Петербургъ осенью 1918 года. — «Успокоители». — Кухарка на крышѣ. — Дорога въ Кіевъ. — Переѣздъ на Кирочную. — Въ вагонѣ. — Незнакомецъ съ дамой и пакетомъ. — Въ купе съ чекистами. — Извозчикъ, спрашивающій «провизію». — Орша. — «Торговля» съ чекой. — Черезъ границу въ фаэтонѣ.

Въ десятыхъ числахъ сентября 1918 года надо было принимать рѣшенія. — Представлялось несомнѣннымъ: — если оставаться въ Петербургѣ, то придется или служить большевикамъ или умирать съ голода. Послѣ убійства Урицкаго начались массовые аресты и разстрѣлы. Изъ знакомыхъ въ то время были увезены въ Кронштадтъ и убиты, вмѣстѣ съ другими арестованными, въ числѣ болѣе ста, Ф. Треповъ и В. А. Бутурлинъ.

Мученія близкихъ не кончались на этомъ.

Послѣ гибели В. Ф. Трепова появился неизвѣстный, увѣрявшій, что онъ случайно былъ свидѣтелемъ происшествія. Описывалъ песчаную косу, гдѣ это происходило, говорилъ, что видѣлъ, какъ передъ разстрѣломъ съ В. Ф. снимали пальто, но думаетъ, что В. Ф. выжилъ, что его недострѣлили. «Успокоители» обыкновенно выманивали деньги. Но иногда «визиты» не сопровождались вымогательствомъ. Работала вѣроятно чека, проводившая развѣдку въ семьяхъ, гдѣ могла зрѣть месть. Хотѣли еще кого-нибудь выловить.

Незнакомецъ обычно зналъ «подробности», чѣмъ снискивалъ довѣріе. А зналъ «подробности» только потому, что былъ чекистомъ.

***

Не страхъ расправы гналъ изъ Петербурга. Не страхъ смерти отъ большевиковъ, а страхъ жизни при большевикахъ. Мы еще не давали себѣ отчета въ опасности. Мы не привыкли бояться. Въ іюлѣ мѣсяцѣ я по порученію петербургскаго «праваго центра» съѣздилъ на развѣдки въ Кіевъ, откуда вернулся въ Петербургъ для доклада организаціи. О поѣздкѣ своей я вкратцѣ разсказалъ въ другомъ отрывкѣ «Близкой дали» («Возрожденіе» отъ 8 декабря 1928 г.).

Недавно П. Я. Рыссъ напомнилъ мнѣ, что я по возвращеніи изъ Кіева сдѣлалъ сообщеніе о поѣздкѣ на собраніи, созванномъ городскимъ комитетомъ партіи народной свободы. Эпизодъ этотъ у меня изгладился изъ памяти, и когда П. Я. мнѣ о немъ разсказывалъ, то я первоначально не хотѣлъ вѣрить — до того мой поступокъ, теперь, послѣ всего пережитаго, казался мнѣ безразсудно неосторожнымъ.

Я рѣшилъ уѣхать. Чувствовалъ какое-то нароставшее неблагополучіе. Около меня кто-то ходилъ. Я получилъ письмо, анонимное, съ угрозами. Разъ позвонила женщина:

— Мой совѣтъ — поскорѣе уѣзжайте.

— Кто вы такая?

— Вы меня не знаете.

И повѣсила трубку.

Происходили роковыя совпаденія, которыя при будничной обстановкѣ не случаются или незамѣтны. Я по конспиративнымъ дѣламъ заходилъ къ единомышленнику, служившему въ торговой фирмѣ, контора которой помѣшалась въ квартирѣ по парадной лѣстницѣ большого петербургскаго дома. Обыкновенно мнѣ открывалъ нашъ «агентъ», я проходилъ не замѣченнымъ никѣмъ въ его кабинетъ, бесѣдовалъ съ нимъ и такъ же никѣмъ не замѣченный удалялся. Я могъ быть увѣренъ, что ни въ квартирѣ, гдѣ помѣщалось предпріятіе, ни вообще въ этомъ домѣ меня никто не зналъ. Однажды я замѣтилъ новаго швейцара, который мнѣ необыкновенно привѣтливо поклонился. Я съ тревогой его спросилъ, не знаетъ ли онъ меня?

— Какъ же, г. Чебышевъ, вѣдь я служилъ раньше въ домѣ, гдѣ вы изволили часто бывать (онъ назвалъ улицу и фамилію моихъ друзей).

Одинъ изъ двухъ или трехъ швейцаровъ, знавшихъ меня въ Петербургѣ, перешелъ на службу именно въ одинъ изъ двухъ или трехъ домовъ Петербурга, гдѣ его присутствіе представляло для меня опасность!

Занималъ я маленькую квартиру въ мансардномъ помѣщеніи семиэтажнаго дома. Однажды вернувшись домой я засталъ мою кухарку на… крышѣ. Изъ окна столовой можно было легко выбраться туда.

— Аннушка, вы съума спятили, что вы здѣсь дѣлаете, — сказалъ я, просовываясь въ окно и съ ужасомъ видя, какъ моя старуха, на четверенькахъ, производила какія-то изслѣдованія на головокружительной высотѣ.

— Я смотрю, гдѣ бы вамъ спрятаться. когда за вами придутъ.

Старуха искала мѣсто, чтобы я могъ спрятаться въ случаѣ если меня явятся арестовать. Крыша представляла конечно удобства. Можно было залечь гдѣ-нибудь за трубой, а затѣмъ вернуться въ квартиру. Стратегія была не лишена остроумія. Я разсмѣялся (теперь, конечно, я не сталъ бы смѣяться!). Аннушка, тѣмъ временемъ выбравшаяся съ нагрѣтыхъ солнцемъ кровельныхъ листовъ, укоризненно качала головой. У нея имѣлись связи въ «сферахъ» — племянникъ-матросъ, съ серьгой въ ухѣ и браслетахъ на рукахъ. Она знала то, что знала.

***

Надо уѣзжать. Куда? На Украину. Оттуда пробраться на Кубань, гдѣ, какъ я узналъ, будучи въ Кіевѣ, собиралась Добровольческая армія. Дорога: черезъ Оршу. Тамъ я зналъ ходы.

Въ Оршѣ успѣла образоваться группа комиссіонеровъ, переводившихъ черезъ границу. Съ условіями и посредниками я на всякій случай познакомился, когда возвращался въ Петербургъ изъ кіевской «командировки». Переходъ границы тогда еще не представлялъ затрудненій и былъ дешевъ (нѣсколько сотъ рублей).

Ѣхать надлежало — это представлялось яснымъ — безъ документовъ и визъ. Въ практику уже входило слѣдующее мучительство: уѣзжавшій нѣсколько дней ходилъ по разнымъ инстанціямъ и въ тотъ моментъ, когда ему предстояло исполнить послѣднюю формальность — его хватали.

Передъ отъѣздомъ я нашелъ полезнымъ замести слѣды и переѣхать къ баронессѣ В. И. Икскуль на Кирочную, гдѣ жилъ въ комнатѣ, на дверяхъ которой имѣлась надпись: «музей борьбы за освобожденіе». Надпись предназначалась для «власти», когда она явится съ обыскомъ. У В. И. въ домѣ бывалъ весь Петербургъ, отъ Максима Горькаго до премьера Горемыкина. Теперь и у ней стало тихо. Въ ея домѣ въ 1905 году Троцкій читалъ докладъ. Она была въ общеніи съ самыми несоединимыми людьми.

Въ верхнемъ этажѣ особняка жилъ больной сынъ. Изъ-за него она не могла оставить Петербурга.

***

Уѣхалъ я 15 сентября на Витебскъ. Багажъ состоялъ изъ маленькаго чемоданчика. Въ карманѣ лежалъ паспортъ, выданный на имя «дворянина Н. Н. Чебышева» кіевскимъ полиційместеромъ въ 1915 году. Мнѣ помимо офиціальнаго документа вдругъ почему-то тогда захотѣлось имѣть обывательскую паспортную книжку безъ обозначенія должности.

Старая привычка — уѣзжать при курьерахъ — сказалась. Меня провожалъ швейцаръ Василій. Онъ былъ партійнымъ коммунистомъ и занималъ въ «ячейкѣ» видное положеніе, но ко мнѣ благоволилъ, вѣроятно за щедрыя чаевыя. Прощаясь, онъ поцѣловалъ мнѣ руку.

Ѣхалъ я во второмъ классѣ. Поѣздъ былъ полупустой. Когда я садился въ вагонъ — туда прошелъ широкоплечій мужчина, лѣтъ подъ сорокъ, въ очкахъ, съ загорѣлымъ лицомъ. Онъ мелькомъ, но пристально на меня взглянулъ. Занялъ онъ мѣсто въ сосѣднемъ купе, гдѣ уже кто-то былъ.

Поѣздъ тронулся.

Послѣ Царскаго Села ко мнѣ въ купе зашелъ господинъ въ очкахъ, съ загорѣлымъ лицомъ, обратившій на себя мое вниманіе передъ отъѣздомъ и помѣстившійся въ отдѣленіи рядомъ съ моимъ.

Лицо его передергивалось отъ тика. Онъ немного волновался и старался это скрыть.

— Я васъ знаю, — сказалъ онъ съ чуть замѣтнымъ нѣмецкимъ акцентомъ. — Я видѣлъ васъ, когда сенатъ судилъ военнаго министра Сухомлинова.

Я насторожился. Вотъ не было еще печали. — Богъ знаетъ, кто могъ меня тогда запомнить по «публичной выставкѣ» на эстрадѣ собранія «Арміи и флота»! На чемъ можно только попасться!

— Что вамъ угодно? — спросилъ я холодно.

— У меня просьба, вы, не правда-ли, ѣдете въ Оршу? Передайте въ Оршѣ этотъ пакетъ.

Онъ вынулъ изъ кармана жилета объемистый пакетъ.

— Тутъ бумаги, очень важныя. На станціи къ вамъ подойдетъ извозчикъ и спроситъ «сумку съ провизіей». Вы ему передайте пакетъ. Это очень нужно. Мой человѣкъ, который долженъ былъ везти «ихъ», не пріѣхалъ.

Я не бралъ пакета и въ нерѣшительности смотрѣлъ на незнакомца, тщетно стараясь въ нѣсколько секундъ его вывернуть на изнанку. Провокація?..

— Простите, но я васъ совсѣмъ не знаю, не знаю, что въ этомъ пакетѣ.

— Что вамъ отъ того, если я назовусь? Дѣло идетъ о спасеніи…

Онъ сдѣлалъ движеніе, какъ бы указывая на сосѣднее купе.

Я не люблю одержимыхъ тикомъ. — Тикъ часто замѣчалъ у заправскихъ большевиковъ, не преуспѣвающихъ достаточно быстро въ гадости. Но собесѣдникъ своей стремительностью и волненіемъ меня подкупилъ. Такъ комедію не играютъ.

Онъ сѣлъ на диванъ. Я тоже. Онъ сталъ намеками, отрывисто разсказывать. Я что-то понялъ. Рядомъ ѣхала женщина. Ее «спасаютъ». Перевозятъ черезъ границу. Но не въ Оршѣ, а гдѣ-то въ уѣздѣ. Устраиваетъ переходъ границы кто-то живущій въ Оршѣ, заранѣе туда выѣхавшій, самъ скрывающійся. Значеніе пакета мнѣ неизвѣстный не объяснялъ.

Изъ его словъ можно было понять, что онъ «служитъ» у большевиковъ. Онъ производилъ впечатлѣніе сильно обрусѣвшаго латыша, слегка скулы выдавались, волосы мочалкой. Глаза прямые, честные. Видалъ виды. Образованный. Похожъ на военнаго, одѣтаго въ штатское. На головѣ потертая русская «купеческая» фуражка. Изъ одной его обмолвки я заключилъ, что онъ собственно меня зналъ и до «Сухомлиновскаго» дѣла. Не бывшій ли жандармъ, мелькнуло у меня въ головѣ.

Неизвѣстный дальше не могъ ѣхать, онъ долженъ былъ на ближайшей остановкѣ выждать встрѣчнаго поѣзда — и ѣхать обратно, въ Петербургъ. Спутникъ, который долженъ былъ сопровождать «даму», не пріѣхалъ по неизвѣстнымъ причинамъ къ отходу поѣзда.

— Онъ-то и долженъ былъ проѣхать въ Оршу и вручить пакетъ.

— Почему вы не передаете пакетъ вашей дамѣ, — спросилъ я все еще сомнѣваясь.

— Она остается въ Витебскѣ, и поѣдетъ дальше послѣ, и не черезъ Оршу. Вы ничѣмъ не рискуете. Опасна Орша, переходъ границы. А здѣсь внутри, никого нѣтъ, никто васъ не тронетъ, у большевиковъ слѣжка только въ центрахъ и на периферіи.

Это было вѣрно. Я сдался.

— Еще вопросъ. Какъ же меня признаетъ на станціи Оршѣ «извозчикъ»?

— Выйдя изъ вагона, постойте на платформѣ и, снявъ шляпу, вытирайте старательно платкомъ лобъ. Такъ было условлено.

Я принялъ пакетъ. Это былъ толстый сѣрый заклееный конвертъ безъ адреса. Мой собесѣдникъ, видимо удовлетворенный и успокоенный, попросилъ разрѣшенія закурить. Онъ вынулъ темную сигарку и съ удовольствіемъ ее закурилъ.

Мы молчали.

— Когда это кончится, — спросилъ я неизвѣстнаго.

— Не скоро, — отвѣтилъ онъ отрывисто и лицо задергалось въ тикѣ. — Могли бы спасти нѣмцы, но они надорвались, имъ не до Россіи. Война кончается.

Какъ-то замялся и всталъ, собираясь уходить:

— Горячо васъ благодарю за услугу.

Онъ крѣпко пожалъ мнѣ руку и мы разстались. Я слышалъ, какъ онъ прошелъ въ сосѣднее купе къ таинственной дамѣ, побѣгу которой я долженъ былъ способствовать передачей въ Оршѣ пакета.

***

Станція. Въ окно я увидѣлъ, какъ онъ вышелъ изъ вагона и сдѣлалъ рукой знакъ привѣта по направленію къ окну сосѣдняго купе и мнѣ. Къ нему подошелъ человѣкъ въ сѣрой шинели, его поджидавшій. Оба прошли въ буфетъ. На платформѣ было довольно много народа, ждали встрѣчнаго поѣзда въ Петербургъ.

Долженъ признаться — конвертъ съ неизвѣстнымъ содержимымъ меня порядкомъ безпокоилъ. Мысль о провокаціи я совсѣмъ оставилъ. Зачѣмъ провокація, когда меня и такъ могли каждую минуту схватить? Но возможенъ по дорогѣ обыскъ.

Проходя мимо «сосѣдняго купе», я заглянулъ въ открытую дверь. Посреди купе стояла высокая, стройная дама, съ гладко зачесанными волосами, повязанными синей косынкой, въ темномъ платкѣ. Она быстро повернулась ко мнѣ спиной такъ, что я не могъ разглядѣть лица. Въ купе была дѣвочка четырехъ лѣтъ и дѣвушка, не то горничная, не то бонна.

Витебскъ. Пересадка на Оршу. Мепя охватило состояніе нервозности, связанной съ приближеніемъ критическаго момента. Въ головѣ завертѣлся вдругъ пушкинскій стихъ. «Мрежи иныя тебя ожидаютъ, иныя заботы». «Мрежи» — это кажется петли невода, или что-то вродѣ этого. Ловить самому не придется, а придется черезъ «мрежи» проскальзывать, чтобы другіе не словили. «Иныя заботы» заслонили незнакомку въ сосѣднемъ купе. Въ Витебскѣ я о ней не хотѣлъ думать, взялъ чемоданчикъ, налегкѣ, какъ былъ, вышелъ изъ вагона и прослѣдовалъ въ поѣздъ на Оршу.

Сидя въ вагонѣ оршанскаго поѣзда, я подумалъ о дамѣ. Посовѣстился, что не прослѣдилъ, высадилась ли она благополучно въ Витебскѣ, гдѣ временно должна была остаться. Но потомъ рѣшилъ, что никто ее мнѣ не поручалъ, а въ поѣздѣ она даже обнаружила нежеланіе показать мнѣ лицо. Письмо продолжало безпокоитъ и «пухло» въ боковомъ карманѣ.

Какъ на зло у меня оказались «спутники»: два молодыхъ человѣка въ сѣрыхъ шинеляхъ, имѣвшіе видъ красноармейскихъ офицеровъ, съ особаго рода «защитнымъ лоскомъ», упрощенной щеголеватостью совѣтскихъ контръ-развѣдчиковъ. Они вполголоса разговаривали, попутно украдкой меня оглядывая. Я почуялъ опасность. Письмо въ карманѣ превращалось въ объемистый портфель. Въ себѣ и на себѣ я чувствовать только пакетъ. Какъ это я въ ихъ присутствіи въ Оршѣ буду сдавать письмо человѣку, который явится за «сумкой съ провизіей».

Я взялъ въ Петербургѣ изъ своихъ книгъ на дорогу томикъ мемуаровъ Филиппа Коммина, средневѣковаго лѣтописца — современника короля Людовика ХІ-го. Погрузился въ чтеніе; болѣе дѣлалъ видъ, что читаю, чтобы не встрѣчаться глазами съ попутчиками, все болѣе и болѣе мною интересовавшимися. Въ книжкѣ мнѣ попалось такое замѣчаніе Филиппа Коммина, показавшееся зловѣщимъ пророчествомъ въ отношеніи самого меня:

«Я зналъ мало людей, которые умѣли бы во время бѣжать».

Неужели и мы вступаемъ въ эпоху Филиппа Коммина, когда существовало особое «искусство побѣга»? Я очевидно имъ совсѣмъ не владѣю: нарываюсь на загадочныя встрѣчи, путешествую съ неизвѣстными подкинутыми мнѣ чужими документами, подсаживаюсь въ вагонъ къ чекистамъ, лѣзу самъ прямо имъ въ пасть…

Но послѣднее меня именно и спасло отъ обыска: оказалось, что я помѣстился въ служебномъ отдѣленіи. На перегонѣ мои спутники чекисты пошли по вагонамъ для опроса и провѣрки документовъ пассажировъ. Дѣлали это долго и тщательно. Двухъ пассажировъ арестовали. Ко мнѣ, т. е. въ свое «служебное отдѣленіе», они не вернулись. Никто меня не безпокоилъ, даже не спрашивалъ билета. Меня приняли за «начальство».

Орша… Не успѣлъ я выйти на перронъ, снять шляпу и поднести платокъ ко лбу, какъ подошелъ крупный мужикъ, съ круглымъ ухмыляющимся лицомъ, бритый, съ раскосыми глазами и приплюснутымъ носомъ, извозчичьяго вида. Въ рукахъ онъ держалъ кнутъ, точно показывалъ его какъ примѣту.

— Провизію привезли, — спросилъ онъ.

Конвертъ я уже держалъ въ рукахъ и передалъ ему. Около происходила обычная станціонная толчея. На насъ никто не обратилъ вниманія. Я поспѣшилъ все-таки поскорѣе пройти въ пассажирскую залу.

Орша была неузнаваема. Когда я проѣзжалъ полтора мѣсяца назадъ, возвращаясь изъ Кіева въ Петербургъ, это было глухое, тихое мѣсто. Теперь Орша бурлила недобрымъ, лихорадочнымъ волненіемъ, точно происходила мобилизація, мобилизація злыхъ, преступныхъ силъ. Ватаги вооруженныхъ людей въ защитныхъ шинеляхъ. Съ поѣздовъ снимаютъ, куда-то уводятъ подъ конвоемъ блѣдныхъ, растерянныхъ буржуевъ…

***

Меня ждало крупное разочарованіе. Всѣ мои оршанскія «явки» утратили значеніе. Комиссіонеры, вѣдавшіе переправкой черезъ границу бѣглецовъ, частью были арестованы, частью сами разбѣжались. Я никого въ Оршѣ больше не зналъ.

Вернулся на станцію послѣ развѣдокъ въ городѣ. У меня созрѣлъ такой планъ: оставлю чемоданчикъ на храненіи въ багажномъ отдѣленіи, а самъ просто перейду границу, вдоль желѣзнодорожнаго пути, какъ бы гуляя.

Планъ я не осуществилъ. При попыткѣ его осуществить чуть не былъ задержанъ. Вернулся въ городъ. Темнѣло. Зашелъ въ неизвѣстную одноэтажную гостиницу и переночевалъ, не раздѣваясь, спалъ крѣпко, утомленный дневными хожденіями, треволненіями. Засыпая, слышалъ сквозь первый сонъ на улицѣ пьяную пѣсню, дикіе крики и нѣсколько выстрѣловъ.

Проснулся рано. Расплатился еще съ вечера. Вышелъ въ коридоръ, никому не сказываясь. Въ гостиницѣ словно было пусто, ни жильцовъ, ни прислуги.

Пошелъ по улицамъ опять на станцію. По дорогѣ услышалъ за спиной дребезжаніе пролетки. Окликнулъ захлебывающійся голосъ:

— Баринъ, баринъ, хотите подвезу.

Я оглянулся: это былъ мой «извозчикъ», выходившій встрѣчать поѣздъ и получившій отъ меня «провизію». Онъ привѣтствовалъ меня какъ стараго друга. Судьба его посылала, ему можно довѣриться.

Я съ извозчикомъ разговорился. Онъ мнѣ рекомендовалъ мѣстнаго еврея, составителя прошеній, имѣющаго связи въ мѣстной уже нѣкоторое время дѣйствовавшей въ Оршѣ пограничной чекѣ. Человѣкъ онъ честный. Черезъ границу проводитъ. Надо платить. Львиная доля платы конечно достается чекистамъ.

Извозчикъ меня повезъ къ нему.

………………………….

Остальное помню какъ во снѣ. Еврей оказался мѣстнымъ частнымъ повѣреннымъ. Жилъ на окраинѣ города съ женою, въ собственномъ домикѣ. Мы быстро сговорились. Опредѣлился уже тарифъ. Чека брала по 300-400 рублей съ человѣка. Пока выйдетъ разрѣшеніе я живу въ домѣ частнаго повѣреннаго. За постой и продовольствіе — расчетъ особый. Я согласился на все.

— Теперь дайте вашъ документъ, — сказалъ частный повѣренный.

— Развѣ онъ нуженъ? — спросилъ я съ тревогой.

— Безъ документа ничего не выйдетъ, «они» хотятъ знать кого пропускаютъ.

— У меня паспортная книжка, выданная еще при государѣ полиціей.

— Для большевиковъ это самые крѣпкіе документы, они имъ больше вѣрятъ, чѣмъ собственнымъ бумагамъ, которыя большей частью купленныя или поддѣльныя.

Я передалъ моему хозяину паспортную книжку, выданную кіевскимъ полиціймейстеромъ въ 1915 году.

Вотъ тутъ я «всыпался». «Хозяинъ», взглянувъ въ паспортъ, который я ему спокойно вручилъ, такъ какъ написанъ былъ паспортъ на имя «дворянина Н. Н. Чебышева», безъ всякаго обозначенія «служебнаго положенія», — вдругъ почтительно улыбнулся и спросилъ:

— Вы бывшій прокуроръ кіевской судебной палаты?

Я сдѣлалъ непростительный промахъ. «Хозяинъ» былъ частнымъ повѣреннымъ, хотя и не «присяжнымъ», но все же адвокатомъ, адвокатомъ въ Оршѣ, уѣздномъ городѣ Могилевской губерніи, входившей въ округъ кіевской судебной палаты. Какъ же ему было не знать меня!

Было поздно трубить отбой. Я сдѣлалъ глупость какъ неопытный мальчикъ. — «Хозяинъ» успокаивалъ меня, увѣряя, что чекисты меня не знаютъ. Но я далеко не былъ увѣренъ въ немъ самомъ, и былъ правъ, какъ показали послѣдствія.

***

Начались переговоры съ чекой.

«Хозяинъ» исчезалъ, возвращался озабоченный, ко мнѣ не показывался, о чемъ-то испуганно шептался съ женой и часто произносилъ слово: «кошмаръ».

Чека потребовала съ меня 3.000 рублей за пропускъ за границу.

— А вчера я перевозилъ еще полковника за 300 рублей.

— То полковникъ, а то я, — сказалъ я смѣясь.

Я смѣялся, смѣялся, какъ говорятъ французы, «желтымъ» смѣхомъ, а на душѣ скребли кошки. Мнѣ казалось, что я попался и не выбраться мнѣ изъ этой проклятой Орши.

Сразу сообразилъ. Сообразить было впрочемъ не трудно. Платить надо. Если я не заплачу, все равно отберутъ деньги и убьютъ. Убьютъ навѣрняка, такъ какъ я, ограбленный, буду представлять живое поличное, изобличающее разбойниковъ.

«Хозяинъ» поступилъ чрезвычайно глупо, желая сдѣлать лучше. Когда чекисты спросили про меня, то онъ объявилъ, кто я такой, причемъ добавилъ, что я могу имъ «пригодиться», если случится контръ-революція. Всѣ тогда вѣрили въ близкую контръ-революцію. Чекисты оршанскіе были однако другого склада люди и на такой мякинѣ провести ихъ было нельзя. Они расхохотались моему «частному повѣренному» въ лицо и сказали:

— Т-такъ… такъ пусть онъ заплатитъ 3.000!

При мнѣ было около 4.000. Я отдалъ 3.000. Оставалось еще достаточно денегъ на проѣздъ изъ Орши въ Кіевъ и жизнь тамъ въ первые дни.

Переходъ на «ту» сторону долженъ былъ состояться на слѣдующее утро. Въ послѣднюю ночь я не спалъ. Мнѣ казалось, что сейчасъ придутъ и заберутъ.

………………………….

У «хозяина» имѣлась коляска, пара лошадей и молодой кучеръ. Въ этой коляскѣ я на слѣдующее утро бариномъ переѣхалъ границу. Когда коляска проѣзжала въ перелѣскѣ мимо барака, гдѣ у большевиковъ находился пропускной пунктъ, то на крыльцо вышелъ какой-то большевицкій чинъ и посмотрѣлъ мнѣ вслѣдъ.

Черезъ десять минутъ я шелъ по свободной, хоть и оккупированной нѣмцами землѣ, съ чувствомъ неизъяснимаго благополучія, знакомаго всѣмъ, кто «оттуда» бѣжалъ. Я выскочилъ, какъ всѣмъ въ такихъ случаяхъ кажется, чудомъ. Позади мертвый домъ сумасшедшихъ. Умственное и телѣсное угасаніе, понудительное и неизбѣжное соучастіе въ закланіи народа.

Точно отвязался при кораблекрушеніи отъ гніющаго трупа.

А море не страшно. Куда-нибудь доплывемъ!

Н. Чебышёвъ.
Возрожденіе, № 2264, 14 августа 1931.

Views: 32