Парижская эмиграція долго будетъ помнить тотъ праздникъ, какимъ были для нея публичныя чтенія профессора И. А. Ильина. Это былъ праздникъ потому, что выдержанныя въ тонѣ благороднаго идеализма, чтенія эти прочистили атмосферу, отравленную всѣмъ надоѣвшими сектантско-партійными дрязгами и пересудами.
Но на русской эмиграціи лежитъ тяжелый долгь, и просто предаваться праздничному настроенію она не имѣетъ права. Всякій выпадающій на ея долю праздникъ — одновременно новый призывъ, новое напоминаніе объ отвѣтственности.
Недаромъ самъ И. А. Ильинъ кончилъ свое чтеніе о монархіи и республикѣ призывомъ эмиграціи къ творчеству, къ свободному проявленію реалистической фантазіи, направленной на отысканіе, развитіе и осмысливаніе идеала для пореволюціонной Россіи.
Мысли, брошенныя лекторомъ, не должны остаться втунѣ. Онѣ должны быть не только усвоены, но и использованы, не только использованы, но развиты и продолжены. Нижеслѣдующія строки – первая попытка въ этомъ направленіи, притомъ начинающаяся съ критики. Критика эта, какъ сейчасъ увидитъ читатель, направлена не къ умаленію научной и общественно-политической заслуги И. А. Ильина, а, наоборотъ, къ ея возвышенію.
Проф. Ильинъ началъ свое чтеніе съ разбора господствующаго опредѣленія монархіи и республики (можно было бы уже тутъ вступить съ нимъ въ споръ и заявить, что въ современной наукѣ понятія эти опредѣляются не совсѣмъ такъ, какъ онъ говоритъ, но это неважно). Онъ очень убѣдительно показалъ, что опредѣленія эти покрываютъ только явленія XIX вѣка, и что при проектированіи ихъ вглубь исторіи, а, пожалуй, и на наше время, умственный взоръ наталкивается на множество конкретныхъ образованій, которыя не подходятъ ни подъ традиціонное понятіе монархіи, ни подъ такое же понятіе республики. Отсюда онъ сдѣлалъ выводъ, вмѣсто того, чтобы опредѣлять монархію и республику по внѣшнимъ признакамъ, характеризующимъ правовое положеніе верховнаго органа государства (монарха или президента), нужно обратиться къ различію правосознаній, ложащихся въ основу той и другой формы правленія.
Вотъ тутъ-то я и заявляю споръ и позволяю себѣ утверждать, что избранный проф. Ильинымъ путь черезъ правосознаніе такъ же мало разрѣшаетъ поставленную имъ терминологическую проблему, какъ и тотъ, болѣе обычный, который онъ оспариваетъ.
Дѣйствительно, въ дальнѣйшемъ лекторъ далъ любопытный, изъ 17 членовъ состоящій перечень противоположностей, характеризующихъ монархическое и республиканское правосознаніе. Но что при этомъ получилось?
Получилось опредѣленіе не просто монархіи и республики, а «настоящей» монархіи и «настоящей» республики. Ибо монархическій и республиканскій стили правосознанія, какъ усиленно подчеркивалъ лекторъ, почти не встрѣчаются въ чистой формѣ. Они всегда даны въ нѣкоторомъ смѣшеніи, при которомъ можетъ быть установлено какъ преобладаніе одного изъ нихъ, такъ и наличность обоихъ въ приблизительно равной пропорціи.
Мало того: доведеніе нѣкоторыхъ элементовъ монархическаго или республиканскаго стиля до предѣла, до полнаго одолѣнія своего антагониста, становится причиной соціально-патологическихъ явленій. Такъ, монархическому правосознанію свойственна мистическая концепція верховной власти, а республикѣ — утилитарная. Но полное устраненіе момента государственной пользы въ монархіи — выраженіе серьезнаго заболѣванія монархическаго правосознанія, а полный отказъ отъ государственной мистики — симптомъ заболѣванія республиканскаго правосознанія.
Въ установленіи бытія двухъ элементарныхъ стихій — монархической и республиканской, которыя, смѣшиваясь въ извѣстной дозировкѣ, даютъ конкретные государственные строи, по-моему, и заключается главное научное достиженіе И. А. Ильина.
Такая точка зрѣнія не только правильна, потому что отвѣчаетъ реально данному, но и чревата важными научными выводами (а въ этомъ, какъ извѣстно, одинъ изъ главныхъ критеріевъ цѣнности научнаго построенія). Такъ, изъ основного взгляда проф. Ильина на монархическую и республиканскую стихіи съ неизбѣжностью вытекаетъ, что монархія и республика — т. н. предѣльныя понятія, т. е. понятія, коимъ въ реальности не соотвѣтствуетъ ни одинъ конкретный предметъ. Каждая монархія есть немного республика, и каждая республика есть немного монархія.
Но если это такъ, то тѣмъ самымъ доказана ложность обычной постановки вопроса, при которой каждый конкретный государственный строй долженъ не посмѣнно оказаться или монархіей, или республикой. При явномъ преобладаніи монархическихъ элементовъ, мы, конечно, имѣемъ передъ собою «настоящую» монархію, при явномъ преобладаніи республиканскихъ — «настоящую» республику. Но при смѣшеніи ихъ безъ явнаго преобладанія одной группы надъ другой, мы должны говорить о «смѣшанной формѣ правленія», возрождая понятіе, выдвинутое еще Монтескье, но не удержавшееся въ научномъ мышленіи.
Итакъ, если разсужденія проф. Ильина такъ же мало, какъ разсужденія его предшественниковъ, ведутъ къ разрѣшенію проблемы «монархія или республика», то они позволяютъ эту проклятую проблему преодолѣть.
Если установлено, что монархическая и республиканская стихіи существуютъ въ состояніи смѣшенія, то попытки государствовѣдовъ раздѣлить всѣ государства по формѣ правленія непремѣнно на монархіи и республики равносильны стараніямъ химика, который, зная, что кислородъ даетъ съ углеродомъ рядъ соединеній, силился бы непремѣнно найти черту, отдѣляющую среди этихъ соединеній «еще кислородъ» отъ «уже углекислоты». Формъ правленія мы должны считать не двѣ, а три: монархію, республику и между ними — смѣшанную форму.
Прилагая эту классификацію къ современной Европѣ и пользуясь блестящими характеристиками И. А. Ильина, мы скажемъ, что въ ней всего три или четыре монархіи. Это будутъ Югославія, Италія (гдѣ монархическіе атрибуты раздѣлены между королемъ и Муссолини), Венгрія и, можетъ быть, красная Россія (гдѣ Ленинъ и Сталинъ возвеличиваются до положенія полубоговъ болѣзненной мистикой сатанинской религіи, какой является воинствующей атеизмъ). Не такъ много найдется и подлинныхъ республикъ. Кромѣ Франціи, Швейцаріи, Чехословакіи и, пожалуй, нѣкоторыхъ лимитрофовъ, не удастся назвать ничего (новорожденную Испанію оставляю въ сторонѣ).
А къ смѣшанной формѣ правленія придется отнести всѣ парламентарныя монархіи и всѣ республики, въ которыхъ, по неписанной конституціи, одно лицо возвысилось такъ, что не можетъ быть почитаемо просто высшимъ чиновникомъ государства (что, по моему, типично для «настоящей» республики въ противоположность «настоящей» монархіи, гдѣ монархъ чужероденъ всему остальному аппарату). Сюда я отношу Португалію, Польшу, Грецію и, съ извѣстными оговорками, Германію послѣднихъ лѣтъ.
Что касается будущей Россіи, то я очень сомнѣваюсь въ томъ, чтобы въ ней оказались предпосылки для возстановленія настоящей монархіи или для установленія настоящей республики. Все говоритъ за то, что наше отечество будетъ, по крайней мѣрѣ, въ теченіе извѣстнаго періода времени, существовать въ условіяхъ смѣшанной формы правленія. Эта форма наиболѣе богата варіантами, наименѣе замкнута въ своей типологіи.
Здѣсь болѣе всего возможно творчество, и какъ разъ въ области конкретизаціи наиболѣе пригодныхъ для Россіи варіантовъ смѣшанной формы правленія, и притомъ вовсе не непремѣнно копирующихъ уже существующіе или существовавшіе, и должна, по моему мнѣнію, упражняться та реалистическая фантазія, къ пользованію которой призывалъ И. А. Ильинъ. Пусть не осуществится одинъ изъ имѣющихъ быть намѣченными варіантовъ. Не осуществились вѣдь полностью политическія ученія ХѴІІІ вѣка. Но нѣтъ сомнѣнія, что современное «либеральное государство» — въ значительной мѣрѣ ихъ дѣтище.
Россіи придется пройти черезъ періодъ національной революціи, послѣ котораго она вновь обнаружитъ свое лицо. Этой революціи должно предшествовать идейное движеніе, указующее пути и цѣли. Въ силу создавшейся обстановки, такое движеніе можетъ зародиться и начать развиваться только въ эмиграціи и лишь затѣмъ перекинуться въ Россію. И въ этомъ одна изъ важнѣйшихъ сторонъ историческаго призванія эмиграціи.
H. С. Тимашевъ.
Возрожденіе, №2165, 7 мая 1931.
Views: 36