Лордъ Биркенхэдъ занималъ крупныя государственныя должности, вплоть до управленія Индіей. Вѣроятно, практическая и сугубо-позитивная жизнь такъ пріѣлась лорду, что онъ сталь витать въ эмпиреяхъ и написалъ рядъ статей, объединенныхъ нынѣ въ фантастической книгѣ, изображающей жизнь человѣка черезъ сто лѣтъ.

Будущая жизнь неизмѣнно кажется идеаломъ по сравненію съ настоящей. Поэтому изобразители будущаго, убѣгая отъ сегодняшняго, отмѣняютъ даже законы природы. Этой участи не могъ избѣжать и лордъ Биркенхэдъ. Ясно, что въ мірѣ политики — по его представленію — люди, распри позабывъ, — въ единую семью соединятся. Европейская федерація, всеобщее разоруженіе, единый тарифъ. Рай, а не жизнь!

Еще больше обѣщаетъ намъ бывшій министръ въ другихъ областяхъ. Не будетъ болѣзней, люди станутъ питаться химическимъ путемъ, такъ что человѣку не придется обрабатывать земли въ потѣ лица своего. Поэтому и работать достаточно будеть два раза въ недѣлю. А самое важное — женщина не будетъ уже въ мукахъ рожать дѣтей. Искусственное зачатіе и дѣторожденіе — и фабричные роботы будутъ выпускаться серіями.

Человѣчество станетъ другимъ. Ни болѣзней, ни горестей, ни политическихъ страстей. Спокойный и торжествующій роботъ будетъ ѣсть облатки, искусственно производить потомство и играть въ футболъ примѣрно до 150 лѣтъ.

Такъ знаменитый адвокатъ, крупный государственный дѣятель и одинъ изъ умнѣйшихъ людей Англіи видитъ счастье будущаго человека въ новой матеріальной обстановкѣ. Позитивный умъ не въ состояніи подняться выше матеріи. И только послѢднюю онъ мысленно измѣняетъ, только въ ея трансформаціи видитъ онъ счастье человѣка.

Если книга лорда Биркенхэда чѣмъ и интересна, — то только именно этимъ свидѣтельствомъ побѣднаго матеріализма, поглотившаго душу человека. Даже въ области фантазіи начинаетъ господствовать матеріализмъ.

***

Врядъ ли можетъ быть зрѣлище болѣе грустное и тяжкое, чѣмъ споръ мертвецовъ. При такомъ вотъ спорѣ мы и присутствуемъ. Умершему маршалу Фошу отвѣчаетъ умершій Клемансо. «Отецъ побѣды» какъ-бы не вь состояніи успокоиться даже въ гробу. Изумительна была жизнь Клемансо: судьба родила его поистинѣ тигромъ, неукротимымъ борцомъ, проводившемъ свою линію ни съ кѣмъ и ни съ чѣмъ не считаясь. Это — въ области идей и примѣненія ихъ.

А надъ идеями, надъ политикой неизмѣнно господствовалъ темпераментъ Клемансо. Быть можетъ, темпераментомъ этимъ въ значительной мѣрѣ опредѣлялся и самый духовный міръ великаго старика. Въ его жилахъ текла не кровь, а горячая расплавленная лава. И не могучая логика Клемансо, не его правдивость побѣждали, а очень часто яростный темпераментъ.

Уже смерть стояла у изголовья. Пройдена была долгая-долгая жизнь, полная славныхъ дѣлъ, героической борьбы, бѣшеныхъ страстей. Но старческими, трясущимися уже руками Клемансо гналъ отъ себя смерть, молилъ ее повременить. Ему нужно было закончить послѣднюю борьбу — съ уже умершимъ Фошемъ. Торопливо, съ ранняго утра до поздняго вечера, онъ писалъ. Кончилъ книгу — и умеръ.

И теперь будущимъ поколѣніямъ оставлена поистинѣ страшная картина воспоминаній отца побѣды о великомъ солдатѣ, давшемъ Франціи эту побѣду. Клемансо не былъ военнымъ, — вѣроятно, въ военномъ дѣлѣ онъ мало понималъ. Но онъ былъ прирожденнымъ вождемъ. Онъ привыкъ подчинять себѣ другихъ, подавлять своей волей.

Онъ встрѣтилъ человека холоднаго, спокойнаго, даже въ энтузіазмѣ, привыкшаго страсти свои подчинять выработаннымъ идеямъ и внѣшнимъ условіямъ: таковъ былъ Фошъ. Его выдержкѣ, его таланту спокойно изучать и умѣть выжидать Франція обязана своими военными успѣхами. Столкнулись двѣ стихіи, два темперамента, два ума. Фошъ былъ «непослушнымъ» солдатомъ, — говоритъ Клемансо. Да, онъ умѣлъ не повиноваться Клемансо, когда того требовали обстоятельства дѣла. «Я» великаго тигра онъ противопоставлялъ неизбѣжныя условія.

И изъ гроба раздается могучій голосъ Клемансо, обвиняющаго Фоша въ неповиновеніи и ошибкахъ. Кто разберется въ правдѣ? Фошъ уже не отвѣтитъ. Клемансо въ послѣдній разъ одержалъ побѣду: за нимъ осталось послѣднее слово.

Когда вы читаете печатающіяся въ «Иллюстрасіонъ» главы изъ предсмертной книги Клемансо, — вы видите, что старый тигръ даетъ очередной бой противнику — хотя уже и мертвому. Какой удивительный темпераментъ, и какая потрясающая полемика: мертвый возсталъ на мертваго!

***

Итакъ, черезъ сто лѣтъ Клемансо могутъ быть замѣнены роботами. Въ чемъ болѣе нуждается человѣчество: въ безкровныхъ роботахъ или въ вулканическихъ Клемансо?

Павелъ Муратовъ.
Возрожденіе, №1779, 16 апрѣля 1930.

Views: 25

Въ мартѣ мѣсяцѣ 1917 года, послѣ пріѣзда Москву А. Ф. Керенскаго, о чемъ мною разсказано въ другомъ очеркѣ, такъ въ двадцатыхъ числахъ, я получилъ отъ прокурора рязанскаго окружного суда донесеніе, что у него мѣстные присяжные повѣренные въ камерѣ произвели обыскъ и выемку, причемъ унесли съ собой бумаги, въ числѣ которыхъ были переписки, касавшіяся дисциплинарныхъ производствъ, начатыхъ противъ нѣкоторыхъ изъ этихъ присяжныхъ повѣреннныхъ прокуроромъ.

Я просилъ содѣйствія министра юстиціи. Надѣялся, что его послушаютъ, если не какъ генерала-прокурора, то по крайней мѣрѣ какъ А. Ф. Керенскаго, находившагося тогда на вершинѣ своей популярности. Керенскій далъ грозную телеграмму въ Рязань, не возымѣвшую никакого результата. Бумагъ не отдали, никто за это преступленіе не отвѣтилъ.

Оставаться на посту прокурора московской судебной палаты было нельзя. Я и то пересидѣлъ: надо было уходить въ первые дни, сейчасъ же послѣ февральскаго переворота. Собственно и дѣло мое приняло какой-то другой характеръ. Всѣ мои обязанности свелись къ разговорамъ съ комиссаромъ московскихъ судебныхъ учрежденій Н. К. Муравьевымъ, который вскорѣ впрочемъ уѣхалъ въ Петербургъ, для предсѣдательствованія въ чрезвычайной слѣдственной комиссіи.

Старшаго предсѣдателя С. А. Линка смѣнилъ В. Н. Челищевь, предсѣдатель московскаго столичнаго съѣзда мировьхъ судей. Прокурора суда М. И. Скаржинскаго старались вытѣснить. Ему ставили въ вину заключеніе, данное имъ въ административномъ присутствіи о городскихъ выборахъ. Сейчасъ не помню въ точности, въ чемъ именно заключался вопросъ — кажется онъ касался неутвержденія выборовъ. Передъ засѣданіемъ городского присутствія я получилъ отъ министра юстиціи А. А. Макарова телеграмму. Мнѣ рекомендовалось преподать указанія лицу прокурорскаго надзора, которое пойдетъ въ присутствіе, дать заключеніе о неутвержденіи выборовъ. Я не ознакомилъ прокурора съ телеграммой, воздерживаясь отъ давленія на его совѣсть. Это былъ, если не ошибаюсь, ноябрь или декабрь 1916 года. «Психологическая» революція совершилась въ Россіи, было гораздо «выгоднѣе» дать заключеніе прокурору «противъ» правительства, чѣмъ «противъ» общества. М. И. Скаржинскій далъ заключеніе противъ «общества», такъ, какъ считалъ правильнымъ, если онъ ошибся, — подробности и даже сути хорошо не помню, — то ошибался добросовѣстно, будучи честнымъ человѣкомъ.

Я пытался помочь М. И. Скаржинскому удержаться черезъ моихъ друзей въ министерствѣ и кадетскихъ кругахъ, но безъ должнаго успѣха.

Всѣ усилія революціонныхъ группировокъ соціалистическаго толка въ Москвѣ спихнуть меня оказывались тщетными. Но я самъ твердо рѣшилъ уйти, въ Москвѣ дѣлать было уже нечего.

***

Въ это время должны были произойти первые выборы въ Правительствующій сенатъ. Этотъ законъ о сенатскихъ выборахъ былъ проведенъ еще царскимъ правительствомъ: сенатъ выбиралъ кандидатовъ, а верховная власть утверждала ихъ. Я рѣшилъ использовать это обстоятельство и телеграфировалъ первоприсутствующему уголовнаго кассаціоннаго департамента, выставляя свою кандидатуру. — Этимъ путемъ я избѣгалъ всякаго вліянія на мою судьбу министра юстиціи.

Но я ошибся въ моихъ расчетахъ. Керенскій отложилъ введеніе въ дѣйствіе новаго закона. Ему нужно было провести своихъ сенаторовъ, изъ которыхъ большинство не имѣло формальныхъ правъ на назначеніе въ сенатъ. Онъ хотѣлъ, говорятъ, въ сенаторы провести даже одну даму, видную дѣятельницу кадетской партіи. Отъ послѣдняго Керенскаго отговорили. Нѣкоторые изъ вновь назначенныхъ сенаторовъ были люди вполнѣ достойные, только почти всѣ они не подходили къ требованіямъ закона, устанавливавшаго опредѣленный стажъ.

До революціи я и не подумалъ бы проситься въ сенатъ, а если бы меня туда назначали помимо моего желанія, счелъ бы это нѣкоторой опалой, сдачей въ архивъ… Теперь же сенатъ являлся блестящимъ выходомъ изъ унизительнаго положенія, въ которомъ я оказался въ Москвѣ.

Около этого времени я былъ вызванъ въ Петербургъ предсѣдателемъ временнаго правительства княземъ Г. Е. Львовымъ.

Я недоумѣвалъ, зачѣмъ я понадобился. Немедленно выѣхалъ въ Петербургъ. Въ день пріѣзда былъ принятъ княземъ Г. Е. Львовымъ на Театральной улицѣ, кажется въ департаментѣ общихъ дѣлъ. Онъ мнѣ предложилъ встать во главѣ департамента полиціи (повидимому, онъ уже назывался департаментомъ милиціи, такъ какъ слово «полиція» изъ административнаго словаря было изгнано).

Я поинтересовался узнать: дѣлается ли что-нибудь для созданія вооруженной силы, стоящей внѣ давленія революціонной атмосферы, такой, которой Временное Правительство могло располагать для своей защиты и проведенія своихъ мѣропріятій; если не дѣлается, то — предполагается ли что-нибудь дѣлать въ этомъ направленіи, для чего, какъ мнѣ казалось, имѣлись тогда возможности. Подавленіе іюльскихъ безпорядковъ казаками впослѣдствіи доказало возможность вооруженной борьбы съ «улицей» и съ неорганизованными еще стоящими за ней большевиками.

Кн. Г. К. Львовъ печально отвѣтилъ, что — нѣтъ. Изъ словъ его я понялъ, что такое начинаніе будетъ идти вразрѣзъ съ политикой правительства, стремящейся къ умиротворенію общества. Организація же новой «гвардіи» могла возымѣть обратное дѣйствіе — вызвать раздраженіе. Онъ не договаривалъ. Передъ нимъ былъ совершенно незнакомый человѣкъ. Правительство вѣдь было коллегіей, — самодержавной съ виду, а въ дѣйствительности управляемой изъ совдепа съ Выборгской стороны. Совдепъ былъ представленъ въ правительствѣ нѣсколькими министрами. Очевидно, всякое формированіе вооруженной силы, которой пришлось бы первымъ дѣломъ разогнать совдепъ и произвести въ его средѣ рядъ арестовъ, — встрѣтило бы самое рѣшительное, безпощадное сопротивленіе въ самомъ правительствѣ, которое въ то время было озабочено прежде всего сберечь въ своемъ составѣ единство, для того, чтобы сохранить себя, продолжать войну и довести страну до учредительнаго собранія.

Я замѣтилъ, что никакая организація полиціи не принесетъ пользы, если полиція не будетъ опираться на серьезную, лойяльную, законопослушную, даже при настоящихъ условіяхъ жертвенную, героическую силу. Временное же правительство ежедневно находилось подъ угрозой быть захваченнымъ, и мѣняло для своихъ совѣщаній квартиры.

Вообще мысль была вѣрна, самоочевидна. Въ ней не было откровенія. Но политически она была безпредметна: я какъ бы умышленно игнорировалъ, что власть принадлежитъ совдепу и подчиняющемуся ему (можетъ быть, по неволѣ, но во всякомъ случаѣ сознательно) большинству правительственной коллегіи.

Физическая сила обороны власти могла, должна была быть образована внѣ, помимо, наперекоръ власти. «Бѣлое» движеніе должно было родиться уже въ мартѣ 1917 г. Суть, оригинальность фашизма вовсе не въ его программѣ, а — въ защитѣ власти помимо нея революціоннымъ путемъ… Итальянцы впослѣдствіи использовали русскій урокъ. Итальянскій фашизмъ это только приспособленное къ итальянскимъ условіямъ «бѣлое» движеніе, въ Россіи родившееся, въ Россіи впервые примѣненное, Россіей созданное. Разница въ томъ, что итальянцы использовали русскую идею вовремя, а мы съ опозданіемъ на цѣлый годъ, когда «власти» уже не существовало.

Я отказался отъ предложенія. Указалаъ, что задача мнѣ не по силамъ. Мнѣ пришлось бы начать дѣятельность директора департамента полиціи съ «конспираціи», т. е. заняться формированіемъ тайныхъ «ударныхъ» батальоновъ для обороны временнаго правительства, и притомъ по секрету отъ него самого. Долго моя дѣятельность въ этомъ направленіи не могла бы остаться втайнѣ. Произошелъ бы грандіозный скандалъ, въ явный подрывъ авторитета Временнаго Правительства.

Князь Г. Е. Львовъ показался мнѣ очень привлекательнымъ. Онъ былъ печаленъ, жилъ уже въ сознаніи безвыходности своего положенія, какъ будто понималъ, что дни его во главѣ власти сочтены.

Вечеромъ я продолжалъ переговоры съ ближайшимъ сотрудникомъ кн. Г. Е. Львова по министерству внутреннихъ дѣлъ. Отъ него я узналъ, что мое назначеніе въ уголовный кассаціонный департаментъ Правительствующаго сената уже состоялось. Сотрудникъ кн. Г. Е. Львова предложилъ мнѣ слѣдующее: по прибытіи моемъ въ Петербургъ я буду откомандированъ къ министерству внутреннихъ дѣлъ для исполненія обязанностей товарища министра внутреннихъ дѣлъ. Я согласился подъ условіемъ, что въ моемъ вѣдѣніи не будетъ находиться департаментъ полиціи.

***

По возвращеніи въ Москву я сталъ готовиться къ переѣзду въ Петербургъ. Было начало апрѣля мѣсяца.

Въ Москвѣ въ то время происходили собранія для организаціи такъ называемыхъ «районныхъ» городскихъ думъ. Тогда спѣшили осуществить въ жизни все, въ чемъ казалось ушедшая власть запоздала. «Районная» дума казалась шагомъ впередъ въ развитіи городского управления — въ теоріи муниципальнаго устройства нѣкоторыя мѣстныя потребности районовъ въ большихъ городахъ игнорировались городской думой. Для обслуживанія районныхъ потребностей вводились «районныя» думы. I

Ко мнѣ (прокуроръ палаты былъ въ Москвѣ инспекторомъ зданія) явились съ просьбой предоставить помѣщеніе для собраній, организаціонныхъ собраній. Я предоставилъ «овальную залу». На собраніи меня выбрали предсѣдателемъ. Я предсѣдательствовалъ раза три или четыре (первое собраніе происходило въ «овальномъ» залѣ, послѣдующія происходили не то въ купеческой, не то въ ремесленной управѣ). Въ «районъ» входило Зарядье, гдѣ было представлено богатѣйшее купечество и бѣднѣйшій людъ, верхи буржуазіи и коммунисты. Все это было озлоблено другъ противъ друга. Не спорило, а вопило. А главное неизвѣстно о чемъ спорило. Я долго помнилъ эти собранія. Возвращаясь домой, я заворачивалъ полотенцемъ голову и ложился на диванъ. Разъ, помнится, когда я увидѣлъ невозможность справиться съ бедламомъ, я объявилъ перерывъ и сказалъ:

— Вы перешли въ вопросу общей политики, вышли изъ круга нашей задачи, вы хотите митинговать… Поэтому объявляю перерывъ. Выберите себѣ предсѣдателя для митинга, а когда исчерпаете вопросъ «политическій» сообщите мнѣ и я возобновлю «городское» собраніе…

Собравшіеся опѣшили, изъ митинга ничего не вышло и черезъ пять минуть я открылъ снова городское собраніе.

На собраніяхъ появлялись фигуры, которымъ впослѣдствіи вѣроятно суждено было играть у большевиковъ роль. Помню горбатаго сапожника въ рваномъ пальто, замѣчательнаго діалектика. Этотъ зарядскій Жоресъ проникся ко мнѣ симпатіями. Въ минуты, когда я изнемогалъ и въ бѣшенствѣ набрасывался на строптивую аудиторію, онъ подбѣгалъ ко мнѣ, успокаивалъ, ловилъ въ коридорахъ въ темныхъ углахъ, сговаривался какъ вести собраніе и на засѣданіяхъ велъ мою линію…

Это былъ несомнѣнно политическій талантъ, погребенный въ подвалѣ на Солянкѣ. Онъ мгновенно разобрался во всѣхъ силахъ нашихъ собраній, въ ихъ противорѣчивой, многоголовой психологіи. — Имѣя такого «лидера оппозиціи» въ собраніи, можно было мало по малу овладѣть имъ и повести къ вожделенному концу.

Конца я не дождался. Переѣздъ въ Петербургъ меня избавилъ отъ этой тягостной, навязанной случаемъ дѣятельности.

***

На мое мѣсто былъ назначенъ А. Ф. Сталь. Мы съ нимъ начинали службу кандидатами на судебныя должности въ Москвѣ. Онъ былъ одно время судебнымъ слѣдователемъ. Затѣмъ бросилъ судебное вѣдомство. Сталъ соціалъ-революціонеромъ, предсѣдателемъ подпольнаго крестьянскаго союза. Онъ былъ человѣкъ очень способный и въ общеніи пріятный. Во всякомъ случаѣ для революціонной обстановки онъ былъ гораздо болѣе подходящимъ прокуроромъ палаты, чѣмъ я.

Веселое лицо, приплюснутый профиль, румяныя щеки… Дантонъ, спортсменъ, буршъ. Постъ прокурора палаты доставилъ ему мало радости, въ теченіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ возглавленія имъ прокурорскаго надзора округа московской судебной палаты онъ испилъ до дна всѣ огорченія развѣнчанной революціей должности.

Я помню одну мелочь. Она говоритъ въ его пользу. Въ числѣ неисполненныхъ бумагъ, переданныхъ мною при сдачѣ должности прокурора судебной палаты Сталю, былъ рапортъ товарища прокурора елецкаго окружнаго суда X.

Въ этомъ рапортѣ на имя министра юстиціи А. Ф. Керенскаго товарищъ прокурора X. просилъ «вычеркнуть изъ его послужнаго списка орденъ Анны ІІІ степени, полученный до революціи» при царѣ.

Министерство юстиціи прислало рапортъ на мое распоряженіе. Было это за два дня до сдачи должности. Я передалъ вмѣстѣ съ другими бумагами «рапортъ» Сталю и замѣтилъ ему:

— Я не знаю, какой теперь установится въ Россіи порядокъ, но думаю, что такіе товарищи прокурора не нужны будутъ и россійской республикѣ…

Сталь послалъ рапортъ X елецкому прокурору, предложивъ собрать товарищей прокурора и передать имъ на обсужденіе поступокъ X.

Товарищи прокурора постановили: предложить X. подать въ отставку, что имъ и было исполнено.

Сталь послѣдніе дни жилъ у меня, или вѣрнѣе я жилъ у него, потому что приказы о насъ уже состоялись. Въ казенной квартирѣ я былъ уже гостемъ. Одинъ вечерь я провелъ за чайнымъ столомъ въ обществѣ съ амнистированнымъ ссыльно-каторжнымъ, только что прибывшимъ изъ Сибири. Разъ какъ-то подъ вечеръ я видѣлъ какъ по амфиладѣ залъ моей квартиры, подплясывая, неслась какая-то незнакомая мнѣ парочка, обнявшись за талію — молодой человѣкъ и дѣвица. Они кажется тоже шли изъ какой-то тюрьмы. Чьи они были гости — не знаю.

Послѣднимъ дѣломъ моимъ въ Москвѣ была «аграрная реформа» въ зданіи судебныхъ установленій, [1] о чемъ я еще мечталъ до революции. Я отказался отъ казенной квартиры. Она пошла въ общій «земельный запасъ». Въ нее переѣзжалъ прокурорскій надзоръ палаты снизу. Расширялось внизу невѣроятно тѣсное помѣщеніе прокурора суда. Получалась новая зала для засѣданій окружнаго суда, увеличивалось помѣщеніе разросшейся библіотеки. Смотритель зданія тоже долженъ былъ, вслѣдствіе моего отказа, поступиться частью своей обширной квартиры, отъ чего у совѣта присяжныхъ повѣренныхъ получалось совсѣмъ приличное помѣщеніе.

А. Ф. Сталь остался недоволенъ моей «аграрной реформой». Онъ подтрунивалъ надъ ней и сближалъ ее съ «чернымъ передѣломъ». Мы съ нимъ тогда не подозрѣвали, что въ той же гостиной, въ которой мы другъ надъ другомъ шутили, товарищи прокурора палаты долго не засидятся; что здѣсь будетъ стоять столъ и за нимъ на продолжительное время засядетъ новая власть Россіи — совѣтъ народныхъ комиссаровъ; что по заламъ, по которымъ мы прохаживались взадъ и впередъ, будетъ бродить Ленинъ…

Въ серединѣ апрѣля 1917 г. я уѣхалъ въ Петербургъ. На прощаніе я зашелъ въ камеру прокурора суда, гдѣ были собраны его товарищи, и сказалъ имъ нѣсколько словъ. Никакихъ визитовъ я не дѣлалъ и ни съ кѣмъ не прощался.

Шумѣлъ пожаръ московскій, шумѣлъ пожаръ россійскій…

Н. Чебышевъ.
Возрожденіе, №1971, 25 октября 1930.

[1] Сенатскій дворецъ въ Кремлѣ.

Views: 23

Хорошая вещь пасхальный окорокъ. Помню, когда-то ѣлъ.

Такой толстенькій, налитой, съ темной корочкой, съ бумажными фестончиками на концѣ. Корочку приподнимешь, проведешь острымъ ножемъ, а онъ, голубочекъ, самъ такъ и отслаивается. Такъ и отслаивается. И чертовски пахнетъ при этомъ…

Вспоминаете? А?

Простую ветчину за бѣженское время мнѣ иногда приходилось ѣдать. Или на легкомысленныхъ именинахъ чьихъ-нибудь, или на свадьбѣ, когда новобрачный все равно всю свою жизнь ставитъ на карту.

Но ветчина, конечно, не окорокъ. Хотя, будто, и качество такое же, и химическій составъ одинаковъ, но психологія — не та. Оторванная отъ родной почвы на свиной ногѣ, ветчина сразу же теряетъ прежнюю гамму вкуса и запаха, анемично ложится на тарелку тонкимъ полупрозрачнымъ пластомъ.

И до окорока ветчинѣ, въ общемъ, такъ же далеко, какъ парижскому гетману до самостійной украинской громады.

На эту Пасху я рѣшилъ во что бы то ни стало отвѣдать окорока. И не у себя дома, конечно, а другимъ, болѣе экономическимъ способомъ:

У кого-нибудь изъ добрыхъ знакомыхъ.

Правда, теперь дѣло обстоитъ совсѣмъ не такъ просто, какъ когда-то въ Россіи. Тогда отъ окороковъ, помню, иной разъ не было никакого спасенія. Хозяйки всюду лѣзли съ ними, назойливо, неотступно, будто сговорились сообща извести визитера:

— Отвѣдайте и у насъ! И у насъ!

Въ глазахъ даже рябило отъ свиныхъ ногъ и фестоновъ. Въ носу впечатлѣніе, будто весь день пробылъ на коптильномъ заводѣ.

А теперь придешь на первый день, сядешь, пытливымъ взоромъ окинешь комнату. И — ничего. Пусто.

А между тѣмъ, запахъ слышенъ. Опредѣленный. Откуда-то, неизвѣстно откуда, но тянетъ. Сильно тянетъ. Въ особенности остро чувствуется на свѣжія ноздри.

Состоятельные люди вообще теперь пошли какіе-то странные, замкнутые. Замкнутся въ квартирѣ на первые два дня и лопаютъ. А чуть звонокъ — замыкается уже и самъ окорокъ. На ключъ.

— Христосъ Воскресе!

— Ахъ, да, да… Воистину!

И все. Будто ничего не случилось. Будто пришелъ такъ себѣ, съ бухты барахты.

Въ прошломъ году, намѣреваясь вспомнить вкусъ окорока, я пробовалъ поступать такъ:

Становился въ горячее время на улицѣ возлѣ русскаго гастрономическаго магазина и по сверткамъ въ рукахъ знакомыхъ опредѣлялъ: кто что купилъ. И никакого толка не вышло. Всѣ ловко увертывались.

— Что у васъ за пакетъ, Иванъ Андреевичъ?

— Это? Да ерунда. Пальто жены изъ чистки несу.

— Въ самомъ дѣлѣ? Неужели съ ногой Анны Николаевны въ чистку давали?

— Какъ такъ съ ногой?

— А видите: кость сбоку торчитъ.

— Да развѣ это кость? Вѣшалка!

Нынче, въ этомъ году, наученный опытомъ, рѣшилъ я поступить гораздо умнѣе. Сговорился со знакомыми кассиршами магазиновъ, чтобы оставляли мнѣ поименный списокъ общихъ знакомыхъ, уплатившихъ за окорокъ въ кассу.

И ходилъ съ такимъ спискомъ съ визитами не на первый день, а врасплохъ — этакъ на третій, на четвертый, когда мѣры предосторожности уже сильно слабѣли.

Приходилъ, садился и говорилъ:

— Ну, выкладывайте окорокъ! Удачно купили?

— Окорокъ?

— Ну да, окорокъ. Вотъ этотъ самый… на буфетѣ видите? По счету № 421.

Кое-кто сразу догадывался, какъ отбить атаку. Ссылался на то, что ничего почти не осталось, только кожа да кости. Но многіе отъ неожиданности все-же терялись.

И пиръ начинался…

Итакъ, ѣли ли въ этомъ году окорокъ? Такой толстенькій, налитой, съ бумажными фестончиками на концѣ?. Помните?

Не ѣли? Ага! А я ѣлъ.

А. Ренниковъ.
Возрожденіе, №697, 30 апрѣля 1927.

Views: 21

Отъ редактора. Въ 1970-е годы это называлось «письмами счастья».

***

Какія-то безотвѣтственныя личности въ послѣднее время бомбардируютъ меня письмами слѣдующаго содержанія: «Господи, избави насъ отъ зла и укажи пути къ стопамъ Твоимъ.

Эта молитва пришла изъ Iерусалима, а кто ее получить, долженъ ежедневно 9 дней подрядъ посылать другому. Того, кто не сдѣлаетъ этого, будутъ преслѣдовать несчастья. Тому же, кто не порветъ этой цѣпи, на 9-ый день будетъ большая радость. Цѣпь эта начата американскимъ обществомъ и должна 2 раза обойти землю».

Такихъ писемъ за недѣлю мною получено пятнадцать. Сегодня почтальонъ принесъ шестнадцатое. И поэтому, лишившись терпѣнія, я серьезно говорю всѣмъ своимъ корреспондентамъ:

Довольно!

Если вы, господа, — мои друзья и, дѣйствительно, желаете доставить мнѣ на девятый день большую радость, убедительно прошу: ничего не пишите, а просто пересылайте въ конвертѣ чистыя почтовыя марки.

Буду ихъ собирать, продавать и жить припѣваючи.

Если же къ подобнымъ письмамъ прибѣгаете вы, мои политическіе противники и враги, чтобы меня доканать, засадить за переписываніе текста молитвы и заставить, такимъ путемъ, совершенно прекратить сотрудничество въ газетѣ, то вы жестоко ошибаетесь:

Все равно не замолчу.

Молиться, господа, я умѣю отлично и самъ. Всегда стараюсь, чтобы молитва моя шла отъ моей собственной души, а не отъ американскаго общества.

Меня не нужно заставлять обращаться къ Богу подъ воздѣйствіемъ угрозы несчастіями: я вамъ не испанецъ, а вы мнѣ не великіе инквизиторы.

Но если ко всей нашей церковной разрухѣ и ко всей той цѣпи печальныхъ событій, которыя, къ сожалѣнію, начаты не американскими обществами, прибавляются еще подметныя религіозныя письма, то можно выйти изъ себя окончательно.

Что же это за православный народъ? Въ дѣйствительности религіозные люди? Или просто кулачные бойцы съ одной стороны и любители угрожающихъ писемъ, съ другой?

Всѣмъ своимъ корреспондентамъ, боящимся прервать глупѣйшую американскую цѣпь, я бы совѣтовалъ вмѣсто покорной траты бумаги и марокъ каждое утро читать слѣдующаго рода молитву:

— «Господи! Избави меня отъ всѣхъ суевѣрій, недостойныхъ истинно вѣрующаго, и укажи мнѣ пути сдѣлаться вполнѣ интеллигентнымъ и культурнымъ человѣкомъ».

Если же корреспонденты все-таки не оставятъ меня въ покоѣ, то, какъ ни жаль, придется мнѣ прибѣгнуть къ одному ужасному тибетскому средству.

При помощи послѣдняго я легко могу сдѣлать такъ, что любое письмо семь дней будетъ приносить неисправимыя несчастья тому, кто его послалъ.

Секреть средства не выдамъ, конечно. Связанъ клятвой съ Далай-Ламой.

Но предупреждаю, средство очень жестокое. И съ сегодняшняго дня, благодаря ему, всякій, пославшій мнѣ молитву подъ угрозой несчастья, испытаетъ слѣдующее:

На третій лень послѣ отправки письма потеряетъ бумажникъ и картъ д-идантитэ. [1]

На четвертый день узнаетъ о томъ, что любимая женщина промѣняла его на другого, имѣющаго хорошій заработокъ.

На пятый — къ нему пріѣдутъ родственники и остановятся надолго въ его комнатѣ.

На шестой, переходя улицу, онъ попадетъ подъ такси и, стараясь выскочить, неосторожно бросится подъ автобусъ.

На седьмой ему сдѣлаютъ операцію. И исходъ будетъ различенъ. Если раскается, — поправится и получитъ даже нѣсколько тысячъ вознагражденія. Если же будетъ упорствовать — умретъ въ страшныхъ мученіяхъ. И даже послѣ смерти не найдетъ, несчастный, покоя.

Такъ какъ одна группа родныхъ захочетъ хоронить его по парижскому обряду, а другая обязательно — по карловацкому.

Ну какъ? Достаточно этого? Писать перестанете?

А. Ренниковъ.
Возрожденіе, №660, 24 марта 1927.

[1] Удостовѣреніе личности.

Views: 24

Дѣйствуя въ согласіи съ руководствомъ ВКП, которое главную опасность по національному вопросу видитъ въ великорусскомъ шовинизмѣ, коммунистическая партія Украины стала, въ извѣстномъ смыслѣ, носительницей «самостійничества». Она, правда, осудила лозунгъ: «прочь отъ Москвы». «Такіе лозунги, — говорится въ постановленіи украинской коммунистической партіи 1926 г., — могутъ только служить знаменемъ для растущей на почвѣ нэпа украинской мелкой буржуазіи, которая… подъ оріентаціей на Европу, несомнѣнно, подразумѣваетъ — оріентацію на Европу капиталистическую, отмежеваніе отъ цитадели международной революціи — столицы СССР — Москвы».

Но другіе пункты украинскаго націонализма вовсе не вызывали у украинской коммунистической партіи столь рѣзкаго отпора. Болѣе того. Цѣной сохраненія Украины въ Совѣтскомъ Союзѣ и разрыва всякой связи съ украинскими націоналистами изъ буржуазныхъ и соціалистическихъ партій, какъ въ предѣлахъ сов. Россіи, такъ и въ Польшѣ, украинская коммунистическая партія постаралась обезпечить широкій выходъ самостійническимъ стремленіямъ.

Весьма показательно, что въ только что упомянутыхъ постановленіяхъ ея 1926 г., которыя касаются какъ разъ вопроса украинизаціи, послѣдняя обсуждается не съ одной лишь марксистской точки зрѣнія классовой борьбы. «Длительная гражданская война, происходившая на территоріи Украины, — читаемъ мы въ этомъ документѣ, — велась не только противъ господства помѣщиковъ и буржуазіи… Она вмѣстѣ съ тѣмъ вырвала съ корнемъ основы національнаго и государственнаго рабства, въ которомъ въ теченіе вѣковъ держали украинскій народъ русскій царизмъ и русская имперіалистическая буржуазія».

Исходя изъ такого основного положенія украинская коммунистическая партія въ то же время постоянно говорить о «національномъ гнетѣ прошлаго» со стороны русскаго государства, о слѣдахъ его въ современномъ русскомъ шовинизмѣ, ратуетъ за «заостреніе борьбы противъ русопятства», кричитъ, что «великорусскіе шовинистическіе элементы переходятъ въ наступленіе», и согласно тону, заданному на XI съѣздѣ коммунистической партіи, неизмѣнно призываетъ «въ первую очередь вести неустанную борьбу противъ главной опасности, противъ русскаго великодержавнаго шовинизма».

Отвергая лозунгъ «прочь отъ Москвы» въ политическомъ смыслѣ, украинская коммунистическая партія стоитъ за культурное обособленіе отъ Москвы, «за рѣшительный разрывъ съ традиціями провинціальной ограниченности и рабскаго подражанія» русской культурѣ, за «самостоятельное развитіе украинской культуры съ использованіемъ всѣхъ цѣнностей міровой культуры». Внутреннее родство и общность источниковъ русской и украинской культуры въ Приднѣпровьѣ трактуется, какъ рабская зависимость одной отъ другой, какъ нѣчто такое, что безусловно должно быть порвано. Мысль о единствѣ русской культуры и объ особой южной вѣтви ея безоговорочно отвергается.

Становясь на точку зрѣнія культурной самостоятельности Украины, руководящія инстанціи украинской коммунистической партіи высказываются за «братское сотрудничество рабочихъ и трудящихся всѣхъ національностей въ дѣлѣ строительства международной пролетарской культуры». Это «братство» не понимается, однако, въ томъ смыслѣ, что носители русской и украинской культуры могутъ на Украинѣ работать на равныхъ правахъ и на равныхъ основаніяхъ надъ строительствомъ пролетарской культуры. Теорія борьбы двухъ культуръ «при нейтралитетѣ партіи и сов. власти» клеймится, какъ неправильная, немарксистская и неленинская», какъ запятнанная всѣми мыслимыми пороками. Въ идеѣ «нейтральнаго» отношенія партіи къ украинской культурѣ, т. е. равнаго отношенія къ ней, какъ и къ русской, украинская коммунистическая партія усматриваетъ проявленіе русскаго націоналистическаго уклона. Она требуетъ проведенія «активной украинизаціи» путемъ государственныхъ мѣропріятій.

Въ связи съ осуществленіемъ украинизаціи оказался выдвинутымъ лозунгъ: «даешь пролетаріатъ», подъ который безъ труда было подведено и «марксистское» обоснованіе. «Подлинное строительство соціализма на Украинѣ», какъ гласитъ постановленіе 1926 г., «немыслимо безъ вовлеченія въ дѣло хозяйственнаго и культурнаго строительства широкихъ рабочихъ и крестьянскихъ массъ». Строительство это можетъ итти лишь подъ руководствомъ пролетаріата. Поэтому необходимо, «чтобы авангардъ рабочаго класса овладѣлъ украинскимъ языкомъ, какъ орудіемъ строительства соціализма и смычки съ крестьянствомъ», говорящимъ по-украински. Строительство украинской культуры выставляется, такимъ образомъ, въ качествѣ одного изъ необходимыхъ условій строительства соціализма на Украинѣ.

Противъ необходимости «ознакомленія съ украинскимъ языкомъ дѣятелей профессіональнаго движенія и всего рабочаго класса» не возражали и такіе, съ украинской точки зрѣнія, «русопяты», какъ Зиновьевъ и Ларинъ. «Надо знать украинскій языкъ, — писалъ Ларинъ, — чтобы быть въ состояніи связаться съ крестьянствомъ, съ украинскими госорганами, съ говорящей по-украински частью рабочихъ». Но этого оказывается для украинцевъ-коммунистовъ недостаточно. Одинъ изъ нихъ, — Гирчакъ въ «Більшовик Украіни», редакторомъ котораго онъ состоялъ, жестоко обрушивается на Ларина и Зиновьева за то, что они понимаютъ украинизацію, какъ средство политическаго общенія пролетаріата съ крестьянствомъ. «Если бы украинизація, — говоритъ онъ, — нужна была для того, чтобы дать возможность рабочему понимать крестьянина, то для этого достаточно было бы только украинизировать сельскихъ работниковъ и нѣкоторые госаппараты, обслуживающіе село, да печатать популярныя брошюрки для деревни… Если стать на точку зрѣнія Ларина, то тогда можно, конечно, прійти къ выводу, что весь пролетаріатъ Украины, его основная масса (по подсчету Ларина 85 проц.) можетъ не имѣть никакого отношенія къ украинизаціи, можетъ обойтись и безъ нея великолѣпно, выставивъ для связи съ крестъянствомъ и для его пониманія только незначительную часть (15 проц.)».

Но этотъ совершенно послѣдовательный и дѣйствительно безспорный выводъ болѣе всего и раздражаетъ Гирчака. Въ ларинской копцепціи онъ видитъ лишь «жалкое культурничество народническаго типа», «чрезвычайно неполное» и «политически неправильное» опредѣленіе сущности украинизаціи. Ларинъ, по его мнѣнію, «переворачиваетъ все вверхъ ногами», такъ какъ изъ его концепціи «выпадаетъ совершенно строительство совѣтской соціалистической Украины».

Въ этомъ же духѣ и сама украинская коммунистическая партія, исходя изъ идеи смычки съ крестьянствомъ, требуетъ украинизаціи города вообще, считая его «руссифицированнымъ» и объявляя «русскимъ націоналистическимъ уклономъ» стремленіе не проводить политики украинизаціи въ городѣ.

Правда, партія отмежевывается отъ насильственной украинизаціи рабочихъ другихъ иаціоиальностей, но разсчитываетъ, что составь пролетаріата будетъ украинизироваться и путемъ притока новыхъ кадровъ рабочихъ изъ украинскаго села. При этомъ не обойтись, повидимому, согласно плану Волобуева, безъ принудительнаго сокращенія доступа на украинскіе заводы русскихъ рабочихъ. Партія проводитъ въ то же время широкое развитіе на государственныя средства украинской прессы, а равно театра, лекцій, подготовительныхъ курсовъ, разнаго рода школъ и прочее, на украинскомъ языкѣ. Еще въ 1920 г. русскія газеты на Украинѣ преобладали надъ украинскими. Въ 1928 украинскія газеты имѣли уже 50 проц. всего тиража газетъ на Украинѣ. Въ 1930 году ихъ тиражъ повышенъ до 88 проц. Но и прямое принужденіе также начинаетъ расширяться. Въ 1926 г. партія находила возможнымъ принудительно украинизировать лишь партійный и совѢтскій аппаратъ. Въ 1929 къ этому были присоединены и нѣкоторыя рабочія профессіональныя организаціи.

Въ заключеніе слѣдуетъ отмѣтить, что, согласно принятому теперь въ партіи «ленинскому» пониманію основъ національной политики, развитіе націоналыіаго элемента мѣстныхъ культуръ должно пониматься какъ развитіе лишь ихъ формы, т. е. въ первую очередь языка. Содержаніе же національнымъ культурамъ будетъ преподноситься въ готовомъ видѣ коммунистической доктриной. Иного содержанія, кромѣ какъ «соціалистическаго» въ совѣтскомъ смыслѣ, т. е. коммунистическаго и притомъ безъ «уклоновъ» вправо или влѣво, онѣ имѣть не должны. Русская національная культура должна будетъ въ дальнѣйшемъ вытѣсняться изъ національныхъ республикъ. Но параллельно у мѣстныхъ національныхъ культуръ казенной штамповкой идей будетъ убиваться въ зародышѣ всякая самобытность.

А. А. Боголѣповъ.
Возрожденіе, №1984, 7 ноября 1930.

Views: 23

Желая окончательно порвать связь съ предшествующей Россійской исторіей, Совнаркомъ рѣшилъ къ десятилѣтію своего существованія провести радикальное мѣропріятіе:

Переименовать календарь.

Сдѣлать такъ, какъ было у настоящихъ господъ — у французовъ въ эпоху Великой революціи.

Нововведеніемъ, сравнительно съ французскимъ революціоннымъ календаремъ, у большевиковъ будетъ, однако, слѣдующее: чтобы въ Совѣтской Россіи не повторились непріятный Термидоръ и опасный Брюмеръ, мѣсяцы предположено назвать не по погодѣ и по ландшафту, а въ честь великихъ октябрьскихъ дѣятелей.

Чтобы имена послѣднихъ запечатлѣть навѣки. «Да вѣдаютъ потомки инославныхъ»…

Проектъ названій пока держится въ строгомъ секретѣ. Неизвѣстно даже, объявятъ ли по данному предмету конкурсъ или просто поручатъ составить календарь Луначарскому и Демьяну Бѣдному.

Но уже и теперь мы можемъ съ нѣкоторой долей вѣроятности предположить, какъ будутъ звучать совѣтскіе мѣсяцы и дни недѣли.

Октябрь, очевидно, — Ульябрь.

Апрѣль — Нахамкѣль.

Май — Коллонтай.

Августъ — Гепеустъ… [1]

И дни недѣли соотвѣтственные:

Вмѣсто воскресенья — Джугашвилье. [2] Вмѣсто понедѣльника — Рыкодѣльникъ. Вмѣсто пятницы — Пятаковица.

Изъ офиціальныхъ учрежденій, вѣдающихъ рожденіемъ или смертью гражданъ, можно будетъ въ случаѣ надобности получать такія выписки:

«Октябрина, она же по декрету 4711 Ульябрина, рождена въ 2 часа 30 минутъ въ Буденникъ 19-го Свердлюня 9-го года отъ построенія Новаго Міра».

Или:

«Дано сіе рабфаковцу Металлу, онъ же Академъ, скончавшемуся въ ночь съ Апфельботы на Джугашвилье 3-го Володарта».

Пожалуй, на первыхъ порахъ россійскому населенію будетъ и трудновато оріентироваться въ новомъ обозначеніи времени. Какъ-никакъ, необходимо переучивать многое: и что тяжелый день теперь приходится не на пятницу, а на Пятаковицу, и что опохмеляться слѣдуетъ въ Рыкодѣльникъ, а не въ понедѣльникъ.

Но послѣ того, какъ въ Россіи безъ протеста прошли всѣ переименованія пространствъ, развѣ можно ожидать, что какое-либо противодѣйствіе вызоветъ переименованіе времени?

Области, города, улицы — новые… Теперь и мѣсяцы съ днями недѣли будутъ такими же. Даже гораздо гармоничнѣе для міровоззрѣнія: жить на проспектѣ Красныхъ Зорь и знать, что на дворѣ стоитъ не устарѣвшій декабрь какой-то или ноябрь, а морозный пролетарскій Радекабрь или дождливый Луначабрь.

Вотъ единственно для кого новый календарь можетъ представить серьезную опасность и вызоветъ острое недовольство, это — въ средѣ иностранцевъ-концессіонеровъ.

Новыя-то названія выучить не трудно, можно. Но что если съ мѣсяцами начнетъ происходить такое-же шатаніе, какъ съ городами?

Вѣдь извѣстно, какіе тяжелые кризисы названій пережилъ Елизаветградъ, постановленіемъ харьковскаго Совнаркома переименованный сначала въ «Зиновьевскъ», а затѣмъ изъ Зиновьевска въ «Красноградъ».

Если для города, имѣющаго опредѣленный пье-та-терръ, [3] подобное положеніе непереносимо, то что сказать о дняхъ недѣли и мѣсяцахъ, которые въ нѣкоторомъ родѣ висятъ въ воздухѣ и ни на что осязательное не опираются?

Заключитъ, напримѣръ, Гарриманъ условіе съ Совѣтами до Рыкодѣльника 4-го Луначабря 1928 года. И вдругъ полетѣлъ Рыковъ, полетѣлъ Луначарскій, пришла къ власти Оппозиція…

И отъ даты договора не осталось ничего.

Доказывай, что марганецъ твой!

Или не понравится супругѣ Радека зимній мѣсяцъ Радекабрь, и Совнаркомъ согласится перенести мужа на лѣто, напримѣръ, на Радекюль.

Москвѣ полъ-бѣды. Радекюль, Радекабрь… Привыкнувъ къ поприщинскимъ мѣрамь, населеніе кое-какъ приспособится.

А концессіонеры-нѣмцы? А англичане? Выдержатъ ли?

Постоянное шатаніе календаря, новыя переименованія мѣсяцевъ, подобныхъ Елизаветграду, такъ должны подѣйствовать на ихъ сознаніе, доведутъ ихъ до такого отчаянія, что Виртъ броситъ, въ концѣ концовъ, всю свою виртшафтъ на Мологѣ, Гарриманъ оставитъ рудники въ Чіатурахъ… И побѣгутъ вслѣдъ за ними другіе концессіонеры, не безъ основанія опасаясь послѣдняго трюка:

А вдругъ переименуютъ, вслѣдъ за пространствомъ и временемъ, и ихъ самихъ, концессіонеровъ… И затѣмъ прикажутъ:

— Весь полученный доходъ сдать немедленно въ казну СССР.

А. Ренниковъ.
Возрожденіе, №629, 21 февраля 1927.

[1] Т. е. сотрудникъ ГПУ.

[2] Недѣля у насъ въ Россіи, какъ и въ нѣкоторыхъ странахъ Запада, начинается съ воскресенья. Еще въ совѣтскихъ календаряхъ начала 1930-хъ первымъ днемъ недѣли показано воскресенье.

[3] Мѣстоположеніе.

Views: 26

Случайно познакомился съ одной старой русской нянюшкой.

Говорилъ съ нею всего какихъ-нибудь десять-пятнадцать минутъ. А сколько пріятныхъ и бодрыхъ впечатлѣній!

Это не докладъ какой-нибудь о чингисхановской Россіи. И не диспутъ записавшихся ораторовъ. Два дня прошло, а до сихъ поръ живо стоитъ въ глазахъ величественный образъ крѣпкой старухи, звучитъ въ ушахъ могучій русскій языкъ.

Покупалъ я у безконечнаго прилавка возлѣ витрины каштаны. Сначала не обратилъ вниманья, кто стоитъ рядомъ. И вдругъ слышу:

— Эй, кордонъ, сивоплэ! Отпусти же меня, ради Создателя!

Оборачиваюсь, вижу: старушка. Морщинистое, но рѣшительное лицо. Глухое длинное черное платье, облекающее высокую, плотную фигуру. На головѣ вязаный платокъ поверхъ сѣдыхъ, гладко расчесанныхъ волосъ. И въ рукахъ — въ одной веревочная сѣтка для покупокъ, въ другой — толстая палка.

— Русскимъ языкомъ говорю тебѣ: апельсины комбьенъ?

— Энъ франъ суасанъ кензъ, мадамъ.

— Чего? Это сколько же? Ты мнѣ, братецъ, зубы не заговаривай, табличку покажи. Одинъ рубль семьдесятъ пять? Ишь ты! Чего жъ такъ? Возлѣ пляцы рубль пятьдесятъ серебромъ, а у васъ семьдесятъ пять? А это комбьенъ? Комъ са, мандаринь?..

Само собой разумѣется, я не пропустилъ случая помочь соотечественницѣ. Поговорилъ съ приказчикомъ, купилъ все, что требовалось и, провожая старуху по тротуару, разговорился.

Вѣрнѣе, разговорился не я, а — она.

— Трудно вамъ, навѣрно, съ языкомъ, — сочувственно говорилъ я, съ любопытствомъ разглядывая загадочную внушительную палку. — Недоразумѣнія часто бываютъ, неправда ли?

— А чего же имъ быть? — строго повернулась старуха. — Никакихъ недоразумѣньевъ. Всегда случается, что русскій прохожій поможетъ, какъ вы. А то просто на цѣны смотрю. Слава Богу, народъ ловкій: для православныхъ вездѣ таблички налѣпляютъ.

— Ну, когда цѣны указаны, тогда, конечно, просто…. А вообще…

— А вообще чего съ ними разговаривать! Плати только аккуратно и все. Остальное они сами хорошо понимаютъ. Когда, бываетъ, не разберу ихъ, что лопочутъ, кладу прямо на ладонь мелочь да говорю: «мусье, живо при». Коли много беретъ, дорого выходитъ, я у него деньги назадъ отбираю, продуктъ возвращаю. А коли по-божески, не сопротивляюсь. Гляжу только зорко, чтобы не обсчиталъ. Да меня и знаютъ-то всѣ здѣсь. На что городъ неуклюжій, большой, а лавочники, можно сказать, всѣ знакомые. Съ разныхъ сторонъ только и слышишь: сова да сова. Сначала, когда пріѣхала, обижалась даже. Думала, смѣются надъ старухой. А потомъ Екатерина Николаевна объяснила, что сова у нихъ все равно, что у насъ Богъ въ помощь. Такой ужъ чудной птичій языкъ.

— А вы откуда пріѣхали? Изъ Россіи?

— Эхъ-хе, изъ России. Когда мы изъ Россіи. Семь лѣтъ. Въ Константинополѣ жили, въ Болгаріи жили, въ Сербіи жили, въ Германіи жили. Самая лучшая жизнь, разумѣется, въ Аранжеловацѣ: на динаръ три яйца даютъ. Константинополь тоже ничего: за піастръ халвы огромный кусокъ отвалятъ, полъ фунта, не меньше. Но въ Германіи не понравилось. Хоть и служба была не трудная, и хозяева сурьезные, и жалованье приличное, а только не люблю я республику. Здѣсь во Франціи, мнѣ говорили, хоть принцъ есть, управляетъ, а у нихъ что? Послѣ войны ни короля, ни генераловъ, ни войска. Можно сказать одно «битте» и есть. Ну, я и испугалась, какъ бы не вышло чего. Уѣхала.

Мы прошли съ нею до ближайшаго угла, остановились, поговорили еще немного. Въ краткихъ, но выразительныхъ словахъ она выяснила мнѣ и свое отношеніе къ Франціи и вообще отношеніе къ Европѣ. Городъ Парижъ, по ея мнѣнію, безусловно недурной, жить можно, въ особенности хороша теплая вода. Но движенье на улицахъ зато возмутительное. Никакого порядка, а главное толка. Одинъ день ѣздятъ въ одномъ направленіи, другой день — въ другомь. Ажаны, [1] хотя народъ и распорядительный, но всѣ какіе-то щуплые, блѣдные, не то, что наши городовые, кровь съ молокомъ. Развѣ можно довѣрять такимъ штатскимъ людямъ? И старуха, переходя улицу, надѣется не на ажановъ, а только на самое себя. Противъ такси носитъ всегда крѣпкую кизиловую палку и, въ случаѣ надобности, отбивается. Такси на нее, а она на такси… Только съ такой палкой и можно спокойно выйти на парижскую улицу.

— А вы гдѣ живете сами? — прощаясь съ соотечественницей, полюбопытствовалъ я.

— А тутъ недалеко. За Красными Воротами на Пушкинской улицѣ.

— Это гдѣ жъ? Авеню Викторъ Гюго?

— Можетъ у нихъ и Гуго. А для меня Пушкинская. Гдѣ мнѣ на старости лѣтъ въ ихнихъ названьяхъ путаться!

Она протянула на прощанье руку, торжественно кивнула головой, угрожающе подняла палку, чтобы начать переходъ черезъ улицу. И вдругъ обернулась.

— Видѣли? — пренебрежительно мотнула она головой вслѣдъ дамѣ, ведшей на цѣпочкѣ большую собаку въ намордникѣ.

— Что? Собака?

— Вотъ именно. Развѣ это собака? Ни кусаетъ, ни лаетъ, хвоста даже нѣтъ… А говорятъ, христьянская страна. Тьфу!

А. Ренниковъ.
Возрожденіе, №621, 13 февраля 1927.

[1] Полицейскіе.

Views: 22

Какъ устроить въ бѣженской комнатѣ елку?

Этотъ вопросъ, пріобрѣтающій въ настоящіе дни остро-актуальное значеніе, рѣшается совсѣмъ не такъ легко, какъ кажется съ перваго взгляда.

Прежде всего, чтобы усторить елку, нужно ее раздобыть.

Это разъ.

Затѣмъ, если елка пріобрѣтена, необходимо ее куда-нибудь поставить. Это — два. Очень серьезное и тревожное два.

Наконецъ, на елку обязательно требуется что-нибудь повѣсить. Не обыкновенныя обиходныя вещи, а такія, которыя круглый годъ ровно никому не нужны.

Вспоминая, въ связи съ послѣднимъ обстоятельствомъ, желѣзный законъ экономики, въ силу котораго, черезчуръ ненужныя вещи всегда черезчуръ дорого стоятъ — мы получаемъ третье препятствіе. Препятствіе иногда столь непреодолимое, что подчасъ остается единственный выходъ:

Для сокращенія расходовъ повѣситься на елкѣ самому.

Къ сожалѣнію, многіе изъ насъ, даже бездѣтные, до сихъ поръ не могутъ обойтись безъ елочки исключительно изъ одного чувства суевѣрія. Я лично, напримѣръ, какъ ни читаю «Исторію второй русской революціи», а все-таки твердо увѣренъ, что вся бѣда стряслась надо мною изъ-за Сочельника 1916 года.

Единственный разъ въ жизни почему-то забылъ купить елку — и въ результатѣ: 1917 годъ, мартъ, октябрь, бѣгство на югъ.

Всѣми силами своей реакціонной души старался я впослѣдствіи реставрировать утраченное. Въ 1917 году, проводя Сочельникъ въ Баку, разрѣзалъ гостиничную стеариновую свѣчку на нѣсколько частей, вставилъ ихъ въ фикусъ.

И оказалось недостаточнымъ: бѣжалъ.

Въ 1919 году въ вагонѣ «Освага» на новороссійскихъ запасныхъ путяхъ такія же свѣчки возжегъ я на верхней полкѣ, воткнувъ ихъ въ выпрошенный у начальника станціи горшечекъ герани.

И снова бѣжалъ: герань не помогла.

Послѣ эвакуаціи, въ сербской провинціи, отличную елку удалось мнѣ найти въ саду у хозяйки. Но хозяйка категорически запретила срубать деревцо, и каждый разъ приходилось праздновать Сочельникъ прямо въ саду, на чистомъ воздухѣ.

Результаты не замедлили сказаться. Опять — чемоданы. Опять скитанья, опять — переѣзды. Вмѣсто Россіи — Парижъ.

Послѣ всего перечисленнаго неудивительно, что я твердо рѣшилъ устроить елку по всѣмъ правиламъ, хотя бы въ текущемъ году. Разрѣшить первую задачу — пріобрѣсти дерево, слава Богу, уже удалось.

Одинъ русскій старожилъ, спасибо ему, научилъ, какъ за пять франковъ можно получить елку, цѣна которой — пятьдесятъ. Для этого нужно только простоять въ католическій Сочельникъ возлѣ продавщицы елокъ до поздняго вечера и терпѣливо дождаться, пока всѣ французы разбѣгутся на Ревейонъ.

Я такъ и сдѣлалъ.

Когда все, что могло разбѣжаться, уже разбежалось, и на площади, кромѣ одной непроданной елки, старушки и меня, не осталось почти никого, я подошелъ, поздоровался, началъ ощупывать вѣтви.

— Какъ обидно, мадамъ, что елка осталась! Сколько стоитъ?

— Пятьдесятъ.

Я покачалъ головой, произнесъ «О, ла-ла!» — отошелъ, закурилъ. Черезъ полъ часа снова приблизился.

— Ревейонъ начался? — съ грустью спросилъ я.

— Да.

— А елка? Что съ елкой будетъ?

Она не отвѣтила. Но по вязанному платку, поднятому изъ-за мороза до самыхъ глазъ, ясно чувствовалось, что побѣда близка.

Еще полъ часа миновало. Порывисто подпрыгивая на мѣстѣ, она какъ бы случайно спросила:

— Хотите, мсье, рабэ? [1]

— Конечно, мадамъ.

— Напримѣръ?

— Могу дать пять.

— За нее — пять? Вы смѣетесь, мсье! Сорокъ.

— Я подожду, мадамъ. Мнѣ спѣшить некуда.

И, посмотрѣвъ на часы, я добавилъ задумчиво:

— Еще тринадцать дней. Времени хватитъ.

На мое счастье, подулъ рѣзкій ледяной вѣтеръ.

Будь у продавщицы достаточно теплые чулки, мы бы, пожалуй, еще долго боролись. Но минутъ черезъ десять она со стономъ присѣла на корточки, стала растирать ногу.

— Двадцать, — жалобно прошептала она.

— Пять.

— Пятнадцать, мсье!

— Пять.

— У меня дома дѣти остались… Больныя… Десять!

— Пять.

Дотащить домой елку кое-какъ удалось. Были, конечно, препятствія, обычная въ такихъ случаяхъ усталость, боль въ поясницѣ, засорившійся глазъ.

Но когда я внесъ драгоцѣнную ношу въ свою комнату, сразу пришло въ голову второе грозное бѣженское обстоятельство:

Куда поставить?

Елка-то чудесная, развѣсистая, ароматная, словъ нѣтъ. Но когда я развязалъ веревки, дерево сразу же слишкомъ порывисто расправило могучія плечи. Одна вѣтка со звономъ ударила въ зеркало, другая по умывальнику, третья сбила съ письменнаго стола чернильницу, четвертая разлеглась на кровати, фамильярно похлопывая эдредонъ. [2]

— Въ тѣснотѣ, да не въ обидѣ, — бодро подумалъ я. Но въ душѣ что-то заныло. Главное — умывальники и шкапъ. Ясно, что или они, или она. Но куда въ такомъ случаѣ ихъ? Или куда ее, если не ихъ?

Нѣтъ, однако, такихъ положеній въ мірѣ, къ которымъ русскій бѣженецъ не приспособился бы.

Въ настоящее время я уже достаточно обжился въ новыхъ условіяхъ; въ ожиданіи Сочельника второй вопросъ о елкѣ считаю кое-какъ разрѣшеннымъ. Конечно, къ шкапу сквозь вѣтви пролѣзаю по утрамъ, какъ Тарзанъ. За столомъ пишу, увѣнчанный еловымъ вѣнкомъ; камина давно не топлю, тоже по принципу: или онъ, или она. Умываюсь исподтишка, осторожно, чтобы не занозить голой спины.

Но зато по ночамъ, когда бываетъ безсонница, и когда упругая вѣтвь при каждомъ движеніи одѣяла хлещетъ по лицу и сыплетъ сухія иглы за шею, я мучительно обдумываю третье затрудненіе, которое предстоитъ преодолѣть въ ближайшіе
дни:

Чѣмъ украсить красавицу?

Думаю, думаю, а въ тревожномъ снѣ послѣ этого вижу, почему-то, не зажженныя свѣчи, не ярко сіяющія бездѣлушки, а грандіозный пожаръ сосноваго лѣса. И слышу испуганный голосъ консьержки:

— Мсье-дамъ! Онъ сожжетъ Францію!

А. Ренниковъ.
Возрожденіе, №579, 2 января 1927.

[1] Скидку.

[2] Одѣяло.

Views: 27

Съ момента образованія Совѣтскаго Союза подъ покровомъ внѣшней солидарности и тѣсной внутренней спаянности совѣтскихъ республикъ не прекращается глухая борьба національныхъ стремленій. За закрытіемъ всякихъ другихъ возможностей она оказалась перенесенной въ нѣдра самой коммунистической партіи, и въ предѣлахъ ея она съ теченіемъ времени не только не ослабѣваетъ, но замѣтно обостряется. Изъ всѣхъ національныхъ вопросовъ наибольшую остроту получилъ украинскій.

Споръ среди коммунистовъ велся, какъ это и подобаетъ имъ, въ марксистскихъ тонахъ. Это не лишаетъ, однако, споръ живого интереса, такъ какъ подъ марксистской оболочкой нерѣдко высказывались мысли съ марксизмомъ не имѣющія ничего общаго.

Споръ начался съ вопроса о «борьбѣ двухъ культуръ» — русской и украинской, и затѣмъ перешелъ къ вопросу о допустимости вообще для коммунистическаго государства насаждать и укрѣплять мѣрами государственнаго воздѣйствія національныя культуры многочисленныхъ народовъ Совѣтскаго Союза.

Теорія борьбы двухъ культуръ возникла какъ противовѣсъ требованіямъ украинскихъ націоналистовъ о господствѣ въ государственныхъ учрежденіяхъ украинскаго языка. Коммунисты — сторонники русской культуры съ самаго начала признавали естественность развитія на Украинѣ украинской культуры и необходимость допущенія украинскаго языка въ государственныхъ учрежденіяхъ и въ школѣ. Они хотѣли лишь, чтобы такія же права не отнимались и у русскаго языка. Они стояли на точкѣ зрѣнія равноправія языковъ, что, естественно, влекло за собою свободное соревнованіе ихъ.

Не кто другой, какъ Раковскій еще въ 1921 г. отстаивалъ лозунгъ равноправія на Украинѣ русскаго и украинскаго языковъ. «Мы считаемъ, — говорилъ также и Зиновьевъ на 5-ой Всеукраинской конференціи, — что языкъ долженъ свободно развиваться. Наша политика, — продолжалъ онъ, — заключается въ томъ, чтобы не на словахъ, а на дѣлѣ, искренно и честно показать украинской деревнѣ, что совѣтская власть ей не помѣха говорить и учить своихъ дѣтей на какомъ угодно языкѣ».

Такую постановку проблемы — свободную борьбу двухъ культуръ при равномъ отношеніи къ нимъ со стороны государственной власти, — съ самаго начала решительно отвергали украинскіе коммунисты. Украинская націионалистическая точка зрѣнія, въ ея крайней формулировкѣ, въ особенности ярко выразилась въ 1926 — 1927 гг. въ статьяхъ литератора Н. Хвылевого, быв. украинск. народн. комиссара просвѣщенія А. Шумскаго и М. Волобуева.

Спокойной увѣренности сторонниковъ русской культуры въ ея силѣ и способности успѣшно выдержать конкуренцію Хвылевой противопоставилъ рѣзкую критику русской культуры въ тонахъ раздраженія и враждебности.

Поскольку передъ развивающейся украинской литературой ставится вопросъ: на какую изъ міровыхъ литературъ она должна взять курсъ? — у Хвылевого неудержимо вырывается отвѣтъ: «Во всякому случаѣ не на русскую. Отъ русской литературы, отъ ея стилей украинская поэзія должна какъ можно быстрѣе бѣжать». Спасеніе Украины для Хвылевого такъ же, какъ и для нѣкоторыхъ его единомышленниковъ, въ томъ, чтобы порвать культурную связь съ Россіей и оріентироваться на Европу.

Какова же подоплека этого отверженія русской культуры? Ее не стѣсняясь вскрываетъ самъ же Хвылевой. И какъ это ни странно, но оказывается, что буйное отталкиваніе отъ русской культуры соединяется съ признаніемъ ея высокаго авторитета и неотразимости ея вліянія. «Украинская интеллигенція, — говоритъ Хвылевой, — чувствуетъ, что въ массѣ она неспособна побороть въ себѣ рабскую природу, которая всегда обожествляла сѣверную культуру и этимъ не давала возможности Украинѣ выявить свой національный геній».

Есть и еще причина, но уже другого, болѣе низкаго порядка, притомъ не общенародная, а только интеллигентская. — «Почему, — спрашиваетъ Хвылевой, — украинская интеллигенція не хочетъ оріентироваться на русское искусство?», и отвѣчаетъ: «Потому, что на книжномъ рынкѣ она сталкивается съ русскимъ товаромъ. Оріентируясь на русское искусство, она не способна побороть своего конкурента, потому что ея товаръ будетъ всегда расцѣниваться какъ товаръ второго, третьяго или четвертаго сорта, хотя бы онъ быль и перваго. Это — законъ психики нашего читателя, по меньшей мѣрѣ, на первый десятокъ лѣтъ».

«Мы должны, — писалъ Хвылевой, — навсегда покончить съ контръ-революціонной идеей строить на Украинѣ русскую культуру, ибо всѣ эти разговоры о равноправіи языковъ есть не что иное, какъ прикрытое желаніе культивировать то, что уже не воскреснетъ». Партія, по его мнѣнію, должна активно вмѣшаться въ борьбу двухъ культуръ и опредѣленно стать на сторону украинизаціи.

Практически мѣры государственнаго воздѣйствія должны направляться, по ироніи судьбы, прежде всего на пролетаріатъ, ибо на бѣду украинцамъ этотъ «гегемонъ» совѣтскаго строительства на Украинѣ въ подавляющемъ большинствѣ своемъ является русскимъ. «Дѣло въ немедленной деруссификаціи пролетаріата», — такъ формулировалъ ближайшую задачу практической политики Хвылевой. — Смыслъ этого требованія, широко подхваченного въ свое время украинскими кругами, сводился собственно къ усиленію темпа украинизаціи, т. е. къ насильственному насажденію ея, какъ это призналъ въ своемъ покаянномъ заявленіи въ партію другой видный представитель того же теченія — Шумскій. Волобуевъ же въ дополненіе къ этому настаивалъ на необходимости примѣнить еще одну насильственную мѣру по отношенію къ русскимъ пролетаріямъ, а именно — рѣшительно ограничить имъ доступъ на заводы, расположенные въ предѣлахъ Украины.

Всѣ эти шовинистическія вожделѣнія украинцевъ не могли не вызвать отвѣта со стороны русскихъ коммунистовъ. Ихъ наскоку послѣдніе не противопоставили, однако, требованія руссификаціи украинцевъ или чего-нибудь въ этомъ родѣ. Ихъ возраженія направлялись собственно противъ насильственного искорененія русской культуры и противъ искусственнаго насажденія украинской культуры мѣрами государственнаго принужденія. Нѣкоторыми при этомъ отмѣчалось, что насаждаемая государствомъ украинская культура является и по своему происхожденію не мѣстной, а закордонной — галиційской. Апелляція стала направляться уже не къ началамъ равенства, а къ основамъ марксизма…

Такіе «руссофильствующіе» коммунисты, какъ Диманштейнъ и Лупполъ, указывали, что если цѣлыо коммунизма является сближеніе націй, объединеніе ихъ, то политика націонализаціи отдаляетъ одну націю отъ другой, разъединяетъ и разбиваетъ силы трудящихся и такимъ образомъ увеличиваетъ силу капитализма. Отсюда дѣлался прямой выводъ, что политика рабочаго класса должна пойти по пути не обостренія, а смягченія культурно-національныхъ особенностей, по пути «интернаціонализаціи національныхъ культуръ» и ихъ сліянія.

На чью же сторону стала партія?

Точка зрѣнія партіи на національную проблему была достаточно подробно установлена еще въ 1923 г. на XII съѣздѣ партіи, предшествовавшемъ принятію конституціи Союза ССР. Она сводится къ осужденію обоихъ «уклоновъ»: и къ «великорусскому шовинизму» и къ «мѣстному націонализму» (украинскому, грузинскому и пр.), какъ опасныхъ и вредныхъ для дѣла коммунизма. Но осужденіе того и другого было сдѣлано далеко не съ равной силой и не въ равной степени. Главный ударъ былъ направленъ на сторонниковъ русской культуры въ національныхъ республикахъ.

«Первой очередной задачей» партіи была объявлена «рѣшительная борьба съ пережитками русскаго шовинизма». Мѣстный же націонализмъ былъ признанъ лишь «своеобразной формой обороны противъ великорусскаго шовинизма», и потому было признано, что «рѣшительная борьба» именно «съ великорусскими шовинизмомъ представляетъ вѣрнѣйшее средство для преодолѣнія національныхъ пережитковъ». Съѣздомъ по существу была прямо отвергнута трактовка вопроса о борьбѣ русской и украинской культуръ съ точки зрѣнія свободнаго соревнованія ихъ и побѣдѣ наиболѣе развитой изъ нихъ. Съѣздъ призналъ просто недопустимыми даже «разговоры о преимуществахъ русской культуры и выдвиганіе положенія о неизбѣжности победы болѣе высокой русской культуры надъ культурами болѣе отсталыхъ народовъ (украинской, азербайджанской, узбекской, киргизской и пр.)». Во всемъ этомъ усматривалось не что иное, какъ «попытка закрѣпить господство великорусской національности».

Но это рѣшеніе не мѣшало вновь и вновь возникать недоумѣнному вопросу: если всяческое, въ томъ числѣ и культурное объединеніе трудящихся всѣхъ націй, то зачѣмъ же теперь поддерживать національное разъединеніе ихъ?

«Надо дать, — отвѣчаетъ на это Сталинъ на послѣднемъ XѴI съѣздѣ партіи, — національнымъ культурамъ развиться и развернуться, выявить всѣ свои потенціи, чтобы создать условія для сліянія ихъ въ одну общую культуру съ однимъ общимъ языком».

Въ свѣтѣ идей такого «ленинскаго» пониманія національной политики послѣдній съѣздъ ком. партіи подтвердилъ постановленія 1923 г. и даже заострилъ натискъ на русскую культуру въ національныхъ республикахъ Союза. Отмѣчая «активизацію въ рядахъ партіи національныхъ уклоновъ», съѣздъ опять подчеркнулъ, что «главную опасность на данномъ этапѣ представляетъ великодержавный уклонъ», прикрывающій подъ флагомъ интернаціонализма стремленія отживающихъ классовъ господствовавшей ранѣе великорусской націи вернуть себѣ утраченныя привилегіи.

На преодолѣніе этой опасности и должно быть обращено основное вниманіе власти.

А. А. Боголѣповъ.
Возрожденіе, №1981, 4 ноября 1930.

Views: 23

Гинденбургъ подписалъ согласіе Германіи на проведеніе въ жизнь плана Юнга. Тѣмъ самымъ престарѣлый и посѣдѣлый въ бояхъ фельдмаршалъ совершилъ рѣшительный и желанный «европейской демократіей» шагъ въ пользу общаго замиренія…

***

Наше время полно парадоксовъ, и вотъ еще одинъ изъ нихъ. Если бы президентомъ германской республики былъ не фельдмаршалъ Гинденбургъ, а какой-нибудь лидеръ умѣренныхъ или лѣво-умѣренныхъ нѣмецкихъ круговъ, онъ никогда не рѣшился бы взять на себя личную отвѣтственность въ столь серьезномъ дѣлѣ. Кромѣ того, его рѣшеніе, если бы и имѣло юридическую общеобязательную силу, не имѣло бы моральной общей убедительной силы. Оно было бы сочтено партійнымъ рѣшеніемъ и вызвало бы острое противодѣйствіе со стороны другихъ партій.

Примѣръ Германіи показываетъ, что для особо важныхъ случаевъ очень полезно, если во главѣ государства находится лицо, имѣющее твердый обще-національный авторитетъ.

***

Современная государственность больна отсутствіемъ авторитета. Это совсѣмъ не мысль какого-нибудь реакціонера. Это мнѣніе такого просвѣщеннаго и либеральнаго историка, какъ Гульельмо Ферреро. Недостатки парламентской системы состоятъ не въ томъ, что принципы, на основѣ которыхъ она построена — плохи. Плохи — съ какой точки зрѣнія? И съ какой точки зрѣнія — хороши? Принципы эти не принимаются безъ критики, какъ нѣкое божественное откровеніе, современнымъ человѣкомъ, и вслѣдствіе того система, основанная на этихъ принципахъ, лишена необходимой степени авторитета. Авторитетъ основанъ не на принудительномъ, а на добровольномъ подчиненіи. Добровольное подчиненіе питается энтузіазмомъ, «священнымъ огнемъ». Имя Гинденбурга вызываетъ въ нѣмецкомъ народѣ энтузіазмъ. Но парламентское представительство въ такой же степени мало способно зажечь въ нѣмецкомъ или французскомъ народѣ «священный огонь», какъ любое муниципальное представительство!

***

Приверженцы т. н. демократическаго лагеря любятъ упрекать противниковъ своихъ въ реакціонности или въ монархизмѣ. На самомъ дѣлѣ, они отлично знаютъ, что быть принципіальнымъ монархистомъ сейчасъ — это значитъ уйти на какія-то абсолютно нежизненныя позиціи, въ духѣ «Аксіонъ Франсэзъ». Они отлично знаютъ, что стремленіе, именуемое ими практическимъ монархизмомъ, обозначаетъ на самомъ дѣлѣ лишь стремленіе къ укрѣпленію государственной власти съ помощью обще-національнаго авторитета.

***

Съ точки зрѣнія идеи авторитета далеко не каждая изъ существующихъ монархій сильнѣе каждой существующей нынѣ республики. Германія, возглавляемая фельдмаршаломъ Гинденбургомъ, представляется намъ болѣе чуткой къ идеѣ авторитета, чѣмъ Испанія, въ которой царствуетъ король Альфонсъ XIII. Приверженцы «демократическаго лагеря» ставятъ въ вину своимъ противникамъ стремленіе къ системѣ диктатуры. Они притомъ плохо понимають психологію своихъ противниковъ.

«Демократическій лагерь» вѣритъ вообще въ систему, видя въ парламентской системѣ нѣкую панацею, целительную отъ всевозможныхъ золъ. Но люди, не раздѣлящіе парламентскаго предразсудка, не раздѣляютъ и системнаго предразсудка вообще. Имъ кажется, что никакая система, ни демократія, ни монархія, ни диктатура, — не хороша сама по себѣ, но можетъ быть хороша лишь примѣнительно къ данному случаю и къ даннымъ условіямъ.

***

Всякая система хороша въ томъ случаѣ, когда создаетъ она необходимый государственный авторитетъ. Мы можемъ наблюдать три случая авторитета, въ трехъ различныхъ государственныхъ системахъ: авторитетъ Гинденбурга въ германской демократіи, авторитетъ Муссолини въ итальянской диктатурѣ, авторитетъ короля Александра въ югославской монархіи. Но мы знаемъ также и демократіи, и диктатуры, и монархіи, не создавшія авторитета, болѣющія тѣмъ недугомъ, который, какъ всякій хроническій недугъ, и не опасенъ, и не замѣтенъ лишь до поры до времени.

Павелъ Муратовъ.
Возрожденіе, №1747, 15 марта 1930.

Views: 15