ЛАВКА

Огромная наша витрина на Большой Никитской имѣла пріятный видъ: мы постоянно наблюдали, чтобы книжки были хорошо разложены. Ихъ набралось порядочно. Блоковско-меланхолическія дѣвицы, спецы или просто ушастыя шапки останавливались передъ выставкой, разглядывали наши сокровища и самихъ насъ.

«Книжная Лавка Писателей». Осоргинъ, Бердяевъ, Грифцовъ, Александръ Яковлевъ, Дживелеговъ и я — не первые ли мы по времени нэпманы? Похоже на то: хорошіе мы были купцы или плохіе, другой вопросъ, но въ лавкѣ нашей покупатели чувствовали себя неплохо. Съ Осоргинымъ можно было побесѢдовать о старинныхъ книгахъ, съ Бердяевымъ о кризисахъ и имманентностяхъ, съ Грифцовымъ о Бальзакѣ, мы с Дживелеговымъ («Карпычъ») по части ренессансно-итальянской. Елена Александровна, напоминая Палладу, стояла за кассой, куда шли сначала сотни, потомъ тысячи, потомъ милліоны.

Осоргинъ вѣчно что-то клеилъ, мастерилъ. Собиралъ (и собралъ) замѣчательную коллекцію: за отмѣною книгопечатанія (для насъ, по крайней мѣрѣ), мы писали отъ руки небольшія «творенія», сами устраивали обложки, иногда даже съ рисунками, и продавали. За свою «Италію» я получилъ 15 тысячъ (фунтъ масла). Продавались у насъ такъ изготовленныя книжечки чуть ни всѣхъ московскихъ писателей. Но по одному экземпляру покупала непремѣнно сама лавка — отсюда и коллекція Осоргина. Помѣщалась она у насъ же, подъ стекломъ. А потомъ поступила, какъ цѣннѣйшій документъ «средневѣковья», въ Румянцевскій музей.

Views: 32

Кончина Ѳедора Кузьмича Сологуба вызвала къ бытію цѣлую литературу воспоминаній о покойномъ поэтѣ и характеристикъ его — личныхъ: творчество Сологуба остается еще неосвѣщеннымъ и не разсмотрѣннымъ серьезно и авторитетно. Я въ этой статьѣ не посягаю на характеристику Сологуба, такъ какъ узналъ его поздно (въ 1917 году) и, хотя въ 1919—1921 г. г. мы довольно сблизились, благодаря безчисленнымъ совмѣстнымъ маршировкамъ съ Моховой (изъ пресловутой «Всемірной Литературы») на Васильевскій островъ, однако я не считаю себя способнымъ разобраться, по сравнительно малымъ даннымъ, въ душѣ столь странной и сложной. Говорить о Сологубѣ съ большей или меньшей увѣренностью, по-моему, нельзя только по «наблюденію», — нужно «изученіе». Поэтому я здѣсь намѣренъ отмѣтить лишь большое недоумѣніе, внушаемое мнѣ указаніемъ, общимъ почти всѣмъ некрологамъ и біографическимъ наброскамъ, мною прочитаннымъ.

Это — о невозможности для Ѳ. К. выѣхать заграницу.

Это невѣрно, или, по крайней мѣрѣ, неточно.

Views: 53