III

Я сказалъ прошлый разъ, что Врангель является центральной фигурой тѣхъ событій, которыя названы именемъ Бѣлаго двнженія. Меня могутъ понять невѣрно. Я не хотѣлъ сказать, что роль Врангеля въ этихъ событіяхъ, взятыхъ въ ихъ цѣломъ, была главной, рѣшительно преобладающей ролью. Къ сожалѣнію, этого не случилось, и, какъ постараюсь показать далѣе, и не могло случиться. Главной фигурой въ этомъ смыслѣ Врангель оказался лишь тогда, когда Бѣлое движеніе переживало послѣдній свой эпизодъ…

И все же въ этихъ «Вандейскихъ Мысляхъ», въ этомъ ретроспективномъ и отдаленномъ видѣніи недавней русской исторической драмы, Врангель представляется мнѣ центральной ея фигурой. Говоря о томъ, что Бѣлое движеніе было исторической драмой, я объясняю тѣмъ самымъ мою мысль. Драматическій интересъ этихъ событій сосредотачивается на фигурѣ Врангеля. Драматическая коллизія здѣсь «завязана» вокругъ этой фигуры, ставка въ исторической игрѣ рѣшалась ею. Врангель былъ единственнымъ шансомъ удачи Бѣлаго движенія. Драматизмъ положенія состоитъ въ томъ, что вѣроятность этого шанса была почти вѣроятностью чуда, ибо фигура Врангеля была явленіемъ совершенно исключительнымъ въ русскихъ условіяхъ послѣдняго времени, а въ условіяхъ 1917 — 1919 года фигурой, какъ это ни грустно сказать, несвоевременной.

Въ запискахъ Врангеля есть много горячихъ страницъ, посвященныхъ его разногласіямъ и расхожденіямъ съ ген. Деникинымъ, принявшихъ въ концѣ концовъ, какъ это всѣмъ извѣстно, форму достаточно остраго конфликта. Страницы эти произвели тяжелое впечатлѣніе въ русской средѣ, напомнивъ о томъ рѣзкомъ столкновеніи двухъ уважаемыхъ дѣятелей Бѣлаго движенія, двухъ безупречныхъ патріотовъ, которое было несомнѣнно крайне вредно для общаго ихъ дѣла. Мнѣ кажется, однако, что объ этомъ столкновеніи можно говорить, отказавшись отъ тяжелаго чувства. Объ этомъ эпизодѣ можно спокойно думать и спокойно судить, потому что ни у его участниковъ, ни у его свидѣтелей, ни у его современниковъ нѣтъ никакихъ причинъ его стыдиться. За нимъ не скрываются какія-либо личныя причины, а если значительную роль сыграли въ немъ нѣкоторыя личныя свойства, то и самыя эти личныя свойства имѣли болѣе широкое, болѣе общее, можно сказать историческое значеніе. Если даже допустить, что здѣсь столкнулись два характера, то и тогда надо сказать, что различія этихъ характеровъ воплощали и представительствовали два разныхъ подхода къ дѣлу, двѣ разныхъ общественныхъ позиціи, два разныхъ пониманія, два разныхъ умонастроенія.

Расхожденіе Врангеля съ ген. Деникинымъ не только на мой взглядъ объяснимо. Мнѣ кажется, что оно было въ свое время неизбѣжно. Я назвалъ Врангеля фигурой, въ русскихъ условіяхъ послѣдняго времени исключительной. Чтобы найти соотвѣтствія этой фигурѣ, мы должны были бы обратиться къ инымъ эпохамъ россійской имперской службы. Люди этого склада, соединявшіе природныя военныя дарованія съ врожденнымъ административнымъ талантомъ, люди, обладавшіе волей, характеромъ, удачей, люди, не только несшіе, но и творившіе службу Россіи, завоевали когда-то Амурскій край, Туркестанъ… Эти люди, дѣлавшіе общее русское дѣло, вѣрили, однако, въ себя, хорошо знали свою звѣзду. Ихъ вызвала къ жизни, ихъ призвала на службу Россійская Имперія. Одно время казалось, что на закатѣ имперіи послѣдней яркой звѣздой въ ихъ созвѣздіи блеснулъ Скобелевъ. Но вотъ мы, современники Врангеля, знаемъ, что скобелевская традиція еше однажды воскресла такъ неожиданно среди развалинъ Россіи, и что на самомъ мрачномъ русскомъ небосклонѣ вспыхнулъ еще одинъ блестящій метеоръ.

Явленіе это, какъ показали обстоятельства, было «несвоевременно»… Врангель выражалъ собою ту простоту и отчетливость цѣли, которая одна могла привести къ торжеству Бѣлаго движенія. Этой цѣлью была военная побѣда, отвоеваніе Россіи. Я здѣсь умышленно пишу отвоеваніе, а не завоеваніе: я не хочу, чтобы меня здѣсь умышленно невѣрно поняли! Отвоеваніе Россіи не представлялось, конечно, Врангелю насильственнымъ покореніемъ Бѣлому движенію враждебнаго этому движенію населенія. Я увѣренъ, что если бы Врангель такъ думалъ, онъ не принялъ бы участія въ Бѣлой борьбѣ. Но онъ одинъ изъ немногихъ не впадалъ и въ противоположную ошибку: онъ не считалъ населеніе Россіи дѣятельнымъ союзникомъ бѣлыхъ войскъ, нетерпѣливо ожидающимъ ихъ появленія, чтобы поголовно выступить на ихъ сторонѣ. Онъ представлялъ себѣ Россію 1919 года именно тѣмъ, чѣмъ она и была — территоріей, захваченной вражеской большевицкой вооруженной силой и населенной въ огромномъ, въ подавляющемъ большинствѣ, нейтральными людьми, не отдающими себѣ никакого отчета въ размѣрахъ, цѣляхъ и шансахъ гражданской войны.

Эта концепція Бѣлой борьбы была жизненно правильной, и она подсказывала Врангелю болѣе правильное сужденіе о веденіи военныхъ операцій и о необходимомъ урегулированіи тыла мѣрами твердаго, строгаго, послѣдовательнаго и разумного администрированія. Исходя изъ этой концепціи, Врангель, умѣвшій быть стремительнымъ кавалерійскимъ военачальникомъ, Врангель, вѣрившій въ порывъ и самъ умѣвшій создавать порывъ, явился въ моментъ наибольшихъ своихъ успѣховъ, на другой день послѣ занятія Царицына, сторонникомъ дѣйствій осторожныхъ и систематическихъ. Онъ возражалъ противъ директивы всеобщаго немедленнаго похода на Москву, онъ возражалъ и противъ движенія на правый берегъ Днѣпра, настаивая на дѣйствіяхъ вдоль Волги, направленныхъ къ содѣйствію войскамъ Колчака. Онъ настаивалъ и на созданіи укрѣпленнаго фронта въ очень удачно намеченномъ имъ кратчайшемъ промежуткѣ между Днѣпромъ и Волгой, между изгибомъ Днѣпра къ востоку и изгибомъ Волги къ западу — между Царицыномъ и Екатеринославомъ. Эта мѣра подсказывалась убѣжденіемъ Врангеля въ серьезности, трудности и длительности той войны, которая должна была увѣнчаться лишь можетъ быть только черезъ два или три года отвоеваніемъ Россіи. Но здѣсь простая и ясная, военная и административная идея Врангеля столкнулась съ гораздо болѣе сложной и гораздо менѣе ясной политической идеей. Концепція «отвоеванія Россіи» столкнулась съ концепціей «самоосвобожденія Россіи».

IV

Ошибочность военнаго плана, принятаго ген. Деникинымъ въ концѣ мая 1919 года, не была военной ошибкой, какъ это казалось Врангелю, если судить по его мемуарамъ. То была ошибка иного порядка, предопредѣленная лежащей въ ея основѣ иной концепціей Бѣлой борьбы. Ни за эту ошибку, ни за эту концепцію не несъ отвѣтственности ген. Деникинъ въ качествѣ главнокомандующаго вооруженными силами юга Россіи. Концепція Бѣлаго движенія, какъ «освобожденія Россіи», не имъ была создана. Она сложилась отчасти въ результатѣ давней традіціи русскаго образованнаго общества, отчасти въ результатѣ тѣхъ навыковъ, которые это общество пріобрѣло въ событіяхъ 1917 года. Эти традиціи и эти навыки нисколько не связывали Врангеля, тогда какъ ген. Деникинъ былъ въ извѣстной степени къ нимъ прикрѣпленъ.

Врангель явился на фронтъ внутренней войны почти непосредственно съ фронта войны внѣшней. Онъ никогда не былъ до той поры дѣятелемъ общественнымъ и политическимъ. Ген. Деникинъ, напротивъ, не только руководилъ фронтомъ гражданской войны, но и участвовалъ въ труднѣйшемъ общественно-политическомъ дѣлѣ его первоначальнаго построенія въ 1917 г., вовлекъ низы и верхи арміи въ политику. Въ политической и общественной роли ген. Деникину пришлось выступить еще тогда, когда лежали на немъ огромныя заботы о веденіи внѣшней войны. Въ этой роли ген. Деникинъ невольно оказался сотрудникомъ Временнаго Правительства по тѣмъ линіямъ, которыя были указаны лучшими моментами въ исторіи этой власти. Унаслѣдовавъ отъ Временнаго Правительства главную его обязанность и главную его задачу — борьбы съ большевизмомъ — ген. Деникинъ не могъ не унаслѣдовать и характернаго стремления временной власти найти нѣкоторую равнодействующую разнообразнымъ вѣрованіямъ, надеждамъ, симпатіямъ, которыя такъ сложно и противорѣчиво переплелись въ русскомъ образованномъ обшествѣ…

Этой равнодѣйствующей и въ 1919 году, какъ въ 1917-мъ при ген. Деникинѣ, такъ же, какъ при Временномъ Правительствѣ, оставалась воспитанная долгими предшествующими годами народнической тенденціи вѣра въ самовозгораніе народа отъ пламени приносимой ему правды и свободы. И Временное Правительство боролось съ большевиками! Оно избѣгало бороться съ ними силой оружія, но оно старалось дѣйствовать силой убѣжденія, изобличеніемъ «большевицкаго обмана». Октябрьскій опытъ показалъ слабость такого рода борьбы. Немедленно послѣ него выяснилась необходимость борьбы вооруженной. Но эта вооруженная борьба, по мысли многихъ шедшихъ на нее военныхъ и невоенныхъ людей, оставалась все же лишь средствомъ, хотя и болѣе могущественнымъ, нежели словесныя убѣжденія — средствомъ поднять народъ къ возстанію. Такимъ образомъ сложилась концепція гражданской войны, какъ слѣдующаго быстрыми шагами освобожденія или въ сущности даже самоосвобожденія Россіи. При этой концепціи, Бѣлая побѣда должна была быть только толчкомъ къ возстанію народа противъ его угнетателей-большевиковъ. Бѣлыя войска несли съ собой населенію идеи правды, порядка, свободы. Въ атмосферѣ этихъ идей отъ него ожидалось «самовозгораніе».

Подобная концепція гражданской войны могла не отразиться на планѣ ея веденія. Успѣхи весны 1919 года съ точки зрѣнія такого подхода къ дѣлу обозначали не то, что значили они въ узко-военномъ смыслѣ. Существенно важнымъ представлялось идти впередъ и наносить противнику удары. Значеніе этихъ ударовъ казалось подобнымъ широко разбѣгающимся кругамъ, которые образуетъ камень, брошенный въ воду. Организація захватываемой или вѣрнѣе проходимой мимо территоpiи, ея администрированіе ставились на второй планъ. Все это «какъ-то» должно было устроиться само собой, «потомъ», изъ государственнаго центра. Непрерывное стремленіе къ этому центру оставалось единственной неотложной задачей, заслонявшей всѣ остальныя. Прорывъ впередъ, рейдъ въ тылъ непріятеля, партизанская иниціатива оцѣнивались, какъ наиболѣе рекомендуемые способы борьбы. Бѣлый отрядъ, проникавшій на красную территорію, предполагался, какъ бы автоматически, вызывающимъ на ней къ дѣйстиію враждебныя большевикамъ силы. Обширнѣйшія пространства были «заняты» широко разбросанными горсточками самоотверженныхъ людей. Онѣ считались освобожденными отъ большевиковъ. На самомъ дѣлѣ, онѣ, конечно, такъ и продолжали пребывать нейтральными. Большевицкія притѣсненія смѣнялись административнымъ хаосомъ, иногда просто полнымъ «административнымъ отсутствіемъ». Политическая линія, державшаяся въ столицѣ южнаго командованія въ добромъ согласіи съ традиціей русской общественности, на периферіи давала такіе неожиданные результаты, которые оправдывали худшія предсказанія большевиковъ, увѣрявшихъ горожанъ и крестьянъ, что на смѣну совѣтамъ придутъ, вслѣдъ за бѣлыми, злѣйшія крайности «стараго режима». Справедливость требуетъ отмѣтить, что административная дѣятельность ген. Врангеля вовсе не въ силу ея близости къ «традиціямъ русской общественности», но просто въ силу ея твердости и разумности, не допускала подобныхъ печальныхъ примѣровъ.

Теперь, по прошествіи многихъ лѣтъ, намъ всѣмъ ясно, что концепція гражданской войны, основанная на представленіи о самовозгораніи населенія при соприкосновеніи его съ успѣхами Бѣлыхъ армій, была ошибкой. Еще разъ повторяю: то была не ошибка ген. Деникина, но ошибка многихъ и многихъ русскихъ военныхъ, политическихъ и общественныхъ дѣятелей. То была ошибка нѣсколькихъ поколѣній, цѣлой эпохи. Теоретическія предпосылки такого рода войны оказались неприложимы на практикѣ. Гражданская война на практикѣ требовала гораздо больше военныхъ усилій и гораздо меньше надеждъ на возстаніе, чѣмъ это предполагалось. Врангель видѣлъ вещи болѣе просто и болѣе жизненно. Его практическое пониманіе веденія гражданской войны было ближе къ дѣйствительности. Къ сожалѣнію, эта практика въ условіяхъ 1919 года была лишь малодоступной теоріей. Отвоеваніе Россіи, т. е. уничтоженіе большевицкихъ армій и постепенное приведеніе въ порядокъ осторожно и прочно занимаемой нейтральной территоріи, требовало очень значительныхъ и стройно организованныхъ національныхъ силъ. Этихъ силъ въ наличности не было. Кавказская армія Врангеля состояла въ большой степени изъ казачьихъ полковъ. Эти полки становились лишь «союзной», лишь вспомогательной силой при выводѣ ихъ за предѣлы казачьей территории. Указанное обстоятельство было ясно Врангелю. И онъ учитывалъ его реальность менѣе нервно и болѣе въ согласіи съ очевидностью, нежели то дѣлалось въ верховномъ командованіи 1919 года.

Врангель вообще менѣе опасался различныхъ военныхъ союзниковъ и былъ готовъ ихъ искать тамъ, гдѣ ихъ можно было найти ради успѣха военной борьбы съ большевизмомъ. Въ концѣ 1919 года, когда уже выяснилась катастрофа, онъ высказывалъ мысль о рѣшительной перемѣнѣ плацдарма и базы борьбы при условіи совмѣстныхъ дѣйствій съ Польшей. Но мы знаемъ, какъ концепція бѣлой борьбы 1919 года, построенная на увѣренности въ неизбѣжномъ самовозгораніи большевицкаго тыла, первенствовала надъ заданіями строго военнаго порядка, какъ тѣмъ самымъ она затрудняла или вовсе исключала военное сотрудничество Польши, Финляндіи, Грузіи и т. д.

Въ пониманіи Врангеля мысль о военномъ союзѣ была естественна и логична. Она способствовала тому, къ чему Врангель единственно могъ и умѣлъ стремиться — военной побѣдѣ, достигнутой чисто военными средствами. Вполнѣ здраво относясь къ возможнымъ союзникамъ, Врангель былъ, разумѣется, прежде всего, озабоченъ созданіемъ орудія побѣды, основного военнаго ядра. Въ условіяхъ борьбы, въ понятіяхъ борьоы 1919 года, онъ не могъ создать его. Но слѣдующій годъ показалъ его замѣчательныя способности вдохновителя, организатора и руководителя военной силы. Оставшись на маломъ клочкѣ русской земли безъ всякихъ союзниковъ, онъ тѣмъ не менѣe продолжалъ вооруженную борьбу до самаго послѣдняго дня. Тѣмъ самымъ онъ сохранилъ живушую и по сей день ея идею.

П. Муратовъ.
Возрожденіе, №1956, 10 октября 1930.

Views: 28