Темная ночь. Ждановка. Послѣдняя встрѣча съ B. В. Тихоміровымъ, — стар. лейт. съ «Ерша», главой одной изъ безчисленныхъ заговорщическихъ организацій непокорной молодежи.
— Отправляйтесь въ Новочеркасскъ. Я соберу нашихъ и черезъ нѣсколько дней васъ догоню. Здѣсь все кончено.
***
Утромъ забѣжалъ къ Пуришкевичу, на Николаевскую. Слышу: ген. Алексѣевъ приказалъ всѣхъ направлять на Донъ. Явитесь къ полковнику Веденяпину.
Въ Петербургѣ все кончено? Значитъ на югъ!
***
Еще наканунѣ отецъ мнѣ сказалъ:
— Что-же, сынъ, надо драться. Я останусь здѣсь, по эту сторону. Если хочешь на Донъ — поѣзжай. Скоро встрѣтимся. Береги себя.
Сказалъ и уѣхалъ изъ города. Больше я его никогда не видалъ.
А 28-го октября я самъ выпрыгнулъ изъ вагона на Царской площадкѣ.
***
Въ Москвѣ бои на улицахъ еще продолжались. Сражались на Остоженкѣ, у Мертваго переулка, [1] на Зубовскомъ, у Арбатскихъ воротъ. Воевали честно, съ душой, цѣлыя сутки безъ отдыха.
Потомъ пошелъ къ роднымъ подкормиться, взялъ бѣлье, оставилъ письмо для матери и направился на вокзалъ.
Сѣсть въ поѣздъ, однако, пришлось на путяхъ, гдѣ-то въ верстахъ пяти отъ Казанскаго, на Москвѣ-Сортировочной. Составъ стоялъ долго, чуть ли не десять-двѣнадцать часовъ. Духота, воды нѣтъ, вагоны набиты дезертирами. Все занято солдатней. Но вотъ въ «международномъ» — совсѣмъ сносно. Тамъ чистая публика и можно даже выходить въ коридоръ: проводникъ — хозяинъ положенія.
***
Мои спутники — двѣ «прапорщицы», только что выпущенныя изъ училища, и группа кадетъ изъ столичныхъ корпусовъ. Они въ формѣ, подтянуты. Разговоры только о томъ, что ждетъ. Всѣ — въ Новочеркасскъ. Но что тамъ? Есть ли, на самомъ дѣлѣ, какая-то организація? Правда ли, что черезъ двѣ недѣли начнется оттуда походъ на Москву?
Поскорѣе доѣхать бы, поскорѣе обратно въ Москву, въ Петербургъ. Впрочемъ, все равно, — большевики вѣдь — на нѣсколько дней…
***
Персіановка. Лагери. Новочеркасскъ. Небольшое станціонное зданіе. Казаки въ красныхъ лампасахъ. Молодые. Съ чубами. Чести не отдаютъ, но смотрятъ привѣтливо. Только появленіе прапорщицъ вызываетъ смѣшки, да и то вдогонку, со словечками и прибаутками.
Атаманскій дворецъ. Калединъ. Усталый. Тихій.
— Спасибо. Вы всѣ будете намъ полезны. Когда — не знаю. Отдохните съ дороги. Потомъ все разберется. Отправляйтесь на Барочную. Адъютантъ дастъ всѣ указанія.
***
2-е ноября. Солнечный, ласковый день. Городской госпиталь. Внизу — никого. Наверху, противъ лѣстницы, — комната коменданта. Являемся. Капитанъ Шатиловъ, Д. В., измайловецъ, принимаетъ рапортъ. Предлагаетъ: «устраивайтесь, гдѣ и какъ найдете удобнымъ. Обѣдъ — изъ котла. Сегодня отдохнете, завтра — въ нарядъ».
Соня Боде, смуглая, черноглазая, въ сѣрой кубанкѣ, — подруга моихъ спутницъ. По случаю встрѣчи, идемъ гурьбой въ кафэ, на Московскую. Компанія теплая: француженки сестры Мерсье, Вѣра и Марійка. Николаева Ольга, Боде — «александровки»; два юныхъ прапорщика, неразлучные В. Третьяковъ и Н. Гольдшмитъ, и я — единственный и первый морякъ въ Новочеркасскѣ тѣхъ дней. (Черезъ нѣсколько дней появились к. 2 р. Зейдлеръ и цѣлая пачка морскихъ кадетъ и гардемаринъ съ Вульфіусомъ во главѣ.)
Я былъ самый денежный и я угощалъ. Уничтожили гору пирожныхъ и пирожковъ: поразительно дешево послѣ Петербурга — всего 40 копеекъ штука! У меня при себѣ было только 500 рублей въ одной бумажкѣ. Сдачи не было, «Петра» я оставилъ въ кассѣ. Черезъ нѣсколько дней 500 рублей были съѣдены.
***
Началось формированіе юнкерскаго батальона. Кап. Парфеновъ былъ любимъ и къ нему шли охотно. Около него собралась группа петербуржцевъ: шт.-кап. Крыжановскій, ротм. Скосырскій, подпор. Турчинъ и др. Я принялъ команду связи. Въ моем подчиненіи были бр. Матвѣевы. Много потомъ пришлось съ ними пережить и сдѣлать.
Работа кипѣла. Людей не хватало. Черезъ нѣсколько дней меня вызвалъ вѣдавшій политической частью при генер. Алексѣевѣ полк. Д. А. Лебедевъ. Было дано «индивидуальное» порученіе. Я его выполнилъ успѣшно и съ той поры и въ Добровольческой арміи, и въ русской арміи и вообще во все время борьбы съ большевиками, работалъ, главнымъ образомъ, какъ своего рода спеціалистъ по «индивидуальнымъ» дѣламъ.
Молодежь прибывала отовсюду, главнымъ образомъ, съ сѣвера; южане начали собираться позже и, преимущественно, въ Екатеринодаръ.
Первые дни у насъ не было генераловъ. Кажется, не ошибусь, сказавъ, что первымъ изъ нихъ былъ ген. Эрдели. Поэтому даже въ своей средѣ обитатели госпиталя на Барочной улицѣ именовались членами «офицерской организаціи ген. Эрдели». Но черезъ короткое время организація была уже — «генерала Алексѣева». Добровольческая армія родилась позже, въ тѣ дни, когда на рукава начали нашивать маленькіе угольнички изъ трехцвѣтныхъ лентъ.
***
Славное, героическое время. Ничего сзади, ничего впереди, кромѣ сознанія неправды происшедшаго и вѣры въ будущее. Никто изъ насъ, молодыхъ, не отдавалъ себѣ отчета, что его ждетъ, и еще меньше понималъ, какія потрясенія ожидаютъ Россію. Но мы знали, что надо бороться, что нельзя оставаться пассивными, что нужно дѣйствовать.
И мы глубоко вѣрили въ авторитетъ, въ творческія способности людей, на кличъ которыхъ мы собирались; даже не вѣрили, а всѣмъ своимъ существомъ знали, что свою судьбу отдаемъ въ руки настоящихъ людей. Имена генераловъ Алексѣева, Корнилова и тѣхъ, кто съ ними, казалось, были гарантіей правильности пути, на который тогда мы ступили.
И было другое. Кромѣ вѣры въ этихъ немногихъ людей, осмѣлившихся наперекоръ бурной революціонной стихіи итти на Донъ и съ горстью, временами казалось, — безумцевъ, бросать вызовъ происходящему, — у насъ было къ нимъ чувство признательности, долга и обязательства: они не бросили Россіи, мы не могли покинуть ихъ.
***
Нѣкоторыя имена говорили особенно много. Помню холодный день, когда дежурный прапорщикъ мнѣ доложилъ, что у входа въ госпиталь буянитъ какой-то «шпакъ», и совладать съ нимъ невозможно. Пришлось сойти внизъ. Вижу передъ собой человѣка выше средняго роста, съ небольшой бородкой, въ финской шапкѣ, въ короткой суконной тужуркѣ, бурковыхъ сапогахъ и въ перчаткахъ съ рваными пальцами. Неизвѣстный рѣзко обратился ко мнѣ:
— Потрудитесь распорядиться, чтобы меня пропустили. Мнѣ надо видѣть полк. Веденяпина.
— Кто вы такой и на какомъ основаніи вы здѣсь буяните? — спросилъ я.
Отвѣтъ былъ данъ самимъ полковникомъ Веденяпинымъ, который появился въ ту минуту у входа, радостно лежалъ руку «шпаку» и съ нимъ расцѣловался. То былъ генералъ Марковъ.
Позже мнѣ пришлось часто, иногда каждодневно, встрѣчаться съ генераломъ Марковымъ. Это былъ лучшій начальникъ, — хотя и рѣзкій и вспыльчивый, но всегда джентльменъ, — изъ всѣхъ, которыхъ мнѣ когда либо довелось видѣть.
Имя С. Л. Маркова дало намъ много. Въ его лицѣ къ намъ прибыла дивизія, корпусъ…
***
Однажды ночью въ общежитіи едва не случилось убійство. Я былъ разбуженъ «прапорщицей» Боде, которая, взявъ мой кортикъ, хотѣла заколоть спавшаго въ той же комнатѣ пресловутаго матроса Ф. Баткина. [2]
Оказывается, этотъ ораторъ, созданный въ лихолѣтье приказомъ Колчака, — житель одного изъ приазовскихъ городовъ. облаченный въ форму матроса и командированный для уговариванія солдатъ на фронтахъ во главѣ «делегаціи черноморцевъ», — явился въ Новочеркасскъ съ какими-то планами, былъ у генерала Корнилова и – послѣ доклада былъ отправленъ для ночевки на Барочную. Его у насъ никто не зналъ, Боде опознала его случайно и не желала примириться съ его сосѣдствомъ.
Еле удалось тогда не допустить самосуда. Однако Баткину у насъ уже больше оставаться было нельзя, и онъ вскорѣ исчезъ.
***
Въ серединѣ ноября я былъ распоряженіемъ полковника Лебедева отправленъ изъ Новочеркаска на сѣверъ съ письмами въ орловскій и воронежскій корпуса, а также въ Москву и Петербургѣ съ порученіемъ использовать связи на для сбора денегъ на организацію Добровольческой арміи.
Затѣмъ были бои за Ростовъ, переходъ штаба въ домъ Парамонова, на Пушкинской улицѣ, борьба за подступы къ городу. Возникъ рядъ фронтовъ: за Таганрогомъ, выше Новочеркаска, у Батайска и др. Кольцо все суживалось.
Насъ было попрежнему мало: 2б-го ноября, когда началось наступленіе изъ Новочеркасска на Ростовъ, когда былъ потерянъ въ бою подъ Балабановой рощей — разорвался радіаторъ, — единственный броневой автомобиль, во всей Добровольческой арміи было едва 300 — 350 человѣкъ.
На всѣхъ фронтахъ бойцы были считаны. Подъ Таганрогомъ, — главное направленіе — у генерала А. Н. Черепова и полковника А. П. Кутепова много-много было только нѣсколько сотъ бойцовъ — гимназистовъ, юнкеровъ, офицеровъ. 1 декабря 1917 года, – когда былъ взятъ нами Ростовъ, — донское казачество дало всего нѣсколько десятковъ учениковъ фельдшерской школы, которые послѣдовали за Назаровымъ и его батареей. Это было все въ тотъ моментъ, что мы почерпнули не изъ своихъ рядовъ, не изъ среды пришедшихъ на Донъ съ другихъ мѣстъ Россіи.
Когда же 9 февраля начался походъ изъ Ростова, Ледяной походъ, Кубанскій, генерала Корнилова, вся армія, включая въ нее и обозныхъ, немногимъ превосходила 3000 штыковъ.
***
Это было тринадцать лѣтъ назадъ. Тѣ, кто пережили всю новочеркасско-ростовскую эпопею, тѣ, кто остались въ живыхъ, знаютъ, что, поднявъ тогда знамя борьбы, они сдѣлали то, что было необходимо сдѣлать.
[1] Переименованъ большевиками въ «Островскаго», переименованъ зачѣмъ-то при новой власти (1993) въ «Пречистенскій» — и это притомъ, что Пречистенскій бульваръ такъ и остался «Гоголевскимъ».
[2] Темная личность, пропагандистъ, отправленный адм. Колчакомъ въ столицу въ составѣ «черноморской делегаціи» (1917). Въ 1917 на Дону. Послѣ гибели Корнилова былъ изгнанъ съ земель Вооруженныхъ Силъ на Югѣ Россіи и препровожденъ къ большевикамъ. Кончилъ сотрудничествомъ съ ЧК (1920) и казнью въ Совѣтской Россіи (1922).
Н. Алексѣевъ.
Возрожденіе, № 2091, 22 февраля 1931.
Views: 26