«Не знаемъ, потому ли знаетъ Даль Русь, что любитъ ее, или по­тому любитъ ее, что знаетъ; но знаемъ, что онъ не только любитъ ее, но и знаетъ… Онъ любитъ ее въ корню, въ самомъ стержнѣ, осно­ваніи ея».

Бѣлинскій.

10 (23) ноября исполнилось 125 лѣтъ со дня рожденія замѣчательнѣйшаго этнографа и талантливаго писателя Владиміра Ивановича Даля. «Толковый Словарь» его и сборникъ пословицъ всѣ знаютъ, но кто теперь, кромѣ спеціалистовъ, читаетъ его литературныя произведенія и отчетли­во представляетъ его жизнь и исторію его главнаго труда, который былъ настоя­щимъ подвигомъ, вдохновленнымъ любо­вью къ Россіи и предпринятымъ во имя возвеличенія русской культуры. Уже од­ного этого достаточно, чтобы напомнить о Далѣ.

Но Даль принадлежитъ къ числу тѣхъ, воспоминаніе о комъ не только простая обязанность, естественная для послѣдую­щихъ поколѣній. Даль — источникъ нашей славы и гордости, и, вмѣстѣ съ тѣмъ, поучительный образецъ. Онъ любилъ Рос­сію и все русское какой-то необыкновенной любовью. И не отвлеченная мысль, и не горячее воображеніе лежали въ осноѣ этой любви, а непосредственное, под­линное, страстное чувство живой связи съ русскимъ народомъ.

Даль — примѣръ того, какъ Россія бы­стро и прочно спаивала со своей культу­рой поколѣнія иностранцевъ, пріѣхав­шихъ въ нее трудиться и находившихъ въ ней второе отечество.

И тѣмъ удивительнѣе была его любовь къ Россіи, что въ крови его не было ни единой русской капли, а православнымъ онъ сталъ только на смертномъ одрѣ.

Очевидно, кровь и религія не исчерпы­ваютъ еще всего матеріала, на которомъ строится любовь къ родинѣ, и, во всякомъ случаѣ, не препятствуютъ образованію такой любви. И Даль, когда его дерптскіе друзья, въ эпоху обсужденія вопроса о прибалтійскихъ нѣмцахъ, требовали отъ него отвѣта, русскій онъ или нѣмецъ, на­писалъ имъ:

«Ни прозваніе, ни вѣроисповѣданіе, ни самая кровь предковъ не дѣлаютъ чело­вѣка принадлежностью той или другой народности. Духъ, душа человѣка — вотъ, гдѣ надо искать принадлежности его къ тому или другому народу. Чѣмъ же можно опредѣлить принадлежность духа? Конечно, проявленіемъ духа — мыслію. Кто на какомъ языкѣ думаетъ, тотъ къ тому на­роду и принадлежитъ. Я думаю по-рус­ски».

Эта любовь ко всему русскому, какъ и страсть къ лингвистическимъ занятіямъ, была получена Далемъ до нѣкоторой сте­пени по наслѣдству. Его отецъ, датчанинъ по происхожденію, воспитанный на нѣ­мецкой наукѣ и пропитанный нѣмецкой культурой, былъ знатокомъ латпнскаго, греческаго, древне-еврейскаго и нѣсколькихъ новыхъ языковъ. Онъ былъ пригла­шенъ Императрицей Екатериной ІІ на службу въ Публичную Библіотеку, но, увидѣвши, что въ Россіи большой недоста­токъ врачей, вскорѣ отправился заграни­цу и вернулся оттуда съ дипломомъ докто­ра. Свою медицинскую службу онъ на­чалъ въ Гатчинѣ, потомъ перешелъ въ Петрозаводскъ, затѣмъ въ Луганскъ (отсюда и псевдонимъ В. И. Даля, родившагося въ Луганскѣ,— Казакъ Луганскій) и закон­чилъ свою карьеру въ Николаевѣ, глав­нымъ докторомъ черноморскаго флота. Это былъ человѣкъ высокой культуры, разно­стороннихъ знаній, остраго ума и большой силы воли. Онъ настолько сжился со своей новой родиной, что въ совершенствѣ изучилъ русскій языкъ и привилъ лю­бовь къ нему своимъ дѣтямъ, воспитавъ ихъ въ чисто русскомъ духѣ.

Біографія Владиміра Ивановича Даля очень сложна и интересна, но разсказать ее здѣсь, конечно, нѣтъ никакой возмож­ности. Однако, кое-какіе факты изъ нея могутъ дать представленіе о его кипучей и разнообразной дѣятельности.

На тринадцатомъ году В. И. Даль былъ отправленъ въ Морской Корпусъ, который и окончилъ мичманомъ. Еще гардемари­номъ онъ попалъ въ Копенгагенъ, въ край своихъ предковъ, но отечества своего въ немъ не призналъ:

«Ступивъ на берега Даніи, — разска­зываетъ онъ, — я на первыхъ же порахъ окончательно убѣдился, что отечество мое Россія, что нѣтъ у меня ничего общаго съ отчизною моихъ предковъ. Нѣмцевъ же я всегда считалъ народомъ для себя чуж­дымъ».

Морская служба мало привлекала Да­ля, тѣмъ болѣе, что онъ совсѣмъ не вы­носилъ качки. Поэтому, при нерпой воз­можности, онъ вышелъ въ отставку, за­сѣлъ въ 24 года за латунь и поступилъ на медицинскій факультетъ въ Дерптъ. Въ періодъ 1829—1832  гг. мы видимъ его въ качествѣ врача при русской арміи въ Турціи и Польшѣ, и затѣмъ онъ пріѣзжа­етъ въ Петербургъ и быстро пріобрѣта­етъ славу замѣчательнаго хирурга и окулиста.

Въ 1832 году начинается его литера­турная дѣятельность.

Литературныя связи завязались у Да­ля еще въ перерывъ между турецкой кам­паніей и польскимъ мятежомъ. Онъ познакомился съ Перовскимъ, извѣстнымъ подъ псевдонимомъ Погорѣльскаго, авторомъ «Монастырки», «Черной курицы» и др., а затѣмъ съ Пушкинымъ, Воейковымъ,Дельвигомъ, Гоголемъ, кн. В. Ф. Одоев­ским… [Слѣд. строка потеряна въ газетномъ текстѣ.]  …<знакомство съ> Жуковскимъ завязалось еще въ Дерптѣ.

Въ литературѣ Даль выступилъ «Рус­скими Сказками». Хотя эти сказки были только поддѣлкой подъ народныя, но бо­гатство языка и обиліе чисто народныхъ выраженій привлекли къ нимъ всеобщее вниманіе: «народность» была вѣ модѣ. Существуетъ преданіе, что сказкзми Даля увлекся и Пушкинъ, подарившій ав­тору въ рукописи свою сказку о рыбакѣ и рыбкѣ, съ надписью:

«Твоя отъ твоихъ! Сказочнику Казаку Луганскому сказочникъ Александръ Пуш кинъ».

Съ 1833 по 1841 г. Даль провелъ въ Оренбургскомъ краѣ, который изъѣздилъ вдоль и поперекъ, а въ 1839—1840 гг. продѣлалъ Хивинскій походъ. Это, вмѣ­стѣ съ тѣмъ, былъ и періодъ расцвѣта его литературной дѣятельности. Затѣмъ онъ вернулся въ Петербургъ, былъ назначенъ секретаремъ товарища министра удѣловъ, завѣдывалъ нѣкоторое время особенной канцеляріей министра внутреннихъ дѣлъ, съ 1840 по 1859 г. управлялъ въ Ниж­немъ Новгородѣ удѣльной конторой, послѣ чего вышелъ въ отставку и почти цѣли­комъ отдался составленію словаря. 22-го сентября 1872 года онъ скончался.

Главный и, несмотря на всѣ недостат­ки, безсмертный трудъ Даля — «Толко­вый словарь живого великорусскаго язы­ка». Работалъ онъ надъ нимъ безъ малаго 50 лѣтъ. Уже на школьной скамьѣ онъ обратилъ вниманіе, что между школьной грамматикой и живымъ языкомъ есть какая-то пропасть, что въ грамматикѣ жи­вой языкъ втиснутъ «въ латинскія рам­ки, склеенныя нѣмецкимъ клеемъ». А когда юнымъ мичманомъ онъ проізжалъ на почтовыхъ по Новгородской губерніи и впервые услышалъ отъ ямщика поразившее его слово «замолаживать», то немедленно записалъ въ свою записную кни­жечку: «Замолаживать — иначе пасмурнѣть — въ Новгородской губерніи зна­читъ заволакиваться тучками, говоря о небѣ; клониться къ ненастью».

Этой замѣткой было положено начало записямъ, подготовившимъ «Толковый Словарь».

Непосредственная любовь Даля къ рус­скому языку, быту, ко всему народному вообще, была подогрѣта, несомнѣнно, и той идеологіей, которая шла отъ нѣмецкихъ романтиковъ, и которая создала у насъ опредѣленное теченіе и въ наукѣ, и въ литературѣ, и въ обществѣ. Подъ влія­ніемъ этой идеологіи Далю стала особен­но ненавистна «смѣсь французскаго съ нижегородскимъ», и онъ ежедневно началъ заносить въ свою записную книжку каж­дое услышанное имъ новое слово, новый оборотъ, новое выраженіе, пословицу, пѣсню, сказку, заговоръ и т. п Походы, общеніе съ солдатами изъ разныхъ мѣстъ, поѣздки по Россіи — все это доставляло Далю богатѣйшій словарный матеріалъ.

Порою Диль казался современникамъ смѣшнымъ, крайности его иногда вызывали недоумѣніе, иногда раздражали, но онъ упрямо шелъ своей дорогой.

Писательскіе круги, хотя и смотрѣли на него, какъ на чудака, все же ободряли и поддерживали его. Особенно сочувство­валъ ему Пушкинъ. Существуетъ любопытный разсказъ о томъ, какъ Пушкинъ уз­налъ отъ Даля, что есть слово выползина — шкура, которую сбрасываютъ змѣи, гусеницы и др.

Придя къ Далю какъ-то послѣ этого въ новомъ сюртукѣ, Пушкинъ со смѣхомъ сказалъ:

«Ну, изъ этой выползины я нескоро выползу. Въ этой выползинѣ я такое напи­шу, что и ты не оха́ешь: не отыщешъ ни одной французятины».

Въ этой шуткѣ Пушкина сказалось и любовное отношеніе къ Далю, и добродушная насмѣшка надъ его крайностями. Дѣйствителъно, Даль съ какимъ-то, по его собственной характеристикѣ, «болѣзненнымъ негодованіемъ» видѣлъ всюду пор­чу языка, а въ литературѣ, кромѣ того, и рабское подражаніе иноземцамъ. Разъ, напримѣръ, при встрѣчѣ съ В. А. Жуков­скимъ, Даль сказалъ, что вмѣсто: «казакъ осѣдлалъ лошадь какъ можно поспѣшнѣе, взялъ товарища своего, у котораго не бы­ло верховой лошади, къ себѣ на крупъ, и слѣдовалъ за непріятелемъ, имѣя его всегда въ виду, чтобы при благопріятныхъ обстоятельствахъ на него напасть» — надо писать: «казакъ осѣдлалъ уторопь, поса­дилъ безконнаго товарища на забедры и слѣдилъ непріятеля въ назерки, чтобы при спопутности на него ударить».

Жуковскій справедливо замѣтилъ, что такъ можно говорить только съ казаками.

Ученымъ Даль не былъ, и въ этомъ, ко­нечно, источникъ нѣкоторыхъ недочетовъ «Словаря». Но эти недочеты относятся исключительно къ области теоріи: въ ней Даль безъ спеціальной лингвистической и филологической подготовки, дѣйствитель­но, допустилъ много наивнаго. Что же ка­сается матеріала словаря, то онъ изуми­теленъ: писатель найдетъ въ немъ живо­творящій источникъ народной рѣчи, уче­ный — данныя по исторіи языка и діалектологіи, просто образованный человѣкъ, заглядывая въ него, почувствуетъ богат­ство, гибкость и красоту живого русскаго языка.

При жизни Даль не встрѣтилъ того пріема въ ученомъ мірѣ, на который впра­вѣ былъ разсчитывать. Но послѣ смерти его оцѣнили, и даже Пыпинъ, котораго Даль считалъ своимъ врагомъ, призналъ, что «богатствомъ матеріала трудъ Даля превышаетъ все, что когда-нибудь было у насъ сдѣлано силами одного лица».

Былъ Даль и талантливымъ писателемъ. Въ 30-е и 40-е гг. его произведеніями зачитывались, и даже такой строгій судья, какъ Бѣлинскій, считалъ его «необыкно­веннымъ талантомъ», находилъ его «примѣчательнымъ», называлъ его за нѣкото­рыя повѣсти «истиннымъ поэтомъ», а въ 1840 году писалъ въ «Отеч. Запискахъ», что «послѣ Гоголя, это до сихъ поръ рѣ­шительно первый талантъ въ русской ли­тературѣ».

Намъ эта оцѣнка кажется теперь пре­увеличенной, но и мы должны признать, что въ произведеніяхъ Казака Луганска­го столько наблюдательности, «бывалости», художественной правды, игриваго остроумія, а въ языкѣ столько богатства, своеобразности, мѣткости и сочности, что многія изъ нихъ и до сихъ поръ могутъ читаться съ большимъ интересомъ.

Даль — чудесный разсказчикъ и тон­кій наблюдатель въ разныхъ областяхъ: передъ читателемъ въ широкой картинѣ развертывается русскій бытъ — и воен­ный, и помѣщичій, и крестьянскій, и ку­печескій, и фабричный.

«Русскаго человѣка онъ знаетъ, какъ свой карманъ, какъ свои пять пальцевъ», писалъ о немъ И. С. Тургеневъ. Историкъ русской литературы 19-го вѣка найдетъ много неожиданныхъ связей съ Далемъ у цѣлаго ряда нашихъ писателей.

Большой знатокъ нравовъ, обычаевъ и языка разныхъ классовъ, Даль былъ убѣжденъ, что онъ даетъ въ своихъ произведеніях образцовую, неиспорченную и неискаженную рѣчь. Но онъ не замѣчалъ, что въ его языкѣ былъ тоже недостатокъ: нарочитость, предвзятость, искусствен­ность, щегольство.

Тѣмъ не менѣе, по существу, Даль былъ правъ, когда говорилъ:

«Въ комъ нѣть убѣжденія въ надобно­сти очищать языкъ и изгонять искаженія его, кто не сознаетъ за собою этого долга, кто, будучи писателемъ, не задается этою задачею — тотъ былъ на вѣку своемъ легкомысленнымъ пособникомъ худому дѣлу, и чѣмъ долѣе равнодушіе и неряшество это будетъ господствовать, тѣмъ тяжелѣ будетъ противъ рожна прати».

Эти слова Даля не мѣшаетъ помнить не только писателямъ, особенно моло­дымъ, но и всѣмъ намъ. Даль хотѣлъ подвигомъ всей своей жизни доказать, что русскій языкъ есть отображеніе генія ве­ликаго русскаго народа.

И, вспоминая о Далѣ теперь, когда подводишь итогъ всѣмъ утратамъ, радостно думать, что мы все же владѣемъ громад­нымъ богатствомъ, которое должны хра­нить съ исключительной бережностью. Только на чужбинѣ, лишенные родной почвы, мы въ состояніи по-настоящему и глу­боко оцѣнить знаменитое стихотвореніе въ прозѣ, написанное Тургеневымъ за годъ до смерти:

«Во дни сомнѣній, во дни тягостныхъ раздумій о судьбахъ моей родины — ты одинъ мнѣ поддержка и опора, о, великій, могучій, правдивый и свободный русскій языкъ! — Не будь тебя — какъ не впасть въ отчаяніе при видѣ всего, что соверша­ется дома? — Но нельзя вѣрить, чтобы такой языкъ не былъ данъ великому народу».

Н. К. Кульманъ,
Возрожденіе, №569, 23 декабря 1926

Views: 42