О Петербургѣ въ Евролѣ рѣже, конечно, вспоминается въ городахъ «сухопутныхъ». Сущность этого города не скажу приморская, но «водная» во всякомъ случаѣ. Безъ Невы Петербургъ нельзя себѣ представить, и если бы не назывался онъ именемъ великаго своего основателя, то назывался бы, разумѣется, именемъ своей рѣки.
Геніальность Петра не надо доказывать тому, кто хоть разъ былъ въ Петербургѣ и кто способенъ понять, что городъ — не есть куча домовъ, а улица не есть только пустая полоска между домами. И можетъ быть, чтобы понять идею Петербурга, довольно даже, не видя его, взглянуть на его планъ.
Сравните этотъ планъ съ планомъ Нью-Іорка! Въ концѣ концовъ, вѣдь эти оба города основаны почти въ ту же самую эпоху. Какая, однако, разница! Не только Нью-Іоркъ построенъ вообще безъ всякаго плана — потому что планъ не состоитъ вь томъ, чтобы раздѣлить кашу домовъ на геометрическіе квадратики, — но онъ построенъ такъ, что забыто самое лучшее, что есть въ этомъ городѣ, забыто его главное, естественное, богатство: двѣ опоясывающія его великолѣпныя рѣки, Хэдсонъ Риверъ и Истъ Риверъ. Берега этихъ рѣкъ съ самаго начала были отданы подъ пристани, конторы, склады, и въ такомъ видѣ пребываютъ они до нынѣшняго дня. Нью-Іоркъ остался безъ набережныхъ, если при словѣ набережная думается объ Англійской Набережной… Богатѣйшій городъ только теперъ мечтаетъ исправить ошибку слѣпыхъ и маленькихъ людей, его строившихъ. Потому что, сколько этажей ни воздвигай, городъ, отвернувшійся отъ своихъ водныхъ пространствъ, городъ, не имѣющій «общаго вида», не открывающій никакихъ «перспективъ» — такъ и останется лишь гигантской муравьиной кучей по сравненію съ великолѣпной Невской столицей Имперіи Петровой.
Чувство досады въ этомъ смыслѣ испытываешь вѣдь отчасти и въ Лондонѣ. Со своей отличной рѣкой Лондонъ тоже какъ-то не умѣлъ справиться. Поэтому въ Лондонѣ всегда хочется по петербургской привычкѣ выбраться куда-то на рѣку, выйти на какую-то набережную. Но набережныхъ въ настоящей лондонской жизни тоже въ сущности нѣтъ. Чаще всего это какія-то выскочившія изъ современнаго движенія «задворки». Не характерно ли, что жизнь города пошла по Странду и его продолженію, по улицѣ, проложенной параллельно рѣкѣ въ слишкомъ близкомъ отъ нея разстояніи? Этого несчастья не случилось съ Петербургомъ благодаря геніальному разумѣнію его строителя.
Теперь въ Лондонѣ, чтобы видѣть Темзу, надо непремѣнно выйти на мостъ, да и тогда лучше смотрѣть вдоль рѣки, или «назадъ», а не «на ту сторону», гдѣ стоятъ какіе-то заводы, склады, вообще «неизвѣстно что». Въ Петербургѣ этой потребности непремѣнно выйти на мостъ — не было. Къ великому несчастью Англіи, не осуществился въ концѣ ХѴІІ вѣка планъ полной перестройки Лондона, созданный великимъ архитекторомъ Кристоферомъ Реномъ. Въ этомъ планѣ наличность рѣки была основной мыслью. Ренъ исходилъ отъ Темзы. И если бы Ренъ построилъ свой городъ, то былъ бы это красивѣйшій городъ во всемъ мірѣ. Но бѣдный старый Ренъ былъ бы хоть нѣсколько удовлетворенъ, если бы могъ увидать обильный водами, обильный перспективами, обильный колоннами Петербургъ временъ Александра Перваго — одинъ изъ красивѣйшихъ въ мірѣ городовъ.
Колыбель Петербурга — конечно въ Голландіи. Амстердамъ со своими линіями идущихъ полукругомъ концентрическихъ каналовъ, пересѣченныхъ продольными, лучевыми каналами, содержитъ идею петербургской водной сѣти. Мойка, Екатерининскій каналъ, Фонтанка, Обводный — начертаны такъ, какъ въ Амстердамѣ всевозможные Хернграхтъ, Принценграхтъ, Сингельграхтъ и т. д. Есть въ Петербургѣ и какой-то намекъ на продольные, лучевые каналы — напримѣръ, Крюковъ каналъ.
Но вотъ, принявъ до нѣкоторой степени «водность» голландской системы, Петербургъ вышелъ все же совсѣмъ не голландскимъ въ своемъ пейзажѣ. Домъ голландскій, домъ «въ высоту», съ узкимъ фасадомъ, никакъ не привился въ Россіи. Этотъ домъ можетъ жить только тамъ, гдѣ есть какое-то неистребимое воспоминаніе о готикѣ. Готика русскому — совсѣмъ и навсегда непонятна! «Сѣверная Пальмира» вдругъ оказалась въ этомъ какъ-то странно совсѣмъ не «сѣверной». Не принявъ узкаго дома «въ высоту», не приняла она высокой крыши, не приняла пропорцій окна, не приняла и дѣленія окна частой рѣшеткой на узкіе прямоугольники. Здѣсь это «балтійское» окно не полюбилось совсѣмъ, а вѣдь мы видимъ его охотно принятымъ въ началѣ ХѴІІ вѣка во всѣхъ странахъ «сѣвернаго» и «готическаго» типа. Видимъ его даже во Франціи въ эпоху Людовика ХІѴ.
Въ Россіи понравился и быстро привился «домъ въ ширину», домъ типа «палаццо», типа «виллы». Можетъ быть, «палаты» всегда въ старой Руси были похожи на «палаццо», а не на готическій сѣверный домъ. Можетъ быть, тутъ сказалась какая-то очень древняя, еще отъ Византіи идущая линія. А «вилла», тѣмъ временемъ, съ величайшей охотой слилась въ нѣчто неразрывно живое и цѣлое съ русской усадьбой…
И вотъ по набережнымъ Невы, по набережнымъ всякихъ Невокъ, по набережнымъ петербургскихъ каналовъ вытянулись длинными линіями совсѣмъ не голландскіе дома, но итальянско-русскіе дворцы, итальянско-русскія усадьбы. На Божій свѣтъ глядѣли они итальянскими по пропорціямъ окнами, а часто и полюбившимся въ Россіи «венеціанскимъ» окномъ. Надъ линіей невысокихъ крышъ выгнулись купола храмовъ. Открылись площади, стали монументы, забѣлѣли колонны. — Васильевскй островъ съ Биржей, съ куполомъ Академіи Художествъ легъ вдоль Невы своего рода венеціанской Джудеккой. Самое замѣчательное это то, что вдругъ дома петербургскіе неизвѣстно почему стали краситься совсѣмъ такъ, какъ красятся дома только въ Венеціи. Есть стѣны тутъ зеленовато-желтыя, малиновыя, сѣро-голубыя, которыя на всемъ свѣтѣ существуютъ только въ двухъ мѣстахъ — въ Венеціи и въ Петербургѣ.
Изъ Петровой Голландіи вышла непонятнымъ образомъ какая-то Екатерининская Италія! Но Голландіи, разумѣется, и не могло выйти изъ того, что было задумано Петромъ. Кромѣ «водности» петербургской, кромѣ каналовъ, вѣдь задуманы были (да еще какъ!) и проспекты, и площади. Вотъ такихъ «перспективъ» не могло быть въ корабельной и торговой странѣ, какъ Голландія, гдѣ въ нихъ не было никакой надобности. Для Россійской Имперіи, съ ея обширнѣйшими дворцами и службами, съ ея казармами и плацъ-парадами, съ ея несмѣтными каретными выѣздами, и крестными ходами, и народными гуляніями въ табельный день, они были нужны. Здѣсь что-то повѣяло на Петербургъ отъ духа пространствъ и перспективъ Версаля. Имперія Петра вѣдь недаромъ родилась подъ звѣздой Людовика ХІѴ. Кто знаетъ, пришла ли бы Франція къ революціи столь короткимъ путемъ, если бъ великій король успѣлъ выстроить совсѣмъ новую столицу своего новаго государства, вмѣсто того, чтобы оставить рядомъ съ Версальской усадьбой средневѣковый Парижъ, кишѣвшій въ готическихъ улицахъ толпой, хранившей своь средневѣковую вольность, свое городское неповиновеніе…
Имперія Россійская необыкновенно счастливо обрѣла свою столицу. О Петербургѣ мы вспоминаемъ тогда, когда видимъ голландскій каналъ или венеціанскій домъ. Но думаемъ настойчиво мы о немъ только тогда, когда касается насъ вѣяніе какой-то имперской жизни. Быть можетъ оттого изъ всѣхъ современныхъ столицъ только одинъ Лондонъ будитъ въ насъ петербургское эхо, когда проходимъ мы у Трафальгарской колонны, у собора Св. Павла, у конныхъ часовыхъ Уайтхолла, у полукружія передъ входомъ въ Риджентъ Паркъ, у торжественныхъ и суровыхъ «присутственныхъ мѣстъ» близъ Чарингъ-Кросса.
Въ Лондонѣ годъ тому назадъ, бродя въ лѣтній вечеръ одинъ, я вышелъ внезапно на обширнѣйшую пустынную площадь, обставленную темными казенными домами, и вдругъ до странности живо вспомнилъ темныя зданія, такъ величаво вставшія надъ бѣлѣющимъ нетронутымъ снѣгомъ мертвой Невской столицы. То былъ страшный двадцатый годъ… Да, Петербургъ казался умершимъ! Но мы знаемъ теперь, что онъ не можетъ не жить въ мысляхъ нашихъ. Онъ самъ есть мысль. Его создалъ великій человѣкъ, умѣвшій думать великими дѣлами.
П. Муратовъ.
Возрожденіе, №1832, 8 іюня 1930.
Views: 35