Бѣлградъ… Іюль.
Знойный безвѣтренный день. Летаргія воздуха. Дымки застыли въ небѣ безжалостномъ, въ небѣ безъ лица.
Слѣдишь за верхушкой чахлой, истомившейся на бульварѣ пыльной маслины, чтобы уловитъ движеніе воздуха, думаешь о влагѣ, о фіордахъ, о тюленяхъ, о замороженномъ шампанскомъ…
Пустыню зноя увеличиваетъ воскресенье. На улицѣ не видно людей, у оконъ спущены шторы.
Изъ-за одной доносятся переливы, паденія и подъемы ученической гаммы. Успокоительное музыкальное выраженіе повторяемости явленій. Что-то безмятежное. Длинная впереди жизнь. Гамма подсказываетъ вамъ образъ подростка за старымъ піанино. Учится жить, учится искусству.
***
Какая большая радость — сѣсть въ будапештскій экспрессъ и на цѣлый день проѣхать къ Врангелю въ Сремскіе Карловцы !
Ровно 100 минуть ѣзды. Только одинъ часъ 40 минутъ, а между тѣмъ, Карловцы словно въ другой странѣ, въ другой части свѣта, съ другой природой. Правда, приходится ѣхать черезъ Индію!.. «Индія» — названіе большой станціи по пути.
До «туннеля» — степь, пашня, безконечныя поля. Гора съ «туннелемъ» точно водораздѣлъ. За горой, за туннелемъ — буйная, сочная растительность, горы, лѣса, широкій быстротечный Дунай. Пролетѣли туннель и васъ обдаетъ свѣжестью…
Маленькая станція. Со станціи иду пѣшкомъ, въ городѣ все близко, рядомъ Семинарія. Патріаршій дворецъ. Соборъ. Столѣтніе клены. Площадь со стариннымъ фонтаномъ. Обывательскіе дома ХѴІІІ вѣка, эпохи Маріи-Терезіи, приземистые, съ толстѣйшими стѣнами условной декоративности, добротнаго сѣраго цвѣта, съ зеленовато-заплѣснѣвшими пятнами.
Вотъ «бѣлый» домъ. Мы его такъ прозвали, хотя онъ не совсѣмъ бѣлый. Здѣсь живетъ Врангель. Слово «живетъ» — не точно. Здѣсь горитъ Врангель.
Въ лѣтней чесунчовой черкескѣ — въ Карловцахъ онъ всегда въ формѣ — съ похудѣвшимъ лицомъ, поглощенный очередной обращаемой въ дѣйствіе мыслью, послѣднимъ выросшимъ на пути сохраненія арміи препятствіемъ, подъ впечатлѣніемъ послѣдней прочитанной книги, газетной статьи, интересной встрѣчи.
***
Врангель чутокъ къ смѣшному, у него острый глазъ, мгновенно улавливающій курьезы.
— Вы знаете адмирала такого-то?.. Прекраснѣйшій человѣкъ, умнѣйшій, но лѣнивый… Онъ разъ въ клубѣ читалъ газету и усѣлся такъ неловко, что часть газетнаго листа оказалась подъ нимъ. Ему была лѣнь подняться и онъ обрывалъ кусочки газеты и читалъ ее по обрывкамъ.
Артифексовъ, состоящій при немъ генералъ для порученій, живетъ съ женой въ бывшемъ магазинѣ. А напротивъ — гробовщикъ. На двухъ вывѣскахъ придѣланы выпуклыя изображенія гробовъ.
— Знаете, какъ по-сербски гробъ?.. «Мертвачки сандукъ»…
И Врангель по-мальчишески, по-кадетски расхохотался. Онъ не подозрѣвалъ, насколько близокъ былъ и Артифексову и ему «мертвачки сандукъ»!
Въ этой легкости веселья отъ пустяковъ — крылось великое обаяніе общенія съ нимъ. Не было человѣка, столь доступнаго юмору въ такой степени.
Въ полчаса всѣ дѣловые вопросы по гражданской канцеляріи разрѣшены. Онъ не любить мелочей, многословія, быстро схватываетъ суть и практично рѣшаетъ дѣло. Но если онъ быстро его рѣшаетъ, не мѣшкаетъ, не топчется на одномъ мѣстѣ — зато у него есть другая черта, необходимая, по мнѣнію Наполеона, для государственнаго дѣятеля: Врангель можетъ долго, безконечно долго, сколько потребуется, итти къ одной поставленной себѣ цѣли, сосредоточивъ вниманіе на одномъ самомъ важномъ для него въ данное время предметѣ.
Мы обѣдаемъ. За столомъ: мать Петра Николаевича, баронесса М. Д. Врангель, Ольга Михайловна Врангель, секретарь H. М. Котляревскій и адъютантъ Н. Д. Ляховъ, H. Н. Львовъ, пріѣхавшій въ Карловцы читать о Пушкинѣ, B. В. Шульгинъ, доживающій здѣсь послѣдніе дни и скрывающій въ себѣ тайну задуманной имъ поѣздки въ Россію. Дѣти отсутствуютъ: они учатся въ Бельгіи. Маленькій Алеша обѣдаетъ въ дѣтской.
Обыкновенно въ графинѣ — вода или квасъ, сегодня, по случаю «гостей» — «берметъ», мѣстное красное вино, сладковато-горьковатое. Въ него, по слухамъ, кладутъ: вяленый виноградъ, полынь, горчицу и даже, какъ утверждаетъ Врангель, табакъ. Своеобразныя составныя части вина не мѣшаютъ тому, что въ Бедекерѣ о Сремскихъ Карловцахъ отмѣчено: «знаменитое красное вино», и поставлена звѣздочка.
Заходить разговоръ о смѣлости и чувствѣ страха. Врангель говоритъ, что абсолютное безстрашіе встрѣчается у людей въ видѣ исключенія. Оно аномалія. У большинства же смѣлыхъ людей безстрашіе сводится къ самообладанію, къ способности подавлять страхъ.
Кто-то за столомъ высказываетъ слѣдующую мысль: смѣлость, молъ, дающаяся даромъ, безъ внутренней борьбы для поборенія страха, въ смыслѣ нравственной цѣнности, ниже той, для которой нужно сломить себя, сломить въ себѣ естественный инстинктъ самосохраненія.
Врангель:
— Въ нравственномъ отношеніи, можетъ быть… Въ дѣловомъ же отношеніи, для пользы дѣла, конечно, цѣннѣе тотъ болѣе рѣдкій человѣкъ, который не замѣчаетъ опасности: онъ не теряетъ доли внутренней энергіи на преодолѣніе страха…
***
Послѣ обѣда идемъ гурьбой гулять. Кто-то декламируетъ:
На заборѣ сидитъ котъ
И вдыхаетъ кислородъ… .
И дѣйствительно, не успѣли мы пройти нѣсколько шаговъ, какъ увидѣли на заборѣ чернаго кота, тяжело дышавшаго. Всѣ смѣются.
Внизу желѣзнодорожный путь. За нимъ Дунай. На томъ берегу — боръ, луга, гдѣ Врангель охотится за зайцами. Онъ долго раздумывалъ, пока рѣшилъ израсходоваться на свое развлеченіе — истратить нѣсколько сотъ динаръ на покупку двустволки. Подымаемся на Крестовую гору. Когда подымаешься выше, обдуваетъ вѣтерокъ. Наверху широчайшій видъ, во всѣ стороны. Дунай точно окаменѣлъ, потерялъ теченіе, синій надъ нимъ носится едва замѣтный паръ. Внизу подъ ногами крыши города, прижавшагося къ рѣкѣ, башни собора, ближе къ намъ бѣлая ничѣмъ съ виду незамѣчательная часовня… Часовня имѣетъ отношеніе къ событію, касающемуся и Россіи. Она сооружена въ память подписаннаго на этомъ мѣстѣ 26 января 1699 года мира между Австріей, Россіей, Польшей и Венеціей, съ одной стороны и Турціей, съ другой стороны. По этому миру, Австрія получила всю Венгрію и Семиградію.
А вотъ вдали и «памятникъ» великой войны и бѣлаго движенія. Тамъ далеко, въ сторону Новаго Сада, виднѣется крѣпость Петровардинъ, откуда бѣжалъ содержавшійся въ плѣну Корниловъ.
***
Постель мнѣ устроили въ кабинетѣ на тахтѣ. Просыпаюсь рано. Ставни закрыты. Сквозь сумерки прорѣзывается со стѣны окровавленный драконъ, изображенный на подаренной Врангелю «алексѣевскими» юнкерами картинѣ. На картинѣ Врангель рубитъ гидрѣ ея многочисленныя головы съ необыкновенною невозмутимостью, даже съ небрежностью, по совсѣмъ правиламъ «уставной» рубки. Къ мѣсту боя на подмогу скачутъ «алексѣевцы» въ красныхъ фуражкахъ съ шашками наголо.
***
Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ «бѣлаго» дома штабъ русской арміи. Тамъ, за работой, всѣ чины штаба въ формѣ. При штабѣ домовая церковь, во время службъ переполненная. Ее посѣщаютъ и мѣстные жители изъ-за прекраснаго пѣнія. А великолѣпный сербскій соборъ пустуетъ.
Врангелю трудно живется. Онъ какъ кровная лошадь, запертая въ амбарѣ. Вооружился терпѣніемъ, держитъ себя въ рукахъ. По нѣскольку разъ въ день ходитъ въ штабъ, ступая по раскаленнымъ отъ зноя плитамъ, въ мягкихъ кавказскихъ чувякахъ.
Читаетъ, читаетъ все… Раскладываетъ пасьянсъ.
— Какъ называется этотъ пасьянсъ, Петръ Николаевичъ?
— Кто его знаетъ!.. Онъ рѣдко сходится. Его можно было бы назвать «зарубежнымъ съѣздомъ»…
Свита съ горечью смотритъ на эти вечернія занятія.
— Я вчера раскладывалъ пасьянсъ.
— Т-с-с… — шепчетъ начальникъ штаба, — услышитъ вѣстовой.
Потому что всѣ сотрудники Врангеля, подъ его вліяніемъ, привыкли къ мысли, что они на фронтѣ. Фронтъ незримый. Борьба продолжается. Надо болѣе, чѣмъ когда-либо, слѣдить за собой и помнить: кто ты и для какой единой цѣли ты на свѣтѣ живешь!..
***
Врангель объѣзжаетъ части, раскиданныя въ Югославіи на работахъ. Взялъ меня съ собой.
Мы въ горахъ южной Сербіи. Кубанская дивизія строитъ черезъ горный хребетъ шоссе, извивающееся по головокружительнымъ крутизнамъ и обрывамъ, поросшимъ букомъ. Торная дорога, у населенія получила наименованіе: «Русскій путь».
Свѣжее ярко-зеленое утро, поляна cреди голубоватыхъ горъ, залитая солнцемъ.
Врангель въ темной черкескѣ дѣлаетъ смотръ кубанской дивизіи.
Проносятъ штандарты. Стою взволнованный съ непокрытой головой. Что-то дрогнуло въ душѣ, стянуло горло и передалось къ рѣсницамъ.
Гремитъ старый егерскій маршъ такъ весело самоувѣренно, задорно и далеко разносится привѣтствіе:
— Здравствуйте, орлы-лабинцы!..
Врангель поворачиваетъ ко мнѣ голову и, указывая на проходящія части, вполголоса, сухо, но какъ-то особенно серьезно произноситъ:
— Вотъ остатки арміи…
Знамена плывутъ мимо, какъ призраки, кажутся безплотными видѣніями, растутъ и словно на глазахъ обновляются, озаряя все кругомъ внутреннимъ сіяніемъ нерукотворной святыни. Въ складкахъ полотнищъ чуятся скрытыми частицы тѣла великомученицы Россіи.
Это не простой смотръ, это обрядъ, обрядъ оживотворенія національной души. Литургія вѣрныхъ.
+++
Черезъ день возвращаемся тѣми же мѣстами. Привольно дышется, шумятъ ручьи. По дорогѣ попадаются сѣрыя кучки людей, комочками припавшихъ къ землѣ, копошащихся, дробящихъ на солнцѣ щебень.
Это тѣ же воины, въ щегольскихъ воинскихъ одѣяніяхъ проходившіе день тому назадъ со знаменами передъ Врангелемъ.
Кто видѣлъ обѣ картины — парадъ и работу на шоссе, тотъ понялъ глубокій смыслъ историческаго дѣла Врангеля.
Н. Чебышевъ.
Возрожденіе, № 1424, 25 апрѣля 1929.
Views: 43