Не вопросъ о формѣ правленія, не вопросъ о той или иной дозировкѣ гражданскихъ свободъ, не вопросъ о сочетаніи созданныхъ революціей правъ и интересовъ съ попранными ею выдвинется на первый планъ передъ строителями новой Россіи, а вопросъ о томъ, быть ли Государству Россійскому въ предѣлахъ, близкихъ къ границамъ 1914 года, или же замкнуться ему въ предѣлахъ Великороссіи.

Судьбы государства въ значительной мѣрѣ опредѣлятся способами низверженія диктатуры коммунистической партіи и той международной обстановкой, въ которой она произойдетъ. Но рѣшающими окажутся не эти внѣшнія обстоятельства. Быть или не бытъ Россійской Имперіи — болѣе всего зависитъ отъ того, насколько единство ея было органическимъ, насколько государству отвѣчала нація.

Понятіе націи настолько сложно, что единаго внѣшняго распознавательнаго признака ему не соотвѣтствуетъ; въ частности, нація можетъ состоять изъ людей, различающихся по этнографическому признаку и считающихъ родными разные языки. Но, если трудно опредѣлитъ сложившуюся націю, то иногда много легче бываетъ распознать націю становящуюся. Если въ составѣ «государственнаго народа», въ смыслѣ совокупности гражданъ, крѣпнетъ единое ядро за счетъ периферическихъ моментовъ, то это значитъ, что народъ этотъ есть нація или же становится таковой. Если же отдѣльныя группы, въ составъ этого народа входящія, обнаруживаютъ тенденцію къ параллельному развитію, безъ укрѣпленія внутреннихъ связей между ними, то это означаетъ, что государственное единство является чисто механическимъ.

Признаки складыванья и развитія центральнаго ядра могутъ бытъ различны. Однимъ изъ наиболѣе явныхъ представляется распространеніе одного языка въ качествѣ средства общенія между индивидами, образующими государственный народъ.

Каковы же судьбы русскаго языка въ Россіи въ ея имперскихъ предѣлахъ? Росъ и растетъ ли онъ, спаивая, какъ бы цементъ, въ, единое цѣлое составныя части имперскаго зданія или же онъ неподвиженъ, или даже, быть можетъ, отступаетъ передъ другими? Течетъ ли, въ частности, на почвѣ распространенія русскаго языка, литературнаго языка триединаго русскаго народа и въ то же время обиходнаго языка сильнѣйшей изъ 3 его вѣтвей, процессъ сближенія между ними, или, наоборотъ, мы стоимъ передъ постеленнымъ расхожденіемъ, дѣлающимъ имперскую идею неосуществимой?

Отвѣты на эти тревожные вопросы могутъ быть получены при помощи данныхъ, собранныхъ произведенной 17 декабря 1926 года второй всеобщей Переписью населенія Россіи и мастерски разработанныхъ въ 60-мъ выпускѣ «Бюллетеня Экономическаго Кабинета проф. Прокоповича». Данныя переписи 1920 года могутъ бытъ при этомъ использованы какъ сравнительно съ результатами переписи 1897 года, такъ и сами по себѣ. Послѣднее возможно потому, что при переписи 1926 г. ставилось два тѣсно связанныхъ другъ съ другомъ вопроса — о народности (т. е. этнографической принадлежности) и о родномъ языкѣ, причемъ на первый вопросъ записывался отвѣтъ, свободно даваемый опрашиваемымъ.

Ясно, что отвѣты на эти два вопроса относятся другъ къ другу, скорѣе всего, какъ прошлое къ настоящему. Когда человѣкъ говоритъ, что онъ украинецъ по народности, но что роднымъ языкомъ его является русскій, то этимъ онъ заявляетъ, что въ семьѣ его, однимъ или двумя поколѣніями раньше, говорили по-украински, а теперь говорятъ по-русски. Это не значитъ, что онъ изъ украинцевъ сдѣлался великороссомъ, а означаетъ только то, что онъ, не отрекаясь отъ украинства, сталъ ощущать себя русскимъ, т. е. членомъ центральнаго ядра «россійской націи». А когда еврей или татаринъ признаетъ русскій языкъ своимъ роднымъ, то это означаетъ, что онъ сталъ «россіяниномъ», подлиннымъ членомъ имперской націи — носительницы имперской государственной идеи.

Итакъ, судьбы русскаго языка имѣютъ огромнѣйшее симптоматическое значеніе при сужденіи о ходѣ процесса цементированія имперскаго зданія.

За 30 лѣтъ, протекшихъ послѣ переписи 1897 года, великорусская этническая группа возросла на 42,5 проц., а число лицъ, считающихъ своимъ языкомъ русскій — на 54,5 проц. Откуда же взялись эти дополнительные 12,3 проц.? Очевидно, изъ лицъ, этнографически не принадлежащихъ къ великороссамъ, но ставшихъ ощущать себя членами «россійской націи». Лица эти этнографически происходятъ изъ всевозможныхъ группъ; крупными поставщиками ихъ являются украинцы и бѣлоруссы, первые изъ которыхъ выросли въ гораздо меньшей степени по признаку языка (на 30,3 проц.), нежели по признаку народности (на 54,2 проц.), тогда какъ вторые, размножившись этнографически (на 33 проц.), уменьшились въ качествѣ языковой группы (на 2,9 ироц.). Есть районы, въ которыхъ это общее явленіе проступаетъ съ исключительной рѣзкостью. Такѣ, въ Глуховскомъ округѣ украинцы составляютъ 74,4 проц, населенія; но лицъ, считающихъ украинскій языкъ своимъ роднымъ, насчитывается всего 35,3 проц., тогда какъ 23,0 проц. великороссовъ по народности соотвѣтствуютъ 62,9 проц. лицъ, заявившихъ себя русскими по языку. Подобныя явленія повторяются и въ рядѣ другихъ украинскихъ и бѣлорусскихъ округовъ.

Весьма характерны и цифры, получающіяся для городовъ Украины: въ нынѣшней столицѣ ея, Харьковѣ, великороссы по народности составляютъ 39,1 проц. населенія, а лица съ роднымъ русскимъ языкомъ 52,8 проц.; соотвѣтствующія цифры для украинцевъ равны 51,1 проц. и 37,7 проц. Въ Кіевѣ соотношеніе народностей опредѣляется цифрами въ 21,8 и 46,5 проц., а соотношеніе языковъ — цифрами 46,3 и 33,7 проц. Во всѣхъ городахъ Украины великороссы составляютъ 25,1 проц. населенія, но считаютъ роднымъ руссКій языкъ 44,4 проц. Такимъ образомъ, внутрирусскій интеграціонный процессъ въ городахъ Украины протекаетъ съ большой интенсивностью.

Еще одно крайне интересное явленіе подмѣчено составителемъ статьи въ «Экономическомъ Бюллетенѣ». За предѣлами Европейской Россіи великороссовъ (по народности) оказалось вчетверо больше, нежели украинцевъ и бѣлоруссовъ вмѣстѣ (10 милл. противъ 2,5), тогда какъ по расчету на все государство соотношеніе величинъ представляется вдвое низшимъ (77,7 милл. противъ 35,4 милл.). На Сѣв. Кавказѣ, гдѣ великорусская колонизаціонная волна сходится съ украинской, чрезвычайно рѣзко превышеніе доли населенія, полагавшей своимъ роднымъ языкомъ русскій, сравнительно съ учетомъ по народности. Аналогичное явленіе, хотя и съ меньшей яркостью, проступаетъ и въ другихъ частяхъ Имперіи. Это свидѣтельствуетъ, какъ будто, о томъ, что колонизаціонную и ассимиляціонную функціи русскаго народа съ особой энергіей выполняютъ тѣ элементы его, въ которыхъ мѣстное самосознаніе восполняется національно-имперскимъ.

Итакъ, русскій языкъ, а вмѣстѣ съ нимъ, и имперская идея, на послѣднее тридцатилѣтіе сдѣлали большіе успѣхи. ВЪ настоящее время русскій языкъ считается роднымъ 57,3 проц. всего населенія СССР. Нѣтъ, конечно, сомнѣній въ томъ, что значительная часть остального населенія владѣетъ имъ, не признавая его роднымъ. Это доказывается не только существованіемъ огромныхъ территорій, въ коихъ онъ является роднымъ до 75—99 проц, населенія, что принуждаетъ меньшинство болѣе или менѣе знать его, но и распространеніемъ его въ городахъ: цѣлыхъ 72,1 проц, населенія русскихъ городовъ считаетъ своимъ роднымъ русскій языкъ. Воспріятіе русскаго языка какъ родного значительнымъ большинствомъ городского населенія, конечно, дѣлаетъ его обиходнымъ языкомъ и для остальной части жителей городовъ. А роль городовъ, какъ центровъ изученія культуры, не позволяетъ сомнѣваться въ томъ, что языкъ этотъ оказывается извѣстнымъ и многочисленнымъ жителямъ деревни, въ русскіе по преимуществу города пріѣзжающимъ по своимъ надобностямъ.

Характерно при этомъ, что во всѣхъ частяхъ Имперіи, въ коихъ преобладаютъ нерусскія народности, города все же остаются русскими. Въ этомъ фактѣ противники имперской идеи усмотрятъ, пожалуй, только слѣдъ минувшей эпохи «національнаго угнетенія», приведшей къ тому, что городъ, естественно командующій надъ деревней, оказался заселеннымъ преимущественно представителями господствующей національности. Соображеніе это опровергается, однако, тѣмъ фактомъ, что сейчасъ въ городахъ нерусскихъ географически частей Имперіи число русскихъ по языку много выше числа русскихъ по народности. Это доказываетъ, что, согласно вышесказанному, въ городахъ этихъ интенсивно текъ ассимиляціонный процессъ складыванья имперской націи. Всѣ приведенныя явленія, какъ мы видѣли, относятся не только къ прошлому, но могутъ быть констатированы и сейчасъ, послѣ десятилѣтія своеобразной національной политики совѣтской власти. Если при переписи 1897 года не исключена была возможность нѣкотораго преувеличенія роли великороссовъ и русскихъ вообще, то при переписи 1926 года условія отнюдь не благопріятствовали искусственному увеличенію числа членовъ сильнѣйшей вѣтви русскаго народа. Приходится поэтому признать, что не искусственной руссификаціонной политикой стараго режима объясняется роль русскаго языка въ Имперіи. Если бы это было такъ, то десятилѣтіе насильственной деруссификаціи давно уничтожило бы всякіе слѣды наступленія русскаго языка за предшествовавшія десятилѣтія наподобіе того, какъ это имѣло мѣсто въ рядѣ новыхъ государствъ въ отношеніи искусственно навязанныхъ государственныхъ языковъ. Нѣтъ, ростъ роли русскаго языка покоился и покоится не принужденіи, не на правительственной политикѣ, а на глубокихъ причинахъ хозяйственнаго и культурнаго порядка, властно влекущихъ разнородные элементы къ единству на почвѣ единаго государственнаго языка. Русскій языкъ воистину является цементомъ имперскаго зданія, a это послѣднее, какъ цементомъ схваченное, стоитъ и будетъ стоять, что бы ни предпринимали его враги.

Н. С. Тимашевъ
Возрожденіе, № 1173, 18 августа 1928

Views: 36