Чтобы ясно представить обстановку, въ которой происходили первыя обсужденія вопроса объ упрощеніи правописанія, нужно вспомнить, что это было въ 1904 году. Оппозиціонныя и революціонныя настроенія наростали, воздухъ былъ пропитанъ протестами всякаго рода и по всякому поводу. Въ старой орѳографіи многіе стали видѣть одинъ изъ способовъ, которымъ правительство держало народъ въ темнотѣ. Эта мысль находила особенно много приверженцевъ среди сельскихъ учителей, которые дѣйствительно страдали отъ слишкомъ строгихъ для начальной школы требованій по орѳографіи. И психологически совершенно естественно, что мысль о пересмотрѣ Гротовскаго правописанія превратилась мало-по-малу въ мысль о рѣшительномъ разрушеніи всей системы русскаго правописанія, во имя, якобы, блага и просвѣщенія народа. Этимъ настроеніямъ, подкладка которыхъ была, въ сущности, только революціонно-политическая, поддались и нѣкоторые ученые.
Такова была общая обстановка, когда былъ поставленъ вопросъ объ упрощеніи правописанія. Всѣ ждали иниціативы со стороны Академіи Наукъ. Наконецъ, по постановленію Отдѣленія русскаго языка и словесности образовалась комиссія изъ 50 лицъ. Въ нее вошли, кромѣ представителей науки о языкѣ и другихъ соприкасающихся отраслей гуманитарныхъ наукъ, еще представители школы, литературы и повременной печати.
Въ исторіи образованія этой комиссіи наиболѣе видную роль играли два покойныхъ академика, A. А. Шахматовъ и Ф. Ѳ. Фортунатовъ. Фортунатовъ принадлежалъ къ крайнему теченію въ вопросѣ объ упрощеніи правописанія и слышать не хотѣлъ о скромныхъ размѣрахъ упрощенія, намѣчавшихся въ отвѣтѣ Академіи Наукъ по поводу Гротовскаго правописанія. По мнѣнно Фортунатова, ни въ какихъ проектахъ частичнаго упрощенія не слѣдовало принимать участія, если не будетъ поставленъ вопросъ объ уничтоженій нѣкоторыхъ буквъ алфавита, главнымъ образомъ, ѣ.
Шахматовъ придерживался болѣе умѣренныхъ взглядовъ и находилъ, что надо упорядочить наше правописаніе въ области тѣхъ орѳографемъ, установленныхъ Гротомъ, которыя не оправдывались ни фонетикой, ни исторіей языка и которыя, вмѣстѣ съ тѣмъ, создавали значительныя и ненужныя трудности при обученіи правописанію.
***
Въ маѣ 1904 года подкомиссія опубликовала «Предварительное сообщеніе», вызвавшее очень много замѣчаній, возраженій и пожеланій буквально со всѣхъ концовъ Россіи. Полученный матеріалъ былъ тщательно разсмотрѣнъ орѳографической подкомиссіей, затѣмъ былъ составленъ докладъ для представленія въ комиссію, a самыя постановленія подкомиссіи были въ 1912 году напечатаны. Сущность ихъ сводится къ слѣдующему:
1) Буква ѣ замѣняется буквою е;
2) Буква ѳ замѣняется буквою ф;
3) Буква і замѣняется буквой и;
4) Буква ъ въ концѣ словъ и въ серединѣ сложныхъ словъ уничтожается, но сохраняется, какъ знакъ раздѣлительный, напр., въ сповѣ съемка и подобныхъ;
5) Желательно, но не обязательно, различеніе на письмѣ е и ё;
6) Въ прилагательныхъ, мѣстоименіяхъ и причастіяхъ, гдѣ въ старомъ правописаніи окончаніемъ женскаго и средняго рода множественнаго числа было я, родъ не различается и всюду пишется е;
7) Родительный надежъ единственнаго числа мужескаго и средняго рода прилагательныхъ, мѣстоименій, числительныхъ и причастій оканчивается на ого и его;
8) Именительный надежъ множественнаго числа мѣстоименія онъ, она, оно, для всѣхъ родовъ — они, числительнаго одинъ, одна, одно — одни (однихъ, однимъ и т. д.);
9) Родительный падежъ мѣстоименія она — ее;
10) Приставки воз, из, низ, раз (роз), без и чрез передъ согласными к, п, т, ф, х, ц, ч, ш, щ и с пишутся черезъ с.
Кромѣ того проектъ упрощенія коснулся правилъ переноса и правописанія нѣкоторыхъ нарѣчій.
Когда «Предварительное сообщеніе», a затѣмъ «Постановленія орѳографической подкомиссіи» были опубликованы, по вопросу о реформѣ правописанія очень быстро создалась обширная литература. Она свидѣтельствовала не только о возникшей распрѣ, но и о томъ, что громадное большинство русскаго культурнаго общества подобной реформѣ не сочувствовало. Этимъ объясняется, что проектъ былъ сданъ въ архивъ, и комиссія не созывалась вплоть до весны (11 мая) 1917 года, когда, по иниціативѣ тов. министра народнаго просвѣщенія Герасимова, Шахматовъ ее созвалъ. Но въ этой комиссіи было немало новыхъ лицъ; изъ членовъ комиссіи 1904 года многихъ уже не было въ живыхъ, a нѣкоторые не пришли на засѣданіе.
Никакого обсужденія «Постановленій» не было: тов. министра народнаго просвѣщенія, повидимому, даже не допускалъ мысли о необходимости что-либо обсуждать, настойчиво требуя только голосованія en blоc. Общее настроеніе въ это время было таково, что торопливыя и легкомысленныя рѣшенія брали верхъ надъ стремленіемъ къ серьезному обсужденію. На этомъ засѣданіи я выступилъ противникомъ предложенія Герасимова и въ своей рѣчи указалъ на всю недопустимость подобнаго отношенія къ одному /с. 12/ изъ важныхъ вопросовъ нашей духовной культуры, но меня поддержали только немногіе, и циркулярами министра народнаго просвѣщеиія проф. Мануйлова отъ 17 мая и 22 іюля 1917 года новое правописаніе было предложено къ введенію въ школы.
Академiя Наукъ, къ счастью, своей руки къ этому акту не приложила, и мы такъ и не узнали, какъ не знаемъ и до сихъ поръ, ея мнѣнія. Реформа была принята въ атмосферѣ революціоннаго кипѣнія и при помощи революціонныхъ методовъ. Хотя я былъ всегда убѣжденъ въ необходимости упростить и упорядочить Гротовское правописаніе, однако, такая расправа съ общей системой русской орѳографіи заставила меня выступить въ печати противъ Мануйловскаго циркуляра со статьей, которую я озаглавилъ «Приказь № 1 въ области русскаго правописанія». Было несомнѣнно внутреннее родство между циркуляромъ Мануйлова и тѣмъ приказомъ № 1, которымъ было положено начало разложенію нашей арміи.
Впрочемъ, наша духовная культура оказалась, сильнѣе воинской дисциплины: несмотря на общую «революціонность», и очень многія школы, и рѣшительно вся печать, частью инстинктивно, а частью сознательно, дали отпоръ попыткѣ ввести новое правописаніе революціоннымъ способомъ. Въ массѣ учебныхъ заведеній, по постановленію педагогическихъ совѣтовь и родительскихъ комитетовь, съ осени 1917 года продолжало примѣняться исключительно старое правописаніе, что же касается печати, то она, съ повседневной прессой во главѣ, упорно придерживалась стараго правописанія. Понадобились большевики съ ихъ «методами прививки новыхъ навыковъ», понадобились угрозы и насиліе, чтобы изгнать употребленіе стараго правописанія. Такимъ образомъ, новая орѳографія, совершенно не будучи академической, стала большевицкой.
Въ настоящее время насъ стараются увѣрить, что новому правописанію надо подчиниться потому, что оно «стало фактомъ». Аргументъ ходячій, но сомнительный: вѣдь, фактомъ стала и совѣтская власть со всѣми ея пріемами, фактомъ стало и многое другое.
Защитники новаго правописанія любятъ ссылаться на Шахматова, какъ на авторитетнаго проповѣдника реформы правописанія. Дѣйствительно, 11 мая 1917 года онъ предсѣдательствовалъ въ засѣданіи комиссіи, на которомъ, по настойчивому требованію революціоннаго Министерства народнаго просвѣщенія, проектъ былъ принятъ. Но, какъ уже было замѣчено выше, Шахматовъ никогда не являлся слѣпымъ защитникомъ реформы и, вмѣстѣ съ тѣмъ, никогда не принадлежалъ къ числу тѣхъ людей, которые боятся осудить себя за сдѣланную ошибку. Въ печати появились указанія близкихъ Шахматову лицъ на то, что реформа правописанія была «предметомъ раскаянія» его «въ послѣдніе годы». Не знаю, въ чемъ выражалось это раскаяніе, но что мысль о зловредности реформы преслѣдовала его, для меня несомнѣнно. Мнѣ пришлось видѣться съ Шахматовымъ въ послѣдній разъ въ іюнѣ 1918 года. Результаты большевицкой работы уже сказывались: въ Петроградѣ появилось не только недоѣданіе, но и голоданіе, атмосфера рабства сгущалась все болѣе и болѣе, печать была задушена, тюрьмы переполнены. Впечатлительный Шахматовъ чувствовалъ себя морально придавленнымъ, и на всей его фигурѣ лежала печать какого-то безысходнаго ужаса. При встрѣчѣ онъ обратился ко мнѣ съ вопросомъ, который я слышалъ отъ него уже не разъ и съ которымъ онъ въ это время обращался ко всѣмъ своимъ друзьямъ и знакомымъ: «Какъ вы смотрите на то, что происходитъ? Чѣмъ все это кончится?» Мы обмѣнялись мыслями, и вдругъ Шахматовъ торопливо, словно боясь, чтобы я его не прервалъ, началъ говорить: «А знаете, въ томъ, что происходитъ, отчасти и мы виноваты. Засѣданіе, въ которомъ мы приняли новую орѳографію, было по настроенію большевицкимъ. Вы были правы, назвавши циркуляръ Мануйлова приказомъ № 1. Мы тоже разрушители». Очевидно, Шахматова, какъ и многихъ другихъ, мучилъ вопросъ, нѣтъ ли и его доли участія въ разложенія культурныхъ основъ русской жизни. По существу, Шахматовъ, конечно, былъ правъ въ своихъ самообличеніяхъ: реформа правописанія прошла по тому пути, на которомъ было много психологически родственнаго большевизму.
Такимъ образомъ, ссылка на Шахматова при добросовѣстной защитѣ новаго правописанія можетъ быть сдѣлана только съ оговорками. Да если бы даже Шахматовъ и не усумнился въ цѣлесообразности реформы, то его авторитету можно было бы противопоставить не менѣе сильный авторитетъ академика Соболевскаго, опредѣленнаго противника искаженія нашего правописанія, и многихъ другихъ, болѣе или менѣе крупныхъ, ученыхъ.
***
Многихъ интересуетъ вопросъ, что представляютъ собою постановленія орѳографической подкомиссіи съ научной точки зрѣнія. Съ научной точки зрѣнія одинаково допустимо писать и «ее» и «ея», и «они» и «онѣ», и «добраго» и «доброго», и «хорошіе» и «хорошія». Съ «ятемъ», правда, дѣло обстоитъ болѣе сложно. Хотя онъ въ литературномъ произношеніи звучитъ одинаково съ «е», однако, во многихъ русскихъ (мало-, велико-, и бѣлорусскихъ) говорахъ замѣны «ѣ» черезъ «е» не произошло; то же надо сказать и о Галиціи, и объ Угорской Руси. Въ виду этого, научная точка зрѣнія требуетъ къ «ятю» особо внимательнаго и бережнаго отношенія. Въ общемъ, противъ такъ называемой «научности» ореографическая подкомиссія, несомнѣнно, не погрѣшила. Но въ этомъ отношеніи нужно помнить приведенныя уже мудрѣйшія слова нашей Академіи Наукъ: «Въ примѣненіи къ литературному языку, имѣющему за собою болѣе или менѣе длинное прошлое, правописаніе должно представлять условный компромиссъ двухъ принциповъ — фонетическаго и историческаго. Требованія правописанія, основывающіяся на каждомъ изъ двухъ этихъ принциповъ въ отдѣльности, подлежатъ вѣдѣнію науки, которая опредѣляетъ, соотвѣтствуютъ ли эти требованія дѣйствительности…, но самое соглашеніе этихъ разнородныхъ принциповъ, основывающееся на тѣхъ или другихъ практическихъ удобствахъ, находится внѣ контроля какой-либо иной науки, кромѣ логики, хотя логичность, послѣдовательность въ построеніи правилъ правописанія, конечно, не дѣлаетъ научнымъ самое правописаніе». Никто не станетъ отрицать, что нашъ литературный языкъ имѣетъ за собой скорѣе болѣе, чѣмъ менѣе «длинное прошлое», и потому установившіеся въ его правописаніи компромиссы двухъ принциповъ, историческаго и фонетическаго, безнаказанно ломаться не могутъ. Правописаніе — часть нашей культуры, неотъемлемая часть нашей литературной исторіи. Нѣкоторыя измѣненія въ кругу этихъ компромиссовъ были и будутъ, но разрушеніе всей системы компромиссовъ, послѣ вѣковой блестящей исторіи нашей литературы, оправдано быть не можетъ: это знаменовало бы собою участіе въ «нагроможденіи развалинъ», a не творческую работу по усовершенствованію полученнаго отъ предковъ культурнаго наслѣдства.
Нѣтъ никакого сомнѣнія, что свободная Академія Наукъ такъ и оцѣнила бы большевицко-мануйловскую реформу, но мнѣнія свободной Академіи не спросили: или имъ не интересовались, или его боялись. Вся обстановка, въ которой была приведена реформа, насильственный характеръ ея внѣдренія, вопреки ясно въ свое время выраженному несочувственному отношенію къ ней всей нашей печати и большей части школы, несовершенство многихъ новыхъ орѳографемъ, — все это должно заставлять насъ оберегать старую орѳографію и донести ее до новой Россіи. Въ новой Россіи она будеть въ нѣкоторыхъ мелочахъ упорядочена, въ школахъ ей не будутъ отдавать исключительнаго вниманія, но прекрасная система ея, вырабатывавшаяся въ теченіе полутора вѣковъ, должна быть въ основѣ своей сохранена.
***
Для кого «новая» Россія начинается съ большевиковъ, тотъ, само собой, долженъ защищать и новое правописаніе, одинъ изъ ихъ аттрибутовъ, но, кто не съ большевиками, тотъ долженъ старую орѳографію оберегать. Она одна изъ нашихъ большихъ культурныхъ цѣнностей, вѣрный спутникъ блестящаго періода нашей литературы.
У насъ любятъ искать примѣровъ въ другихъ странахъ, но, разъ уже ихъ искать, то лучше всего обратиться къ тѣмъ языкамъ, орѳографія которыхъ неизмѣримо болѣе сложна и трудна, чѣмъ наша. Такими языками являются французскій и англійскій. Однако, всѣмъ извѣстно, какъ ревниво французы и англичане оберегаютъ «аристократическія» системы своихъ орѳографій отъ попытокъ ихъ коренного измѣненія. Во Франціи и Англіи ясно понимаютъ, что усвоеніе нѣкоторыхъ культурныхъ цѣнностей вообще трудно, что эти цѣнности по самой своей природѣ въ полномъ объемѣ доступны не всѣмъ. Но здѣсь одновременно такъ же ясно понимаютъ, что упрощеніе и облегченіе во что бы то ни стало могутъ привести не къ распространенію культуры, а къ оскопленію ея.
***
Въ заключеніе нельзя не сказать, что намъ подобно французамъ и англичанамъ съ ихъ высокой культурой, лучше не разсыпать связи «съ предковскими преданіями», не стремиться къ тому, чтобы «все казалось обновленнѣе», и не видѣть особаго почета въ положеніи тѣхъ, кого «только вчера насѣдка подъ крапивой вывела».
Из статьи «О русском правописаніи». Полностью прочитать можно здѣсь или здѣсь (формат PDF).
Views: 64