Прибылъ я въ Петербургъ въ концѣ апрѣля. *) Столица была въ состояніи шумнаго броженія и тревоги. Слетались «именитые» тузы революціи. 3 апрѣля пріѣхалъ Ленинъ. Во временномъ правительствѣ назрѣвалъ кризисъ. Вопросъ о моемъ прикомандированіи къ министерству внутреннихъ дѣлъ, на правахъ товарища министра, отпадалъ, о чемъ я не жалѣлъ.

Въ Петербургѣ я первоначально поселился у пріятеля А., съ которымъ меня связывали университетскія годы и отношенія свойства. А. занималъ большой постъ въ хозяйственномъ управленіи министерства двора, имѣлъ придворный чинъ, обширную казенную квартиру и привычки стараго холостяка. Онъ былъ въ разводѣ, съ нимъ жилъ сынъ, служившій въ министерствѣ иностранныхъ дѣлъ.

А. былъ любителемъ красивой старинной мебели. Квартира была полна «булями», «маркетри», карельской березой, все было лакировано, полировано, отливало зеркальностью. Книги составляли страсть А. Онъ увлекался генеалогіей, печаталъ брошюрки о невѣдомыхъ людяхъ, ничѣмъ не замѣчательныхъ «декабристахъ».

По вечерамъ, возвращаясь домой, я его заставалъ за вырѣзаніемъ «покойниковъ» изъ «Новаго Времени». Объявленія о смерти, какъ оказывается, въ генеалогіи были важнымъ документальнымъ матеріаломъ. А. мнѣ объяснялъ, что, «если человѣкъ умеръ, то это лучшее доказательство, что онъ жилъ».

А. революцію больше «принялъ», чѣмъ я. Онъ рѣшилъ, что съ нею надо «сговориться», разъ она случилась.

***

30 апрѣля ушелъ изъ состава временнаго правительства военный министръ Гучковъ. На слѣдующій день послѣдовала отставка командующаго петербургскимъ военнымъ округомъ генерала Корнилова. Совдепъ на Выборгской сторонѣ высказался за вхожденіе его членовъ въ правительство.

2 мая вышелъ изъ его состава П. Н. Милюковъ.

4 мая образовался кабинетъ «второго призыва», съ Черновымъ, Церетели, Скобелевымъ…

30 апрѣля, возвращаясь послѣ обѣда отъ Контана по набережной Мойки, я увидѣлъ толпу подъ окнами какого-то дома… Толпа въ нѣсколько тысячъ человѣкъ пришла со стороны Маріинскаго дворца. Изъ окна четвертаго этажа говорилъ рѣчь къ толпѣ демонстрантовъ (правыхъ) А. И. Гучковъ, въ тотъ день покинувшій свой постъ. Его голосъ разносился по каналу, въ свѣтлыхъ сумеркахъ бѣлой ночи…

А. И. Гучковъ къ чему-то призывалъ. Это были все тѣ же прекрасныя слова разума, совѣсти… За ними не было одного: готовыхъ стрѣлять въ защиту порядка и государственности винтовокъ.

Я свернулъ направо по Невскому въ сторону Караванной. На Невскомъ царило оживленіе. Народъ валилъ изъ кино. Разъѣзжалъ грузовикъ съ одѣтыми въ солдатскія шинели людьми, цѣлившимися изъ ружей въ публику. У «стрѣлковъ» отъ страха тряслись руки.

Кучки народа. Среди каждой «ораторъ». Говорятъ «противъ Милюкова», министра иностранныхъ дѣлъ, двѣ недѣли передъ тѣмъ разославшаго письмо нашимъ дипломатическимъ представителямъ о твердой рѣшимости продолжать войну и о цѣляхъ ея.

Напротивъ Публичной библіотеки стояла толпа, слушавшая бойкаго агитатора, осадившаго уже съ успѣхомъ двухъ-трехъ оппонентовъ изъ публики, сторонниковъ «войны до побѣднаго конца».

«Ораторъ» съ улыбкой Ноздрева на рисункѣ художника Боклевскаго, потрясалъ номеромъ газеты съ нотой временнаго правительства, заключавшей циркуляръ министра иностранныхъ дѣлъ:

— Товарищи-граждане, я такъ что понимаю, намъ нуженъ «сепаратный миръ», старорежимнаго Милюкова «съ войной» намъ не нужно… Но кого же мы на его мѣсто назначимъ, — вопрошалъ ораторъ, видно, имѣвшій въ запасѣ своего «министра», связаннаго съ совдепомъ.

Черезъ толпу протиснулся высокій господинъ съ сѣдоватой бородкой, злыми глазами и румянымъ лицомъ:

— А я знаю, кого надо назначить, у меня кандидатъ есть!..

Толпа притихла.

— Кого же, кого?.. — менѣе увѣренно спросилъ «ораторъ».

— Штюрмера, товарищъ, вѣдь это онъ стоялъ за сепаратный миръ!..

Взрывъ хохота, «ораторъ» стушевался, сгинулъ, словно въ воду канулъ.

— Браво, — аплодирую я высокому господину.

Онъ мой давнишній другъ, H. І. Суковкинъ, бывшій кіевскій губернаторъ.

Намъ по дорогѣ. Онъ живетъ въ Саперномъ переулкѣ, я на Моховой. Дальше мы вмѣстѣ продолжаемъ путь.

— Откуда ты взялъ, что Штюрмеръ стоялъ за сепаратный миръ съ Германіей?

— Такая сплетня ходила передъ революціей, такъ говорили, такъ и теперь всѣ думаютъ…

Диспутъ показываетъ, какъ немного было нужно, чтобы сводить на нѣтъ подобныя выступленія.

***

Удивительно, что тогда сравнительно было такъ мало безобразій. Правопорядокъ оказался вдругъ беззащитенъ: неизвѣстно, на что онъ опирался.

Въ Кіевѣ, на Крещатикѣ, воръ, убѣгая, случайно сбилъ съ ногъ стоявшаго на посту милиціонера, который, поднявшись, первымъ дѣломъ закричалъ:

— Городовой!..

Такъ круглый сирота кричитъ, испугавшись, спросонокъ: «мама!..»

Увы, городового уже не было. Налаженный, однако, городовымъ порядокъ еще держался.

Лѣтомъ я провелъ недѣлю въ Прямухинѣ, въ родовомъ гнѣздѣ Бакуниныхъ, въ очень бойкой мѣстности Тверской губерніи. Тамъ было тихо, тише, чѣмъ когда-либо. Мы ходили по полямъ и лѣсамъ, мужики кланялись…

***

Мнѣ выпали каникулы въ первую половину лѣта. Въ августѣ долженъ былъ слушаться процессъ бывшаго военнаго министра Сухомлинова и его жены. Я былъ включенъ въ составъ присутствія. На меня возложили врученіе обвиняемымъ копіи обвинительнаго акта. Для этого я ѣздилъ въ Петропавловскую крѣпость, гдѣ въ Трубецкомъ бастіонѣ содержались подъ стражей Сухомлиновы. Случайно я прибылъ въ пріемный день и засталъ много дамъ, женъ министровъ и другихъ сановниковъ, арестованныхъ въ мартовскіе дни. У меня въ памяти сохранилась фигура супруги П. Г. Курлова у калитки, въ траурѣ. Я ее не зналъ. На лѣстницѣ встрѣтилъ М. Л. Маклакову и М. Ф. Щегловитову, съ которыми былъ знакомъ.

Врученіе обвинительнаго акта происходила въ канцеляріи, куда съ конвоиромъ доставили Сухомлиновыхъ. Имъ мною были разъяснены законы и сроки для вызова дополнительныхъ свидѣтелей, а также для выбора защитниковъ.

Мы, т. е. я и Сухомлиновы, сидѣли за столомъ. Конвоиръ тоже присѣлъ, поставивъ ружье съ примкнутымъ штыкомъ между колѣнями Онъ впивался въ каждое мое слово и былъ, видимо, увлеченъ зрѣлищемъ, а можетъ быть, былъ обязанъ представить какому-нибудь солдатскому комитету отчетъ.

Съ Сухомлиновымъ я года три передъ тѣмъ обѣдалъ вмѣстѣ у кіевскаго генералъ-губернатора. И вотъ теперь эта встрѣча въ крѣпости!..

Около того времени я переѣхалъ въ собственную квартиру, крохотную гарсоньерку, на Греческій проспектъ на седьмой этажъ, подъ самую крышу.

10 августа 1917 года начался процессъ Сухомлиновыхъ.

Процессъ Сухомлиновыхъ былъ необыченъ. Происходилъ онъ на Литейной въ собраніи арміи и флота. Впервые сенатъ засѣдалъ съ присяжными засѣдателями. Впервые судъ присяжныхъ разсматривалъ дѣло одного изъ высшихъ должностныхъ лицъ государства по обвиненію въ служебныхъ преступленіяхъ. Впервые русскому министру приходилось давать отвѣтъ за государственную измѣну… Впервые передъ судомъ стоялъ въ качествѣ свидѣтеля великій князь (Сергій Михайловичъ).

Всякій судебный дѣятель изъ практики помнитъ процессы,гдѣ приводили подъ стражей свидѣтелей — свидѣтелей-арестантовъ, которымъ впереди предстоялъ собственный судъ. Такъ вотъ по дѣлу Сухомлиновыхъ такими свидѣтелями-арестантами были высшіе сановники государства, въ томъ числѣ недавній министръ юстиціи (А. А. Макаровъ), поднявшіеся на эстраду окруженные конвоемъ.

Подготовка, рядъ моментовъ еще не окончившейся, бурлившей на подступахъ къ столицѣ міровой войны составляли предметъ судебнаго разбирательства — обсуждались гласно интимнѣйшія подробности рухнувшаго режима, дѣйствія отрекшагося монарха.

Никогда еще суду не приходилось от правлять правосудіе въ условіяхъ несомнѣной опасности, подъ угрозой кровавой расправы. За колоннами въ залѣ, какъ хоръ древне-греческой трагедіи, безпрерывно дежурилъ отрядъ измайловцевъ, наблюдавшихъ за правомѣрностью (съ ихъ точки зрѣнія) суда и грозившихъ — перебить весь его составъ, присяжныхъ засѣдателей, обвинителя, защиту, подсудимыхъ, въ случаѣ, если послѣдніе не будутъ присуждены къ смертной казни…

И тѣмъ не менѣе долженъ признаться, что никогда за всю мою судебную дѣятельность мнѣ не приходилось присутствовать на такомъ скучномъ процессѣ. Такъ къ нему относилась и публика. Въ обшиpной залѣ собранія арміи и флота сидѣло меньше слушателей, чѣмъ на какой-нибудь «третьей кражѣ». Процессъ утратилъ интересъ. Разыгрывалась другая, болѣе значительная трагедія. Россія стояла наканунѣ государственнаго крушенія.

***

Процессъ продолжался мѣсяцъ.

Въ составъ присутствія входило пять сенаторовъ. Предсѣдательствовалъ Н. Таганцевъ, спокойно, отчетливо, мастерски проведшій это исключительное по трудности дѣло. Обвинялъ оберъ-прокуроръ угол. касс. д-та В. П. Носовичъ.

Дѣло началось съ комическаго эпизода. Анархія уже проползла въ область болѣе другихъ забронированную отъ демагогическаго распыленія — въ отправленіе правосудія. Былъ включенъ дополнительнымъ обвинителемъ — какой-то «фантастическій» «общественный обвинитель> — кѣмъ-то командированный присяжный повѣренный, занявшій мѣсто рядомъ съ оберъ-прокуроромъ. Теперь не соображаю: былъ ли изданъ временнымъ правительствомъ спеціальный законъ или лишній разъ надъ закономъ совершено насиліе? Словомъ, намъ подкинули такого «общественнаго обвинителя». Сразу же произошелъ скандалъ: тутъ же выяснилось, что адвокатъ, «общественный обвинитель», не то велъ переговоры съ Сухомлиновымъ о принятіи на себя его защиты, не то даже принялъ на себя защиту… «Общественному обвинителю» пришлось покинуть кресло за прокурорскимъ столомъ. Это было очень смѣшно. Появился другой молодой человѣкъ, имѣвшій тактъ хранить молчаніе по дѣлу, требовавшему изученія, а не любительскихъ налетовъ со стороны…

*) Всѣ числа по старому стилю.

(Продолженіе слѣдует.)

Н. Чебышевъ.
Возрожденіе, № 1992, 15 ноября 1930.

Views: 29