Печальное впечатлѣніе оставляютъ нѣкоторыя новѣйшія литературныя явленія за рубежомъ и связанныя съ ними пререканія.

Беру журналъ «Благонамѣренный», книга 2 (мартъ-апрѣль), и въ немъ нахожу стихотвореніе М. И. Цвѣтаевой, озаглавленное «Старинное благоговѣніе», ея же статью «Поэтъ о критикѣ» и ея же наборъ цитатъ изъ «Литературныхъ бесѣдъ» Г. Адамовича, напечатанныхъ въ журналѣ «Звено».

Грѣшный человѣкъ, г. Адамовича я не читалъ, но, познакомившись съ ожерель емъ его сужденій и изреченій, нанизанныхъ г-жей Цвѣтаевой, я впалъ въ уныніе.

Но уныніе вызываетъ у меня и то, что пишетъ сама М. И. Цвѣтаева. И то и другое огорчительно не потому что бездарно, а потому, что совсѣмъ безнужно.

Именно — предметно безнужно, при извѣстной личной одаренности самихъ пишущихъ.

Ни къ чему.

Безнужно, ибо безпредметно.

Безнужно, ибо невнятно,

Вотъ, напримѣръ, строфа г-жи Цвѣтаевой:

Двухъ нѣжныхъ рукъ оттолкновенье  —
Въ отвѣтъ на ангельскія плутни
У нѣжныхъ ногъ отдохновенье,
Перебирая струны лютни.

Что это значитъ?

А таково все стихотвореніе.

Я утверждаю, что это литературное произведеніе безпредметно и не только невнятно, но и прямо непонятно, а потому безнужно. Почти такъ же или болѣе безнужно, чѣмъ сужденіе г. Адамовича о Пушкинѣ, Гоголѣ, Фетѣ, Брюсовѣ, нанизанныя г-жой Цвѣтаевой и производящія удручающее впечатлѣніе какихъ-то развязныхъ… глупостей, изрекаемыхъ неглупымъ человѣкомъ. Чѣмъ объясняется эта безпредметность и невнятность, эта непріятность лично не бездарныхъ писателей?

Это психологическое явленіе не безразличное и не простое, а, наоборотъ, серьезное и сложное.

Г-жа Цвѣтаева въ своей статьѣ «Поэтъ и критик» обмолвилась словомъ «суть» и назвала поэта «человѣкомъ сути вещей».

«Суть вещей» есть то, что я называю «предметомъ» и что можно также назвать «содержаніемъ».

Многіе современные литераторы всегда или часто бываютъ:

безсущны, или, что тоже,

безпредметны,

или, что тоже, безсодержательны,

а потому ихъ произведенія безнужны.

Именно не банальны, не бездарны, a безсущны и безнужны.

Въ русской литературѣ это началось давно и постигало и постигаетъ многихъ. Безсущность это есть какое-то духовное пустоутробіе.

Я пишу это съ большимъ огорченіемъ, но это такъ, и это—настоящая болѣзнь.

Болѣзнь эта началась давно, едва ли не съ Брюсова, который, однако, самъ ее почти совсѣмъ преодолѣлъ. Брюсова я довольно хорошо зналъ, человѣкъ онъ былъ весьма непріятный, лично глубоко порочный, но несомнѣнно крупный писатель, поборовшій свое писательское озорство, но не свою человѣческую порочность (именно порочность, а не грѣховность—черту общечеловѣческую, ибо присущую всякой «твари»).

Озорство есть именно то слово, которое выражаетъ другую сторону писательской безсущности.

А корень этой безсущности въ какомъ-то отсутствіи предметной (объективной) религіозной скрѣпы при часто очень повышенныхъ личныхъ субъективныхъ религіозныхъ потребностяхъ.

Души безъ скрѣпы, безъ дисциплины, безъ направленности, безъ сосредоточенности, а потому часто не дошедшія до сути, не обрѣтшія предмета.

Дойти до сути, обрѣсти предметъ не такъ-то просто и легко, но безъ такого обрѣтенія духовное и, въ частности, словесное творчество сбивается на пустословіе и являетъ озорство.

Скрѣпа, средоточіе, направленіе можетъ даваться не только религіей, но для многихъ современныхъ русскихъ душъ характерно, что они другія скрѣпы утеряли, а религіозной предметно еще не пріобрѣли.

П. Струве
Возрожденіе, №338, 6 мая 1926

Views: 54