Появились памфлеты направленные противъ пар­ламентовъ, осмѣивавшіе и порицавшіе формы 1614 года, по­явились, повидимому, съ поощренія правительства, какъ можно заключить изъ того факта что многіе интенданты въ своихъ округахъ разсылали подобныя брошюры священни­камъ по приходамъ. (Baudot, La France аv. la rév.. 317.)

Неудача съ парламентомъ, при желаніи найти опору въ какомъ-либо внушительномъ собраніи и уменьшить личную отвѣтственность, побудила Неккера обратиться къ собранію нотаблей разошедшихся годъ тому назадъ въ сіяніи популярно­сти. Въ началѣ ноября были собраны тѣ самыя лица которыя въ прошломъ году составили собраніе низложившее Калона. Неккеръ былъ увѣренъ что нотабли, дорожа пріобрѣтенною популярностью, не рѣшатся пойти противъ требованій за­явленныхъ „мнѣніемъ“. Расчетъ и тутъ оказался невѣрнымъ.

Въ своемъ сочиненіи о революціи Неккеръ очень кратко, почти вскользь говоритъ объ этомъ второмъ собраніи нота­блей. Его дочь, г-жа Сталь, даетъ (Oeuvr. XII, 177) болѣе пол­ное показаніе, нѣсколько освѣщающее дѣло.

„Неккеръ, говоритъ она, не взялъ на себя принять рѣшеніе которое считалъ разумнѣйшимъ и слишкомъ, надо признаться, довѣряя владычеству разума, посовѣтовалъ королю созвать нотаблей которые были уже собираемы Калономъ. Неккера упрекали что онъ совѣщался съ нотаблями затѣмъ чтобы не послѣдовать ихъ мнѣнію. Его ошибка дѣйствительно была въ томъ что онъ обратился къ нимъ за совѣтомъ. Но могъ ли онъ вообразить что эти представители привилегированнаго класса, еще вчера показавшіе себя столь горячими против­никами злоупотребленій королевской власти, на другой же день станутъ ожесточенно защищать всѣ несправедливости собственной власти, вопреки общему мнѣнію“.

Собраніе нотаблей открылось 6 ноября 1788 года. Въ рѣчи произнесенной Неккеромъ при открытіи вопросъ о среднемъ сословіи занимаетъ главное мѣсто. И замѣчательно что въ сферѣ этого сословія на первомъ планѣ Неккеръ ста­витъ финансовый людъ. „Значительное увеличеніе количе­ства обращающихся денегъ (l’accroissement considérable du numéraire), говоритъ Неккеръ (Arch. parl., I, 393), ввело какъ бы новый видъ богатства, а громадность государственнаго долга выдвинула цѣлый многочисленный классъ гражданъ связанныхъ съ благосостояніемъ государства узами которыхъ не знали прежнія времена монархіи. Торговля, мануфактуры, искусства всякаго рода, достигшія степени о какой прежде не могли имѣть и понятія, нынѣ оживляютъ королевство всѣми способами зависящими отъ просвѣщенной дѣятельно­сти, и мы окружены многоцѣнными гражданами (précieux ci­toyens) труды коихъ обогащаютъ государство и коимъ государ­ство, въ справедливый возвратъ, обязано уваженіемъ и довѣ­ріемъ“.

Пріятель. Какое значеніе имѣлъ въ то время, особенно въ глазахъ Неккера, финансовый классъ, можно судить ло факту сообщаемому Мирабо. Въ письмѣ къ Черутти въ ян­варѣ 1789 (напечатанномъ впервые въ Мемуарахъ Мирабо, (Ѵ, 216), обращаясь къ прежнимъ своимъ письмамъ, онъ гово­ритъ: „Я вовсе не предсказывалъ что удвоеніе средняго класса будетъ отвергнуто, я высказывалъ только опасеніе чтобы такой отказъ не состоялся. Опасеніе это было не безъ основанія, ибо Неккеръ долго колебался, разныя внутреннія рѣшенія предписывали обратную пропорцію и только предстатель­ство финансовыхъ дѣльцовъ, ссудителей деньгами, доставило благопріятное рѣшеніе. Да, только протекціи банкировъ обя­зана нація рѣшеніемъ министра (27 декабря 1788) которому она хотѣла воздвигнуть алтари“.

Авторъ. Справедливъ или нѣтъ этотъ разсказъ, вѣрно то что печать и финансовый міръ были сильнѣйшими стимула­ми для Неккера.

На обсужденіе нотаблей было предложено правитель­ствомъ нѣсколько вопросовъ, а именно: о составѣ будущаго собранія, о формахъ созыва, порядкѣ выборовъ, устройствѣ совѣщаній для составленія наказовъ выборнымъ. Важнѣйшій вопросъ былъ объ удвоеніи представителей средняго сословія. Изъ семи отдѣленій, на какія раздѣлялось собраніе, лишь первое находившееся подъ предсѣдательствомъ старшаго брата короля (графа Прованскаго, будущаго Лудовика XѴIII) служив­шаго всегда отголоскомъ воли брата, высказалось въ пользу удвоенія, какъ того желалъ Неккеръ и согласно мнѣнію къ какому склонялся король. Всѣ другіе—за сохраненіе по этому пункту порядка 1614 года. Вообще за удвоеніе было 33 го­лоса противъ 112. Другія рѣшенія были въ духѣ „либераль­ныхъ требованій“ эпохи. „Всѣ отдѣленія, говоритъ Булье (самъ бывшій въ числѣ нотаблей), приняли демократическую форму народнаго представительства, давъ возможность классу, безъ положенія и собственности (à tous les hommes sans état et sans propriété), въ каждомъ изъ трехъ сословій, быть и избирате­лемъ, и выборнымъ“. Это не избавило нотаблей отъ нареканій и собраніе, вчера популярное, быстро утратило обаяніе. Попу­лярность Неккера еще возрасла. Пока засѣдали нотабли и непосредственно послѣ ихъ собранія, происходила усиленная работа общественнаго мнѣнія. Изъ провинцій отъ разныхъ корпорацій, муниципалитетовъ, коммиссій притекала къ правительству масса адресовъ, поощрительно принимаемыхъ, курившихъ ѳиміамъ Неккеру и самое появленіе кото­рыхъ очевидно было вызвано увѣренностью что правитель­ство стоитъ на сторонѣ мнѣнія объ удвоеніи, сдѣлавша­гося пунктомъ соединенія всей партіи движенія. Враж­дебный Неккеру и справедливо считавшій „его способности несоразмѣрными съ обстоятельствами“, Мирабо пріостано­вился въ своихъ нападкахъ и въ разговорѣ съ Дюмономъ (Souvenirs de Dumont, цитата въ Mém. de Mirabeau, Ѵ, 205), говорилъ: „Неккеръ необходимъ для образованія собранія сословныхъ представителей, тутъ требуется его популяр­ность“, а въ письмѣ къ Монморену отъ 4 декабря 1788, пи­салъ: „Я могу обѣщать щадить извѣстную персону (je puis promettre d’épargner l’individu)“.

Въ виду возраставшихъ требованій и усиливающагося дви­женія принцы крови (д’Артуа, Конде, Бурбонъ, Энгіенскій и Конти; не участвовали Monsieur и герцогъ Орлеан­скій) представили королю знаменитое письмо, о которомъ мы говорили въ двѣнадцатой <тринадцатой по правильной нумераціи> бесѣдѣ нашей и которое указывало на опасности какими грозятъ государству овладѣвающія ума­ми крайнія политическія ученія и возрастающія требованія отъ имени средняго сословія.

Пріятель. Ты упомянулъ объ усиленной работѣ обще­ственнаго мнѣнія въ эпоху созванія нотаблей и намекаешь что движеніе это потому и было сильно что имѣло поддерж­ку въ правительствѣ, имъ косвенно было вызвано. Но дочь Неккера представляетъ дѣло нѣсколько иначе.

Послѣ того какъ высказались нотабли, говоритъ она (Оеиvr., XII, 178). „Неккеръ пріостановили всякое рѣшеніе относитель­но удвоенія депутатовъ средняго сословія, когда увидѣлъ что большинство нотаблей держатся мнѣнія противнаго его соб­ственному. Прошло болѣе двухъ мѣсяцевъ между окончаніемъ ихъ засѣданій и результатомъ королевскаго совѣта 27 декабря 1788. Въ продолженіе этого времени Неккеръ постоянно изу­чалъ общественное настроеніе, какъ компасъ съ которымъ въ этомъ случаѣ должны были сообразоваться рѣшенія короля. Письма и извѣстія приходившія изъ провинціи были едино­гласны относительно необходимости дать среднему классу то чего онъ требовалъ, ибо партія чистыхъ аристократовъ была, какъ всегда, очень малочисленна; многіе изъ дворянъ и изъ духовныхъ, особенно изъ класса приходскихъ священниковъ, присоединялись къ національному мнѣнію. Въ Дофинэ, въ Ро­мансѣ, происходило, въ силу древняго установленія, собраніе сословныхъ представителей, вышедшее было изъ употребленія, и на немъ было допущено не только удвоеніе представителей средняго класса, но и поголовная подача голосовъ. Значительное число офицеровъ въ арміи благопріятствовало Желанію средня­го сословія. Всѣ кто имѣли въ высшемъ кругѣ вліяніе на мнѣніе горячо высказывались въ пользу національнаго дѣла: такова была мода. Это былъ результатъ всего восемнадцатаго вѣка и старые предразсудки боровшіеся изъ-за древнихъ учрежденій имѣли тогда много менѣе силы чѣмъ въ какую- либо эпоху послѣдовавшаго двадцатипятилѣтія“.

Авторъ. Въ этомъ показаніи г-жи Сталь есть очень важ­ная неточность. Она говоритъ о двухъ мѣсяцахъ между окон­чаніемъ засѣданій нотаблей и рѣшеніемъ совѣта. Это совер­шенно невѣрно. Послѣднее засѣданіе нотаблей было 12 де­кабря, а рѣшеніе состоялось 27 декабря. Наблюденіе за ком­пасомъ мнѣнія должно назвать скорѣе возбужденіемъ этого мнѣнія. Кому могло быть неизвѣстнымъ что высшій пра­вительственный авторитетъ — вліятельнѣйшій министръ и самъ монархъ на сторонѣ требованій приписываемыхъ сред­нему классу. Говоръ въ бесѣдахъ и печати становился обще­ственнымъ требованіемъ благодаря правительственной под­держкѣ. Такъ бываетъ. Поднимающаяся волна охватываетъ повидимому правительство, послѣ замѣчается что она подня­та силой того же правительства. Не дочь только его, но и самъ Неккеръ, какъ увидимъ, приписываетъ тогдашнія прави­тельственныя дѣйствія неотразимому давленію общественна­го мнѣнія. Отношенія Неккера къ общественному мнѣнію- заслуживаютъ разсмотрѣнія, и мы ими еще займемся.

Правительственное рѣшеніе вопроса о составѣ будущаго собранія, состоявшееся 27 декабря 1788, чрезъ двѣ недѣли послѣ послѣдняго засѣданія нотаблей есть важнѣйшій актъ въ политической дѣятельности Неккера. Онъ не говоритъ въ пользу его государственныхъ способностей. Потомъ обнаружи­лись всѣ роковыя послѣдствія принятыхъ мѣръ. Но въ на­чалѣ онѣ были привѣтствованы съ великимъ энтузіазмомъ. „Никогда, пишетъ г-жа Сталь (Oeuvr., XII, 184), рѣше­ніе исходящее отъ трона не возбуждало такого энтузіазма какой произвело постановленіе 27 декабря. Поздра­вительные адресы приходили со всѣхъ сторонъ… Авторитетъ короля надъ умами сдѣлался могущественнѣе чѣмъ когда- либо. Удивлялись силѣ разума и благородству чувствъ побуждавшихъ его идти на встрѣчу преобразованій тре­буемыхъ націей“. Скоро обнаружилась вся тщета времен­наго успѣха сентиментальной политики основанной на томъ чтобы получить поддержку общественнаго мнѣнія, уступая его требованіямъ и забѣгая впередъ его желаній. Сентимен­тальность Неккера оказалась не менѣе пагубною чѣмъ на­хальная отвага Калона и фальшь Бріена. Постановленіе осы­павшее повидимому страну либеральными благами оказалось дѣломъ великой государственной непредусмотрительности. По­знакомимся ближе съ этимъ капитальнымъ документомъ. Онъ состоитъ изъ краткаго „заключенія государственнаго совѣта засѣдавшаго въ Версалѣ 27 декабря 1788 года“, въ которомъ установлено общее число депутатовъ, „не менѣе тысячи“, и принято удвоенное число представителей средняго сословія, и обширнаго „донесенія представленнаго королю въ его со­вѣтѣ министромъ его финансовъ, 27 декабря 1788 года“. Въ донесеніи заключается изложеніе мотивовъ принятой мѣры и высказаны либеральнѣйшія обѣщанія относительно буду­щаго. Приведемъ нѣкоторыя изъ соображеній Неккера (Arch. Parl. I, 489). Указавъ что правительству предстояло рѣшить три главные вопроса: какое должно быть общее число депу­татовъ, должно ли число депутатовъ средняго сословія быть равнымъ совокупному числу депутатовъ двухъ другихъ и должно ли каждое сословіе выбирать своихъ представителей исключительно изъ своей среды,—и разрѣшивъ кратко первый, не дававшій повода къ особымъ спорамъ, Неккеръ съ особен­нымъ вниманіемъ останавливается на второмъ. „Этотъ во­просъ, говоритъ онъ, важнѣйшій изо всѣхъ, раздѣляетъ нынѣ націю. Интересъ съ нимъ соединяемый быть-можетъ преуве­личенъ съ той и съ другой стороны. Такъ какъ древняя кон­ституція или лучше сказать древніе обычаи уполномочиваютъ три сословія обсуждать вопросы и подавать голоса въ собраніи отдѣльно, то число депутатовъ не должно бы, казалось, возбуждать ту степень горячности какую оно возбуЖдаетъ. Было бы безъ сомнѣнія Желательно чтобы сословія по собствен­ному изволенію соединились въ разсмотрѣніи всѣхъ предме­товъ относительно которыхъ ихъ интересы вполнѣ одина­ковы. Но такое рѣшеніе зависитъ отъ желанія въ отдѣльности каЖдаго сословія и его надлежитъ Ждать отъ общей любви къ государственному благу”.

Пріятель. Странное благодушіе! Да вѣдь весь интересъ удвоенія очевидно основывался на невысказываемой увѣрен­ности въ поголовной подачѣ голосовъ. Иначе удвоеніе, не имѣло бы, разумѣется, никакого значенія. Предоставляя рѣ­шеніе капитальнаго вопроса самому собранію, правительство прямо вызывало смуту при первомъ же соединеніи депута­товъ, какъ и случилось. Умаливъ на словахъ значеніе уступ­ки, правительство утѣшается—какъ будто умалило его на дѣлѣ. Удвоеніе очевидно имѣло смыслъ только какъ предрѣше­ніе вопроса о преобладаніи средняго сословія въ палатѣ и объ обращеніи собранія чиновъ въ одну палату съ уничтоженіемъ сословныхъ рамокъ. Неккеръ утѣшаетъ себя что эти вопро­сы разрѣшатся сами собой наилучшимъ образомъ и прави­тельству безпокоиться не о чемъ.

Авторъ. Ты видишь я правъ говоря о непредусмотри­тельности Неккера. Онъ упоялся ѳиміамомъ минуты, а въ будущемъ разсчитывалъ на торжество добродѣтели. Приведя аргументы выставленные за и противъ удвоенія, Неккеръ за­ключаетъ такъ: „обязанный подать свой голосъ вмѣстѣ съ другими министрами, я по совѣсти и чести какъ вѣрный слу­га государя рѣшительно полагаю что его величество можетъ и долженъ призвать въ собраніе представителей число депу­татовъ средняго сословія равное совокупному числу двухъ другихъ, не для того чтобы форсировать, какъ повидимому опа­саются, поголовную подачу голосовъ, но чтобъ удовлетворить общему и разумному желанію общинъ королевства, какъ ско­ро это моЖно сдѣлать не вредя интересамъ двухъ другихъ сословій“. Въ пользу удвоенія высказываются „поверхъ все­го, безчисленные адресы городовъ и общинъ королевства и общественное желаніе этой обширной части вашихъ поддан­ныхъ, какая зовется среднимъ сословіемъ. Могу прибавить, и глухой гулъ цѣлой Европы, всегда благопріятствующей иде­ямъ общей справедливости (je pourrais ajouter encore ce bruit sourd de l’Europe entière qui favorise confusement toutes les idées d’equité générale)… Дѣло средняго сословія всегда бу­детъ имѣть за себя общественное мнѣніе, ибо дѣло это свя­зано съ великодушными чувствованіями каковыя единствен­но можно вслухъ высказывать. Потому оно постоянно бу­детъ поддержано въ разговорахъ и въ писаніяхъ людьми исполненными одушевленія и способными увлечь читателей и слушателей… Ваше величество прочитали всѣ замѣчательныя писанія опубликованныя относительно вопроса повергаемаго нынѣ на ваше усмотрѣніе и припомните соображенія какія не упомянуты въ настоящемъ докладѣ“ Неккеръ не хочетъ и допустить опасенія „что если первая претензія (средняго сословія) будетъ удовлетворена, то послѣдуютъ новыя требо­ванія и нечувствительно приблизятъ страну къ демократіи“, но относительно двухъ первыхъ классовъ считаетъ не из­лишнимъ предостереженіе. „Два первыя сословія лучше чѣмъ третье знаютъ дворъ и его бури и еслибы пожелали мо­гутъ съ большею увѣренностію войти въ соглашеніе относи­тельно образа дѣйствій могущаго затруднить министерство, утомить его постоянство и сдѣлать его безсильнымъ“.

Итакъ политика сопротивленія, какой держались по отно­шенію къ правительству въ послѣдніе годы привилегирован­ные классы, принесла плоды. Заключенъ при посредствѣ увлеченнаго популярничаніемъ министра союзъ короля, по- видимости со среднимъ классомъ или народомъ, на дѣлѣ съ тѣми кто уполномочивали себя говорить отъ его имени. „Мо­нархъ, замѣчаетъ аристократъ Булье, сталъ во главѣ заговора противъ монархіи, въ надеждѣ сдѣлать своихъ подданныхъ болѣе счастливыми, ибо ни одинъ государь не любилъ болѣе его свой народъ, какъ ни одинъ не испыталъ въ такой мѣрѣ его неблагодарность. Французы! какихъ жертвъ не принесъ онъ если, какъ оказалось, и не для счастья вашего, то по край­ней мѣрѣ чтобы вамъ угодить и удовлетворить ваши желанія“.

Послѣдняя часть донесенія Неккера наполнена сентимен­тальными обращеніями и либеральными чаяніями будущихъ благъ. Чаянія эти, высказанныя въ документѣ исходившемъ отъ королевскаго совѣта, одобренномъ верховною властью, были равнозначительны съ обѣщаніями безъ нужды заручавшими монарха съ цѣлью возбужденія общественнаго восторга, на продолжительность котораго Неккеръ имѣлъ розовыя надеж­ды. „Государь, восклицаетъ Неккеръ, еще немного времени, и все хорошо кончится (!). Не всегда будете вы говорить то что слышали отъ васъ въ разговорѣ объ общественныхъ дѣ­лахъ: „„вотъ уже въ продолженіи нѣсколькихъ лѣтъ я имѣлъ „только нѣсколько минутъ счастія“. Вы найдете это счастіе, государь, вы будете имъ наслаждаться!“

Но еслибы, наконецъ, сверхъ ожиданія, всѣ эти распоряженія, уступки, обѣщанія не удовлетворили общество, недоволь­ство и сопротивленіе продолжались, то что тогда дѣлать? Неккеръ, не безъ наивности, указываетъ: „Еслибы воля ваше­го величества не была достаточна дабы побѣдить эти препят­ствія,—я отвращаю взоры отъ этихъ идей, не могу на нихъ остановиться, не могу имъ вѣрить,—тогда однакоже какой со­вѣтъ могъ бы я дать вашему величеству? Одинъ, и это былъ бы послѣдній—тотчасъ удалить министра на котораго падала бы наибольшая доля въ вашемъ рѣшеніи (de sacrifier à l’instant le ministre qui aurait eu le plus de part à votre délibération)“. Утѣшеніе едва ли достаточное!

Въ письмѣ къ королю отъ бывшаго министра Калона, (Lettre adressée au Roi, 18) напечатанномъ въ Лондонѣ и по­мѣченномъ 9 февраля 1789 года, встрѣчается основательный, весьма любопытный разборъ донесенія Неккера. Письмо зву­читъ полнымъ диссонансомъ съ трогательными завѣреніями Неккера, но имѣетъ достоинство слова оправданнаго собы­тіями. Оно не открыло глазъ Лудовику XѴI. Да уже было и поздно. Письмо это такъ поучительно что съ нимъ стоитъ познакомиться.

„Рѣшенія ваши, государь, отъ 27 декабря, пишетъ Калонъ, были конечно привѣтствованы рукоплесканіями и министры ихъ посовѣтовавшіе были, конечно, вознесены до облаковъ толпой. Какъ было ей не восторгаться, когда среднее сосло­віе какъ бы по праву получило то о чемъ до послѣдняго времени не помышляло ходатайствовать даже какъ о мило­сти; когда съ другой стороны, не дожидаясь чего могутъ по­просить сословные представители, уже теперь въ донесеніи опубликованномъ по повелѣнію вашего величества возвѣ­щается:

что вы признаете себя обязаннымъ не налагать никакого налога безъ согласія собранія сословныхъ представителей и желаете продлить существующіе не иначе какъ подъ этимъ условіемъ;

что желаете обезпечить періодическое возвращеніе собра­ній, испросивъ совѣтъ представителей относительно проме­жутка между собраніями;

что обсудите съ ними средства предотвратить безпорядки какіе министры ваши дурнымъ веденіемъ дѣлъ могутъ внести въ финансы…“

Перечисливъ эти и другія уступки, Калонъ продолжаетъ:

„Легко понять что столько собранныхъ уступокъ должны были породить великій взрывъ общественной благодарности къ вашему величеству и энтузіазмъ по отношенію къ тому кто озаботился не оставить безызвѣстнымъ что онъ ихъ по­совѣтовалъ. Но признавая цѣну этихъ распоряженій дыша­щихъ справедливостью и благостью, позволю, государь, себѣ спросить: какая цѣль, какая польза предупреждать та­кимъ образомъ моментъ когда вамъ будетъ можно обнару­жить ваши намѣренія прямо собранію представителей? Зачѣмъ понадобилось теперь же дѣлать о томъ преждевременное за­явленіе? Всякій увидѣлъ министра жаднаго до общественнаго одобренія, ничего не щадящаго чтобы пріобрѣсти популяр­ность, но всякій увидѣлъ также что еслибы министръ этотъ принималъ къ сердцу ваши интересы, болѣе былъ занятъ тѣмъ чтобы дѣлать добро чѣмъ тѣмъ чтобы прельщать тол­пу и дѣлать изъ нея себѣ опору, онъ нашелъ бы бо­лѣе мудрымъ и болѣе сообразнымъ съ хорошею полити­кой, сохранить къ концу собранія то что естественно должно служить его увѣнчаніемъ, что могло бы поддерживать рвеніе, а въ заключеніе увѣнчать желанія собранія представителей. Не значитъ ли нѣкоторымъ образомъ вызывать новыя тре­бованія такъ либерально предупреждая тѣ которыя еще и не обозначились? Что же придется затѣмъ дать еще, государь? Чѣмъ остается вамъ еще пожертвовать?

Съ другой стороны, какая была ему надобность давать среднему сословію двойное число голосовъ сравнительно съ двумя другими, когда мотивъ который прежде можно было приводить какъ побуждающій къ тому устранялся самъ са­бою: ибо дворянство чрезъ посредство принцевъ и перовъ, духовенство чрезъ своего предсѣдателя объявили свою го­товность пожертвовать привилегіями въ дѣлѣ налоговъ и нести всѣ общественныя тягости пропорціонально имуществу безо всякаго денежнаго изъятія? Не лучше ли было укрѣ­пить это расположеніе, заручиться имъ и выставить его какъ мотивъ не дѣлать нововведенія, вмѣсто того чтобы предпо­лагать потребность вооружить народъ преобладаніемъ какого онъ не имѣлъ по старымъ установленіямъ и которое, ставъ ненужнымъ для обезпеченія равенства въ распредѣленіи по­датей, могло сдѣлаться вреднымъ въ другихъ отношеніяхъ? Торжественное заключеніе представленное собраніемъ перовъ 20 декабря 1788 вашему величеству, и постановленіе парла­мента отъ слѣдующаго 22 числа, въ которомъ онъ выражаетъ формальное желаніе уничтоженія всякихъ денежныхъ изъятій, не представляли ли благонамѣренному министру прекрасный случай скрѣпить единство трехъ сословій и дать понять среднему сословію что оно не имѣетъ болѣе основанія пре­тендовать на увеличеніе вліянія въ совѣщаніяхъ, дабы полу­чить то что дворянство и духовенство непринужденно отда­ютъ ему? Не лучше ли было въ эту сторону направить свою ловкость вмѣсто того чтобы пользоваться ею къ возбужде­нію недовѣрія къ двумъ первымъ сословіямъ и замѣчать ва­шему величеству что сословія эти, лучше чѣмъ третье зная дворъ и его бури, могутъ, если пожелаютъ, съ большею увѣ­ренностію войти въ соглашеніе относительно образа дѣйствія могущаго затруднить министерство, утомить его постоянство и сдѣлать его безсильнымъ.

Нѣтъ надобности напоминать вашему величеству насколь­ко доброе и честное служеніе двухъ первыхъ сословій госу­дарства говоритъ противъ такихъ инсинуацій. Но указавъ что не было мотива который побуждалъ бы усиливать значе­ніе средняго сословія, прибавлю что если уже несмотря на то находили все-таки основаніе измѣнить старый порядокъ, то можно было по крайней мѣрѣ лучше взяться за дѣло и достигнуть цѣли средствомъ менѣе отталкивающимъ (moins choquante). Такъ какъ хотѣли равновѣсія, но не должны были желать разрушенія преимуществъ столь же древнихъ какъ монархія, то кажется мнѣ можно было бы достигнуть цѣли, помѣщая на одну чашку вѣсовъ два первыя сословія слитыя воедино, на другую среднее сословіе, которому можно было тогда дать число равное корпораціи происшедшей отъ сліянія двухъ первыхъ, не отнимая у нихъ отличій которыя справедливо было за ними сохранить. Такое распредѣленіе было бы ново­введеніемъ, но я и выхожу изъ того предположенія что та­ковое считается необходимостью и думаю что указываемое мною было бы менѣе непріятно, получило бы болѣе общее одобреніе и было бы полезнѣе для дальнѣйшихъ видовъ. Во всякомъ случаѣ этимъ ли, другимъ ли средствомъ направлен­нымъ равнымъ образомъ къ тому чтобы не нарушать пре­имуществъ первыхъ классовъ и оградить интересы третьяго, несомнѣнно можно было избѣгнуть того чтобы показать себя безпомощно уступающими требованіямъ народа. Какой государственный человѣкъ не знаетъ какъ опасно слишкомъ поощрять притязательность уступками и какъ трудно потомъ остановить излишнюю требовательность?

Народъ французскій, безъ сомнѣнія, государь, лучшій, преданнѣйшій королямъ, наиболѣе покорный ихъ волѣ, но въ то же время онъ крайне способенъ увлекаться. А кто не знаетъ что толпу ведутъ не наиболѣе благоразумные, а увлекаютъ наиболѣе бурливые. Почуявъ свою силу въ пер­вомъ успѣхѣ, можно ли думать чтобъ она остановилась въ предѣлахъ мудрой умѣренности? Отвѣтитъ ли вамъ, госу­дарь, тотъ кто подвергъ васъ опасности противнаго, от­вѣтитъ ли онъ что, допустивъ такой шагъ къ равенству, онъ въ состояніи будетъ остановить дальнѣйшіе; что возвѣстивъ намѣреніе стереть самое названіе налога напоминающаго сред­нему сословію его сравнительно низшее положеніе, онъ недопуститъ чтобы въ силу этого были стерты и всѣ другіе зна­ки этого положенія; что отъ вывода къ выводу, отъ опья­нѣнія къ опьянѣнію не пойдутъ къ тому чтобъ уничтожить оброки, взглянуть на феодальныя обязанности какъ на вар­варское подчиненіе и наконецъ порвать всѣ связи собствен­ности, какъ указываютъ принцы вашей крови въ своемъ бла­городномъ и серіозномъ представленіи, которое общественная распущенность уже успѣла осмѣять?

О, какъ желалъ бы я чтобы геній хранитель Франціи сдѣ­лалъ эти опасенія мои столь же тщетными сколько они зло­вѣщи! Да окажутся подданные ваши настолько благораз­умны чтобы сами оградить себя отъ золъ скрывающихся за обманчивыми приманками имъ разставляемыми! Да будетъ чувствительное и доброе сердце ваше навсегда ограждено отъ жестокихъ крайностей, какихъ нерѣдко требуютъ послѣдствія роковаго неблагоразумія!

Всею душой желаю этого и, не стремясь проникнуть въ ту­манное будущее, спѣшу остановить вниманіе вашего величе­ства на важнѣйшемъ изъ размышленій внушаемыхъ чтеніемъ донесенія 27 декабря. Этого размышленія нельзя не сдѣлать въ виду тѣхъ мѣстъ донесенія какія касаются законодательства королевства. Они представляются въ нѣкоторой свѣто-тѣни, сквозь которую сквозитъ намѣреніе дать понять болѣе чѣмъ сказано и при нуждѣ отказаться отъ того что въ даваемомъ понять могло бы шокировать ваше величество и показаться возмутительнымъ въ устахъ государственнаго министра. Было бы позоромъ для члена вашего совѣта датъ поводъ къ мысли будто ваше величество желаете и должны отказаться отъ законодательной власти, этой первой принадлежности короны. Чѣмъ же можетъ оправдать себя тотъ кто осмѣлился выра­зиться такъ что всѣ поняли высказанное именно въ этомъ смыслѣ? Да и какъ иначе должно было понять этотъ рядъ фразъ изъ коихъ я привелъ нѣкоторыя и которыя, помѣщая все относящееся до законодательства королевства „въ нѣдра собранія сословныхъ представителей“, возвѣщаютъ что от­нынѣ ваше величество, „„предпочитая совѣщанія собранія мнѣніямъ министровъ и не будучи болѣе тревожимы раз­нообразіемъ системъ, не будете и подвергаться тому чтобы своимъ авторитетомъ прикрывать множество распоряженій, слѣдствія коихъ нельзя предвидѣть, не будете вынуждены ихъ поддерживать хотя бы сомнѣвались въ ихъ достоинствѣ; и будете слѣдовательно освобождены навсегда отъ недоумѣній, сожалѣній и пр.“ А во главѣ параграфа гдѣ все это нахо­дится, говорится, при ссылкѣ на „особое счастіе вашего величества“, что „удовлетвореніе связанное съ неограниченною властью есть чисто воображаемое, и если государь имѣетъ въ виду только благо государства и наибольшее счастіе поддан­ныхъ, то пожертвованіе нѣкоторыми прерогативами, для до­стиженія такой двойной цѣли, есть безъ сомнѣнія наипрекраснѣйшее употребленіе власти“.

Когда такимъ языкомъ заставляютъ говорить ваше вели­чество, послѣ того что печаталось въ послѣдніе пять мѣсяцевъ о необходимости отдѣленія законодательной власти отъ испол­нительной; и когда это происходитъ послѣ того какъ парла­ментъ,—желая безъ сомнѣнія узнать ваши чувствованія отно­сительно мнѣнія которому правительство дало укрѣпиться допустивъ эту массу писаній,—въ постановленіи своемъ вы­разилъ желаніе быть уполномоченнымъ вами содѣйствовать исполненію законовъ не иначе какъ если они вызваны или получили одобреніе со стороны собранія сословныхъ пред­ставителей, — не ясно ли что всѣ должны были подумать будто новое ученіе принято и поддерживается.

„Иностранная нація, среди которой я нахожусь въ эту ми­нуту, была поражена въ этомъ смыслѣ и не приходила въ себя отъ удивленія, видя что казавшееся столь существен­нымъ различіе полной и цѣльной монархіи, какова монархія французскихъ королей, отъ монархіи частной и ограниченной, какова англійская, нынѣ повидимому уничтожается не только дѣйствіемъ системъ недавно между нами распространенныхъ, но и собственнымъ согласіемъ государя, или, лучше сказать, рукою вашихъ министровъ и въ особенности того который повидимому имѣетъ наибольшее вліяніе.

Я ношу еще титулъ вашего министра и сохраняю нѣчто большее чѣмъ другіе—вѣрность. Я далекъ отъ желанія когда- нибудь имѣть власть—она мнѣ слишкомъ дорого обошлась. Но въ сердцѣ моемъ написанъ священный долгъ, не позво­ляющій мнѣ молчать въ минуту отъ которой можетъ-быть зависитъ участь всего вашего царствованія и судьба всего государства“.

---

[*] Въ деклараціи было сказано: „Nous nous déterminons de rétablir tous les tribunaux dans leur ancien état jusqu’au moment où éclairé par la nation assemblée nous pourrons adopter un plan fixe et immuable“ (Arch. parl. I, 388).

Русскій Вѣстникъ, 1882.

Views: 6