Меня въ послѣднее время не разъ уди­вляло одно обстоятельство: почему никто изъ нашихъ крупныхъ авторовъ ни здѣсь, въ эмиграціи, ни тамъ, въ Совѣтской Рос­сіи, не пишетъ драмъ?

Матеріала для комедіи и трагедій сколько угодно.

Смѣло можно написать безсмертную вещь. А никто, между тѣмъ, не желаетъ.

Единственно, кто попробовалъ кое-что сдѣлать въ безсмертномъ направленіи, это Алексѣй Толстой и Евреиновъ. Но у Евреинова изъ «Самаго главнаго», въ концѣ концовъ, получилось «Нѣчто очень неважное». А Толстому не повезло: написалъ великолѣпный «Бунтъ машинъ», по­ставилъ на сценѣ и неожиданно обнаружилось, что вся вещь цѣликомъ украдена у Чапека.

Только на дняхъ, читая въ газетахъ от­четы о постановкахъ «Ревизора» въ Пе­тербургѣ и «Гамлета» въ Берлинѣ, я понялъ ясно, почему драматурги притихли. Съ «Ревизоромъ» извѣстный совхулигрежиссеръ Мейерхольдъ, какъ оказывается, поступилъ такъ: разбилъ всю пьесу на 15 картинъ и ввелъ новыхъ дѣйствующихъ лицъ: заѣзжаго офицера, какого-то капитана, неизвѣстныхъ супруговъ Максапуровыхъ, еще менѣе извѣстныхъ супру­говъ Погоняевыхъ.

А соціалъ-демократическій режиссеръ Эсснеръ въ это время въ Берлинѣ по-мейерхольдовски передѣлывалъ «Гамлета»: королеву изобразилъ супругой Императо­ра Вильгельма ІІ, датскій дворъ—германскимъ дворомъ, вмѣсто Полонія вы­велъ Бетмана-Гольвета.

И всю эту чушь торжественно поста­вилъ въ берлинскомъ Государственномъ театрѣ.

Подобное обращеніе соціалистическихъ и коммунистическихъ режиссеровъ съ покойными авторами не можетъ, конечно, не тревожить уважающихъ себя живыхъ драматурговъ. Написать вещь, имѣющую кратковременный успѣхъ, въ наши дни еще куда ни шло, можно. Если она будетъ ста­виться только при жизни автора, положеніе не очень опасно. Необходимо только зорко слѣдить за театральными объявле­ніями, систематически ѣздить на всѣ постановки, аккуратно бить режиссеру физіономію и писать каждый разъ оправдательныя письма въ редакцію.

Но съ произведеніями безсмертными дѣло обстоитъ гораздо хуже. Всѣмъ извѣ­стно, напримѣръ, какъ, воспользовавшись смертью Островскаго, совѣтскій соціали­стическій (СС) Мейерхольдъ ввелъ въ видѣ интермедіи въ «Грозу» крестный ходъ съ пьяными священниками и заста­вилъ Несчастливцева въ «Лѣсѣ» искатъ у Аркашки насѣкомыхъ.

Легко ли реагировать на такое непрошеное сотрудничество покойнику? Какъ, спрашивается, бить режиссера и чѣмъ? Спиритическимъ стуломъ?

Писать сейчасъ для будущаго потомст­ва, въ которомъ можетъ появиться цѣлая банда Мейерхольдовъ и Эсснеровъ, въ высшей степени рискованно.

Оставишь міру трагедію «Эдипъ», а міръ изъ него сдѣлаетъ комедію «Нэпъ». Или вдохновишься, напишешь драму «Электру», а давать почему то будутъ оперетту «Электрификація». И, что самое обидное, имя оставятъ:

«Софоклъ», «Электрификація» въ пят­надцати эпизодахъ: 1) Антигона у Макъ Магона, 2) Эдипъ въ Колоннѣ или До­микъ въ Коломнѣ, 3) Филоктетъ и рабфакультетъ…

Общее затишье на нашемъ драматургическомъ фронтѣ, безусловно, объясня­ется боязнью авторовъ за будущую судь­бу своихъ дѣтищъ. При коммунизмѣ и соціализмѣ, когда нѣтъ грани между тво­имъ и моимъ, и когда режиссеръ мало чѣмъ отличается отъ налетчика, невоз­можно защитить безпризорное дитя. И я увѣренъ, что всѣ наши писатели, причастные къ драматургіи, не только боятся возобновлять прежніе опыты, но панически трепещутъ даже за старыя вещи.

А вдругъ возьмутъ и передѣлаютъ «Евреевъ» Е. Чирикова въ «Помѣщи­ковъ»?… Или «Осеннія Скрипки» Сургучева въ «Случай съ контрабасомъ» ?

А то въ пьесу Арцыбашева «Ревность» вставять главнымъ дѣйствующихъ ли­цомъ Венеціанскаго мавра.

Иди тогда, доказывай, что ты не верб­людъ и вообще не Луначарскій.

Нѣтъ, лучше воздержаться отъ без­смертныхъ вещей. Не стоитъ писать, се­бѣ дороже.

А. Ренниковъ
Возрожденіе, №562, 1926

Views: 37