Говорятъ, что исторія рѣдко бываетъ безпристрастна. Но если это такъ, то чего можно было бы, казалось, ждать отъ военной исторіи! Не есть ли всякая офиціальная исторія войны, составленная одной изъ участвовавшихъ въ ней сторонъ, всегда свидѣтельство болѣе или менѣе открытаго, болѣе или менѣе искусно замаскированнаго лицепріятія? Таково предубѣжденіе, распространенное и не разсѣянное по сей день многими дѣйствительно справедливыми трудами… Возможно ли, въ самомъ дѣлѣ, бросая нѣкоторый ретроспективный взглядъ на прошлое, преодолѣть одушевлявшія его нѣкогда страсти? И если это трудно для тѣхъ случаевъ, когда борьба страстей и интересовъ принимаетъ форму національной войны, насколько это еще труднѣе, когда дѣло идетъ объ исторіи междоусобной, гражданской войны, чувства которой не изживаются и десятилѣтіями! И однако, значительная доля безпристрастія не невозможна и въ этихъ условіяхъ. На подобнаго рода мысль наводитъ недавно вышедшая въ совѣтской Россіи книга А. Егорова, «Разгромъ Деникина». Ея авторъ бывшій командующій одной изъ красныхъ армій, а потомъ и всѣмъ южнымъ фронтомъ въ борьбѣ противъ бѣлаго движенія, не разъ цитируетъ въ качествѣ одного изъ главныхъ своихъ источниковъ «Очерки русской смуты» ген. Деникина. Доля безпристрастія бѣлаго автора, съ точки зрѣнія красныхъ, тѣмъ самымъ ясно устанавливается. Но надо отдать справедливость и красному военачальнику, сдѣлавшемуся краснымъ военнымъ историкомъ: его изложеніе и его выводы весьма поучительны, чего не могло бы случиться, если бы ко всему этому примѣшивались недобросовѣстность и пристрастіе.

И вотъ въ этомъ стремленіи быть поучительнымъ (разумѣется, «для своихъ») заключается секреть приближенія къ исторической истинѣ, достигнутаго А. Егоровымъ. Въ предисловіи къ своей книгѣ онъ говоритъ о желаніи облегчить «пониманіе условій и природы будущей войны на основѣ углубленнаго и полнаго изученія опыта минувшаго». Запомнимъ эти слова! Красный военный историкъ не считаетъ свой опытъ военачальника исчерпаннымъ минувшими событіями. Онъ продолжаетъ учиться, стараясь почерпнуть въ прошломъ урокъ для будущаго, и его бѣлымъ противникамъ остается послѣдовать только его примѣру…

Не какія-либо, слѣдовательно, соображенія объ отвлеченной справедливости, но чисто профессіональныя, практическія соображенія заставили А. Егорова критически пересмотрѣть военно-историческій матеріалъ, данный 1919 годомъ. Человѣческихъ слабостей самъ авторъ не лишенъ, насколько слабости эти относятся скорѣе къ настоящему, нежели къ прошедшему и будущему. Очевидно, какая-то условность современнаго совѣтскаго царедворчества требуетъ, чтобы даже въ серьезную и дѣльную книгу былъ какъ-то включенъ непремѣнный комплиментъ Сталину! Съ этой задачей А. Егоровъ справился чрезвычайно ловко. Когда дѣло идетъ о заслугахъ Сталина при оборонѣ Царицына, онъ приводитъ длинный отрывокъ изъ «цѣннаго историческаго очерка» Ворошилова — «Сталинъ и красная армія». Тѣмъ самымъ достигается одновременно двойной эффектъ любезнаго реверанса и въ сторону военнаго министра, и въ сторону «главы государства»…

Такова «человѣческая слабость», выказанная А. Егоровымъ. Она не портитъ все же его книги, которая въ общемъ должна быть признана толковой и обдуманной, обильной матеріалами и выводами, при сжатомъ и точномъ изложеніи. Драматизмъ разсматриваемыхъ авторомъ событій, чувствуемый имъ такъ же, какъ и нами, только «съ другой стороны», сообщаетъ этимъ страницамъ военной исторіи особую напряженность. Борьба 1919 года была отмѣчена нѣсколькими послѣдовательными острыми кризисами. Исходъ каждаго изъ нихъ могъ быть однимъ или другимъ. Останавливаясь съ особымъ вниманіемъ на этихъ переломныхъ моментахъ, красный военный историкъ не желаетъ прибѣгать къ шаблону марксистскаго «предопредѣленія». — «Многимъ современникамъ, — говоритъ онъ, — вся цѣпь дальнѣйшихъ событій и конечное пораженіе силъ бѣлаго юга представляются, какъ нѣчто фатальное, неизбѣжное»… И однако, — «безъ правильнаго стратегическаго руководства нашими операціями нельзя было расчитывать па успѣхъ. Жизнь ставила задачи неслыханной трудности, и мы видимъ, какъ разрѣшеніе ихъ нашей стратегіей имѣло часто условный, а иногда и ложный характеръ. Слѣдствія же такихъ невѣрныхъ рѣшеній бывали очень близки къ катастрофѣ».

Оставаясь вѣрнымъ своей основной задачѣ, А. Егоровъ внимательно изучаетъ ошибки или успѣхи военнаго руководства, проявленныя бѣлыми и красными. Наиболѣе яркіе въ этомъ смыслѣ моменты пріурочены къ четыремъ поворотнымъ пунктамъ исторіи борьбы 1919 года. Послѣдовательность ихъ такова. — Неудачное наступленіе красныхъ (мартъ-апрѣль). Рѣшительная побѣда бѣлыхъ (май-іюнь). Неудачный контръ-ударъ красныхъ (августъ-сентябрь). Рѣшительная неудача бѣлыхъ (октябрь-ноябрь). У каждаго изъ этихъ четырехъ фазисовъ борьбы была своя особая «стратегическая характеристика». Но есть, пожалуй, и нѣчто общее въ причинахъ, обусловившихъ три раза крупную побѣду бѣлыхъ и объясняющихъ ихъ конечную неудачу. И та и другая сторона, обѣ грѣшили политическими предразсудками, которые и рождали рядъ стратегическихъ ошибокъ. Быть можетъ, серія послѣдовательныхъ неудачъ въ этомъ смыслѣ пошла большевикамъ на пользу! Отъ своихъ политическихъ предразсудковъ излѣчились они, быть можетъ, благодаря этому скорѣе, чѣмъ сдѣлало то командованіе ихъ противниковъ.

Наступленіе, предпринятое красными въ январѣ-мартѣ 1919 года, было задумано ими не столько какъ военная, сколько какъ политическая, «революціонная» операція. Направленіе этой операціи было дано тѣми свѣдѣніями, какія имѣлись у большевиковъ относительно революціоннаго «разложенія» въ войскахъ противника — въ данномъ случаѣ, въ рядахъ донской арміи, утомленной борьбой 1918 года. Четыре красныя арміи, насчитывавшія въ общей сложности до ста двадцати тысячъ бойцовъ, двинулись въ началѣ января съ трехъ сторонъ противъ значительно болѣе слабой донской арміи, по отношенію къ которой онѣ занимали къ тому же охватывающее положеніе. Событія какъ будто бы оправдывали въ началѣ расчетъ большевиковъ «на революцію». — «Казаки цѣлыми полками бросали фронтъ и расходились по домамъ», пишетъ А. Егоровъ. «Съ 4-го по 23-е января сдались три тысячи казаковъ, взято красными 31 орудіе, три броневика, три бронепоѣзда. 8-го февраля на станціи Арчеда семь казачьихъ полковъ сдались съ артиллеріей, бронепоѣздомъ и самолетомъ. — 1-го февраля на станціи Котлубань сдалось еще пять полковъ»… Къ 1-му марта красными была захвачена въ сущности почти вся Донская область. Ихъ фронтъ тянулся по Донцу отъ Луганска черезъ Каменскую и Усть-Бѣлокалитинскую къ впаденію этой рѣчки въ Донъ. 10-ая красная армія, спустившаяся отъ Царицына, вела наступленіе на Великокняжескую и угрожала Ростову съ тыла. Положеніе бѣлыхъ было спасено, однако, искуснымъ стратегическимъ маневромъ ген. Деникина, которому красный историкъ отдаетъ полную справедливость. Расчитывавшіе «на революцію», на возстаніе «рабочихъ, крестьянъ и казаковъ», красные не заботились о своемъ правомъ флангѣ, который при движеніи ихъ къ югу оказался повисшимъ въ воздухѣ. Искусная и своевременная переброска частей добровольческой арміи въ Донецкій бассейнъ, предпринятая ген. Деникинымъ въ началѣ февраля, создала угрозу правому флангу большевиковъ и остановила ихъ движеніе. Центръ тяжести боевъ постепенно началъ передвигаться къ западу, къ району Луганскъ-Юзово, гдѣ красные пытались сосредоточить заслонъ въ видѣ 13-ой и 8-ой армій, въ то время какъ ихъ 9-ая армія обороняла берегъ Донца, а 10-ая армія вела бои на рѣкахъ Манычъ и Саль.

Во второй половинѣ мая, послѣ трехъ мѣсяцевъ почти непрерывной борьбы, добровольческая армія наноситъ, наконецъ, сокрушительный ударъ 13-ой красной арміи. Большевики въ разстройствѣ бѣгутъ къ Харькову. Въ то же время донская конница геи. Секретева прорываетъ фронтъ 9-й красной арміи. — Расчеты большевиковъ «на революцію» не оправдались. Ознакомившееся съ совѣтской властью казачье населеніе отвѣтило на это знакомство крупнѣйшимъ возстаніемъ въ районѣ станины Вѣшенской, между Хопромъ и Дономъ. А. Егоровъ опредѣляетъ силы возставшихъ въ концѣ апрѣля въ тридцать тысячъ бойцовъ съ пулеметами и шестью орудіями. Въ началѣ іюня наступавшая съ юга донская армія соединилась съ возставшими. Красный фронтъ сразу вынужденъ былъ откатиться ха предѣлы Донской области, къ линіи Балашовъ-Лиски.

Излишне указывать здѣсь дальнѣйшіе этапы рѣшительной побѣды бѣлыхъ. Они всѣмъ хорошо памятны. Къ началу іюля (н. ст.) огромная территорія была потеряна красными. Линія фронта шла отъ Камышина черезъ Балашевъ въ Лиски на Бѣлгородъ, Ворожбу, Полтаву и Екатеринославъ. Къ этому моменту относится извѣстная «московская директива» ген. Деникина, которая была главной и непоправимой ошибкой, совершенной командованіемъ вооруженными силами юга Россіи.

Ея надлежащая критическая оцѣнка была уже въ свое время дана на въ книгѣ ген. бар. Врангеля. Красный военный историкъ относится столь же отрицательно къ этому акту. «Имѣлъ ли право въ началѣ іюля ставить Деникинъ такія задачи своимъ арміямъ? Не былъ ли здѣсь проявленъ несоотвѣтствующій обстановкѣ оптимизмъ? Этотъ вопросъ до сихъ поръ мучаетъ почтеннаго генерала. Исторія дала, однако, на него ясный и опредѣленный отвѣтъ… Директива охватывала своими заданіями огромное пространство примѣрно въ 800 тысячъ квадратныхъ километровъ. Расчитывать въ подобныхъ условіяхъ на достиженіе конечной цѣли можно было бы только при наличности поголовнаго втягиванія всего населенія въ борьбу противъ совѣтской власти, или при совершенномъ разложеніи армій красныхъ, какъ боевой силы…»

Въ этой послѣдней фразѣ заключается наиболѣе вѣрный ключъ къ пониманію ошибки ген. Деникина. А. Егоровъ не договариваетъ все же здѣсь своей мысли до конца. Ошибка ген. Деникина не была ошибкой стратегической, но ошибкой политической. Какъ уже мнѣ приходилось писать это однажды, то не была въ сущности даже его личная ошибка, но ошибка взглядовъ на борьбу съ большевиками, господствовавшихъ въ русскомъ обществѣ эпохи 1917 — 1919 головъ. Успѣхи чисто военные оцѣнивались лишь какъ поводъ для «народнаго возстанія» противъ тиранической красной власти. Эта власть «падала» тамъ, гдѣ «появлялись» бѣлые при всеобщемъ ликованіи населенія. При подобномъ взглядѣ на вещи бѣлымъ очевидно надо было только спѣшить «появляться» все далѣе и далѣе на сѣверъ, съ тѣмъ, чтобы «появиться» наконецъ въ русской столицѣ. Таковъ политическій смыслъ «московской директивы», отнявшій у этого акта какой-либо стратегическій резонъ.

Несчастіе бѣлаго движенія состояла въ томъ, что высшее командованіе оказалось заражено прочными политическими предразсудками всей русской общественности. Вынужденное вести безпощадную гражданскую войну, оно съ начала іюля (н. ст.) смѣнило эту тяжкую обязанность болѣе «пріемлемой» для господствовавшихъ взглядовъ цѣлью «освободительной экспедиціи». Ген. бар. Врангелю эта ошибка была ясна какъ разъ въ силу того обстоятельства. что онъ былъ менѣе связанъ со своеобразнымъ традиціоннымъ «народническимъ» предразсудкомъ русской общественности. Надо сказать однако, что обстоятельства бѣлой побѣды отчасти какъ бы оправдывали этотъ взглядъ. Не была ли Донская область именно освобождена отъ большевиковъ при содѣйствіи крупныхъ возстаній среди населенія? Не повторялись ли и послѣ того случаи возстаній крестьянъ и даже мобилизованныхъ красноармейцевъ въ тылу большевиковъ, ослаблявшіе ихъ фронтъ?

Большевики, по свидѣтельству ихъ нынѣшняго историка, были долгое время не свободны отъ той же самой ошибки. Основной планъ наступленія красныхъ на югъ «въ январѣ и февралѣ былъ продиктованъ имъ ихъ стремленіемъ разгромить экономическую и политическую базу бѣлыхъ армій — Донъ и Кубань, вызвавъ своимъ приближеніемъ къ этимъ областямъ «революціонное возстаніе» въ тылу. Какъ указываетъ тотъ же авторъ, отъ этого плана красное командованіе долго не могло отрѣшиться. Оно не отказалось отъ него и въ своей попыткѣ контръ-наступленія, задуманной на августъ мѣсяцъ. По-прежнему Донъ и Кубань притягивали большевиковъ! Главный ударъ поэтому возлагался на группу Шорина, обшей численностью до шестидесяти тысячъ, которой было дано направленіе на Царицынъ и на восточную часть Донской области. Наступленіе же другой группы, группы Селивачева, численностью до сорока тысячъ человѣкъ, въ разрѣзъ между добровольческой и донской арміи, въ направленіи на Валуйки-Купянскъ, разсматривалось лишь, какъ вспомогательная операція.

А. Егоровъ подробно разбираетъ, какимъ образомъ подобное невѣрное распредѣленіе активно-дѣйствующихъ красныхъ силъ привело только къ новому пораженію большевиковъ. Въ группѣ Шорина 9-я армія дѣйствовала болѣе, чѣмъ вяло, а 10-я армія вмѣстѣ съ коннымъ корпусомъ Буденнаго была разбита ген. бар. Врангелемъ подъ Царицынымъ. Группѣ Селивачева удалось глубоко вклиниться въ расположеніе бѣлыхъ, но удары, нанесенные въ основаніе получившагося клина, заставили красныхъ быстро отойти назадъ. Въ то же время извѣстный рейдъ ген. Мамонтова окончательно сковалъ наступательную иниціативу большевиковъ. Сентябрь мѣсяцъ (н. ст.) принесъ новую крупную побѣду бѣлымъ. Въ серединѣ октября были заняты Орель и Воронежъ, бои шли у Ельца и уже въ предѣлахъ Тульской губерніи у Новосиля.

Какимъ образомъ и въ силу чего совершился тотъ переломъ въ пользу красныхъ, съ которымъ связано крушеніе бѣлыхъ армій южнаго фронта и бѣлаго движенія вообще? Страницы, которыя посвящены этимъ печальнымъ событіямъ, являются, пожалуй, наиболѣе любопытными въ книгѣ А. Егорова, и это тѣмъ болѣе, что съ 8-го октября, ему было поручено командованіе красными арміями южнаго фронта, 14-й, 13-й -и 8-й (юго-восточный фронтъ былъ отдѣленъ) — занимавшими пространство Черниговъ — Брянскъ — Елецъ — Воронежъ.

Прежде, чѣмъ совершился военный переломъ событій, обрисовался нѣкоторый психологическій переломъ въ красномъ командованіи, не сопровождавшійся, къ сожалѣнію, соотвѣтствующей психологической перемѣной въ командованіи бѣлыхъ. Въ первой половинѣ октября (н. ст.) обѣ стороны, и красная, и бѣлая, находились въ чрезвычайно опасномъ положеніи. Но въ то время, какъ эта опасность была почувствована красными, ничто не указываетъ на то, что она была осознана въ этотъ моментъ и бѣлымъ командованіемъ. Опасность для красныхъ состояла въ томъ, что ихъ части, прикрывавшія кратчайшіе пути къ Москвѣ, т. е. большинство дивизій 13-й и 8-й армій между Орломъ и Воронежемъ, были совершенно расшатаны понесенными ими пораженіями. Въ районѣ Орла, какъ свидѣтельствуетъ А. Егоровъ, 9-я красная дивизія подверглась полному разгрому, штабъ ея былъ захваченъ въ плѣнъ. Въ такомъ же положеніи находилась и сосѣдняя «сводная» дивизія. А еще далѣе къ востоку 55-я дивизія «въ совершенномъ безпорядкѣ, имѣя всего около 2500 штыковъ, отскочила сразу на 25 километровъ къ сѣверу». Ея начальникъ былъ взятъ бѣлыми въ плѣнъ, а ея начальникъ штаба скрылся… Эти примѣры свидѣтельствуютъ краснорѣчиво о моральномъ состояніи красныхъ частей, находившихся какъ разъ на самомъ опасномъ для большевиковъ направленіи.

Нѣсколько лучше дрались у Новосиля и Ельца лѣвофланговыя дивизіи 13-й арміи (3-я и 42-я), но зато состояніе дивизій 8-й арміи подъ Воронежемъ было таково, что только быстрый уводъ ихъ за рѣку Икорецъ спасъ ихъ отъ полнаго разложенія даже при довольно слабомъ нажимѣ на нихъ донскихъ частей.

Краснымъ угрожалъ, такимъ образомъ, и жестокій моральный кризисъ. Опасности, угрожавшія бѣлымъ, были, напротивъ, скорѣе матеріальнаго и организаціоннаго порядка. Къ 15-му октября (н. ст.) бѣлыя силы оказались разбросанными на огромномъ протяженіи отъ Кіева черезъ Орелъ и Воронежъ до Царицына отдѣльными малочисленными группами, если не считать 50.000 донской арміи, занимавшей сплошной фронтъ къ юго-востоку отъ Воронежа. За вычетомъ этой арміи, силы бѣлыхъ распредѣлялись такъ: отъ Кіева до Бахмача группа ген. Драгомирова (8.000), на Глуховскомъ направленіи корпусъ ген. Юзефовича (4,500 сабель), между Сѣвскомъ и Дмитровскомъ Дроздовская дивизія и приданныя къ ней пѣшія и конныя части (13.000), подъ Орломъ Корниловская дивизія (5.000), на Елецкомъ направленіи Марковская дивизія (3.000), подъ Воронежемъ группы Мамонтова и Шкуро (6.000), у Царицына Кавказская армія ген. Врангеля (25.000). Въ этомъ распредѣленіи силъ бросается въ глаза относительная слабость центральнаго и важнѣйшаго въ то же время участка. Между Сѣвскомъ и Воронежемъ, въ четырехъ отдѣльныхъ группахъ бѣлыхъ, насчитывалось въ общей сложности лишь 25.000 штыковъ и 5.000 сабель, и это въ то время, какъ на юго-востокѣ, у Новохоперска и Царицына, силы Донской и Кавказской армій доходили вмѣстѣ до 75.000!

Ничего не было, однако, предпринято, чтобы измѣнить это явно несообразное для момента распредѣленіе силъ.

Командованіе бѣлыми арміями пришлось очевидно и въ этомъ случаѣ посчитаться со слишкомъ явно выраженной склонностью казачьихъ частей не выходить изъ предѣловъ непосредственной защиты своей собственной области…

Добровольческія группы между Сѣвскомъ и Ельцомъ (20.000) составляли, въ сущности, наиболѣе активное ядро всей бѣлой арміи. Большевиками оцѣнивались онѣ, какъ наиболѣе морально сильная часть противника. Именно* эта часть и нанесла краснымъ рядъ самыхъ тяжелыхъ моральныхъ ударовъ. И вотъ не вслѣдствіе какого-либо особо задуманнаго и тщательно разработаннаго плана, но вслѣдствіе самой очевидной, самой жизненной и крайней необходимости красные рѣшили сосредоточить теперь всѣ свои усилія противъ добровольческой группы. Сѣвернѣе и сѣверо-западнѣе Орла были стянуты лучшіе резервы, какими только располагали большевики» — «ударная группа» въ составѣ латышской дивизіи, бригады Павлова и бригады красныхъ казаковъ (10.000 съ 56 орудіями) и эстонская дивизія (4.000). Пострадавшія части 13-ой арміи были быстро пополнены, къ 19-му октября новаго стиля она была доведена до численности въ 26.000 человѣкъ при 92 орудіяхъ. Для нанесенія удара на фронтѣ отъ Сѣвска до Орла была привлечена и стоявшая западнѣе 13-ой арміи 14-ая (22.000 при 108 орудіяхъ). Всего такимъ образомъ въ маневрѣ красныхъ должно было участвовать больше 60.000 человѣкъ при 250 орудіяхъ. Превосходство этихъ силъ надъ силами Дроздовской, Корниловской и Марковской дивизій (вмѣстѣ около 20.000) было очевидно. Въ артиллеріи превосходство оказалось совершенно подавляющимъ: 250 орудій противь 50-ти. Переходъ красныхъ въ наступленіе оказался, кромѣ того, неожиданностью для бѣлаго командованія, находившагося слишкомъ далеко на югѣ…

И тѣмъ не менѣе, «борьба за Орловско-Курскій плацдармъ», какъ называетъ этотъ періодъ военныхъ дѣйствій А. Егоровъ, продолжалась съ 15-го октября до половины ноября, прежде чѣмъ красными было достигнуто совершенно опредѣленное здѣсь рѣшеніе. Курскъ былъ занятъ красными лишь 17 ноября (н. ст.), и только къ этому же сроку былъ достигнутъ большевиками окончательный успѣхъ въ Воронежскомъ районѣ у станціи Касторная. А. Егоровъ весьма высоко оцѣниваетъ стойкость сопротивленія и смѣлость маневра бѣлыхъ, выказанныя ими въ теченіе этого рокового мѣсяца непрерывныхъ тяжелыхъ боевъ между Орломъ и Воронежемъ! Къ сожалѣнію, уже и тогда, когда картина краснаго наступленія достаточно раскрылась, бѣлое командованіе не выказало никакихъ признаковъ намѣренія снова вернуть въ свои руки стратегическую иниціативу. Могло ли оно это сдѣлать въ сложившихся къ концу октября (н. ст.) условіяхъ? Какъ извѣстно, къ 20-му ноября въ районъ Стараго Оскола были переброшены снятыя съ царицынскаго фронта части 3-го Кавказскаго корпуса ген. Улагая. Предпріятіе это запоздало по крайней мѣрѣ на три недѣли. Если бы оно было выполнено непосредственно послѣ того, какъ обозначился (съ 10-го октября!) контръ-ударъ красныхъ подъ Орломъ, оно могло бы совершенно измѣнить обстановку. Ударъ крупной конной массы на Елецъ и Новосиль, защищаемые съ трудомъ противъ одной Марковской дивизіи (3.000 штыковъ) 3-ьей и 42-ой совѣтскими дивизіями, могъ бы еще и около 1-го ноября привести къ широкому прорыву краснаго фронта, къ выходу конныхъ частей на желѣзную дорогу Орелъ — Москва и къ срыву всей вообще предпринятой большевиками операціи.

Эта операція была въ концѣ концовъ выиграна красными потому, что, какъ справедливо указываетъ А. Егоровъ, они поставили себѣ, подъ давленіемъ острой необходимости, совершенно ясныя и простыя жизненныя заданія. Они направили свой ударъ противъ того, что составляло живую силу противника — противъ доблестныхъ и стойкихъ дивизій добровольческой арміи. Учтя понесенные ими уроки тяжелыхъ пораженій, они отказались отъ своихъ прежнихъ отдаленныхъ стремленій дѣйствовать на бѣлую базу, отъ похода на югъ и на Кубань. Вмѣсто того, въ критическій моментъ они сосредоточили всѣ свои усилія на ближайшей и отчетливой цѣли.

Къ сожалѣнію, бѣлое командованіе не выказало въ этотъ критическій моментъ должнаго пониманія той первенствующей роли, которую играло въ гражданской войнѣ сохраненіе стойкаго добровольческаго ядра. Вмѣсто того. чтобы стремиться къ этому, оно старалось цѣпляться за занятую территорію! До самаго конца 1919 года, несмотря на совершенно очевидно опрокинутую жизнью концепцію гражданской войны, какъ «освободительнаго движенія», бѣлое командованіе поступало точно такъ же, какъ дѣйствовало оно тогда, когда создалась «московская директива». Выше было указано, что въ данномъ случаѣ преслѣдовалась не столько стратегическая концепція, сколько концепція политическаго порядка. Войну вели на самомъ дѣлѣ почти исключительно сплоченныя добровольческія или казачьи части. Но командованіе желало вести ее такъ, какъ если бы противъ большевиковъ дѣйствовали и «народныя арміи», пополняющіяся притокомъ силъ съ захваченной территоріи. Этого въ дѣйствительности не было, и не удержаніе территоріи было залогомъ конечнаго успѣха, но укрѣпленіе или сохраненіе активнаго добровольческаго ядра.

А. Егоровъ пишетъ: «Командующій Кавказской арміей ген. Врангель 1-го ноября (н. ст.) телеграммой, посланной начальнику штаба главнокомандующаго, предложилъ перебросить изъ состава Кавказской арміи до шести конныхъ дивизій на Курское направленіе. Деникинь отвергъ это предложеніе, ограничиваясь снятіемъ съ Царицынскаго участка двухъ дивизій, которыя прибыли на фронтъ только въ двадцатыхъ числахъ ноября… Линія, намѣченная Врангелемъ, во всѣхъ отношеніяхъ болѣе соотвѣтствовала той оперативной обстановкѣ, какая складывалась осенью на фронтѣ. Соотвѣтствующее политическое обезпеченіе операціи, своевременное сосредоточеніе крупныхъ конныхъ массъ на центральномъ къ Москвѣ направленіи — открывали бѣлымъ неплохія перспективы, но Деникинъ не сумѣлъ этимъ воспользоваться. Какъ лѣтомъ въ московской директивѣ онъ опасался одновременно за царицынское, воронежское, курское и кіевское направленія и нигдѣ не смогъ сосредоточить должнаго превосходства въ силахъ».

Павелъ Муратовъ.
Возрожденіе, № 2489, 26 марта 1932.

Views: 47

Несмотря на годы неустаннаго напряженія, страданій и тяжкихъ лишеній, — навыки боевой жизни, походовъ и военныхъ лагерей Галлиполи, Чаталджи, и Лемноса не изжиты нашей военной эмиграціей по сіе время. «Есть еще порохъ въ пороховницахъ, не гнется еще казацкая сила»… Этимъ чувствомъ проникаешься всякій разъ, когда слышишь о русскихъ взводахъ во французскомъ Иностранномъ легіонѣ, о русскихъ ротахъ и полкѣ на службѣ шанхайской международной концессіи, о русской батареѣ въ С. Штатахъ Америки, о русскихъ частяхъ, сражавшихся то за короля Албаніи, то за бѣлыхъ китайскихъ генераловъ, наконецъ, — о тѣхъ русскихъ отрядахъ, которые формируются сейчасъ японцами для обороны Манчжурско-Монгольскаго государства.

Нѣчто подобное происходило на зарѣ нашей государственности, когда русское имя, дотолѣ никому неизвѣстное, облетѣло весь міръ благодаря тѣмъ русскимъ дружинамъ, которыя въ погонѣ за добычей и славой исколесили не только добрую половину Европы, но также сѣверъ Африки и Малую Азію. По свидѣтельству арабскаго писателя Ахмета эль Кадера руссы уже въ 844 году принимаютъ участіе въ морскомъ походѣ нормановъ на Севилью. «Идутъ Русь — глаголеміи отъ рода Варяжска» — такъ отмѣчаютъ византійскіе хронографы появленіе русскихъ подъ стѣнами Царьграда въ 860 и 941 годахъ. А черезъ два года, на службѣ Византіи находится уже цѣлый корпусъ русскихъ отправленный Владиміромъ Святымъ. Вотъ почему, когда 900 лѣтъ назадъ, въ 1033 году въ Царьградъ явился со своей дружиной норвежскій принцъ Гаральдъ Гардрадъ или Гаральдъ Смѣлый, онъ засталъ здѣсь «великое множество» сѣверныхъ варваровъ, которыхъ современныя хроники называли то руссами, то норманами, то варангами или варягами. Эти варяго-русскія дружины, пополненныя отрядомъ Гаральда Смѣлаго, приняли участіе въ походахъ византійцевъ на сарацинъ въ Малой Азіи, Африкѣ , Сициліи, а затѣмъ противъ нормановъ въ Апуліи.

Бурная, полная приключеній и подвиговъ жизнь Гаральда Сигурардсона Гардрада, принца и впослѣдствіи короля Норвегіи, не могла не вдохновить скандинавскихъ скальдовъ. Пѣсни, записанныя въ ХII-мъ вѣкѣ, вошли затѣмъ въ сагу о Гаральдѣ («Saga Haralds konungs Hardrada»). Составителемъ ея былъ знатный исландецъ, Снорре Стурлесонъ, человѣкъ близкій ко двору норвежскихъ королей и хорошо знакомый со страной и ея исторіей.

Не мало драгоцѣнныхъ для историка перловъ сѣверной поэзіи разсыпано на страницахъ Стурлесоновой поэмы, но самыя драгоцѣнныя для насъ тѣ строки, которыя повѣствуютъ о пріѣздѣ съ сѣвера въ Кіевъ Гаральда, объ его сватовствѣ за Елизавету Ярославну, отъѣздѣ въ Византію, возвращеніи въ Кіевъ и женитьбѣ на «Эллисифъ», — такъ сага называетъ избранницу его сердца.

Молодой заѣзжій принцъ, будущій женихъ русской княжны, бѣжалъ въ Кіевъ въ 1032 году, послѣ неудачной битвы съ датчанами при Стиклестадѣ въ Норвегіи, гдѣ былъ убитъ его братъ, Олафъ Святой. Въ эту пору многіе скандинавскіе изгнанники искали убѣжища при дворѣ Ярослава и встрѣчали здѣсь радушный пріемъ. Еще до пріѣзда Гаральда жилъ у Ярослава Олафъ Святой, въ то время изгнанный изъ отечества. Сынъ его, Магнусъ Добрый, былъ воспитанъ при дворѣ Ярослава. Подолгу гостили въ Кіевѣ скандинавскіе ярлы Эймундъ и Рагнаръ. Сама княгиня, умная и честолюбивая Индигерда, была дочерыо шведскаго короля Олафа. Ея внукъ, Владиміръ Мономахъ, также былъ женатъ на принцессѣ норманскаго происхожденія, — на Гидѣ, дочери англійскаго короля Гарольда. Его сынъ, Мстиславъ, женился на Христинѣ, дочери шведскаго короля Инга. При великокняжескомъ дворѣ норманское вліяніе составляло одинъ изъ самыхъ важныхъ элементовъ этого періода русской исторіи. Его нельзя даже отрицать и тогда, если считать первыхъ князей славянами. Это вліяніе было столь же значительно, какъ вліяніе Западной Европы при Петрѣ Великомъ. Оно сказалось на многихъ сторонахъ народной жизни — государственной, юридической, религіозной, — первому знакомству съ христіанствомъ наши предки обязаны были норманамъ.

Вскорѣ Гаральдъ выдвинулся на службѣ у Ярослава, — «Гаральдъ ѣздилъ далеко по востоку и совершилъ величайшіе подвиги, за что конунгъ высоко его цѣнилъ». Отвѣственная роль Гаральда заключалась въ охранѣ восточныхъ границъ и постройкѣ новыхъ городовъ и новыхъ «заставъ богатырскихъ» противъ печенѣговъ, торковъ и половцевъ. Лѣтнее время норвежскій принцъ проводилъ на охранѣ государства, а зимою жилъ въ Гольмгардѣ (Кіевѣ), такъ какъ зимою обыкновенно прекращались набѣги кочевниковъ. Свои досуги онъ короталъ въ обществѣ дочери Ярослава, — Анастасіи, будущей королевы венгерской, Анны, будущей королевы французской и Елизаветы. На послѣдней онъ остановилъ свой выборъ.

По словамъ саги, Гаральдъ завелъ съ конунгомъ бесѣду, согласился ли тотъ отдать за него замужъ Елизавету. Но Ярославъ, зная буйную натуру Гаральда, жаждавшую подвиговъ и приключеній, далъ уклончивый отвѣтъ, посовѣтовавъ сначала отправиться въ Царьградъ и пріобрѣсти тамъ славу и богатство, — «несмѣтное количество самоцвѣтныхъ камней и всякихъ драгоцѣнностей».

Поступивъ на службу Византіи въ 1033 году, Гаральдъ пережилъ здѣсь трехъ императоровъ: Романа III, Михаила IѴ и Михаила Ѵ. Въ Византіи онъ скрылъ свое происхожденіе, принявъ имя Нордбрикта, такъ какъ здѣсь, по словамъ саги, небезопасно было пребываніе сына властителя другой страны.

Сага и поэтическіе отрывки скальдовъ Ціофольда, Бельверка, Иллуги и другихъ разсказываютъ о подвигахъ Гаральда и его варяго-русской дружины въ Сициліи, Апуліи, Ломбардіи, въ землѣ Сарацинской, въ Африкѣ, Палестинѣ. Первые подвиги Гаральда на новой службѣ были совершены на морѣ, гдѣ онъ принималъ участіе въ борьбѣ православнаго востока съ мусульманско-сарацинскимъ міромъ, защищая острова Архипелага и побережье Малой Азіи.

Совершая подвиги, создавая себѣ военную славу, Гаральдъ не забывалъ, по-видимому, словъ князя Ярослава, указавшаго на то, что онъ недостаточно богатъ. Къ военной добычѣ онъ былъ очень неравнодушенъ. Изъ-за нея у Гаральда происходили непріятныя объясненія и столкновенія съ Георгіемъ Маньякомъ, знаменитымъ византіскимъ полководцемъ. Много награбленнаго имъ добра пошло на постройку варяжской церкви въ Константинополѣ, много было пожертвовано святынямъ Палестины, но еще больше богатствъ сохранилъ Гаральдъ для себя, отправляя ихъ время отъ времени на Русь, къ Ярославу. Жадность его къ наживѣ неоднократно отмѣчали скальды, — «превосходный воитель наполнилъ свои руки докрасна раскаленнымъ угольемъ (т. е. золотомъ) земли Греческой».

Несмотря на свои чувства къ Еллисифъ, Гаральдъ не чуждается романтическихъ приключеній на чужбинѣ. Влюбившись въ принцессу Марію, онъ возбуждаетъ ревность ея тетки, а такъ какъ этой ревнивицей была сама импе
ратрица Зоя, то Гаральдъ былъ отправленъ въ темницу, откуда освободился только чудомъ. Поднявъ затѣмъ народное возстаніе противъ императора, мужа Зои, и похитивъ византійскую принцессу, онъ увезъ ее на своемъ кораблѣ. Но удовольствовавшись тѣмъ, что показалъ свое молодечество, Гаральдъ отослалъ принцессу назадъ въ полной неприкосновенности.

Изъ Царьграда онъ плыветъ Чернымъ моремъ въ Россію, слагая по дорогѣ пѣсню въ честь своей Еллисифъ:

«Корабль миновалъ широкую Сицилію. Мы были хорошо наряжены, какъ и слѣдовало. Быстрый корабль, снабженный высоко поднятой кормою, везущій мужей, шелъ скорымъ бѣгомъ. Думаю, что трусъ отправится туда моремъ съ гораздо меньшей охотой. Однако дѣва, живущая на Руси, украшенная золотыми кольцами, отвергаетъ меня…

О, женщина. Насъ всѣхъ вмѣстѣ было шестнадцать; на четырехъ днищахъ лодокъ мы вычерпали грязную воду въ то время, какъ усилилась буря. Нагруженный корабль обрызганъ волнами. Думаю, что трусъ отправится туда моремъ съ гораздо меньшей охотой. Однако дѣва, живущая на Руси, украшенная золотыми кольцами, отвергаетъ меня…

Я свѣдущъ въ восьми искусствахъ: могу сочинять стихи, умѣю ѣздить на быстромъ конѣ, часто упражнялся въ плаваніи, умѣю скользить на быстрыхъ лыжахъ, опытенъ въ метаніи копья и владѣніи весломъ. Однако дѣва, живущая на Руси, украшенная золотыми кольцами, отвергаетъ меня…

Я родился тамъ, гдѣ Упландцы натягивали луки; теперь я заставлю приплыть къ утесамъ военные корабли, ненавистные земледѣльцамъ Во многихъ мѣстахъ, откуда мы спускали корабль, носомъ мы взрывали волны. Однако дѣва, живущая на Руси, украшенная золотыми кольцами, отвергаетъ меня…»

Стансы о «русской дѣвѣ», послужившіе темой для извѣстныхъ стихотвореній гр. А. Толстого и Бальмонта, являются перлами сѣверной поэзіи, съ которыми по силѣ чувства и нѣжности можно сравнить развѣ пѣсню Ярославны вь «Словѣ о полку Игоревѣ».

Когда Гаральдъ пробылъ въ Гольмгардъ, онъ былъ принятъ Ярославомъ весьма доброжелательно. Здѣсь онъ провелъ зиму и вступилъ въ обладаніе золотомъ и драгоцѣнными камнями, которые онъ посылалъ сюда изъ Царьграда. «Богатства эти были такъ велики, что никто въ сѣверныхъ странахъ не видѣлъ, чтобы такое количество ихъ перешло въ обладаніе одного человѣка». Въ ту же зиму конунгъ Ярославъ выдалъ Елизавету за Гаральда, а весною слѣдующаго года онъ выѣхалъ съ молодой женой въ Норвегію:

«О, Гаральдъ, прославленный почестями, ты нагрузилъ корабли прекраснымъ грузомъ, ты вывезъ золото съ Востока, изъ Руси. Увѣренный въ себѣ, ты бодро управлялъ кораблемъ въ сильную бурю…»

Дальнѣйшая судьба Геральда такова: по смерти своего племянника, Магнуса Добраго, онъ сдѣлался единственнымъ повелителемъ Норвегіи и въ теченіе многихъ лѣтъ былъ страшилищемъ для датчанъ. Отъ Елизаветы у Гаральда были двѣ дочери: Марія и Индигерда. Женившись вторично, онъ имѣлъ двухъ сыновей: Олафа и Магнуса. Въ 1066 году съ огромнымъ флотомъ, съ 30-тысячной арміей, въ сопровожденіи королевы Елизаветы, сына Олафа и дочерей Маріи и Индигерды, отправился Гаральдъ на завоеваніе Англіи. Но въ битвѣ у Стамфорда онъ былъ убитъ шальнымъ копьемъ. Такъ исполнилось зловѣщее пожеланіе Гарольда Англійскаго, который на вопросъ, предложенный ему наканунѣ битвы, что онъ намѣренъ отдать Гаральду Гардраду изъ своихъ владѣній, отвѣтилъ: «Семь футовъ англійской земли или, пожалуй, еще немного больше, такъ какъ онъ выше другихъ людей»…

Вл. Абданкъ-Коссовскій.
Возрожденіе, № 2494, 31 марта 1932.

Views: 27

Пусть это и мелкое національное тщеславіе, но что подѣлаешь, если факты сами говорятъ за себя?

Нападеній бандитовъ-автомобилистовъ на парижскихъ улицахъ зарегистрировано въ послѣднее время немало.

Почти каждую ночь гдѣ-нибудь кого-нибудъ грабятъ.

Но изъ всѣхъ этихъ случаевъ только два раза грабители были обращены въ позорное бѣгство. И оба раза, какъ извѣстно, нашими соотечественниками: русскими.

Граждане другихъ національностей почему-то обычно проявляютъ къ грабителямъ чрезмѣрную лояльность. Скажутъ имъ: «руки вверхъ», они поднимаютъ, скажутъ: «дай бумажникъ», даютъ.

Впечатлѣніе такое, будто не бандиты напали, а почтальонъ съ налоговой повѣсткой пришелъ.

Совсѣмъ не то наши, русскіе.

Духъ ли противорѣчія это или просто чувство обиды, но только дѣйствительно… Съ какой стати? Термъ [1] плати. Налогъ плати. За картъ д-идантите [2] плати, консьержкѣ плати. Работы полгода нѣтъ, тутъ еще ночью на улицѣ раскрывай кошелекъ, доказывай, что ничего нѣтъ.

Какъ не ударить палкой по головѣ?

Въ общемъ, въ данномъ случаѣ мы стоимъ передъ однимъ изъ величайшихъ парадоксовъ капитализма. Иностранцы съ туго набитымъ бумажникомъ, когда нападаютъ бандиты, легко повинуются, поднимаютъ вверхъ руки. Русскіе же съ пустыми карманами, когда нападаютъ бандиты, оказываютъ отчаянное сопротивленіе, даже несутся въ погоню.

Очевидно, помимо вопроса о храбрости, тутъ дѣло еще вотъ въ чемъ: состоятельный иностранецъ видитъ въ дѣйствіяхъ грабителей вполнѣ осмысленный актъ. Чувствуетъ, что ради его бумажника бандитамъ стоитъ рисковать, заводить собственный автомобиль, тратить бензинъ. Состоятельному человѣку слегка даже можетъ быть льстить то обстоятельство, что его остановили не даромъ.

И онъ не волнуется.

Но нашъ русскій эмигрантъ, котораго уже грабили: а) въ Петербургѣ, б) въ Кіевѣ, в), въ Одессѣ, г) въ Батумѣ, а остатокъ вещей раскрали въ Константинополѣ, этотъ человѣкъ видитъ ясно всю нелѣпость нападенія. Мало того: самолюбіе его глубоко оскорбляется тѣмъ, что грабитель послѣ обыска можетъ отнестись къ нему съ полнымъ презрѣніемъ.

И эмигрантъ сопротивляется. До послѣдней возможности.

Я не знаю, искоренятъ ли русскіе люди бандитизмъ въ Парижѣ, избивъ для острастки нѣсколькихъ наиболѣе опасныхъ грабителей. Несмотря на всю энергію, быть можетъ, мы съ этимъ гигантскимъ міровымъ центромъ и не совладаемъ.

Но вотъ въ нѣкоторыхъ небольшихъ городахъ или пригородахъ наши русскіе, какъ мнѣ извѣстно, не безъ успѣха навели уже кое-какой порядокъ.

Нѣсколько лѣтъ тому назадъ, напримѣръ, въ Медонѣ неуловимые до тѣхъ поръ грабители забрались ночью въ квартиру русскаго гофмейстера, жившаго вмѣстѣ съ двумя сыновьями. Не успѣли преступники проникнуть внутрь, какъ молодые люди вмѣстѣ съ отцомъ набросились на нихъ, отобрали всѣ инструменты, всю выручку предшествующихъ ночей, жестоко избили, выкинули вонъ… И грабежи прекратились.

Очевидно, невыгодно стало.

А въ Бѣлградѣ, въ первый же годъ послѣ пріѣзда бѣженцевъ въ Сербію, когда среди мѣстнаго населенія стали ходить фантастическіе слухи о томъ, будто русскіе навезли съ собой массу драгоцѣнностей, нападенія были пресѣчены въ самомъ началѣ и въ самомъ корнѣ одной энергичной молодой русской дамой.

На глазахъ у пишущаго эти строки въ квартиру къ бѣженцамъ на окраинѣ города ворвалось два замаскированныхъ разбойника, съ ружьями на перевѣсъ. Всѣ оцѣпенѣли. Дѣлать, какъ будто, было нечего: нужно отдавалъ всѣ оставшіяся донскія деньги, всѣ «колокольчики». [3]

И вдругъ находившаяся среди насъ дама схватила плетеный столовый стулъ. Подняла высоко въ воздухъ. Съ крикомъ:

«Какъ? И здѣсь грабятъ?», погнала бандитовъ изъ столовой въ переднюю, изъ передней въ садъ. Гналась по саду со стуломъ…

И послѣ этого въ бѣлградской округѣ пошелъ слухъ, прекратившій всѣ нападенія:

— О, у руссовъ ничего не возьмешь. Это юнаки. [4] Одна ихъ женщина сильнѣе десяти нашихъ жандармовъ!

[1] Квартирная плата (фр.).

[2] Удостовѣреніе личности (фр.).

[3] Тысячерублевыя ассигнаціи Вооруженныхъ Силъ Юга Россіи съ изображеніемъ Царь-Колокола.

[4] Молодцы (сербск.)

Андрей Ренниковъ.
Возрожденіе, № 2480, 17 марта 1932.

Views: 25

Разсужденія Троцкаго въ бесѣдѣ съ представителемъ американской печати являются какъ бы нѣсколько загадочными въ послѣдней ихъ части. Въ концѣ бесѣды, если помнитъ читатель, Троцкій заявилъ, что судьба СССР рѣшается не на Дальнемъ Востокѣ, но въ Берлинѣ, и что опасность для большевиковъ, даже болѣе серьезную чѣмъ Японія, представляетъ возможный успѣхъ хитлеровскаго движенія. Для многихъ русскихъ читателей подобное заявленіе одного изъ дѣятелей большевизма (и притомъ несомнѣнно одного изъ самыхъ умныхъ дѣятелей) — является неожиданностью. Вѣдь такъ много разъ писалось о существующихъ будто бы связяхъ между Хитлеромъ и совѣтской Москвой, или во всякомъ случаѣ о томъ, что Хитлеръ, желаетъ онъ того или нѣтъ, «играетъ въ руку» совѣтской Москвы! Что же означаютъ слова Троцкаго. Не есть ли это нѣкоторый маневръ съ его стороны? Говоритъ ли онъ то, что думаетъ, или, напротивъ, утверждаетъ то, во что совершенно не вѣритъ? Вопросъ этотъ приходится рѣшать такъ. Никакого смысла для Троцкаго не было бы указывать на опасность для СССР «хитлеровщины», если бы онъ самъ въ эту опасность не вѣрилъ. И наоборотъ, имѣетъ полный смыслъ съ его стороны подчеркивать сейчасъ эту опасность, если онъ самъ въ нее дѣйствительно вѣритъ. Заявленія Троцкаго разумнѣе, поэтому, принимать, какъ нѣкоторыя искреннія заявленія. И вмѣстѣ съ тѣмъ они таковы, что заставляютъ русскую эмиграцію еще разъ пересмотрѣть, совершенно спокойно и безъ всякихъ предвзятыхъ «симпатій» или «антипатій», ея отношеніе къ движенію Адольфа Хитлера.

***

Подобный пересмотръ дѣло нелегкое! Вѣдь разсматривать или пересматривать пришлось бы въ данномъ случаѣ отнюдь не какой-то стройный и логическій соціально-политическій феноменъ. Есть нѣкоторая хаотичность въ движеніи, связанномъ съ именемъ Хитлера, и есть въ немъ цѣлый рядъ противорѣчій или несоотвѣтствій. Прежде всего, чтобы хоть сколько-нибудь разобраться въ этомъ движеніи, совершенно необходимо отдѣлить въ немъ часть идеологическую отъ части практически-политической. Въ русской эмиграціи можетъ сложиться одно отношеніе къ идеологіи Хитлера и совершенно другое къ той политической практикѣ, которая связана съ наиболѣе острымъ для эмиграціи вопросомъ, вопросомъ о связяхъ Германіи съ совѣтской Москвой.

***

Что касается идеологіи хитлеровскаго движенія, то если брать ея главнѣйшія черты — не видно рѣшительно никакихъ основаній къ тому, чтобы эта идеологія могла вызывать какія-либо симпатіи въ русской эмигрантской средѣ. Больше всего это приходится сказать о тѣхъ квазинаучныхъ «расистскихъ» теоріяхъ, которыя послѣдователи Адольфа Хитлера считаютъ будто бы основой всего движенія. Не только одно еврейское меньшинство россійской эмиграціи, но и огромное русское ея большинство не имѣетъ ни малѣйшихъ причинъ приходить въ восторгъ отъ этихъ теорій! Хитлеръ ненавидитъ евреевъ. Можетъ быть, до этого нѣтъ никакого дѣла тѣмъ, кто считаетъ себя равнодушнымъ къ «еврейскому вопросу». Но вѣдь Хитлеръ, ненавидя евреевъ, презираетъ славянъ. И въ концѣ концовъ, неизвѣстно, что тутъ лучше и что тутъ хуже — ненависть или презрѣніе! Можетъ быть, не всякому русскому читателю извѣстно то, что пишется въ хитлеровской печати о полякахъ, именно съ той точки зрѣнія, что это славяне. Если такихъ вещей не пишется сейчасъ и о русскихъ, то для этого очень скоро можетъ наступить очередь…

***

Нѣтъ никакихъ основаній для русской эмиграціи выказывать какое-либо сочувствіе и другимъ главнѣйшимъ чертамъ хитлеровской идеологіи. Ея соціалистическій энтузіазмъ не долженъ насъ пріятно волновать, при всѣхъ оговоркахъ даже, что соціализмъ Хитлера не есть марксистскій соціализмъ, а какой-то особенный, національный, нѣмецкій. Никакихъ нѣтъ причинъ также и радоваться намъ тѣмъ помысламъ о международныхъ расчетахъ силой оружія, которые являются излюбленной мечтой хитлеровцевъ. Мы отличію знаемъ, что какіе бы то ни было вооруженные «расчеты» между европейскими народами пойдутъ только и исключительно на пользу московскихъ большевиковъ.

***

Такова та идеологическая сторона движенія, созданнаго Адольфомъ Хитлеромъ, которая вызываетъ въ насъ законное недовѣріе. Въ этой идеологической сторонѣ нѣтъ ничего, разумѣется, чего огромное большинство русской эмиграціи желало бы видѣть перенесеннымъ на почву будущей Россіи! Дастъ Богъ обойдется будущая Россія и безъ воинствующаго «расизма», и безъ импровизаціи націоналистическаго соціализма, и безъ вооруженной угрозы европейскому миру и порядку! Идеологія Хитлера во всѣхъ ея главныхъ статьяхъ — для насъ не образецъ. Но тѣмъ любопытнѣе, однако, какимъ же это образомъ могло случиться, что одинъ изъ злѣйшихъ враговъ Россіи, Троцкій, открыто признаетъ хитлеровское движеніе опасностью для враговъ Россіи и слѣдовательно тѣмъ самымъ помощью для насъ въ борьбѣ за Россію. Чтобы это понять, надо перейти отъ «идеологіи» хитлеровскаго движенія къ его практикѣ, которая находится и сейчасъ въ нѣкоторомъ несоотвѣтствіи съ этой идеологіей и, вѣроятно, какъ угадываетъ Троцкій, еще дальше въ будущемъ отъ нея отойдетъ. Но объ этомъ въ слѣдующій разъ.

Павелъ Муратовъ.
Возрожденіе, № 2489, 26 марта 1932.

Views: 27

Лейтенантъ Забалтовскій, во время стоянки крейсера «Витязь» въ Коломбо, купилъ на берегу у сингалезца маленькую обезьянку изъ породы макакъ и повезъ ее на свой корабль.

Забалтовскій былъ настоящимъ любителемъ покупокъ, большая часть которыхъ дѣлалась «на всякій случай», по обыкновенно — безъ всякаго примѣненія…

И въ этотъ разъ обезьянка не была единственнымъ пріобрѣтеніемъ лейтенанта. Онъ везъ еще рѣзныя деревянныя чашки, ананасы, бананы, четки изъ слоновой кости, какую-то рукопись на древесной корѣ (которую, какъ онъ думалъ, со временемъ прочтетъ ему кто-нибудь) и желѣзный лакированный ящикъ.

Если бы хватило денегъ, лейтенантъ Забалтовскій купилъ бы и попугая, который произвелъ на него большое впечатлѣніе, но денегъ не хватило…

Забалтовскій — высокій, худой блондинъ съ рыжеватыми пышными усами и бородкой. Выраженіе лица грустно-оскорбленное, будто онъ вѣчно погруженъ въ какія-то тягостныя размышленія.

Теперь онъ сидѣлъ на гребномъ катерѣ, широко разставивъ длинныя худыя ноги, и грустно смотрѣлъ въ голубую даль застывшаго въ мертвомъ штилѣ океанѣ, порой откидываясь назадъ отъ толчковъ взрываемыхъ изъ воды веселъ.

Лѣвая съ длинными пальцами рука его прижимала къ бѣлому кителю коричневое тѣльце обезьяны съ опустившимся темнымъ хвостомъ, который заканчивался колечкомъ. Маленькіе, близко поставленные, совсѣмъ человѣческіе глазки этого существа, каріе, съ темнымъ ободкомъ, быстро бѣгали по сторонамъ. Узкій лобикъ быль изрѣзанъ морщинками, будто и его безпокоили какія-то грустныя мысли…

На почтѣ толстый рыжій чиновникъ-англичанинъ выдалъ Забалтовскому объемистое письмо, запечатанное лиловымъ сургучемъ, въ которомъ на ощупь должно было быть много исписанныхъ листовъ бумаги. Почеркъ на конвертѣ былъ удивительно милъ и знакомъ.

Прежній хозяинъ обезьянки, старый сингалезецъ, былъ мало привѣтливъ съ нею, плохо ее кормилъ, да въ придачу, и пахло отъ него какими-то противными травами. Такъ что обезьянка мало теряла, разставаясь съ нимъ… Грустить было не о чемъ. Впрочемъ, задумчивость ея продолжалась недолго.

Когда катеръ уже подходилъ къ трапу и была отдана команда — «крюкъ!» — обезьянка легко освободилась отъ державшей ее руки и, вытянувшись коричневой лентой, прыгнула на плечо загребного Галинщука, оторопѣвшаго отъ неожиданности, оттуда — на голову праваго третьяго гребца, затѣмъ прямо на поручни трапа и скрылась на верхней палубѣ.

Черезъ мгновеніе она уже бѣжала, какъ по ровному, по толстымъ, смоленымъ вантамъ.

— Ишь, какая шустрая, — конфузливо замѣтилъ третій гребецъ, Чертовъ, поморъ по происхожденію, снимая шапку и почему-то обтирая ее рукавомъ бѣлой своей рубашки. — Ни дать — ни взять, Яшка, что у насъ съ цыганомъ ходилъ.

— Ему юбку надо пошить, — замѣтилъ кто-то на катерѣ веселымъ голосомъ. — Красную!

— Веселая животная, все равно, что человѣкъ, — убѣдительно сказалъ Голищукъ густымъ своимъ басомъ. — Черезъ нее станетъ забавно на кораблѣ. Только будетъ сильно шкодить. И ворюги при томъ онѣ, эти облизьяны, не дай Богъ!

Катеръ сталъ подтягиваться къ «выстрѣлу»…

Такъ появился Яшка на «Витязѣ». Разжирѣвшій на матросской пищѣ Шарикъ, безнадежный дворняга по происхожденію, но благороднаго воспитанія, иронически посмотрѣлъ на обезьяну, сразу понявъ, что это созданіе лживое, не солидное, легкомысленное: такъ себѣ, ни къ чему! Но, принявъ однажды за правило ни съ кѣмъ не ссориться, онъ подошелъ къ Яшкѣ представиться и даже покрутилъ хвостомъ, показывая, что кусаться не собирается.

Когда же Яшка, въ тотъ же день, сѣлъ на него верхомъ, чтобы проѣхаться на даровщинку въ кубрикъ, Шарикъ все-таки зарычалъ и показалъ желтоватые клыки. Но Яшка не испугался и продолжалъ сидѣть на Шарикѣ, цѣпко ухватившись за толстую складку кожи на шеѣ собаки своими тонкими, совсѣмъ человѣческими пальчиками съ коричневыми ноготками, и непритворно равнодушно глядя куда-то вверхъ.

Не желая ставить себя въ смѣшное положеніе, Шарикъ пересталъ протестовать, привычной побѣжкой спустился по трапу и побѣжалъ дальше по палубѣ, порой пропуская очередь лѣвой задней лапки, какъ бы изъ кокетства.

Команда уже сидѣла за столами, когда появился странный всадникъ. На Яшку успѣли къ этому времени нацѣпить красную юбку изъ стараго семафорнаго флажка…

— Ой, баба, совсѣмъ баба на конѣ! — завопилъ минный унтеръ-офицеръ Четверухинъ. — До чего, гляди, веселая облизяна.

— Пѣшкомъ не желаетъ ходить, коня ей надо!

— Не серьезная вещь, — обиженнымъ голосомъ сказалъ баталеръ Роксиковъ, — вотъ я прочелъ какъ-то въ книжкѣ, на островѣ Борней гориллы такія есть, вотъ это, можно сказать, настоящія. Передними руками можетъ дуло казенной винтовки скрутить. Вотъ обезьяны! А то что? Вскокнула на собачью спину, а тѣ грегочутъ, какъ жеребцы.

И, сохраняя обиженное выраженіе на своемъ красномъ, одутловатомъ лицѣ, онъ сталъ хлебать борщъ.

На слѣдующее утро на полубакъ вдругъ посыпались дождемъ обрывки бумаги. Вахтенные на бакѣ заинтересовались и подошли посмотрѣть, въ чемъ дѣло…

Никого не было, но кусочки бумаги продолжали летать. Подхваченные утреннимъ вѣтеркомъ, они частью уносились въ сто-
рону отъ корабля и падали на прозрачную хризолитовую воду, частью — на палубу.

— Откуда летитъ, никакъ не понять. Главное, не видать никого!

— Должно, вонъ откуда, — шопотомъ сказалъ хохолъ Здоровченко изъ рулевой команды, слегка придыхая и такимъ голосомъ, какъ говорятъ, когда воръ близко и его боятся спугнуть, чтобъ не убѣжалъ. — Гляди, гляди, вотъ!

Другой посмотрѣлъ, куда указывалъ толстый, несгибающійся красный палецъ.

На нокѣ фокъ-мачты, у самаго клотика, пристроился какой-то коричневый комочекъ. Съ такой высоты казавшаяся ниточкой темная ручка аккуратно вынимала изъ большого пакета листокъ бумаги, разрывала его на мелкіе клочки и пускала по вѣтру.

Это была «канцелярская отчетность» бѣднаго батальера Роксикова.

А Роксиковъ въ это время, ничего не подозрѣвая, читалъ лежа у себя на койкѣ «Вѣстникъ Знанія» Битнера.

Черезъ недѣлю число жертвъ безпокойнаго характера Яшки было очень велико. Обезьяна не дѣлала разницы между личнымъ составомъ и командой. У попугая старшаго офицера она, послѣ короткой борьбы, вырвала изъ хвоста всѣ перья, и попугай послѣ этого ходилъ, какъ безъ штановъ. У мичмана Нифантова, любителя и знатока энтомологіи, она стащила ящикъ съ насѣкомыми, отдѣлила стекло, сняла съ булавокъ бабочекъ и оторвала имъ крылья. Между ними былъ рѣдчайшій экземпляръ, встрѣчающійся лишь на Гималаяхъ, на высотѣ въ 10.000 футовъ. Инфантовъ хотѣлъ подарить эту бабочку Академіи Наукъ…

У самого командира, рыбежородаго великана, каперанга Антонова, Яшка укралъ шелковые носки, одинъ изъ нихъ надѣлъ себѣ на голову въ видѣ колпака, и въ такомъ нарядѣ взобрался на орудіе кормовой башни и разорвалъ на ничтожныя частицы другой носокъ. Но что было хуже всего, это то, что носки онъ нашелъ въ койкѣ сигнальщика Боброва.

У боцмана Черноморца, человѣка необычайной силы, при одномъ видѣ котораго съ новобранцами дѣлались обмороки, онъ укралъ башмакъ изъ пары, которую тотъ приберегалъ для Кронштадта, и запустилъ башмакомъ въ голову туземца, какъ разъ проходившаго вдоль борта «Витязя» на катамаранѣ, съ грузомъ ананасовъ.

Этого мало. Яшка научился отворять двери каютъ и входилъ, куда и когда хотѣлъ. Такимъ образомъ, ему удалось проникнуть въ каюту ревизора Титова, снять со стѣны цѣлую коллекцію женскихъ изображеній работы Кирхнера и тутъ же все уничтожить. Потомъ онъ частью разлилъ, частью выпилъ бутылку рѣдчайшаго рома въ каютѣ своего благодѣтеля, Заболтовскаго, и тутъ же, опьянѣвъ, заснулъ, такъ что хозяину удалось его высѣчь тутъ же на мѣстѣ преступленія.

Но самая большая гадость, которую продѣлала эта обезьяна изъ породы макакъ, по прозвищу Яшка, за время перехода изъ Коломбо въ Сингапуръ, заключалась въ слѣдующемъ:

Въ ящикѣ письменнаго стола въ каютѣ мичмана Нифантова, всегда подъ ключемъ, на самомъ днѣ, лежала фотографія одной дамы, съ надписью, сдѣланной размашистымъ, остроугольнымъ почеркомъ: «Моему пылкому Никки, нѣжному мальчику, отъ его навсегда Таты».

Такая же фотографія, но съ болѣе офиціальной надписью: «Володѣ отъ его вѣрной жены», висѣла въ рамкѣ оксидированнаго серебра въ каютѣ старшаго офицера, человѣка съ бурнымъ темпераментомъ и громоподобнымъ голосомъ.

Какъ-то шелъ обѣденный часъ. Столъ былъ накрыть на ютѣ подъ тентомъ. Не было силъ оставаться въ кають-компаніи изъ-за духоты, съ которой отказывались бороться вентиляторы.

Вѣтра не было, мертвая зыбь иногда покачивала корабль съ борта на бортъ, такъ осторожно, будто не хотѣла расплескать налитаго въ тарелки супа. Всѣ уже сидѣли на мѣстахъ, когда быстро прибѣжалъ откуда-то Яшка, опираясь одной рукой въ палубу, а въ другой держа фотографическую карточку кабинетнаго формата.

Дальнозоркій Нифантовъ уже издали разглядѣлъ и узналъ ее… Карточка изъ его письменнаго стола!

Онъ похолодѣлъ. «Но вѣдь заперто на ключъ! Что же это, Господи!»

Онъ быстро опустилъ руку въ карманъ. Ключей не было. «Остался въ замочной скважинѣ! — подумалъ онъ. — Забылъ взять, первый разъ въ жизни забылъ! Скорѣй бы отнять у проклятой обезьяны! Но вѣдь этимъ выдашь себя!»

Эти мысли вихремъ пронеслись въ его головѣ. А за столомъ всѣ хохотали, всѣ, за исключеніемъ старшаго офицера и мичмана. Оба узнали, кто былъ изображенъ на снимкѣ.

Надвигалась гроза. Но не въ природѣ, а въ маленькомъ обществѣ офицеровъ, сидѣвшихъ за обѣденнымъ столомъ.

Яшка, засунувъ уголокъ карточки въ ротъ, подбѣжалъ своей вихлявой походкой къ почетному концу стола, гдѣ сидѣлъ старшій офицеръ, какъ будто для того, чтобы тотъ могъ лучше разглядѣть карточку. Но когда рука офицера уже ухватилась было за красную юбку, Яшка молніей бросился въ сторону, подбѣжалъ къ столбику тента, взобрался на парусину и побѣжалъ по неіі. Было видно, какъ вдавливается она подъ Яшкиными лапками.

— Поймать проклятую, — прогремѣлъ старшій офицеръ. — На мѣстѣ уложу! — Онъ схватился за задній карманъ. Револьвера, впрочемъ, не оказалось. Но раньше, чѣмъ вѣстовые успѣли подняться на спардекъ, чтобы преградить Яшкѣ отступленіе, съ тента стали сыпаться въ воду обрывки картона. Удивительная сила была въ этихъ маленькихъ пальчикахъ!

Одинъ обрывокъ съ кусочкомъ Татинаго лба и буклей лѣниво задержался на планширѣ, зачѣмъ и онъ свалился въ воду.

Мичманъ Инфантовъ тихонько перекрестился, такъ, чтобы никто не видалъ, и облегченно вздохнувъ, сталъ доѣдать супъ.

Александръ Гефтеръ.
Возрожденіе, № 2489, 1932.

Views: 27

Трудно представить себѣ болѣе ироническую годовщину, чѣмъ выпавшее на нынѣшній годъ столѣтіе Гете! Самъ Гете въ общемъ своемъ обликѣ былъ, если можно такъ выразиться, «свободенъ отъ ироніи». Вѣрнѣе сказать, иронію понималъ онъ лишь въ нѣкоемъ высшемъ, метафизическомъ планѣ, вслѣдствіе чего сосредоточіемъ ея въ его творчествѣ явились какъ разъ труднѣйшія и мало доступныя страницы второй части «Фауста». Что же касается жизненной ироніи, то ею Гете не болѣлъ. Иначе онъ не остался бы тѣмъ «олимпійцемъ», которымъ вошелъ онъ въ учебники исторіи» и литературы. И вотъ только черезъ сто лѣтъ фигура его даетъ поводъ къ ироніи. Въ чемь, разумѣется, виноватъ не онъ, но въ чемъ виновато наше время, или вѣрнѣе сказать, въ чемъ виновато жесточайшее несоотвѣтствіе нашего времени съ тѣми воспоминаніями, какія связаны съ обликомъ Гете.

***

Несоотвѣтствіе это сдѣлало фигуру Гете въ наши дни нѣсколько чужой, условной и даже холодной. Олимпійскіе снѣга, вѣроятно, производятъ такое же впечатлѣніе, когда открываются они далеко, въ ясный день, шумливой и нечистой восточной толпѣ, суетящейся на базарѣ Салоникъ! Уподобленіе, можеть быть, слишкомъ картинное… И, однако, въ той «ажитаціи», которой пронизано наше время, есть въ самомъ дѣлѣ больше общаго съ крикливостью и суетой восточнаго базара, нежели со спокойнымъ сіяніемъ олимпійскихъ снѣговъ. Съ другой стороны, въ этомъ заключается и нѣкоторое оправданіе для нашихъ современниковъ. Трудно упрекнуть ихъ за то, что они мало читаютъ Гете. Чтобы какъ слѣдуетъ читать Гете, надо самому немножечко «быть Гете». Это удавалось, напримѣръ, Тургеневу въ дни его молодости. Но насколько мало это удалось даже Тургеневу «на старости лѣтъ» — о томъ недавно очень хорошо разсказалъ въ своей книгѣ Б. К. Зайцевъ.

***

Афиши, изображающія Гете, закутаннаго въ плащъ, съ широкополой шляпой на головѣ сидящаго въ римской Кампаньѣ, расклеены сейчасъ на желѣзнодорожныхъ вокзалахъ, съ цѣлью притокомъ туристовъ на торжества полнить доходность нѣмецкихъ желѣзныхъ дорогъ. Подобнаго своего «предназначенія» Гете, вѣроятно, не представлялъ! Какъ не представлялъ онъ и того, что по случаю юбилея, его будутъ чествовать въ совѣтской Москвѣ подъ предсѣдательствомъ «товарища» Бубнова и при участіи «профессора» Когана… Что могутъ сказать большевики объ этомъ человѣкѣ и зачѣмъ, собственно говоря, онъ имъ понадобился? Отвѣтить на это не очень трудно. Какъ историческая фигура, Гете вошелъ въ учебникъ исторіи, даже въ учебникъ марксистской исторіи. Миновать его, слѣдовательно, никакъ не могутъ люди, которые воображаютъ, что назначеніе ихъ состоитъ въ прибавленіи новыхъ, еще не написанныхъ страницъ марксистскаго учебника къ тѣмъ, которыя выучены ими наизусть.

***

И очень можетъ быть,что большевики даже скажутъ о Гете нѣкоторую правду. Напримѣръ, назовутъ они его «продуктомъ» эпохи просвѣщеннаго абсолютизма, отмѣтившей конецъ 18-го вѣка и начало 19-го. Не забудутъ они при этомъ и напомнить, что Гете выражалъ собою достоинства и недостатки сословнаго общества.

Достоинства эти для большевиковъ, конечно, не совсѣмъ ясны (однако, подумаетъ «профессоръ» Коганъ, вѣдь если никакихъ достоинствъ у Гете не было, то онъ не былъ бы знаменитъ и никто бы не праздновалъ его столѣтній юбилей!). Къ недостаткамъ же его они отнесутъ, вѣроятно то, что онъ «не понималъ революцію» — ни ту, которую онъ видѣлъ, ни ту, которую, по ихъ мнѣнію, необходимо было предвидѣть. Вотъ эти недостатки мы съ удовольствіемъ предоставимъ на прокормленіе совѣтскихъ «профессоровъ»! Что же касается достоинствъ, то въ нихъ мы предложили бы поглядѣться, какъ въ зеркало, нашей демократической эпохѣ… Но вотъ только зная навѣрное, что не увидитъ она въ этомъ зеркалѣ своего отраженія. поспѣшитъ отвернуться она, чтобы избѣжать столь невыгодныхъ для нея сравненій. Съ великими людьми такого «особеннаго» порядка демократія умѣетъ обходиться по-своему. *По случаю годовщины устраиваетъ она имъ второе погребеніе, всенародное и торжественное, называющееся юбилейнымъ празднествомъ, и обозначающее первый, такъ сказать, офиціальный этапъ окончательнаго забвенія.

Павелъ Муратовъ.
Возрожденіе, № 2487, 1932.

Views: 24