Черезъ нѣсколько дней послѣ моего заключенія въ подвалъ, изъ него былъ взятъ на Соловки, послѣ многомѣсячнаго слѣдствія, студентъ консерваторіи Морозовъ. Въ подвалѣ онъ сидѣлъ вторично. Будучи однимъ изъ самыхъ молодыхъ обитателей подвала, онъ считался «старымъ», дружилъ съ 7-ю кубанцами, сидѣвшими по одному дѣлу, и дирижировалъ ихъ хоромъ.

Его дѣло представляетъ интересъ, какъ рисующее методы, къ которымъ прибѣгаютъ палачи при вербовкѣ секретныхъ сотрудниковъ.

Во всѣхъ высшихъ школахъ (какъ и во всѣхъ учрежденіяхъ въ сов. Россіи вообще) есть «глаза и уши Дзержинскаго». Иногда эти молодые люди раскусываются легко и быстро, какъ гнилые орѣхи. Если студентъ Перманентовъ, по природной неспособности и по пристрастію къ спирнымъ напиткамъ, не сдалъ «минимума» (наименьшее число зачетовъ, при которомъ переводъ на слѣдующій курсъ можетъ состояться), а былъ все же переведенъ, то это значитъ, что онъ обслуживаетъ ГПУ.

Само собой разумѣется, что комсомольцы въ порядкѣ «этическомъ» являются сотрудниками ГПУ. Однако большой пользы «пролетаріату» принести не могутъ въ силу очевидности ихъ функцій.

Случилось такъ, что въ консерваторіи не оказалось «своего человѣка». Встревоженные этимъ недосмотромъ палачи арестовали студента Морозова и посадили въ подвалъ.

Студентъ этотъ заканчивалъ консерваторію, и, какъ особо талантливый, долженъ былъ остаться при ней. Два его выпускные концерта были уже объявлены. Его арестъ, состоявшійся недѣли за двѣ до выпускныхъ испытаній, разрушилъ всѣ его ожиданія и надежды.

Въ подвалѣ онъ провелъ много дней и ночей, терзаемый жестокой маляріей и не менѣе тяжелыми мыслями о своей дальнѣшей судьбѣ. Два мѣсяца онъ сидѣлъ безъ допроса, безъ намека на обвиненіе.

Однажды ночью его вызываютъ.

— Хотите на свободу? — задаютъ ему палачи одинъ изъ своихъ издѣвательскихъ вопросовъ, — вотъ мы васъ сейчасъ отпустимъ, домой пойдете, отдохнете недѣльки двѣ, а потомъ дадите концерты. Вотъ мы и афишки уже отпечатали (показываютъ аршинную афишу). Да вы не волнуйтесь. Лупачъ, дай ему воды! Ну, вотъ такъ. Закуривайте. Вотъ вамъ обязательство, подъ нимъ и подпишитесь, это для насъ. Кличку выберите себѣ сами. Шопенъ? Превосходно. Явитесь за подробными инструкциями ко мнѣ на квартиру недѣльки черезъ три. Сюда? Что вы, съ ума сошли, а конспирація гдѣ же будетъ, если вы сюда придете? Понимаете? Ну такъ, если насчетъ деньжатъ, съ пролетарскимъ удовольствіемъ. Ну валяйте! Однако мы васъ кажется передержали. Что? — домой не дойдете? Лупачъ, свези его на извозчикѣ. Что дома сказать? Ну скажете, что подозрѣвали васъ въ шпіонажѣ. Что-нибудь тамъ придумайте».

Дальше событія пошли такъ. Концерты. Окончаніе консерваторіи по классу рояля, въ результатѣ внѣочередныхъ испытаній, Дипломъ. Все это произошло такъ неожиданно и быстро, что со стороны было видно участіе въ этомъ дѣлѣ обнаженнаго меча мірового пролетаріата.

Получивъ дипломъ, Морозовъ разсказалъ всю правду своей семьѣ. Въ теченіе 3-хъ дней онъ посвятилъ во всѣ подробности этого дѣла всѣхъ своихъ знакомыхъ. Разсказалъ о подвалѣ и о данной подпискѣ. На третій день онъ пришелъ въ ГПУ и сказалъ:

— Я хотѣлъ окончить высшую школу. Цѣли своей я добился. Работать у васъ я не буду. Не хочу и не могу. Всѣхъ своихъ знакомыхъ я посвятилъ въ подробности видѣннаго и слышаннаго въ ГПУ. Арестуйте меня.

Арестъ. Опять подвалъ. Многолѣтняя каторга.

***

Случалось, что чекисты нарывались на членовъ какой-либо тайной организаціи, тѣ съ превеликой охотой соглашались на сотрудничество, чтобы проникнувъ въ «штабъ міровой революціи» работать въ немъ въ обратномъ направленіи. Самоотверженность и героизмъ этихъ людей достойны удивленія. Огромная отвѣтственность работы, безусловная смерть въ случаѣ провала доводила людей до такой степени мастерства, что имъ удавалось разлагать палаческую дѣятельность чекистовъ въ теченіе многихъ лѣтъ. Въ подвалѣ я былъ друженъ со студентомъ экономическаго факультета Р., который работалъ въ ГПУ по заданію крупной (такъ и не раскрытой тогда) организаціи въ теченіе двухъ лѣтъ. Онъ спасъ много молодыхъ жизней, которыя еще Россіи понадобятся, а самъ героически пошелъ на смерть.

***

Въ рѣдкія сравнительно тихія ночи, когда палачи «цѣликомъ и полностью» пьянствовали, справляя годовщины или поминая вождей, ко мнѣ подходилъ, осторожно ступая по узкой тропѣ между двумя рядами спящихъ тѣлъ, маляръ. Я поджималъ ноги, давая ему мѣсто, онъ садился на корточки и тихимъ проникновеннымъ голосомъ, какъ бы боясь спугнуть драгоцѣнную гостью-тишину, дѣлился со мной своими сомнѣніями, тревогой и воспоминаніями.

— Ровно годъ тому назадъ мнѣ сказала гадалка, что въ будущемъ году я умру. Тогда я посмѣялся надъ этимъ предсказаніемъ, а теперь… теперь вотъ въ подвалѣ. Слава Богу меня не быотъ, а вотъ сосѣда моего Драгова слѣдователь избилъ. Сильно избилъ. Онъ мнѣ сегодня показалъ слѣдъ отъ удара въ животь и просилъ, чтобъ я никому не говориъ, а то узнаетъ следователь и переведетъ на спец. постъ. И еще сильнѣе бить станетъ. Разстрѣляютъ его? Какъ вы думаете? А? Вѣдь дѣло не шутка, крестьянскій союзъ…. А? Вчера мнѣ слѣдователь сказалъ: «И не разстрѣляемъ тебя, и живъ не будешь». Какъ это понять? ИздѢвается?

— Да это пусть, лишь бы не убили, вѣдь дочка у меня, шесть лѣтъ ей. Сейчасъ гдѣ она не знаю. Сосѣди навѣрно пріютили Олю мою. Подвалъ вотъ, а вѣдь было же время. Царь вѣдь только убійцъ позволялъ казнить. А теперь народу сколько губятъ, крови сколько… Да какого народу, вчера Степанова взяли, молодой какой… а смѣлый. Какъ это онъ про Россію говорилъ, а тутъ какъ разъ надзиратель вошелъ: «Не смѣть агитацію разводить!» «Какъ это не смѣть?» — говоритъ — «я», говоритъ, «за это и сижу». Тотъ не нашелся что и сказать. А вотъ ночью взяли.

Нѣкогда этотъ маляръ работалъ въ Кіевскомъ соборѣ. Былъ лично знакомъ съ Нестеровымъ, Врубелемъ и Васнецовымъ. Въ артели маляровъ онъ считался старшимъ и большимъ знатокомъ «подготовки».

Когда отъ подвальныхъ, кровавыхъ, темъ онъ переходилъ къ воспоминаніямъ о своей работѣ въ соборѣ, онъ совершенно преображался. Столько чувства тогда было въ его шопотѣ. Онъ столько восторженности и силы вкладывалъ въ свои слова, онъ такъ любилъ и зналъ каждый мазокъ, каждое прикосновеніе кисти, что я, никогда не бывавшій въ соборѣ и знавшій его роспись только по репродукціямъ, я видѣлъ, видѣлъ, когда онъ говорилъ, и смуглыхъ ангеловъ Васнецова, и мертвенную святость ликовъ нестеровскихъ святыxъ.

«…A помните руку, благословляющую, свѣтъ въ рукѣ какой… А дали какія синія. Сколько воздуха…»

Я чувствую, какъ при одномъ воспоминаніи объ этомъ воздухѣ становится легче дышать.

Стучатъ прикладами по лѣстницѣ. Гремитъ замокъ. Маляръ испуганно киваетъ и такъ же осторожно, но быстрѣе, идетъ обратно, на свое мѣсто.

Кого-то берутъ изъ подвала, а я лежу, какъ подъ гипнозомъ, подъ впечатлѣніемъ этого разговора, я закрываю глаза и зачарованный, вижу бѣлое небо «Плача надъ тѣломъ Христа».

***

Не обошлось и безъ партійнаго представительства. Въ подвалѣ съ группой своихъ сподвижниковъ сидѣлъ коммунистъ П. Матросъ съ крейсера «Аврора». На его мускулистой груди татуирована обнаженная женская фигура, осѣненная серпомъ и молотомъ. Въ его головѣ прочно запечатлѣлись скрижали коммунистической мудрости. Этими жемчужинами истины, достаточно надоѣвшими мнѣ въ университетѣ, онъ обильно уснащалъ свою многоэтажную рѣчь. «Что есть опіумъ?» «Опіумъ есть религія». «Что есть Фордъ?» «Фордъ есть акула». «Что есть разореніе для крестьянства?» «Разореніе для крестьянства не есть политика сов. власти въ деревнѣ». «Что есть любовь?» «Любовь есть идеализація полового влеченія». «Что есть безпризорность»? «Безпризорность есть наслѣдіе проклятаго прошлаго». «Что есть Московскій Художественный Театръ»? «Моск. Худож. Театръ не есть наслѣдіе проклятаго прошлаго». «Что есть Ильичъ»? «Ильичъ есть вождь». «Что есть семья»? «Семья есть устарѣвшій институтъ». «Что есть человѣкъ»? «Человѣкъ есть обезьяна съ мозгами». «Что есть нравственность?» «Нравственность есть буржуазный предразсудокъ».

Эта краса и гордость, мѣсяца два тому назадъ, вспомнивъ завѣтъ вождя «грабь награбленное» и рѣшивъ тряхнуть стариной, собралъ себѣ подобныхъ воинствующихъ матеріалистовъ и при ихъ помощи совершилъ разбойное нападеніе, съ убійствомъ кассира-сборщика, на скоромъ поѣздѣ «Москва—Тифлисъ».

Предварительно онъ взялъ отпускъ съ крейсера и уплатилъ членскіе взносы въ партію. Этимъ смягчающимъ вину обстоятельствомъ онъ гордился, ощущая свое превосходство надъ остальными обитателями подвала.

***

П. и его компанія впослѣдствіи украсилась 19-тилѣтнимъ бандитомъ Ш., переведеннымъ въ подвалъ изъ тюрьмы, гдѣ онъ, послѣ неудачной игры въ карты, убилъ своего сокамерника по одиночкѣ. Спящему онъ размозжилъ черепъ ударомъ колосника, предварительно вынутаго изъ печи. Въ свое время этотъ молодой человѣкъ былъ воспитанъ въ духѣ ленинскихъ традицій въ образцовомъ дѣтскомъ домѣ.

Такимъ образомъ, уголовныхъ преступниковъ въ подвалѣ было 6 на приблизительно 100 политическихъ. Ютились они въ одномъ углу подвала, прозванномъ «краснымъ уголкомъ». Днемъ его обитатели спали, ночные ужасы ихъ не трогали, ночью они играли въ самодѣльныя карты на щелчки по лбу. На утро проигравшій напоминалъ молодого единорога; лобъ его былъ украшенъ шишкой фантастическихъ размѣровъ, обычно пропорціональной проигрышу. Игра иногда заканчивалась кровавыми драками. Надзиратели относились къ этимъ преступникамъ благосклонно. Вообще уголовный міръ чувствуетъ себя въ совѣтскихъ тюрьмахъ относительно неплохо. Это объясняется, по всей вѣроятности, тѣмъ, что въ составѣ высшей тюремной администраціи и среди чекистовъ находится много бывшихъ грабителей и убійцъ, освобожденныхъ октябрьской революціей.

***

Имѣвшій пару быковъ, чего не полагается имѣть крестьянину въ совѣтской Россіи, хлѣборобъ Н. обвинялся въ желаніи бросить бомбу въ избу сельсовѣта.

Рано утромъ въ деревню пріѣхали чекисты и въ сѣняхъ у Н. «нашли» (привезенную съ собой) бомбу.

8 мѣсяцевъ сидитъ въ подвалѣ Н. Восемь мѣсяцевъ его бьютъ смертнымъ боемъ на ночныхъ допросахъ.

Зная, что онъ человѣкъ вѣрующій, чекисты заставляли его присягать въ невиновности. Потомъ они плевали на икону, которую Н., присягая, цѣловалъ.

Участь Н. была рѣшена еще до ареста. И восемью мѣсяцами застѣнковъ и побоевъ чекисты «позолотили» предназначенную ему пулю.

***

Однажды въ подвалъ привели человѣка, совершенно чернаго. Одежда его лоснилась отъ машиннаго масла, была черной отъ сажи и напоминала кожу. Человѣку было лѣтъ тридцать пять.

При ближайшемъ разсмотрѣніи выяснилось, что тѣло его покрыто вшами. Впечатлѣнія особаго это не произвело, такъ какъ въ подвалѣ этихъ паразитовъ и блохъ было много (не было только клоповъ, очевидно въ этихъ условіяхъ не выживавшихъ). Картина фауны дополнялась мокрицами и крысами. Послѣднія бѣгали по канализаціонной трубѣ, обслуживающей зданіе надъ подваломъ и проходящей у самаго потолка подземелья. Одна крыса, особенная непосѣда, свалилась съ трубы. Ее моментально поймали, и послѣ небольшого совѣщанія, пустили обратно, какъ подтачивающую ненавистное зданіе.

Этотъ самый черный человѣкъ въ теченіе десяти дней, послѣ которыхъ его взяли ночью, ничего не ѣлъ (впослѣдствіи, въ другихъ тюрьмахъ, я видѣлъ людей, голодавшихъ 23 дня), и что самое удивительное, не проронилъ ни слова. На всѣ вопросы заключенныхъ онъ отвѣчалъ молчаніемъ. Видно было, что онъ сидитъ уже давно, и что въ подвалъ его перевели изъ застѣнка еще болѣе ужаснаго (такіе были). Онъ былъ истощенъ до послѣдней степени, но не ѣлъ ничего и даже не ложился. Онъ сидѣлъ, прислонившись къ стѣнѣ и уткнувъ голову въ колѣни. Когда его вызвали, онъ всталъ и сдѣлавъ по подвалу 4 шага, упалъ.

Надзиратели и красноармейцы поволокли его по землѣ, взявъ за руки и за ноги, и когда тащили наверхъ по лѣстницѣ голова его билась о каменныя ступени. Одинъ заключенный крикнулъ «Голову разобьетъ».

Надзиратель отвѣтилъ: «все равно теперь»…

Прогремѣлъ запираемый замокъ, шаги по лѣстницѣ и все стихло. Тайна, казалось, была погребена.

Много мѣсяцевъ спустя, я на этапѣ въ арестантскомъ вагонѣ, случайно разговорился съ однимъ докторомъ, приговореннымъ къ Соловкамъ. Докторъ этотъ сидѣлъ нѣкогда въ той самой тюрьмѣ ГПУ, въ которой сидѣлъ и я, только онъ былъ заключенъ не въ подвалъ, а на такъ наз. «спец. постъ».

Вспомнилъ я чернаго человѣка, разсказалъ о немъ доктору. Оказалось, что послѣдній сидѣлъ съ нимъ въ подвальной одиночкѣ спец. поста.

Черный человѣкъ былъ рабочимъ-кузнецомъ жел.-дорожныхъ мастерскихъ. Во время проѣзда одной иностранной делегаціи (въ странѣ которой онъ въ Великую войну былъ плѣннымъ) онъ собирался выступить, на вокзалѣ, съ рѣчью о нуждахъ рабочихъ и объ ихъ недовольствѣ властью. Пронюхавшій объ этомъ сексотъ, тоже работавшій въ кузнечномъ цѣхѣ, сдѣлалъ донесеніе въ ГПУ. На вокзалѣ кузнеца арестовали и посадили въ подвальную одиночку, сидѣлъ въ ней нѣсколько недѣль, затѣмъ объявилъ голодовку. Желая ее сорвать, палачи перевели его въ общій подвалъ, гдѣ онъ голодалъ десять дней.

Въ ночь на одиннадцатый его разстрѣляли.

Константинъ Ляпуновъ.
Возрожденіе, №1987, 10 ноября 1930.

Views: 23

Автору печатаемыхъ записокъ, обладателю иностраннаго паспорта, удалось освободиться изъ совѣтской тюрьмы и уѣхать заграницу.

5 часовъ утра. Надзиратель подвелъ меня къ подвалу и обернувшись крикнулъ: «Давай пулеметъ». Изъ караульнаго помѣщенія красноармейцы вынесли дисковый пулеметъ и установили его на табуретѣ, дуломъ къ окованнымъ желѣзомъ дверямъ подвала.

Снова окрикъ, на этотъ разъ уже ко мнѣ: «Давай заходи!»

Спускаюсь по шести каменнымъ ступенямъ. Надзиратель, звеня связкой ключей, отпираетъ огромный, похожій на морду бульдога, висячій замокъ. Скрипъ, скрежетъ; тяжелая дверь неохотно открывается, двѣнадцать ступеней внизъ, и я въ подвалѣ. За кулисами самой свободной въ мірѣ страны. Въ мастерской благодѣтелей человѣчества.

***

Подвалъ раздѣленъ на двѣ части сводчатыми устоями. Стѣны покрыты плѣсенью и слезами сырости… — «здѣсь даже камни плачутъ»… Полъ цементный. Одна часть подвала выходитъ тремя окнами, застекленными булыжнымъ стекломъ, на главную улицу большого краевого города. Другая же во дворъ, дверями, всегда запертыми, и однимъ окошкомъ съ видомъ на верхушку тополя, растущаго въ глубинѣ двора. Это окошко единственный доступъ для воздуха.

По стѣнамъ подвала надписи; классическія — «Приходящій не грусти, уходящій не радуйся» и «Кто не былъ, тотъ будетъ, а кто былъ, тотъ не забудетъ». Есть и другія. Вотъ могильная плита, нарисованная неумѣлой рукой, надъ ней: «Станица Егорлыцкая». Ниже списокъ фамилій, именъ: еще ниже другая рука написала: «Разстрѣляны 16-го іюля 1928 года. Миръ праху».

Такихъ надписей много…

Вода струится по стѣнамъ подвала, смываетъ ихъ постепенно. Но палачи не устаютъ и появляются новыя надписи, новые безконечные списки. Нарисованное кладбище замученныхъ, убитыхъ и зарытыхъ въ братскихъ могилахъ, далеко за городомъ.

***

Подвалъ густо населенъ. Я вошелъ въ него 84-мъ. При мнѣ число заключенныхъ ниже этого не опускалось. Каждую ночь вызывали 2 — 3 человѣкъ «съ вещами». Приводили и новыхъ. «Старые арестанты» говорили, что лѣтомъ въ подвалѣ томилось свыше 200 человѣкъ. Спать за недостаткомъ мѣста приходилось сидя. Въ іюнѣ въ подвалѣ скончалось 2 человѣка. Тяжелые обмороки были явленіемъ обычнымъ. Люди лежали вповалку на сыромъ полу. Тѣ, которымъ нечего было постелить, выпрашивали у надзирателей рогожу. Полученіе послѣдней считалось счастьемъ. Изъ десяти просившихъ рогожу получалъ одинъ.

Здѣсь царила вѣчная полутьма. Трехъ слабыхъ лампочекъ, горѣвшихъ днемъ и ночью, было недостаточно, чтобы освѣтить это помѣщеніе, наполненное тяжелыми испареніями человѣческихъ тѣлъ и облаками махорочнаго дыма.

Пользоваться уборной разрѣшалось разъ въ сутки, на разсвѣтѣ. Во дворѣ предварительно устанавливался пулеметъ (два другихъ глядѣли изъ оконъ флигеля караульнаго помѣщенія). Подъ усиленнымъ конвоемъ заключенныхъ гнали по двору, въ противоположномъ концѣ котораго находилась уборная. И черезъ 15 минутъ всѣхъ гнали обратно.

Огромная параша, величиной въ 20-тиведерную бочку, не имѣвшая крышки, служила уборной въ подвалѣ.

Ночыо изъ сроды заключенныхъ назначались дежурные, на обязанности которыхъ лежало разгонять одѣяломъ воздухъ. Вентиляція отсутствовала, одно окошко никоимъ образомъ не могло въ этомъ смыслѣ обслужить помѣщенія. Одинъ изъ заключенныхъ заявилъ объ этомъ случайно заглянувшему коменданту. Тотъ отвѣтилъ (буквально): «Отсутствіе обмѣна воздуха администраціей ГПУ предусмотрено. Если васъ одно окошко не удовлетворяетъ, мы заколотимъ и его».

Дневной паекъ заключеннаго состоялъ изъ кипятку (утромъ и вечеромъ), 300 граммъ хлѣба и борща. О качествѣ послѣдняго распространяться не стоить. Достаточно сказать, что мой подвальный другъ, офицеръ Д., страстно хотѣлъ поподчивать этимъ борщемъ Максима Горькаго…

Повторяю, что при мнѣ въ подвалѣ, съ точки зрѣнія старыхъ его обитателей, было «раздолье». Между лежащихъ вплотную другъ къ другу людей оставалась дорожка въ аршинъ шириною для «прогулокъ».

Легко себѣ представить, что творилось въ этомъ подземельѣ во времена такъ наз. кампаній, когда строители соціализма особенно лихорадочно брались за созиданіе новаго міра.

***

Когда я вошелъ въ подвалъ, меня обступили заключенные. Шопотомъ стали спрашивать: «Что новаго въ городѣ?» «Откуда вы?» «Когда арестованы?» «По какому дѣлу?»

Блѣдныя, истощенныя лица съ невиданнымъ мною раньше выраженіемъ воспаленныхъ глазъ. На всѣхъ печать тяжелыхъ физическихъ и нравственныхъ страданій. Измученные въ конецъ люди эти производили впечатлѣніе затравленныхъ звѣрей.

Впослѣдствіи я понялъ все. Каждую минуту каждый изъ заключеныхъ ждалъ смерти. Я никогда не забуду, какъ ночью, когда конвой, громыхая винтовками, спускался внизъ, мучительно долго возился съ замкомъ, подвалъ затихалъ, всѣ настораживались, многіе начинали молиться.

— «Смирновъ, съ вещами!»

Я вскорѣ самъ сталъ такимъ же. Я смотрѣлъ на свое отраженіе въ кружкѣ съ водой, и не могъ узнать себя.

Но въ тотъ первый день эти лица меня поразили, трудно было повѣрить въ реальность происходящаго.

***

Староста камеры показываетъ мнѣ мое мѣсто между старикомъ и блондиномъ съ воспаленными отъ слезъ глазами. Вдругъ рѣзкій окрикъ заставляетъ меня обернуться:

— Вира! Всѣ на верхнюю палубу! Майна!

Человѣкъ, высокаго роста, съ огромной копной давно нечесаныхъ волосъ, закрывающей лобъ, одѣтый въ дамскій купальный костюмъ, бывшій когда-то голубымъ, стоитъ въ углу подвала на грудѣ мусора и тряпья. Металлическимъ властнымъ голосомъ онъ выкрикиваетъ слова морской команды. Въ промежуткахъ между криками онъ что-то шепчетъ, беззвучно шевеля засохшими губами. Синіе глаза на выкатѣ уставились въ одну точку.

— Сегодня, ровно въ 11 часовъ ночи, нашъ корабль долженъ напасть на фелуги алеутовъ. Всѣмъ приказано быть въ формѣ. Приготовьтесь къ атакѣ! Майна!

Съ недоумѣніемъ и испугомъ я посмотрѣлъ на старосту. Въ отвѣтъ на мой неизреченный вопросъ онъ разсказалъ мнѣ слѣдующее:

Въ апрѣлѣ 1928 года, въ городѣ Н. ГПУ раскрыло заговоръ. Заговорщики подготовляли возстаніе. Городъ Н. является военной базой для Сѣв.-Кавк. военнаго округа, въ немъ сосредоточены артиллерійскіе и оружейные склады; гарнизонную службу несутъ полки 18-ой дивизіи, кромѣ того въ Н. недавно переведена изъ Москвы Высш. военно-кавалерійская Школа.

Планъ возстанія заключался въ слѣдующемъ: 1-го мая, подъ видомъ манифестаціи Н-скій гарнизонъ и военная школа, въ полномъ походномъ снаряженіи, должны были двинуться на городъ К. По пути слѣдованія предполагалось присоединеніе, тоже подъ видомъ манифестаціи (съ красными знаменами и первомайскими лозунгами) отдѣльныхъ конныхъ отрядовъ казаковъ всѣхъ находящихся между двумя городами станицъ. Кромѣ этого должно было произойти освобожденіе 4.000 крестьянъ и казаковъ изъ Политической Спеціальнаго Назначенія тюрьмы въ городѣ К. (Взятіемъ краевого центра — г. К. — повстанцы предполагали сразу парализовать дѣятельность власти, что дало бы возможность мобилизаціи всѣхъ анти-совѣтскихъ силъ края).

Вступивъ въ К., возставшіе «къ краснымъ знаменамъ сверху подшили бы еще два полотнища» и, поднявъ національное зналія, начали бы борьбу съ сов. властью.

Возстаніе тщательно и долго подготавливалось. Красноармейскія части, кав. школа и станичники были соотвѣтствующимъ образомъ соединены въ идейно мощную боевую единицу.

27 апрѣля, т. е. за три дня до выступленія, заговоръ былъ раскрыть. Слѣдствіе по дѣлу команднаго состава школы и полковъ велось нѣсколько часовъ. Части были расформированы. Свыше 1.000 казаковъ подверглось аресту. Кровь полилась рѣкою.

Вотъ одинъ изъ участниковъ заговора. Въ конецъ замученный палачами, онъ заболѣлъ въ застѣнкахъ психическимъ разстройствомъ. «Экспертиза», однако, устанавливаетъ симуляцію. Онъ пережилъ уже два «испытанія». Участь его рѣшена.

Я пробовалъ впослѣдствіи говорить съ Н. А. и единственное, чего я добился, это назначенія меня на «корабль» корреспондентомъ иностранныхъ газетъ.

Былъ ли онъ, дѣйствительно, доведенъ до безумія пытками или симулировалъ, надѣясь избѣжать смертной казни? Симуляція въ этихъ условіяхъ подвигъ; она требовала огромной воли.

Сумасшедшій или герой?

На четырнадцатую ночь послѣ ареста, Н. А. вызвали изъ подвала навсегда. Послѣднія его слова въ камерѣ были:

— «Братцы, дайте закурить»…

(Окончаніе слѣдуетъ.)

Константинъ Ляпуновъ.
Возрожденіе, №1985, 8 ноября 1930.

Views: 25

Врагъ отвлеченныхъ идей въ политикѣ, Ипполитъ Тэнъ, подойдя къ событіямъ 1789 — 99 годовъ съ позитивнымъ методомъ, показалъ, что во всѣхъ проявленіяхъ французской революціи первенствующую роль играли патологическіе и негодные элементы общества.

Характеристика, данная Тэномъ тому меньшинству, которое подчинило себѣ разрозненное и запуганное большинство, совершивъ именемъ свободы величайшія насилія и преступленія, представляетъ для насъ исключительный интересъ. «Люди, выбившіеся изъ жизненной колеи, — говоритъ Тэнъ, — сумасброды и негодяи всякаго рода и всякаго слоя, особенно низшаго; завистливые и злобные служащіе, мелкіе торгаши, запутавшіеся въ долгахъ, пьянствующіе и слоняющіеся безъ дѣла рабочіе, засѣдатели кофеенъ и винныхъ лавокъ, бродяги городовъ и деревень, подозрительныя личности, подбираемыя полиціей, и разгульныя женщины, — словомъ, всѣ антисоціальные паразиты; среди этого сброда — нѣсколько фанатиковъ, въ поврежденномъ мозгу которыхъ легко укоренилась модная теорія; всѣ остальные въ гораздо большемъ числѣ — простые хищники, эксплуатирующіе водворившійся порядокъ и усвоившіе себѣ революціонную догму только потому, что она обѣщаетъ удовлетворить всѣмъ ихъ понятіямъ».

Въ эти дни произвола и политическаго устрашенія, идеальныя стремленія и принципы, ихъ возбуждавшіе, утратили свою силу надъ сердцами и умами людей. На первый планъ выдвинулись своекорыстные инстинкты и матеріальные интересы, въ зависимости отъ которыхъ люди мѣняли свои взгляды такъ же легко, какъ флюгера свое направленіе. Даже искусство перестало быть свободнымъ проявленіемъ духа, независимымъ отъ событій и политическаго строя, чуждымъ великихъ бурь человѣчества, которыя потрясаютъ міръ, но, въ сущности, не должны мѣнять извѣчнаго образа души.

Интереснымъ памятникомъ этой перемѣнчивости, продажности и подхалимства служить огромное изданіе, составленное возникшими въ Парижѣ въ 1815 году «Обществомъ флюгеровъ», — «Dictionnaire des girouettes ou nos contemporains peints d’après eux mêmes par une Société des girouettes».

Въ словарѣ на пятистахъ страницахъ собраны имена тѣхъ государственныхъ людей, ученыхъ, генераловъ, художниковъ, поэтовъ, которые мѣняли свои «вѣхи» соотвѣтственно съ преобладающими теченіями въ государственномъ управленіи за время съ 1789 по 1815 годъ. Многіе изъ нихъ съ удивительнымъ искусствомъ плыли по теченію подъ самыми различными флагами.

Обычно, начавъ съ проклятій по адресу «тирановъ» и «измѣнниковъ», они быстро забывали свои клятвы и обѣщанія, когда силой событій выдвигался поводъ къ новымъ вдохновеніямъ. Такъ, цареубійцы 1793 года оказались поборниками монархической идеи, засѣдая въ на полеоновскомъ сенатѣ и образовавъ придворную знать первой имперіи. Какъ извѣстно, Наполеонъ навербовалъ изъ нихъ одного герцога — Фуше, герцога Отрантскаго, десять графовъ, пятнадцать бароновъ и одиннадцать кавалеровъ. Часть этихъ «аристократовъ отъ революціи» легко совершили еще одну «революцію», возведя на прародительскій престолъ Людовика ХѴІІІ и выработавъ конституцію, закрѣплявшую за ними всѣ ихъ латифундіи.

Непремѣнными членами «Общества флюгеровъ» состоятъ и представители военнаго сословія, въ которомъ вѣрность и храбрость считаются наивысшими добродѣтелями. Здѣсь мы находимъ Бертье съ четырьмя отмѣтками, Журдана и Массену — съ шестью. Всѣ они въ различный періодъ жизни, при различныхъ правительствахъ не забывали напоминать солдатамъ о долгѣ присяги и вѣрности знаменамъ. Примѣръ Трюге, «заслуженнаго офицера королевскаго-республиканскаго-демократическаго-консульско-императорскаго-королевскаго» корпуса моряковъ, свидѣтельствуетъ о той легкости, съ какой мѣнялись флюгера современнаго воинства. Въ одномъ изъ своихъ донесеній Національному конвенту онъ клянется «мстить каждому деспоту внутри и внѣ, который устремился бы на правительство, установленное конвентомъ и принятое народомъ. Онъ клянется, что скорѣе погибнегь флотъ, нежели чѣмъ-нибудь опозорится республиканскій флагъ, честь котораго ввѣрена ему». Императоръ Наполеонъ пожаловалъ его командоромъ Почетнаго Легіона и морскимъ префектомъ въ Амстердамѣ, а 13 января 1815 года Трюге получилъ отъ Людовика ХѴІІІ графскій титулъ, несмотря на его клятву мстить каждому деспоту.

Вся Парижская національная гвардія включена въ словарь флюгеровъ вмѣстѣ съ самимъ Наполеономъ, который фигурируетъ здѣсь съ двѣнадцатью отличіями. Въ заслугу ему нужно поставить, что онъ не скрывалъ своего отвращенія къ революціонной черни. «Che сoglione!» («O, сволочь!») невольно вырывается у Наполеона при видѣ толпы, ломившейся 10 августа 1792 года въ Тюильрійскій дворенъ. Но онъ не побрезгалъ взять императорскую корону изъ рукъ этой самой «сволочи», чѣмъ, впрочемъ, оказалъ величайшую услугу Франціи. «Кто не жилъ въ 1794 году, кто не видѣлъ рѣзни, террора и голода, тотъ не можетъ понять, что я сдѣлалъ для Франціи. Всѣ мои побѣды ничего не стоятъ по сравненію съ усмиреніемъ революціи, такъ какъ революція — одно изъ величайшихъ бѣдствій, какія только небо посылаетъ землѣ», — такова оцѣнка своей роли въ исторіи французскаго народа, сдѣланная самимъ императоромъ.

Въ эту бурную эпоху струны лиръ рѣдко дрожали отъ негодованія, гнѣва и жалости къ невиннымъ жертвамъ террора. Онѣ были настроены въ унисонъ со звономъ ключей тюремщика, стукомъ топора и голосами кровожадныхъ судей. Словарь кишитъ стихами и гимнами, въ которыхъ сегодняшняя ода говоритъ противоположное тому, что сказано во вчерашней одѣ того же автора. Вотъ — Меюль, ученикъ Глюкка, создатель увертюры и хора въ трагедіи «Тимолеонъ», которая была поставлена въ III году французской республики. Хоръ даетъ здѣсь торжественную клятву вести войну съ королями, узурпаторами народныхъ правъ… Проходитъ нѣсколько лѣтъ, и Меюль, уже въ роли усерднѣйшаго слуги имперіи, сочиняетъ «Гимнъ возвращенія на родину», исполненный національной гвардіей при проѣздѣ императора, а затѣмъ «Кантату въ день бракосочетанія его величества императора Наполеона и ея высочества эрцгерцогини Маріи-Луизы». По реставраціи же Бурбоновъ, мы застаемъ Меюля въ роли главнаго администратора королевской консерваторіи.

Непостоянствомъ флюгера отличался и Мари-Жозефъ Шенье, братъ казненнаго поэта. Его трагедія «Тимолеонъ», гдѣ была допущена неосторожная фраза, что «бываютъ тираны и безъ вѣнца на головѣ», сильно скомпрометировала автора. Зато «Апофеозъ Марата» и хвалебные гимны Робеспьера спасли пошатнувшуюся репутацію Шенье. Впослѣдствіи онъ получилъ отъ Наполеона 6.000 франковъ за удачное выраженіе о «великомъ полководцѣ великой арміи».

Преждевременная смерть помѣшала его карьерѣ при Бурбонахъ.

Среди флюгеровъ мы находимъ и Шатобріана. Хоть онъ и эмигрировалъ тотчасъ за революціей, но впослѣдствіи вѣрой и правдой служилъ Наполеону. Въ 1814 году онъ выпустилъ брошюру, которой доказывалъ, что Бонапарт былъ узурпаторомъ и похитилъ тронъ Франціи у династіи Бурбоновъ, владѣвшей имъ въ теченіе восьми вѣковъ.

Дюгазонъ, извѣстный комикъ, въ свое время щедро осыпанный милостью Людовика ХѴІ и королевской семьи, преображается съ поразительной быстротой въ заядлаго якобинца. Даже на сценѣ онъ играетъ съ партійнымъ якобинскимъ билетомъ въ петлицѣ….

Но все это ничто въ сравненіи съ Луи Фонтаномъ, добросовѣстно служившимъ подъ двѣнадцатью знаменами. Въ «Словарѣ флюгеровъ» перечислены его изумительныя метаморфозы. Въ періодъ террора онъ доказывалъ необходимость поголовнаго истребленія всѣхъ несогласно мыслящихъ и присутствовалъ вмѣстѣ съ изувѣромъ Карре при казняхъ дворянскихъ дѣтей. Впослѣдствіи, будучи ректоромъ университета, онъ принималъ Наполеона и Людовика ХѴІІІ и въ льстивыхъ выраженіяхъ доказывалъ цѣсообразность монархической идеи.

Не пора ли и намъ заняться подготовкой матеріала съ тѣмъ, чтобы въ свое время увѣковѣчить имена нашихъ собственныхъ флюгеровъ, имя которымъ легіонъ…

Вл. Абданкъ-Коссовскій.
Возрожденіе, №1989, 12 ноября 1930.

Views: 23

Отвратительная у насъ, русскихъ, привычка: громко разговаривать въ мѣстахъ скопленія иностранцевъ.

Если даже вагонъ метро набитъ до полнаго комплекта — 90 вояжеровъ дебу и 26 асси, [1] — если даже поѣздъ идетъ полнымъ ходомъ, дребезжа стеклами, стуча колесами, треща рессорами, — все равно.

Надъ всѣмъ трескомъ, грохотомъ, звономъ, надъ всѣми асси, дебу, полуасси и полудебу — обязательно зычно несется изъ какого-нибудь угла:

— Да быть не можетъ, Иванъ Ивановичъ!

— Да увѣряю васъ, Степанъ Степановичъ!

— Да нѣтъ же, вы шутите, Иванъ Ивановичъ!

— Да честное же слово, Степанъ Степановичъ!

Или бываетъ еше непріятнѣе. Ворвутся наши въ вагонъ, громко продолжаютъ споръ, который начали часъ тому назадъ при выходѣ изъ зала засѣданія. И загораживаютъ у двери проходъ.

— Ву десанде а ла прошенъ? [2] — робко спрашиваетъ ихъ какая-нибудь забитая мидинетка.

А заседатели хоть бы что. Продолжаютъ громить другъ друга или докладчика, и только кто-нибудь особенно чуткій снисходитъ, наконецъ, къ барышнѣ, небрежно бросаетъ черезъ плечо:

— Кальмэ ву, мадемуазель, кальмэ ву! [3]

Сколько разъ, сидя въ загонахъ автобусовъ, метро и пригородной желѣзной дороги, я нарочно пытался разслышать, о чемъ говорятъ между собой французы.

Ничего не разберешь. Сплошная бесѣда по секрету.

Хотя многіе и говорятъ, но вокругъ всегда солидная тишина. Старики бормочутъ что-то вполголоса, пожилые читаютъ газеты, а что касается молодежи — то та ни въ полголоса не разговариваетъ, ни газетъ не читаетъ.

Просто скромно сидитъ по угламъ, воспитанно притаившись, и молча цѣлуется на виду у всѣхъ, чтобы никто не подумалъ ничего дурного.

Между тѣмъ, возьмите первыхъ попавшихся русскихъ, посадите ихъ въ тотъ же самый французскій вагонъ и посмотрите, что изъ этого выйдетъ.

Шумъ поднимается такой, какой бываетъ во французскихъ кругахъ развѣ только во время пожара или когда хлѣбъ безумно поднимется въ цѣнѣ сразу на 5 сантимовъ.

Недовольный читатель, навѣрно, спроситъ меня: почему я вдругъ занялся подобнаго рода непріятными для эмиграціи обличеніями?

Но если бы читатель былъ вчера въ автобусѣ AL въ такомъ положеніи, какъ я, — едва ли бы онъ могъ говорить объ указанномъ недостаткѣ спокойно.

Мнѣ нужно было ѣхать въ самое горячее время — послѣ шести часовъ вечера. Очередь оказалась огромной, пришлось отрывать на станціи бѣлый билетикъ, чтобы попасть въ вагонъ.

И когда, наконецъ, кондукторъ одного изъ очередныхъ автобусовъ выкликнулъ номеръ 95, и я судорожно полѣзъ наверхъ, сзади какая-то русская дама громко сказала:

— Муся, а онъ мошенникъ! У него вовсе не 95!

Отыскавъ свободное мѣсто, я сѣлъ лицомъ къ выходу. И замѣтилъ: обѣ русскія дамы расположились недалеко отъ меня — черезъ одно отдѣленіе.

Голоса ихъ звучали громко и четко. Покрывали собой выкрики кондуктора, гулъ мотора.

И началось самое страшное, что испытываетъ русскій человѣкъ заграницей:

— Нѣтъ, ты посмотри на него, Мусинька: сидитъ, дрянь, какъ ни въ чемъ не бывало и невинно поглядываетъ на насъ.

— Да, ужъ… Европейцы хваленые. Чванятся своей культурой, своимъ превосходствомъ, а съ билетами жульничаютъ.

— Ха-ха! Культуртрегеры. Нѣтъ, ты посмотри внимательно на его богомерзкую физіономію… Ни дать, ни взять скупщикъ краденаго.

— Или мясникъ изъ шаркютри. [4] Я всегда удивляюсь, Оля: почему намъ вбивали въ голову, что французы галантны и изящны въ манерахъ? Нечего сказать, изящный мужчина. Сидитъ, какъ бегемотъ. Пыхтитъ…

— Одно пузо чего стоить! Шикъ паризьенъ!

Нужно сказать, что по природѣ я человѣкъ совсѣмъ не обидчивый. Въ особенности, что касается внѣшности — лица, таліи и формы ножки.

Но замѣчаніе относительно пуза все-таки разозлило.

Это уже клевета. Это свинство. Хотя впереди немного и выдается, но что жъ такого? Неужели уже и бегемотъ, и мясникъ, и пузо?..

Я рѣшилъ мстить. Перекликаться черезъ головы ближайшихъ пассажировъ, конечно, — неудобно. Встать и попросить говорить тише — тоже скандалъ. Оставалось поступить иначе. Достать изъ кармана газету, развернуть и направить въ ихъ сторону заголовокъ.

Я такъ и сдѣлалъ.

— Оля!.. — послышался вдругъ испуганный шопотъ.

— Что, Муся?

— Ты видишь?

— Что?

— «Возрожденіе»!

— Гдѣ?

— У него!

— Въ самомъ дѣлѣ… Но вѣдь онъ очень милъ, Мусенька!

— Да… Я тоже такъ думаю. Глаза добрые, славные.

— И носъ… Римскій. Ровный. На Наполеона похожъ…

Я дѣлалъ видъ, что читаю. Не понималъ ничего, наслаждаясь изысканными комплиментами.

И когда сходилъ на Мадлэнъ, а онѣ продолжали сидѣть, направляясь на Сенъ-Лазаръ, мнѣ хотѣлось все-таки сказать имъ что-нибудь ѣдкое о русской привычкѣ говорить слишкомъ громко.

Но почему-то не вышло. Проходя мимо, показалъ только свой бѣлый билетикъ и смущенно пробормоталъ:

— Вы видите? 95…

На что въ отвѣтъ обѣ дамы не моргнули и глазомъ. Удивленно только посмотрѣли, а ближайшая проговорила:

— Плэ тиль? Же не ву конпранъ па, мсье! [5]

[1] 90 стоящихъ пассажировъ и 26 сидящихъ (фр.).

[2] Вы выходите на слѣдующей?

[3] Успокойтесь, барышня, успокойтесь!

[4] Мясной лавки.

[5] Прошу прощенія? Я васъ не понимаю, господинъ!

А. Ренниковъ.
Возрожденіе, №764, 6 іюля 1927.

Views: 26

Прочелъ объявленіе нашихъ летчиковъ о сегодняшнемъ концертъ-балѣ и среди обѣщанныхъ заманчивыхъ выигрышей на лоттереѣ увидѣлъ:

«Безплатный полетъ съ русской летчицей-рекордсменкой Леной Бернштейнъ».

Представляю свое положеніе, если бы пришелъ я на вечеръ, взялъ бы лоттерейный билетъ и выигралъ этотъ полетъ.

Въ жизни своей не леталъ, опасаюсь не только садиться въ аппаратъ, но даже стоять подъ нимъ, когда онъ кружится надо мной высоко въ воздухѣ, — и вдругъ этакая жуткая удача!

Главное, будь въ данномъ случаѣ мужчина-пилотъ, да еще хорошо знакомый, можно было бы какъ-нибудь увильнуть. Клеветнически намекнуть на то, что онъ не всегда бываетъ трезвъ, что иногда, въ результатѣ старой контузіи, у него наблюдаются кое-какіе заскоки… Въ крайнемъ случаѣ, наконецъ, можно было бы просто прійти къ нему на аэродромъ, подвязать для видимости щеку платкомъ и чистосердечно шепнуть на на ухо:

— Голубчикъ, лети безъ меня. Ей-Богу, боюсь.

Но вотъ съ очаровательной женщиной, да еще рекордсменкой, да еще съ такой, которая на-дняхъ собирается летѣть въ Токіо, — попробуйте найти аргументъ.

Во-первыхъ мужское самолюбіе задѣто. А во-вторыхъ, къ чему придерешься?

По-моему, водораздѣлъ, такъ сказать, между нынѣшнимъ молодымъ поколѣніемъ и старымъ проходитъ именно по линіи авіаціи. Молодежь, съ дѣтства воспитанная на Фарманѣ и Блеріо, смотритъ на воздухъ, какъ на естественные пути сообщенія, какъ на столбовую дорогу, про которую новый молодой Пушкинъ будетъ писать:

«По дорогѣ зимней, скучной
Борзый аппаратъ бѣжитъ,
И пропеллеръ однозвучный
Утомительно жужжитъ».

Между тѣмъ мы, старики, выше курьерскихъ желѣзнодорожныхъ поѣздовъ уже никакого другого спорта не мыслимъ. Даже автомобиль, когда онъ начинаетъ достигать рѣзвости въ 80 километровъ въ часъ, и тотъ начинаетъ внушать тревогу и заставляетъ обращать просьбы къ ямщику новой формаціи:

— Шофферъ, не гони лошадиные силы!

Все въ мірѣ, разумѣется, относительно. Ко всему приходится привыкать постепенно. Когда во времена Стефенсона молодежь полѣзла въ подозрительные вагоны желѣзной дороги, стар<ики> тоже качали головами, ссылаясь на преимущества дормезовъ и омнибусовъ.

Стояли на парижскомъ перронѣ, со слезами провожали головорѣзовъ и <дума>ли:

— Хоть бы сыночекъ благополучно доѣхалъ до Сенъ-Жермена.

Поэтому когда въ переходную эпоху путей сообщенія пожилые люди вдругъ заражаются настроеніемъ дѣтей и сами забираются въ модные вуатюры, подобные поступки всегда выглядятъ и легкомысленно и даже чуть-чуть неприлично.

Меня, напримѣръ, ужасно коробитъ, когда читаю, что Муссолини вылетѣлъ на торжества, или англійскій премьеръ летитъ въ провинцію произносить рѣчь.

Если бы летѣли ихъ сыновья или дочери — дѣло другое. Но сѣдая голова Макдональда въ воздухѣ, да еще за облаками, это совсѣмъ не солидно. Не внушаетъ довѣрія ни къ кабинету, ни ко всей правящей лартіи.

Авіація — дѣло новаго поколѣнія, поэтому пусть молодежь сама завоевываетъ воздухъ. Мы же, старики, как-нибудь проживемъ, упираясь въ землю ногами, управимся при помощи однихъ только рельсовыхъ путей.

Однако если новое поколѣніе вздумаетъ насъ презирать и станетъ воображать, будто оно никѣмъ не будетъ превзойдено, то это грустное заблужденіе.

Какой-нибудь Петя или Володя идетъ сегодня на балъ, мечтая выиграть билетъ со знаменитой Леной Бернштейнъ. А лѣтъ черезъ тридцать-сорокъ тотъ же Петя, какъ я, прочтетъ объявленіе о вечерѣ ревнителей междупланетныхъ сношеній, увидитъ въ числѣ выигрышей совмѣстный полетъ на Марсъ съ рекордсменкой ракетныхъ передвиженій Ольгой Петровой и, теребя въ рукѣ почетный билетъ, испуганнымъ голосомъ отвѣтитъ устроителю вечера:

— Спасибо за приглашение, но сегодня, знаете, что-то нездоровится. Лучше посижу дома, приму аспирину. А вы, молодые, танцуйте.

А. Ренниковъ.
Возрожденіе, №1987, 10 ноября 1930.

Views: 23

ѴІІ

Нo вотъ рожденныя тѣнями Вандеи мысли о прошломъ смѣняются мслями о настоящемъ и будущемъ… Передъ одной очень суровой мыслью никто изъ насъ не долженъ закрывать глаза: Россіи не избѣжать тяжелой, упорной, жестокой, конечно, гражданской войны. Поколѣнія, нынѣ живущія, еще разъ будутъ принесены въ жертву грядущему. Освобожденіе и возстановленіе Россіи будутъ куплены весьма дорогой цѣной.

Не очень давно, всего быть можетъ два или три года назадъ, эти мысли вызвали бы осужденіе въ кругахъ эмиграціи, возлагавшихъ свои надежды на внутреннюю эволюцію совѣтскаго режима или на мирную эволюцію противостоящихъ этому режиму внутри Россіи силъ. Авторъ этихъ строкъ былъ бы обвиненъ тогда въ призывахъ къ воинственности, къ жестокости, въ тайныхъ политическихъ цѣляхъ лелѣемыхъ такимъ образомъ въ расчетѣ на «сомнительный» въ демократическомъ смыслѣ «военный элементъ». Съ тѣхъ поръ однако многое измѣнилось. Надежды на перерожденіе совѣтской власти исчезли. Надежды на эволюцію подвластнаго совѣтамъ народа подразумѣваютъ уже не мирную перегруппировку внутреннихъ силъ, но возстаніе ихъ противъ власти. Возстаніе, но вооруженное возстаніе, и есть конечно гражданская война! Понятіе это мыслится всѣми, серьезно помышляющими о преодолѣніи большевизма, хотя соотвѣтствующее слово не произносится нѣкоторыми людьми, въ силу одного изъ своеобразныхъ предрассудковъ.

Я пользуюсь здѣсь случаемъ, чтобы спросить еще разъ политическихъ дѣятелей и сторонниковъ республиканско-демократической доктрины: какимъ образомъ и почему стремятся они отдѣлить себя отъ идеи вооруженной борьбы съ большевизмомъ, идеи, которая, вообще говоря, нисколько не противоречитъ республиканско-демократической доктринѣ? Если они отрицаютъ вооруженную борьбу съ большевизмомъ, то что слѣдуетъ понимать подъ той «позиціей борьбы», которую они все же, по ихъ словамъ, въ отношеніи къ большевикамъ, занимаютъ? Если эта позиція допускаетъ сочувствіе какому-либо могущему вспыхнуть въ Россіи возстанію противъ большевиковъ, то почему не допускаетъ она содѣйствія?

Не знаю, что было бы мнѣ отвѣчено на всѣ эти вопросы, но могу представить себѣ, какія именно опасенія имѣются въ эмигрантскихъ кругахъ республиканско-демократическаго толка, когда заходитъ рѣчь о вооруженномъ содѣйствіи извнѣ вооруженной борьбѣ противъ большевиковъ въ Россіи. Это вооруженное содѣйствіе мыслимо, разумѣется, лишь въ двухъ видахъ — въ содѣйствіи иностранцевъ, т. е. въ такъ наз. «интервенціи», въ содѣйствіи организованныхъ русскихъ военныхъ группъ, еще сохраняющихъ традицію бѣлаго движенія. Оба эти вида для республиканско-демократическихъ дѣятелей считаются «непріемлемыми».

Я коснусь дальше вопроса о такъ наз. «интервенціи». Прежде того мнѣ хотѣлось бы отмѣтить печальное и пагубное упорство, съ которымъ республиканско-демократическіе дѣятели въ эмиграціи стараются рѣшительно отгородиться отъ военныхъ группъ и организацій. Напомню, какъ недоброжелательно была встрѣчена ими не такъ давно моя статья о политической преемственности, [1] связывающей послѣднее законное россійское правительство, Временное Правительство, съ бѣлымъ движеніемъ и съ нынѣ уцѣлѣвшими отъ этого движенія военными группировками. Мое желаніе напомнить, что Временное Правительство не сдало власти большевикамъ и что такимъ образомъ Колчакъ, Деникинъ и Врангель борьбой своей противъ захватчиковъ власти шли по линіи законной политической преемственности, — это мое желаніе было умышленно «не понято» тѣми, кто однажды, подъ впечатлѣніемъ эфемерныхъ надеждъ на эволюцію большевизма, разорвалъ связь съ традиціей вооруженной борьбы противъ большевиковъ, т. е. съ традиціей бѣлаго движенія. Былые сторонники и дѣятели Временнаго Правительства не хотятъ признаться сами себѣ въ томъ, что тѣмъ самымъ они самовольно сложили съ себя возложенную на нихъ нѣкогда этимъ правительствомъ обязанность. Тутъ не можетъ быть ни малѣйшаго экивока: Временное Правительство не всегда умѣло и могло выполнить заданіе вооруженной борьбы съ захватчиками власти, но отъ этой борьбы въ идеѣ оно никогда не отказывалось.

Ни въ традиціи 1917 года, ни въ самой республикански-демократической доктринѣ мы не найдемъ никакихъ основаній для отказа отъ законной вооруженной борьбы съ незаконной властью. Въ основѣ отношенія, нынѣ проявляемаго эмигрантскими «республиканскими демократами» къ активнымъ возможностямъ военныхъ группировокъ лежитъ исключительно политическое недовѣріе къ этимъ группировкамъ. Безъ должныхъ причинъ онѣ огульно заподозрѣны въ «монархизмѣ», въ недостаточной «демократичности» взглядовъ, и вотъ этого оказывается достаточно, чтобы «особая тактика» была принята по отношенію къ нимъ въ тотъ моментъ, когда важнѣйшій въ этотъ моментъ профессіональный признакъ этихъ группировокъ казалось бы долженъ былъ превысить всѣ иныя соображенія! «Особая тактика» состоятъ въ стремленіи объявить бѣлое движеніе ушедшимъ разъ навсегда въ прошлое, въ желаніи доказать безпомощность и безполезность воинскихъ организацій, въ намѣреніи разслоить военную среду и привести къ распаду удерживающіяся въ ней при всѣхъ трудностяхъ эмигрантской обстановки іерархическія и товарищескія связи. Но эта «особая тактика», рождаемая исключительно политической нетерпимостью и подозрительностью республиканско-демократическихъ дѣятелей, обязываетъ ихъ и къ «особой стратегіи». Стремясь свести на нѣтъ или по крайней мѣрѣ скинуть со счетовъ группы эмиграціи, которыя по чисто профессіональному признаку наиболѣе подготовлены для участія въ вооруженной борьбѣ съ большевизмомъ, эти дѣятели предопредѣляютъ тѣмъ самымъ свое отношеніе къ подобного рода борьбѣ. Учитывая возможность вспышекъ вооруженной борьбы внутри Россіи, готовятъ они нелѣпую и объяснимою только такъ, какъ это сейчасъ было сдѣлано, формулу: сочувствіе, но не содѣйствіе.

ѴІІІ

Все это имѣетъ значеніе, разумеется, лишь весьма ограниченное. Событія развиваются въ малой связи съ тѣмъ, «сочувствуютъ» ли имъ только или и «содѣйствуютъ» также весьма немногочисленныя республиканско-демократическія группы эмиграціи, замѣтныя не столько въ жизни, сколько въ печати, благодаря случайно оказавшейся въ ихъ рукахъ парижской газетѣ. Въ своеобразномъ словарѣ этихъ группъ слово «интервенція» сохраняетъ еще свой запретный для эмиграціи смыслъ, тогда какъ слово это потеряло теперь для насъ всякій политическій смыслъ вообще. Объ интервенціи можно было говорить лишь въ 1918 — 1920 гг. Интервенціей называлось тогда вмѣшательство иностранныхъ державъ въ гражданскую войну, съ цѣлью оказанія помощи одной изъ воюющихъ сторонъ. Въ нынѣшнихъ условіяхъ война какой бы то ни было иностранной державы съ совѣтской республикой не была бы ни въ какой степени интервенціей, но внѣшней, «обыкновенной» войной, какъ и всякая другая война.

Положеніе большевиковъ среди европейскихъ государствъ съ 1920 года кореннымъ образомъ измѣнилось. Они умѣли въ свое время обманывать Европу, убѣждая ее, что борьба ихъ противъ Россіи есть «внутреннее дѣло» самой Россіи. Одержавъ верхъ въ этой борьбѣ, они немедленно начали готовиться къ достиженію слѣдующаго этапа, своей основной цѣли. Подготовка большевиковъ къ вооруженной борьбѣ съ Европой совершается совершенно открыто. При этихъ условіяхъ вооруженное столкновеніе между совѣтской республикой и группой иностранныхъ государствъ неизбѣжно — это вопросъ времени. Ленинъ былъ того мнѣнія и, какъ говорятъ, когда онъ умиралъ, это была его послѣдняя мысль.

Объ интервенціи сейчасъ можно говорить лишь по случаю постояннаго дерзкаго вмѣшательства большевиковъ во внутреннюю жизнь другихъ государствъ. Въ большевицкомъ словарѣ это слово удерживается намѣренно. Свою собственную интервенцію большевики желаютъ оправдать тѣмъ, что называютъ «интервенціей» всякую попытку Европы позаботиться о своей отъ нихъ защитѣ. Изъ эмигрантскаго словаря это слово должно быть вычеркнуто. Люди, называющіе въ эмиграціи разговоры о войнѣ «толками объ интервенціи», распространяютъ здѣсь ту самую лживую атмосферу, которую стараются внутри Россіи распространить «Извѣстія» или «Правда». Европа имѣетъ полное право защищать себя съ оружіемъ въ рукахъ противъ большевицкой угрозы. Война любого изъ европейскихъ государствъ противъ совѣтской республики есть законнѣйшая, необходимѣйшая война. Исходъ этой войны для насъ, разумѣется, не безразличенъ, ибо для насъ не могутъ быть безразличны судьбы Европы. Съ этой точки зрѣнія эмиграція не можетъ не желать при всякихъ обстоятельствахъ и во всякой войнѣ скорѣйшаго пораженія большевиковъ.

Вмѣстѣ со словомъ «интервенція» изъ эмигрантскаго словаря должно быть изъято безсмысленное при нынѣшнихъ обстоятельствахъ слово — «пораженчество». Пораженцами назывались революціонеры, желавшіе пораженія во внѣшней войнѣ правительству своей страны, своему правительству. Но для эмиграціи совѣтская власть — не есть правительство, ни въ какой степепи для насъ она не является, слава Богу, «нашимъ» правительствомъ. Не считаемъ мы ее и органически или исторически связанной именно съ нашей страной, каковая является лишь случайной и временной въ данный моментъ военной базой нѣкоторой международной организаціи. При этихъ условіяхъ, желая большевикамъ пораженія въ столкновеніи съ какой-либо иностранной державой, мы ни въ малѣйшей мѣрѣ не можемъ причислить себя къ «пораженцамъ».

Но если въ современныхъ условіяхъ военное столкновеніе совѣтской республики съ какимъ-либо иностраннымъ государствомъ не явилось бы никоимъ образомъ «интервенціей», мы не должны впадать въ ошибку и ожидать отъ благопріятнаго результата этого столкновенія тѣхъ послѣдствій, которыя ожидались нѣкогда отъ иностранной интервенціи, въ ту пору, когда это наименованіе соотвѣтствовало истинному положенію вещей. Мы не должны забывать, что иностранное государство, вступившее въ войну съ большевиками, будетъ преслѣдовать въ этой войнѣ исключительно свою цѣль. Этой цѣлью можетъ быть военный разгромъ большевиковъ, ихъ политическое ослабленіе, отнятіе нѣкоторой части занятой ими территоріи. Но этой цѣлью можетъ и не быть уничтоженіе совѣтскаго режима, сверженіе власти большевиковъ. Этой цѣлью вѣрнѣе всего не будетъ возстановленіе Россіи. Значительная часть иностранныхъ государствъ, столкновеніе коихъ съ совѣтской республикой можно считать возможнымъ, подобной цѣли никогда себѣ не поставитъ. Но такова была бы, однако, цѣль гражданской войны, возникшей изъ войны внѣшней.

Происхожденіе гражданской войны изъ потрясеній внѣшней войны — есть своего рода историческій законъ. Онъ хорошо извѣстенъ большевикамъ, и это объясняетъ извѣстную осторожность ихъ въ смыслѣ принятія на себя военной иниціативы. Существуетъ мнѣніе, что, памятуя эту осторожность, большевики сами никогда, ни при какихъ обстоятельствахъ, не рѣшатся вызвать войну. Слѣдуетъ помнить, однако, что этотъ «страхъ» внешней войны находится въ прямомъ противорѣчіи съ основными цѣлями большевизма.

Большевики ни на одну минуту не отказывались отъ веденія всѣми доступными имъ въ каждомъ данномъ случаѣ средствами соціальной войны. Въ числѣ возможныхъ средствъ соціальной войны, дѣйствіе оружіемъ является все же однимъ изъ наиболѣе рѣшительныхъ. Большевики усиленно заняты военной подготовкой. Существуетъ меняющееся въ каждый данный моментъ отношеніе между степенью этой подготовки и степенью благопріятствованія большевицкимъ планамъ общаго положенія въ Европѣ. Задачей большевицкой соціальной стратегіи является выборъ того момента для военнаго выступленія, который совпалъ бы съ наиболѣе выгоднымъ для большевнковъ отношеніемъ двухъ вышеуказанныхъ величинъ. Они осторожны въ своемъ нежеланіи спѣшить, но они невольно должны быть осторожны и въ смыслѣ возможности опоздать. Есть нѣкоторый предѣльный моментъ напряженія всѣхъ силъ подвластной имъ Россіи, напряженія, требуемаго задачами военной подготовки. Если этотъ предѣльный моментъ совпадаетъ съ моментомъ благопріятствующей большевицкому военному выступленію международной обстановки, — мы въ правѣ заключить, что сочетаніе этихъ двухъ моментовъ, которое можетъ въ будущемъ и не повториться, опредѣляетъ значительную вѣроятность «вооруженнаго варіинта» соціальной войны.

Слагающаяся внутри Россіи къ 1931 году обстановка, въ связи съ общимъ положеніемъ на западѣ, обязываетъ насъ къ усиленному вниманію. Самая лихорадочность темпа, съ каковымъ проводится пресловутая пятилѣтка (которая есть не что иное, какъ форсированная военно-экономическая мобилизація), лихорадочность темпа, несмотря на повальное обнищаніе русскаго населенія — указываетъ на напряженность требованій, нынѣ предъявляемыхъ коммунистами къ ихъ временной оперативной базѣ, т. е. къ Россіи. Съ другой стороны Европа заканчиваетъ 1930 годъ въ общей политической несговоренности, въ атмосферѣ общаго недовѣрія другъ къ другу, въ атмосферѣ малаго довѣрія народовъ къ своимъ правительствамъ, съ Германіей, глубоко потрясенной нервическими выборами, съ Англіей, возглавленной бездарнымъ и слабымъ правительствомъ, съ Италіей, открыто готовящейся воспользоваться первымъ случившимся конфликтомъ, съ тревожащейся за свою безопасность Югославіей, съ неурядицей въ Польшѣ, съ реституціонными мечтаніями въ Венгріи, съ волненіями въ Финляндіи и, наконецъ, съ девятью или десятью милліонами безработныхъ въ Америкѣ! Европа, находящаяся въ такомъ состояніи, легко можетъ «ввести въ искушеніе» тѣхъ, кто только и мечтаетъ посягнуть на ея спокойствіе, нарушить ея устойчивость, разбить ея сложившіяся вѣками формы — тѣмъ болѣе легко, что полная еще въ глубинѣ здоровыхъ силъ Европа пытается и будете пытаться выйти изъ этого состоянія, на которое ея лучшіе государственные люди смотрятъ, какъ на преходящій моментъ. Большевикамъ стоитъ повѣрить, что это дѣйствительно только преходящій моментъ, чтобы самая логика ихъ существованія заставила ихъ этимъ моментомъ безотлагательно воспользоваться для военнаго выступленія.

IX

Я остановился здѣсь такъ подробно на вѣроятности войны внѣшней на большевицкихъ границахъ въ недалекомъ будущемъ потому что, какъ я уже сказалъ, эта внѣшняя война представляется мнѣ наиболѣе возможнымъ источникомъ освободительной гражданской войны. При томъ огромномъ перевѣсѣ силъ, какой даетъ всякой современной государственной власти находящійся въ ея рукахъ аппаратъ власти, я не слишкомъ вѣрю въ возможность развитія въ гражданскую войну отдѣльныхъ разрозненныхъ вспышекъ возстанія и вооруженнаго сопротивленія. Полагаю также, что только внѣшній толчокъ могъ бы вывести красную армію изъ состоянія инерціи и въ ней развить рѣшительное стремленіе къ выходу изъ повиновенія и подчиненія власти. Возможности «самопроизвольнаго» возникновенія гражданской войны въ Россіи существуютъ, но эти возможности не велики. Что касается насъ, эмиграціи, то для насъ во всякомъ случаѣ достаточно ясно одно, а именно, что каково бы ни было происхожденіе освободительной гражданской войны, иниціатива этой войны находится внѣ нашихъ реальныхъ возможностей.

Это признаніе должно быть сдѣлано нами, хотя бы и разрушало оно различныя иллюзіи сантиментальнаго порядка. Когда недоброжелатели наши стараются изобразить насъ собирающимися «въ походъ», «на бѣломъ конѣ», — они отлично знаютъ, что рисуютъ только карикатуру! При существующей обстановкѣ, эмиграція не въ состояніи по своей волѣ начать войну за отвоеваніе Россіи. Но при измѣнившихся обстоятельствахъ она сможетъ и обязана принять въ этой войнѣ дѣятельное участіе. Въ независящій отъ нашей воли моментъ возникновенія освободительной гражданской войны въ Россіи она окажетъ борьбѣ противъ большевиковъ не мертвенное и пассивное сочувствіе, но самое живое и активное содѣйствіе.

Я началъ этотъ очеркъ съ того, что указалъ на вѣроятность ожидающей насъ всѣхъ тяжелой, упорной и жестокой гражданской войны. Будемъ готовы къ этому и не станемъ повторять заблуждений 1918 — 1919 года. Не будемъ разсчитывать на слишкомъ легкое «самоосвобожденіе» Россіи. Не забудемъ выказанной тогда населеніемъ «нейтральности невѣдѣнія», которую можетъ смѣнить въ будущемъ «нейтральность запуганности». Не недооцѣнимъ сопротивленія большевиковъ. Въ борьбѣ за Россію большевицкіе кадры будутъ драться и искусно, и отчаянно, и эти кадры далеко не малочисленны. Въ этихъ кадрахъ найдутся люди смѣлые, рѣшительные, талантливые, готовые заплатить своей головой за все ими содѣянное на русской землѣ…

Напоминаю здѣсь эти многими извѣстныя вещи во избѣжаніе опасныхъ иллюзій на тему о томъ, что большевики будто бы сразу «полетятъ кувыркомъ», стоитъ только «народу подняться и тряхнуть плечомъ». Отвоеваніе Россіи будетъ дѣломъ весьма труднымъ, долгимъ и сопровождаться будетъ оно, вѣроятно, немалыми колебаніями военнаго счастья. На обширной территоріи россійской большевики окажутся въ состояніи создать многочисленные мѣстные центры сопротивленія, и быть можетъ даже крушеніе центральной совѣтской власти не окажется конечнымъ этапомъ въ борьбѣ за полное уничтоженіе русскаго коммунизма.

Въ этой борьбѣ, слѣдовательно, эмиграція успѣетъ принять участіе. Объ этомъ безпокоиться намъ не приходится. Если иниціатива вооруженной борьбы не зависитъ отъ насъ, это не значитъ, что мы не можемъ оказать вліяніе на ея исходъ. Относительная малочисленность тѣхъ силъ, которыя эмиграція сумѣла бы постепенно вливать въ ряды возставшихъ противъ большевиковъ бойцовъ должна выкупаться ихъ качествами. Современная война, какъ это выяснилось изъ опыта послѣднихъ лѣтъ міровой войны, вновь реабилитируетъ преимущество качества надъ количествомъ. Новая военная техника поднимаетъ значеніе индивидуальнаго воина, маленькой группы, состоящей лишь изъ нѣсколькихъ человѣкъ, въ совершенствѣ владѣющихъ ея вооруженіемъ (пулеметное гнѣздо, аэропланъ, танкъ), небольшого отряда, вооруженнаго мощными въ смыслѣ механической силы и скорости средствами… Въ современной войнѣ выдвигается на первый планъ профессіональный военный человѣкъ. Въ учетѣ силъ гражданской войны является онъ первостепенной цѣнностью. Если эмиграція сохранитъ эту цѣнность, мы увѣрены, близокъ тотъ день, когда ей за это скажетъ спасибо освобождающаяся отъ большевиковъ Россія.

Въ сохраненіи профессіональнаго военнаго человѣка, въ укрѣпленіи связи въ военной средѣ, въ неоставленіи работы надъ военнымъ знаніемъ заключается та необходимая подготовка къ обязанностямъ будущей освободительной гражданской войны, которая доступна эмиграціи. Эмиграція исполнитъ свой долгъ по отношенію къ родинѣ, если выполнитъ она двѣ задачи, одинаково невозможныя для тѣхъ, кто дожидается теперь внутри Россіи часа борьбы противъ большевиковъ. Первая изъ этихъ задачъ — представительствованіе надеждъ, помысловъ и интересовъ Россіи заграницей. Вторая — открытая, тѣсная, крѣпкая связь людей, соединенныхъ вмѣстѣ несеніемъ своего долга, любовью къ отечеству и готовностью, ради спасенія его, отдать свою жизнь.

[1] Статью П. Муратова «О политической преемственности» читайте здѣсь: https://vk.cc/c0HzXZ.

П. Муратовъ.
Возрожденіе, №1992, 15 ноября 1930.

Views: 24

Читатели «Возрожденія» обратили, вѣроятно, вниманіе на недавнія статьи А. А. Боголѣпова, посвященныя украинскому вопросу — въ его современной постановкѣ у большевиковъ. Ближайшій и непосредственный выводъ, который можно сдѣлать изъ собранныхъ въ этихъ статьяхъ данныхъ, заключается въ томъ, что сущность украинской проблемы, какъ она стоитъ въ наши дни, — вовсе не въ признаніи или не-признаніи культурнаго самоопредѣленія территорій, означаемыхъ въ совѣтской Россіи именемъ «Украины». Правда, такъ понимается и нынѣ «украинское движеніе» еще очень многими. Но не таковы въ наши дни его дѣйствительныя цѣли, его дѣйствительный смыслъ.

***

Антономія украинства, въ смыслѣ автономіи культурной, стоитъ въ большевицкомъ государствѣ — внѣ какихъ-либо сомнѣній и пользуется всеобщимъ признаніемъ. И добавлю: въ этомъ отношеніи едва ли можно ждать какихъ-либо измѣненій — и со стороны будущаго національнаго правительства Россіи, каковы бы ни оказались его политическая окраска и составъ.

И какъ разъ въ интересахъ будущей національной Россіи — и подготовленія пути къ ней — было бы въ высшей степени желательно, чтобы и западно-европейское общественное мнѣніе, нынѣ усиленно обрабатываемое украинистами, было освѣдомлено о томъ, что никто не покушается въ наши дни, въ россійскихъ антибольшевицкихъ кругахъ, на культурную самобытность группъ, признающихъ себя «украинскими».

***

Но въ томъ-то и дѣло, что вышеочерченная постановка украинскаго вопроса не удовлетворяетъ современныхъ украинистовъ. Не удовлетворяетъ ихъ, въ частности, и вытекающая изъ данной постановки формула равноправія русскаго и украинскаго языковъ. Это-то и показываетъ, что въ «украинской проблемѣ» дѣло нынѣ идетъ вовсе не о признаніи украинской самобытности, а о чемъ-то другомъ. Это «что-то другое» есть ни болѣе, ни менѣе, какъ украинизація всѣхъ непризнающихъ себя «украинскими» элементовъ, живущихъ на территоріи, относимой нынѣ къ «Украинѣ».

Болѣе откровенные изъ украинистовъ вполнѣ открыто высказываются о томъ, какъ они понимаютъ эту «украинизацію». Они требуютъ активнаго вмѣшательства со стороны власти — въ борьбу «двухъ культуръ», т. е. украинизаціи мѣрами государственнаго воздѣйствія. И первоочередной задачей государства должна стать, съ точки зрѣнія этихъ круговъ, — деруссификація пролетаріата.

***

Итакъ: отъ культурнаго освобожденія украинскихъ элементовъ — къ искорененію русской культуры. И отъ борьбы съ насильственнымъ обрусеніемъ — къ насильственному же насажденію культуры украинской (подъ которою, кстати сказать, разумѣется — этого не надо забывать — зарубежная галицкая культура). Таковъ путь, продѣланный украинистами.

Его политическій смыслъ достаточно ясенъ. Но въ порядкѣ идеологическомъ интереснѣе другая его сторона. Не заключаетъ ли въ себѣ крылатое слово «деруссификація пролетаріата» — и прямого признанія, что пролетаріатъ Украины вовсе не сплошь «украинскій». Болѣе того: изъ возникшей по данному пункту полемики съ Ларинымъ видно, что до 85 проц. этого пролетаріата состоитъ изъ элементовъ вовсе не «украинскихъ» по своему составу и культурному облику. Но тѣмъ самымъ и обнаруживается, что отъ чисто этническаго идеала, отъ народнической этнической программы, украинисты незамѣтно пододвинулись къ программѣ національной, что Украина имъ нужна не для самоопредѣленія культуры и племени, но для территоріальнаго выявленія и оформленія націи, новой украинской націи, призванной заменить — въ весьма обширной части Россіи — націю россійскую…

Алексадръ Салтыковъ.
Возрожденіе, №1987, 10 ноября 1930.

Views: 25

Пловучій городъ. — Въ Бизерту! — Дарданеллы. — Буря. — На лѣвомъ борту. — Пожаръ. — Евбея.

Рейдъ Модъ, на которомъ собралась послѣдняя русская эскадра, дѣйствительно представлялъ картину необычайную. Тутъ расположился настоящій пловучій городъ въ 126 вымпеловъ съ населеніемъ въ 130.000 человѣкъ. Поражаешься, какъ удалось командующему флотомъ вице-адмиралу Кедрову вывести въ такой краткій срокъ столько народу, обладая болѣе чѣмъ ограниченными и совершенно неисправными пловучими средствами.

Транспорты и военные корабли были переполнены до послѣднихъ предѣловъ. Грязь невѣроятная, насѣкомыя, заразныя болѣзни, сыпнякъ. Говорили, что на большихъ пароходахъ Добровольнаго флотa шесть, девять, даже десять тысячъ бѣженцевъ. «Владимиръ» стоялъ съ опаснымъ креномъ…

Но на рейдѣ жизнь кипитъ. Между судами, не переставая, бѣгаютъ катера, ползутъ шлюпки, шныряютъ каики. На этихъ послѣднихъ то и дѣло подходятъ «мѣстные русскіе», т. е, прибывшіе въ Константинополь съ прежними эвакуаціями. По сто разъ выкрикивая имена, они разыскиваютъ родныхъ и знакомыхъ. Подходятъ и торговцы съ фруктами и всякой всячиной. Но торговля идетъ весьма не бойко, потому что ни у кого денегъ нѣтъ.

Еще на «Кронштадтѣ», когда выяснилось, что «врангелевскія» никакой цѣны больше не имѣютъ, всѣмъ военнослужащимъ роздали наличность судовой кассы; каждому пришлось что-то по нѣсколько милліоновъ рублей. Но все же этимъ «милліонщикамъ» нечего было ѣсть. — Лишь нѣкоторымь болѣе удачливьмъ «финансистамъ» удалось, но безъ радости, эти милліоны за нѣсколько піастровъ сплавить пронырливымъ грекамъ и туркамъ. Въ Константинополѣ спросъ оказался на все, даже на ничего не стоющія «врангелевскія» деньги. Но товары на каикахъ мѣняютъ только на золотыя и серебряныя вещи.

Больно смотрѣть, какъ терзаемые голодомъ бѣженцы (въ это время наше истощеніе достигло наибольшаго предѣла) отдавали за пару апельсиновъ, связку финиковъ или четверть хлѣба послѣднія, съ такимъ трудомъ за лихолѣтье сбереженныя, драгоценности — кольцо, брошку, или даже натѣльный крестъ.

Произведенная мною подобная финансовая операція не увѣнчалась для меня абсолютно никакимъ результатомъ. Пока я расплачивался, выторгованная коробка сардинокъ исчезла, видимо, послуживъ болѣе голодному бѣженцу. Пользуясь случаемъ, турки драли совершенно невозможныя цѣны. Этотъ открытый грабежъ прекратился только черезъ нѣсколько дней, когда французы наладили на всѣ суда раздачу провизіи. Съ этихъ поръ наше питаніе, какъ скромно оно ни было, оказалось до самого конца нашего скитанія на высотѣ, о которой въ Крыму мы не могли и мечтать.

О дальнѣйшей нашей судьбѣ долго ничего не было извѣстно. Наконецъ, намъ сообщили, что бѣженцы будутъ распредѣлены между балканскими странами, армія останется въ лагеряхъ вокругъ Константинополя, а флотъ будетъ направленъ въ Бизерту.

Послѣ принятія этого рѣшенія, французскіе катера стали обходить эскадру и собирать оружіе. Было разрешено оставить лишь офицерское и на военныхъ судахъ. Въ концѣ концовъ, это оказалось пустой формальностью.

***

Рейдъ сталь пустѣть. Войсковые транспорты стали уходить къ мѣсту назначенія находящихся на нихъ войскъ. Морскимъ офицерамъ и командамъ было разрѣшено переходить въ разрядъ бѣженцевъ и не дѣлить участь своихъ судовъ. Такихъ оказалось очень мало, преимущественно — тѣхъ, кто былъ связанъ семьями.

Жизнь на судахъ налаживалась. Бѣженцы были съ нихъ сняты, и команды могли отдохнуть. «Кронштадтъ», заваленный ремонтомъ со всей эскадры, работалъ полнымъ ходомъ, хотя далеко еще не всѣ бѣженцы были съ него списаны, и часто бывало такъ, что ночью въ мастерскихъ на станкахъ спали люди, а днемъ эти же станки, покрытые пылью и масломъ, работали. Нашъ командиръ расчитывалъ при помощи «Кронштадта» собрать хотя бы одну машину и дальше идти собственными средствами.

(Съѣздъ на берегъ намъ былъ, конечно, запрещенъ. Хотя французскіе катера и дѣлали видъ, что слѣдили за этимъ постановленіемъ, многимъ на каикахъ удалось совершенно свободно попасть въ городъ. Иногда вечеромъ бывало, когда на темномъ пустынномъ берегу мы поджидали шлюпку, появлялись, какъ будто выросшіе изъ-подъ земли, англійскіе солдаты и обыскивали насъ вмѣстѣ съ толпящимися вокругъ турками. Эти турки приходили приторговывать револьверы, ружья и даже пулеметы. Но Константинополь, переполненный голодными бѣженцами, не далъ намъ никакого утѣшенія и мы покидали его съ радостью, расчитывая, что неизвѣстное будущее все же наконецъ намъ какъ-то улыбнется.)

Походъ въ Бизерту былъ назначенъ на 9 декабря. Большинство судовъ привели себя въ относительный порядокъ, но наши машины все еще не были готовы. — Французы, явно не довѣряя исправности нашихъ судовъ, назначили цѣлую эскадру ихъ сопровождать и оказывать въ пути содѣйствіе.

Мы приняли консервовъ на 20 дней и развели на всякій случай пары въ одномъ котлѣ. Большая часть транспортовъ и часть военныхъ кораблей уже ушли.

Рейдъ совсѣмъ опустѣлъ, сказочный русскій пловучій городъ исчезъ. Вѣтеръ свѣжѣлъ, погода портилась, моросилъ осенній пронизывающій дождикъ. Походъ былъ отставленъ на завтра. Весь день мы ждали прибытія ген. Врангеля и адм. Кедрова. Авторитетъ главнокомандующего былъ теперь на небывалой высотѣ. Всѣ видѣли въ немъ единственного вѣрнаго защитника, такого же страдальца, какъ и остальные, и стоило ему появиться на любомъ кораблѣ, какъ его встрѣчали единодушнымъ и горячимъ восторгомъ. Когда «Корниловъ», на которомъ онъ находился, вошелъ на рейдъ, со всѣхъ транспортовъ поднялись такіе восторженные крики, что можно было подумать, мы по меньшей мѣрѣ завоевали Турцію, а не покинули родину. Къ сожалѣнію, ни главнокомандующій, ни адм. Кедровъ къ намъ не прибыли. Они успѣли посѣтить только большіе корабли.

***

Всѣ суда нашего отряда въ очень печальномъ видѣ. Крейсеръ «Алмазъ», миноносцы «Кап. Сакенъ», «Зоркій», «Звонкій» и «Жаркій», не имѣя своего хода, идутъ на буксирѣ у «Черномора», «Гайдамака», «Джигита», «Всадника» и «Голланда». «Жаркому» приказано идти на траверзѣ «Алмаза». Нашъ «Голландъ», бывшій портовой буксиръ, самый слабый и всѣ будутъ равняться по немъ. Ходъ 3 узла.

Пассажировъ съ нами больше нѣтъ. Всѣ семьи моряковъ идутъ на «Константинѣ» и «Добычѣ».

Вступили въ Мраморное море. Берега Босфора очень медленно скрываются во мглѣ. За ними Крымъ и Россія. Насъ обгоняетъ и скрывается за горизонтомъ отрядъ канонерскихъ лодокъ. Къ вечеру мимо проходятъ и подводныя лодки. <Онѣ> идутъ узловъ 5 — 6, и намъ завидно. Дуетъ свѣжій нордъ-вестъ. Изрѣдка мороситъ дождь.

За первыя сутки прошли 85 миль. <До> утра показались оба берега Дарданеллъ. Встрѣтили «Саратовъ», возвращающійся изъ Галлиполи, гдѣ высаживаются войска 1-го корпуса. Затѣмъ насъ обогналъ «Оскаръ II», переполненный военными, которые машутъ намъ фуражками. Часто встрѣчаются идущіе въ обѣ стороны каботажные, преимущественно греческіе и англійскіе пароходы. Всѣ греки привѣтствуютъ насъ, приспуская флагъ, англичане рѣдко.

Мимо насъ проходи греческій миноносецъ «Килкисъ». Вся его команда выстроена во фронтъ. Эта честь, оказанная Россіи и ея арміи, въ то время, когда всѣ наши лучшіе друзья отъ насъ отвернулись, насъ очень тронула.

Вотъ и Галлиполи. Маленькій городокъ, притаившійся на голомъ песчаномъ берегу у небольшого залива. Недалеко отъ города палатки. Это русскій лагерь. На пескѣ видны люди. То устраиваются наши части. На рейдѣ стоитъ «Георгій Побѣдоносецъ», который будетъ служить имъ базой.

Къ вечеру благополучно пройдя многострадальные Дарданеллы, на днѣ которыхъ лежитъ столько союзныхъ кораблей, пытавшихся ихъ форсировать, мы вышли въ Эгейское море. Миноносцы раскачиваются на спокойной мертвой зыби. Заморосившій теплый дождикъ, <какъ> у насъ бываетъ только лѣтомъ, скрылъ отъ нашихъ глахъ острова Митиленъ и Страти, между которыми мы полземъ. «Машинная сила» наладила радіо, а къ вечеру обѣщаетъ пустить въ ходъ новую динамо и даже одну изъ главныхъ машинъ. Но мало кто имъ вѣритъ.

Прошли Псару и Сиросъ. Вѣтеръ замѣтно засвѣжѣлъ, барометръ сильно падалъ. Приближался шторъ. При нашемъ черепашьемъ ходѣ уйти отъ него невозможно. Съ наступленіемъ темноты пошелъ проливной дождь. Сильными порывами дулъ холодный сѣверный вѣтеръ, который очень быстро развелъ волну. Погода ухудшалась съ каждымъ часомъ. Стоило на минуту выйти на верхнюю палубу, чтобы промокнуть до последней ниточки. На «Голланда» страшно смотрѣть. Набѣгающія сзади волны бѣшено стараются его накрыть.

Смѣнившись въ 12 час. съ вахты и еле добравшись изъ-за катающихся по палубѣ волнъ до своей койки, совершенно одѣтый и мокрый, я заснулъ мертвымъ сномъ. Вдругъ въ необычайномъ страхѣ я проснулся отъ сильнаго удара и треска. Моя койка находилась гдѣ-то въ поднебесьи, а противоположная, на которой, тоже одѣтый, спалъ старшій офицеръ, лейтенантъ Б., далеко внизу подо мной. Съ необычайнымъ шумомъ, покрывающимъ даже шумъ разбушевавшагося за тонкими стѣнками нашего борта моря, на нее летѣли столы, стулья, посуда изъ шкапа, книги, огромная керосиновая лампа, горѣвшая на случай отказа еще плохо налаженнаго электричества и, наконецъ, я самъ, не будучи въ состояніи удержаться на койкѣ, которая немилосердно вышвырнула меня прямо въ этотъ хаосъ. Должно быть въ темнотѣ «Жаркаго» протаранилъ другой корабль, мы опрокидываемся и тонемъ, было первое что пришло мнѣ въ голову. Долго такимъ образомъ, въ полной нерѣшительности, миноносецъ лежалъ на лѣвомъ борту и казалось, что онъ не встанетъ. Это длилось безконечно. Но вотъ его качнуло разъ-другой, и тяжело скрипя своимъ старымъ желѣзомъ, онъ медленно выпрямился и снова запрыгалъ пуще прежняго по волнамъ.

Въ каютъ-компаніи творилось что-то неописуемое. Изъ-подъ всевозможныхъ обломковъ и разрушеній вылѣзли мы съ Б., поранивъ осколками разбитой посуды руки и лицо. Въ довершеніе бѣдъ, пролившійся керосинъ загорѣлся, и на качкѣ огонь быстро охватилъ всю палубу, заваленную всякимъ хламомъ. Загорѣлись стулья, столы, занавѣски. Выбѣжавшій изъ своей каюты механикъ Б. тщетно пытался одѣялами и шинелями справиться съ пламенемъ. Все помѣщеніе наполнилось ѣдкимъ дымомъ. Съ мостика, гдѣ находился командиръ и остальные офицеры, передали, что волны выше человѣческаго роста ходятъ по палубѣ и нѣтъ возможности кого-нибудь позвать на помощь.

Пущенный въ дѣйствіе минипмаксъ не могъ справиться съ огнемъ. Положеніе становилось критическимъ. Наверхъ не выйти — смоетъ волнами, внизу задохнешься отъ огня и дыма. Пока мы тщетно искали выхода изъ положенія, сильная волна, ударившись о корму, разбила свѣтовой люкъ надъ каютъ-компаніей, и цѣлый потокъ воды обрушился на насъ. Мы стояли по щиколодку въ водѣ, но огня больше не было, понемногу разсѣялся и дымъ, миноносецъ, видимо, и не думалъ тонуть.

Опасность, однако, еще не миновала.

Оказалось, что у насъ лопнулъ штуръ-тросъ, [1] отъ чего «Жаркій» рѣзко метнулся въ сторону. Его въ это время подхватила набѣжавшая волна, что еще больше усилило размахъ въ сторону.

Миноносецъ, накренившись на 47 гр., легъ на бортъ. Угольныя ямы были у насъ пусты, на палубѣ лежали тяжелыя части несобранной машины, что еще увеличивало неустойчивость миноносца.

Оказалось, что изъ двухъ буксировъ, поданныхъ на «Голланда», одинъ оборвался, а другой какимъ-то образомъ попалъ подъ нашъ киль. «Жаркій» стоялъ бортомъ къ кормѣ «Голланда», который на сильной волнѣ ежеминутно грозилъ обрушиться па насъ и раздавить нашу тонкую палубу. На «Голландѣ» тоже что-то было неладно съ рулемъ. Только расторопность и самообладаніе его командира ст.-лейт. И. спасла оба корабля отъ вѣрной гибели.

Въ это время неожиданно получили обрывки радіо: «С.О.С. — С.О.С. — „Баръ ле Дюкъ“ — С.О.С.» Потомъ все замолкло. То былъ послѣдній призывъ нашего французскаго конвоира. «Спасите отъ смерти», вѣщалъ онъ въ эту темную страшную ночь. Къ нашему великому несчастью, мы сами не были въ состояніи въ нашемъ безотрадномъ положеніи оказать ту послѣднюю помощь, которую моряки всѣхъ странъ всегда гордятся съ опасностью для собственной жизни оказать гибнущимъ товарищамъ.

Какъ впослѣдствіи узнали, несмотря на то, что быстро подошелъ англійскій миноносецъ, «Баръ ле Дюкъ», наскочившій на камни у Евбеи, быль положительно въ нѣсколько минутъ разбитъ бурей. Удалось спасти около 70 человѣкъ, а 40 и въ томъ числѣ командиръ и два русскихъ гардемарина, бывшихъ для связи съ русской эскадрой, погибли.

Трудно описать картину разрушенія на верхней палубѣ «Жаркаго». Переливающіяся черезъ весь минопосецъ громадныя волны не давали возможности устоять и осмотрѣть поврежденіе руля. Очистить запутавшійся подъ килемъ буксиръ удалось съ мостика послѣ большихъ усилій и съ рискомь для работающихъ.

Мостикъ поперемѣнно черпалъ воду съ обоихъ бортовъ. Но это было еще единственное мѣсто, гдѣ можно было устоять подъ непрекращающимися каскадами воды.

Чуть стало свѣтать, какъ мы увидѣли передъ собой землю. Это была Евбея. Уклонились влѣво и вошли въ проливъ Доро. Вѣтеръ ревѣлъ съ прежней силой, попрежнему громадная зыбь била насъ въ корму. Командиръ рѣшилъ переждать непогоду у берега. Мы вошли въ живописный заливъ, окаймленный скалистыми берегами. Море стало тише. Въ глубинѣ въ лощинѣ бѣлѣетъ причудливый городокъ и надъ нимъ на высокой скалѣ стѣпы древнегреческаго акрополя. На картѣ мы прочли его назвапіе: С.-Антони Фортерессъ.

Мы поняли, что насъ спасъ нашъ покровитель Св. Антоній, въ день которого справляется судовой праздникъ «Жаркаго».

[1] Тросъ, идущій отъ штурвала или рулевой машины къ рулю (прим. автора).

Сергѣй Терещенко.
Возрожденіе, №1993, 16 ноября 1930.

(Окончаніе слѣдуетъ).

Views: 25

Теперь я хорошо знаю главную причину невѣжества иностранцевъ въ русскихъ дѣлахъ.

Нелѣпые разговоры о л’амъ славъ, кинематографическіе кокошники въ петербургскихъ гостиныхъ, пѣтушки на дворцахъ, самовары съ квасомъ — все это, какъ оказывается, вовсе не самостоятельныя стихійныя бѣдствія, а результаты основного европейскаго несчастья:

Русско-французскихъ словарей, выпускавшихся передъ міровой войной въ Парижѣ.

Вотъ, напримѣръ, одинъ бѣженецъ снабдилъ меня старымъ словаремъ, изданнымъ въ 1909 году фирмой Garnier Frères. Составленъ диксіонеръ нѣкимъ мсье Th. de Veys-Chabot, именующимъ себя «Homme de Lettres, professeur de langues orientales».

И жуткія вещи встрътилъ я, перелистывая страницу этого словаря за страницей:

Актуаріусъ — le secrétaire.

Ату! — interjection — au jeu de cartes.

Азямъ — espèce de caftan que portent en été les paysans russes.

Азіатецъ — un asiatique.

Баальникъ — le sorcier.

Бабенка — femme faible, délicate.

Бабица — grande dame.

Бабничать — exercer l’étât de sage femme.

Балаконъ — blouse.

Баня — по рукамь да и въ баню! Touchez là, terminons cette affaire!

Барабанъ — Объявлять барабаннымъ боемъ о потерѣ собаки — tambouriner un chien perdu.

Баснословить — raconter des fables.

Блудящій огонь — feu follet.

Борзописецъ — le sténographe.

Ботѣлость — corpulence, embonpoint.

Ботѣть — prendre de l’embonpoint.

Брякать — faire résonner.

Былина — un brin d’herbe.

Былица — une histoire véritable.

Быстроуміе — esprit.

Бѣгствовать — fuir.

Ватага — la société.

Вашеземецъ — le compatriote.

Впухъ — entièrement.

Вязальныя спички — aiguilles à tricoter.

Дѣлать вносъ — payer.

И еще и еще въ томъ же духѣ:

Отъ слова «внука» diminutif — «внучка». Le trou — «Дира» ou «Дыра». И дальше на протяженіи всего тома: водовозничать, выѣдки, вѣроломецъ, висѣлка, вводитель, визготня, елепомазаніе…

Попавъ во Францію послѣ революціи и придя въ тѣсное соприкосновеніе съ мѣстнымъ населеніемъ, мы всегда поражаемся:

Откуда нелѣпое представленіе о Рocсіи?

Почему извращенныя свѣдѣнія о нашемъ бытѣ? По какой причинѣ чудовищное непониманіе нашей души?

Оказывается, все объясняется теперь очень просто. Оказывается, словари, подобные диксіонеру мсье Veys-Chabot, профессора de langues orientales, — вотъ что создало средостѣніе между Европой и нами.

Попробуйте, въ самомъ дѣлѣ, изучивъ руководство Chabot, проникнуть въ душу русской женщины, когда она, одѣвшись въ азямъ и балаконъ, идетъ въ акушерки и начикаетъ самоотверженно бабничать. Или поймите какъ слѣдуетъ пушкинскую Татьяну, когда она изъ femme délicate т. е. Бабенки, обращается въ grande dame, т. е. въ цѣлую бабицу, пріобрѣтаетъ ботѣлость и брякаетъ Онѣгину, что барабаннымъ боемъ объявлять о потерѣ счастья — поздно?

По словарю мсье Chabot невозможно разобраться и въ душѣ русскаго мужчины, этого азіатца, бѣгствуюшаго теперь по всему міру и не брезгующаго въ нуждѣ европейскими выѣдками.

Загадоченъ онъ былъ всегда: и во время былой своей службы въ качествѣ актуаріуса, и во время вечерняго отдыха, когда въ компаніи вашеземцевъ игралъ въ карты и кричалъ: ату! Или когда сидѣлъ въ обществѣ старыхъ дамъ, вязавшихъ чулки на спичкахъ, и баснословилъ имъ или остроумно разсказывалъ всевозможныя былицы о своей жизни: какъ ему нравится ватага, которая его окружаетъ, какъ онъ впухъ увлеченъ своимъ министерствомъ, какъ онъ сдѣлалъ въ носъ благотворительному обществу, какъ присутствовалъ на обрядѣ, гдѣ священникъ кого-то еле помазалъ.

Да, нельзя бросать въ иностранцевъ камнемъ, не разобравшись въ ужасныхъ условіяхъ, въ которыхъ они изучали Россію и русскій языкъ.

Вѣдь послѣ словарей братьевъ Гарнье такъ понятно, почему въ русскомъ вопросѣ они одиноко качаются, какъ былины въ полѣ, почему ихъ политика по отношенію къ Россіи напоминаетъ блудящій огонь!

А. Ренниковъ.
Возрожденіе, №786, 28 іюля 1927.

Views: 25

Это, въ концѣ концовъ, обидно.

Мы, русскіе, съ дѣтства стараемся какъ слѣдуетъ изучить географію Западной Европы, ея рѣки, острова, полуострова.

Зубримъ до изнеможенія иностранные неправильные глаголы.

Слѣдимъ за западными авторами, не только современными, но даже за Расиномъ и Буало.

А они, европейцы, считаютъ изученіе восточной Европы дѣломъ ниже своего достоинства.

И кромѣ генерала Харькова, знать ничего не хотятъ.

Въ то время, какъ даже Турція нашла въ Европѣ своихъ романистовъ-бытописателей, у насъ, у Россіи нѣтъ ни своего Пьера Лоти, ни Клода Фаррера. Самымъ большимъ европейскимъ знатокомъ русскихъ обычаевъ былъ, должно быть, Жюль Вернъ. Да и тотъ почему-то заставлялъ своихъ героевъ ѣздитъ на Нижегородскую ярмарку въ шубахъ.

Не помогаетъ знакомству съ Россіей и нынѣшнее положеніе вещей, когда въ главныхъ европейскихъ городахъ основною частью населенія сдѣлались русскіе бѣженцы.

Казалось бы, чего проще: встрѣтить на улицѣ кубанскаго казака въ папахѣ и спросить, что онъ пьетъ изъ самовара: водку или пиво?

Или зайти въ редакцію эмигрантской газеты и справиться для постановки фильмы изъ русской жизни:

Надъ каждымъ ли петербургскимъ великокняжескимъ дворцомъ на крышѣ стоитъ деревянный рѣзной пѣтушокъ?

Обозначаетъ ли слово «nitchevo» нѣжную довѣрчивость молодой дѣвушки, или же, какъ слово «Vassilievitch», характеризуетъ жестокость мужского характера?

Вотъ передо мною случайно два номера французскихъ изданій: «Либертэ» отъ 5 іюня и послѣдній выпускъ бульварнаго журнальчика «Ле кри де Пари».

«Либертэ», сообщая читателямъ маршрутъ летчиковъ Костъ и Риньо, слѣдующимъ образомъ перечисляетъ русскіе города, рѣки и горы въ направленіи съ запада на востокъ:

«Двинскъ, Холмъ, Галичъ, Уральскій хребетъ, рѣка Ока, Байкальское озеро».

А журналъ «Кри де Пари», со снисходительной ироніей описывая жизнь русскихъ эмигрантовъ въ Парижѣ, говорить въ перемежку съ другими благоглупостями:

«Здѣсь въ Парижѣ, между прочимъ, находятся и два русскихъ поэта — члены Россійской Академіи: Бельмонтъ и Бубинъ».

Конечно, мы русскіе, варвары. Точнѣе говоря — простые татары.

Однако гдѣ, въ какомъ самомъ варварскомъ русскомъ журналѣ мы встрѣчали, чтобы Мопассана кто-нибудь назвалъ Монпансье, а Альфреда Мюссе — Манфредомъ Пюсъ?

А развѣ солидная татарско-русская газета когда-нибудь напечатала бы у себя маршрутъ летчика, направившагося изъ Читы въ Парижъ, въ такомъ видѣ: «Чита – Москва – Страсбургъ – Біаррицъ – Сена – Монбланъ – Парижъ»?

Мы, татары, передъ тѣмъ, какъ писать объ Европѣ, все-таки заглядываемъ въ карту, предварительно читаемъ что-либо, спрашиваемъ очевидцевъ, ѣздимь сами, тщательно записываемъ названія, фамиліи. Обязательно заходимъ при этомъ въ библіотеку. А европеецъ считаетъ, что русскій бытъ, русская географія и русскія имена могутъ создаваться непосредственно въ кабинетѣ, за письменнымъ столомъ или вблизи наборной машины.

И беззастенчиво передвигаетъ Холмъ за Двинскъ, Оку за Уралъ, россійское населеніе сажаетъ подъ клюквенную тѣнь, заставляя Бельмонтовъ пить пиво изъ самоваровъ, а Бубиныхъ кутаться въ шубу для поѣздки на Нижегородскую ярмарку.

Мы, русскіе журналисты, конечно, далеки отъ того, чтобы обижаться на своихъ европейскихъ коллегъ за подобное невнимательное отношеніе къ русской географіи и къ русскимъ фамиліямъ.

Что подѣлаешь!.. Бубинъ такъ Бубинъ — это для Бунина бѣда небольшая.

Бальмонтъ тоже не пропадетъ, если будетъ Бельмонтомъ.

Но вотъ что опасно для самихъ иностранцевъ: это полное незнаніе Оки и Урала.

Вѣдь можетъ быть, оттого Костъ и Риньо и не долетѣли до Читы, а сѣли въ Нижне-Тагильскѣ, что руководствовались географіей «Либертэ»?

Думали, что уже Чита, разъ Ока позади. а оказалось — Уралъ.

Въ болѣе крупномъ масштабѣ то же самое происходитъ съ европейцами и въ ознакомленіи съ большевизмомъ въ Россіи.

Помогали генералу Харькову вмѣсто того, чтобы помочь генералу Деникину.

И до сихъ поръ смѣшиваютъ Кремль съ кремомъ, Сокольникова-Брилліанта — съ жемчужиной царской короны, а Христю Раковскаго считаютъ пострадавшимъ бояриномъ, у котораго Иванъ ле Террибль отобралъ дворецъ съ пѣтушкомъ.

Нѣтъ, безусловно нельзя ни взыскать старыхъ долговъ, ни благополучно найти какое-либо сорти, блуждая въ такомъ лабиринтѣ!

А. Ренниковъ.
Возрожденіе, №741, 13 іюня 1927.

Views: 22