На дняхъ изъ Москвы вернулся извѣстный строитель-архитекторъ О. Бильфердингъ, пробывшій тамъ семь мѣсяцевъ. Вотъ что разсказалъ г. Б. вашему корреспонденту.

Меня пригласило совѣтское правительство пріѣхать въ Москву для консультаціи и составленія плановъ по обстраиванію въ первую очередь Москвы, а затѣмъ и другихъ центровъ. Черезъ торгпредство мнѣ былъ присланъ приличный авансъ въ долларахъ и контрактъ на годъ съ правомъ возобновленія еще на одинъ годъ, и я отправился въ Москву.

Армія иностранныхъ инженеровъ

Тамъ меня помѣстили въ гостиницѣ на Софійкѣ, [1] и я сталъ въ строительномъ трестѣ знакомиться съ очередными совѣтскими планами. На первыхъ порахъ я былъ пораженъ обиліемъ приглашенныхъ совѣтскимъ правительствомъ иностранныхъ инженеровъ и строителей-архитекторовъ. Тутъ были американцы, англичане, итальянцы, австрійцы и, конечно, — нѣмцы.

Не менѣе тридцати инженеровъ и архитекторовъ-иностранцевъ ежедневно работало въ отдѣлѣ городского строительства при московскомъ коммунистическомъ хозяйствѣ, двадцать архитекторовъ въ Госстроѣ и около пятидесяти въ главномъ строительномъ трестѣ.

Словомъ, цѣлая армія иностранцевъ, всѣ на крупномъ содержаніи (не менѣе 1000 долларовъ въ мѣсяцъ), занималась изученіемъ матеріаловъ, подготовленныхъ русскими спецами на основаніи заданій совѣтскаго правительства.

Фантастическіе планы

Эти проекты похожи были на фантастическіе планы на Марсѣ, но не годились для нашей грѣшной земли. Тутъ были проекты построекъ городовъ-садовъ: отъ Тріумфальныхъ Воротъ по Петербургскому шоссе [2] на протяженіи ста километровъ примѣрно 30—40 жилыхъ домовъ, конечно, со всѣми новѣйшими усовершенствованіями; постройка въ самой Москвѣ 2000 небоскребовъ изъ бетона, ста образцовыхъ шестиэтажныхъ зданій для клубовъ, читаленъ, театровъ и школъ, подземной желѣзной дороги, асфальтированія всей территоріи столицы и, наконецъ, полнаго капитальнаго ремонта всѣхъ старыхъ построекъ.

Чтобы высчитать хотя бы въ приблизительныхъ и грубыхъ цифрахъ стоимость этихъ построекъ, нужно нѣсколько сотъ опытныхъ строителей-инженеровъ. А для осуществленія этихъ грандіозныхъ заданій нужны десятки милліардовъ долларовъ, десятки заводовъ, фабрикъ и мастерскихъ, которые изготовляли бы строительные матеріалы и десятки тысячъ рабочихъ-спеціалистовъ строительнаго дѣла…

Когда однажды я высказалъ мои сомнѣнія главному совѣтскому инженеру и спросилъ, зачѣмъ дѣлается вся эта Сизифова работа, русскій коллега печально посмотрѣлъ на меня и пожавъ плечами отвѣтилъ:

— Не наше дѣло разсуждать; приказано планировать и мы должны планировать. А тамъ начальство вынесетъ свое окончательное рѣшеніе.

Я понялъ, что въ этой обстановкѣ безсмысленны всякія логическія возраженія, и по примѣру другихъ коллегъ сталъ тоже планировать.

Въ сумасшедшемъ домѣ…

Впервые въ моей долголѣтней практикѣ архитектора-строителя (г. Бильфердингъ исполнялъ крупнѣйшія постройки въ Европѣ и даже Америкѣ) мнѣ приходилось оперировать не съ реальными, а съ предполагаемыми данными и цифрами, т. е. попросту приходилось фантазировать. Это самая легкая и занимательная работа. Вы не стѣснены ничѣмъ, не ограничены никакими техническими, матеріальными и, главное, финансовыми нормами. Вы можете дать волю своей фантазіи, ибо ваши заказчики не останавливаются ни передъ какими препятствіями. Лишній десятокъ милліардовъ долларовъ не играетъ никакой роли…

Признаюсь, временами мнѣ казалось, что я работаю не въ государственномъ учрежденіи, а въ сумасшедшемъ домѣ, гдѣ весь составъ больныхъ страдаетъ одной болѣзнью: планированіемъ грандіознѣйшихъ, невиданныхъ еще въ мірѣ зданій и сооруженій…

Московская дѣйствительность

Все, что за послѣдніе годы построено въ Москвѣ, носитъ характеръ временнаго, наспѣхъ сбитаго изъ плохого матеріала лѣтняго лагеря; «нормальное и прочное строительство впереди»…

Я видѣлъ новыя бетонныя постройки 1930 года, которыя уже нуждаются въ основательномъ ремонтѣ, иначе ихъ придется сломать. Такъ называемые совѣтскіе темпы — это только политическая игра на психологіи усталыхъ рабочихъ массъ, которымъ все обѣщаютъ рай на землѣ.

Трудно передать въ обычныхъ выраженіяхъ, что испытываетъ московское населеніе (его подавляющее большинство) въ жилищномъ вопросѣ. Каторжане въ европейскихъ странахъ имѣютъ больше жилой площади, чѣмъ совѣтскіе граждане въ столицахъ и крупныхъ центрахъ…

И замѣчательно, чѣмъ страшнѣе и невыносимѣе жилищная нужда въ совѣтской странѣ, тѣмъ болѣзненнѣе размахъ фантазіи совѣтскаго правительства въ области стройки. Это настоящая «манія грандіоза»…

Многіе изъ моихъ иностранныхъ коллегъ такого же мнѣнія. Пока совѣтское правительство платило долларами — иностранные инженеры охотно работали по безсмысленному «планированію» — лишь бы вывезти побольше денегъ. Но какъ только совѣтское правительство стало постепенно переходитъ на червонцы — лучшіе спецы стали уѣзжать изъ СССР.

Я былъ очень радъ, когда однажды меня вызвалъ предсѣдатель «Москвостроя» и заявилъ мнѣ, что отнынѣ они могутъ платить только 40 проц. иностранной валютой, а остальные 60 проц. я буду получать въ червонцахъ. Это давало мнѣ поводъ къ расторженію договора и я въ тотъ же день отправилъ по почтѣ заявленіе, прося о расчетѣ и освобожденіи меня отъ дальнѣйшей службы. Мое желаніе было исполнено — въ Москвѣ теперь рады освободиться отъ старыхъ валютныхъ договоровъ, каждый долларъ теперь тамъ на счету. На прощанье пришлось еще долго бороться за полученіе расчета. Мнѣ предлагали чекъ на Берлинъ, но я настоялъ на выплатѣ наличными въ Госбанкѣ.

На границѣ въ Себежѣ чекисты пытались отобрать у меня доллары, но я пригрозилъ жалобой своему правительству, и имъ пришлось вернуть мнѣ деньги съ извиненіями.

[1] Ул. Софійка. Переименована большевиками въ «Пушечную», названіе такъ и не возвращено.

[2] До сихъ поръ «Ленинградское».

X.
Берлинъ.
Возрожденіе, № 2479, 16 марта 1932.

Views: 26

Дальневосточное зарубежье не безъ основанія жалуется на насъ, на наше равнодушіе къ жизни и творчеству русскихъ людей, исполняющихъ то же историческое заданіе, что и мы, но благодаря своей географической близости къ Россіи, болѣе остро ощущающихъ ея роковыя судьбы.

Жизнь русской эмиграціи въ Харбинѣ и въ Шанхаѣ сложилась иначе, чѣмъ наша на Западѣ. Быть можетъ, правы дальневосточные писатели, утверждая, что ихъ быть «проще, суровѣе, но красочнѣе». Они охотно признаются въ томъ, что многое изъ духовнаго наслѣдія Запада имъ недоступно, что лучшія европейскія книги до нихъ часто не доходятъ и что культурный ихъ уровень ниже, чѣмъ въ русскомъ Парижѣ и Берлинѣ. Зато на ихъ сторонѣ преимущества болѣе активной, волевой жизни, обусловленной тѣмъ, что они не являются въ Китаѣ бѣженскимъ, случайнымъ элементамъ, но піонерами русской культуры, завоевавшими цѣной многихъ жертвъ и усилій опредѣленное и весьма почетное положеніе. Русское населеніе китайскаго Дальняго Востока не поглощается мѣстнымъ; благодаря высокому уровню русской цивилизаціи, ему легко отстаивать свою самобытность. «Мы живемъ на Востокѣ. Мы держимъ направленіе на Россію», читаемъ мы въ предисловіи къ новому харбинскому сборнику «Багульникъ», гдѣ чувствуется своеобразный дальневосточный патріотизмъ — предвозвѣстникъ регіональной литературы, которая сыграетъ, по всей вѣроятности, большую роль въ культурной жизни Россіи. *)

Харбинскіе авторы, назвавшіе свои сборникъ «Багульникомъ», по имени растенія, весною прежде всѣхъ другихъ расцвѣтающаго по необъятнымъ просторамъ Приморья, Пріамурья, Забайкалья и Манчжуріи, глубоко чувствуютъ очарованіе дальневосточной экзотики.

Легендарный Китай нынѣ сливается съ новымъ, пронизаннымъ англо-американскимъ вліяніемъ. Объ этихъ двухъ ликахъ Дальняго Востока авторы группы «Багульника» говорятъ нѣсколько повышеннымъ тономъ, почти восторженно. — «Востокъ, — пишутъ они. — это тысячелѣтнее спокойствіе буддійскихъ монастырей, золотые эвонки желтыхъ ламъ, простирающихся передъ лицомъ живого Бога. Востокъ — это зелень, просторы морей, пахнущій медомъ кэпстенъ въ трубкахъ моряковъ, океанскіе пароходы, рѣжущіе дали Великаго океана, и силуэты китайскихъ кораблей съ высоко-задранной кормой и съ рубиновымъ фонаремъ на мачтѣ… Востокъ — это страна прохладныхъ конторъ, серебра и «бизнесовъ», спекуляцій и роста состояній, страна, гдѣ русскіе сражаются и охотятся на тигровъ, и торгуютъ, и борются съ жизнью»…

Эта «декларація» пріоткрываете намъ умонастроенія дальневосточныхъ авторовъ, реставрирующихъ экзотическую романтику. Многіе изъ парижскихъ читателей, пожалуй, замѣтятъ, что веселѣе и даже прибыльнѣе охотиться за тиграми или сидѣть въ прохладныхъ конторахъ, не спѣша обдѣлывая свои «бизнесы», чѣмъ работать у “Рено” и стрѣлять изъ ружья съ кривой мушкой въ одномъ изъ парижскихъ тировъ. Но красочность дальневосточной жизни, повидимому, достается не даромъ. Изъ повѣсти Михаила Щербакова «Черная серія» (въ «Багульникѣ») мы узнаемъ, съ какими трудностями сопряжено дальневосточное существованіе бывшаго «бѣлаго» офицера-авіатора, который, скрываясь отъ большевиковъ и отъ японцевъ, поступилъ механикомъ на утлое рыболовное суденышко. Повѣсть Щербакова написана не совсѣмъ увѣреннымъ русскимъ языкомъ (сибирское «однако» привязалось къ нему, какъ частица «же» къ писаніямъ О. Форшъ). Философія Щербакова не сложна — существуетъ красная и черная серія въ жизни каждаго человѣка. Его герой попадаетъ въ черную — улетая на аэропланѣ изъ Владивостока, которому грозитъ японская оккупація, онъ ненарокомъ убиваетъ японскаго солдата, навсегда разстается со своей возлюбленной, попадаетъ къ чехословакамъ, наконецъ, подъ командой капитана съ зловѣщей фамиліей Худовѣй скитается близъ Полярнаго Круга, терпитъ аварію, едва не погибаетъ отъ голода и жажды. Лишь на Маріанскихъ островахъ черная серія оставляетъ несчастнаго летчика.

Интересенъ также этнографическій очеркъ того же автора «По древнимъ каналамъ», знакомящій насъ съ малоизвѣстной намъ жизнью Китая (въ шанхайскомъ «Понедѣльникѣ»). Будемъ надѣяться. что дальневосточнымъ авторамъ удастся возродить “морской разсказъ” и создать авантюрную повѣсть, достигшую такого совершенства въ англо-американской литературѣ. Вліяніе англійскихъ пи сателей. повидимому, сильно въ русскомъ Приморьѣ, вь Китаѣ и въ Японіи. Дальневосточная русская молодежь стремится въ американскіе университеты, читаетъ англійскія книги. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ нѣкая Мери Визи выпустила въ Харбинѣ любопытную книжку оригинальныхъ русскихъ стиховъ и переводовъ на англійскій языкъ Блока и Гумилева.

Къ регіональной литературѣ принадлежатъ также «Записки крестьянскаго начальника» Ф. Ф. Даниленко, автора нѣсколькихъ бытовыхъ романовъ, пользующихся, по свидѣтельству мѣстныхъ критиковъ, большимъ успѣхомъ въ широкихъ кругахъ читателей…

Разсказы, повѣсти, поэмы и сонеты Всеволода Иванова (котораго не слѣдуетъ смѣшивать съ совѣтскимъ писателемъ, его тезкой и однофамильцемъ) представляютъ извѣстный интересъ лишь для исторіи русской культуры на Дальнемъ Востокѣ. Впрочемъ, харбинскіе и шанхайскіе критики сравниваютъ писанія этого плодовитаго автора съ произведеніями Бунина и даже Лермонтова!

Слѣдуетъ замѣтить, что критическіе опыты дальневосточныхъ писателей болѣе чѣмъ неудовлетворительны. Желаніе быть «не хуже другихъ» порождаетъ какой-то непріятный, развязный тонъ. Большинство статей и критическихъ замѣтокъ въ шанхайскимъ и харбинскомъ журналахъ напоминаютъ стилистическія упражненія совѣтскихъ выдвиженцевъ.

Среди русскихъ писателей на Дальнемъ Востокѣ Арсеній Несмѣловъ намъ кажется самымъ одареннымъ. Онъ интересенъ не только какъ опытный стиходворецъ, въ немъ нашла себѣ отраженіе одна изъ главныхъ поэтическихъ темь вашего времени, его творчество совпало съ возрожденіемъ эпическаго начала въ русской литературѣ. Эпическая поэзія ожила въ періодъ военнаго коммунизма, въ романахъ и повѣстяхъ Бабеля, Леонова, Всеволода Иванова, Пильняка и въ поэмахъ Волошина. Андрей Бѣлый, со свойственной ему прозорливостью, писалъ нѣсколько лѣтъ тому назадъ, что импульсъ нашего времени — эпическій. Поэтому журналъ, который Бѣлый основалъ тогда въ Берлинѣ, былъ названъ «Эпопея».

Возрожденіе эпоса совпало съ сумерками лирики. Упадокъ лирической поэзіи вызванъ не только оскудѣніемъ творческихъ силъ, но и всѣми бѣдствіями, которыя васъ преслѣдовали и преслѣдуютъ. Война и революція изсушили ключи душевнаго міра, ожесточили сердца, сократили досуги. Милая «поэтическая лѣнь», воспѣтая поэтами пушкинской поры, большинству современныхъ поэтовъ такъ же недоступна, какъ и романтическія воздыханія, слезы и ламентаціи юнаго Вертера. Кажется иногда, что спасти лирику возможно лишь духовными силами (религіей, мистическимъ опытомъ), ибо духъ въ наши дни не ослабѣлъ, но окрѣпъ въ борьбѣ съ низшими матеріалистическими силами. Тѣхъ поэтовъ, которые сохранили еще лирическій пафосъ (въ эмиграціи они еще существуютъ: въ Россіи голосъ ихъ съ каждымъ годомъ все глуше) надлежитъ всячески оберегать отъ эпическихъ бурь, разражающихся надъ міромъ. Хотя мы не раздѣляемъ мнѣнія Г. Адамовича, написавшаго недавно, что стихи Несмѣлова «умѣлые, пріятные, но вылощенные до пустоты», намъ понятна «установка» почтеннаго критика, ограждающаго себя отъ современности магическимъ кругомъ петербургскихъ воспоминаній. И намъ не чуждо подозрительное отношеніе къ «эпическому строю» современной русской лигернтуры. Эпика, по своей сущности, связана съ общественно-соціальнымъ планомъ, съ историческими событіями, слѣдовательно, не чужда практической жизни, предъявляющей свои мнимыя права на поэтическое творчество, незаинтересованное, автономное. Намъ кажется, что лишь на высяхъ своихъ эпическій строй становится искусствомъ, сливаясь съ драматическимъ дѣйствіемъ, съ трагедіей.

Мы не будемъ судить харбинскаго поэта съ монпарнасскаго верхотурья, но постараемся понять его міроощущеніе.

Въ послѣдней книгѣ Несмѣлова — «Безъ Россіи», мы находимъ строфы, гдѣ ярко выражено отталкиваніе современнаго поэта отъ «чистой» лирики.

Хорошо расплакаться стихами.
Муза тихимъ шагомъ подойдетъ.
Сядетъ. Приласкаетъ. Пустяками
Всѣ обиды ваши назоветъ.
Не умѣю. Только скалить зубы.
Только стискивать ихъ сильнѣй
Научилъ поэта пафосъ грубый
Революціонныхъ нашихъ дней.

«Грубый пафосъ» поэта, бывшаго офицера и контръ-революціонера, влечетъ его къ поэтикѣ совѣтскихъ авторовъ. Въ стихахъ Несмѣлова чувствуется вліяніе Маяковскаго, Есенина, Сельвинскаго. Мысль о Россіи никогда не покидаетъ его, и онъ не можетъ забыть теперь, когда уже давно «отшумѣлъ Ледяной походъ», о томь, какъ о крѣпостной бетонъ разбилась «фаланга Каппеля», какъ былъ отданъ Владивостокъ, какъ по дикимъ просторамъ Дальняго Востока разсѣялись послѣдніе партизаны.

Несмѣлову принадлежатъ также чрезвычайно интересные военные разсказы. «Короткій ударъ» (въ «Багульникѣ») не уступаетъ лучшимъ страницамъ нашумѣвшаго романа Ремарка.

Несмѣловъ-поэтъ остро ощущаетъ смѣну лѣтъ и поколѣній, онъ чувствуетъ всѣ излучины и всѣ пороги «рѣки временъ», влекущей людей къ адской расщелинѣ, гдѣ все исчезаетъ.

Маршъ свой медленный вдругъ ускоряютъ года,
Сорокъ два, сорокъ три, сорокъ пять и полвѣка.

Само время становится въ его сознаніи «мемуарнымъ», жизнь — отраженной. Воспоминанія юности порой просачиваются въ желѣзный міръ поэта, образы дѣтства туманятъ взоръ. Но мѣдная музыка Арея снова торжествуетъ и онъ гонитъ прочь отъ себя элегическую Музу. Вокругъ него — новое поколѣніе. Юноши стремятся не въ Константиновское училище, какъ нѣкогда его сверстники-кадеты, а въ заокеанскія высшія учебныя заведенія.

Пятъ рукопожатій за недѣлю.
Разлетится столько юныхъ стай!..
…Мы умремъ, а молоднякъ подѣлятъ
Франція, Америка, Китай.

Далеко не всѣ стихотворенія Несмѣлова удачны, ему часто мѣшаетъ замысловатость выраженій, погоня за внѣшними эффектами, но въ лучшихъ пьесахъ онъ создаетъ свой міръ, находитъ самого себя, преодолѣвая бытовыя формы; отъ жанра онъ возвышается тогда до эпической поэзіи, гдѣ все — огненное дѣйствіе. Такова «Баллада о Даурскомъ Баронѣ» (извѣстномъ партизанѣ Унгернъ-Штернбергѣ):

…И весь содрогаясь отъ гнѣва и боли,
Онъ отдалъ приказъ отступать на Ургу,
Стенали степные поджарые волки,
Шептались пески.
Умиралъ небосклонъ.
Какъ идолъ, сидѣлъ на косматой монголкѣ,
Монголомъ одѣтъ,
Сумасшедшій баронъ.
И шорохамъ ночи безсонной внимая,
Онъ призраку гибели выплюнулъ:
— «Прочь!»
И каркала ворономъ —
Глухонѣмая,
Упавшая сзади,
Даурская ночь.

***

Я слышалъ —
Въ монгольскихъ унылыхъ улусахъ,
Ребенка качая при дымномъ огнѣ,
Раскосая женщина въ кольцахъ и бусахъ
Поетъ о баронѣ на черномъ конѣ…
И будто бы въ дни,
Когда въ яростной злобѣ
Шевелится буря въ горячемъ пескѣ,—
Огромный,
Онъ мчитъ надъ пустынею Гоби
И воронъ сидитъ у него на плечѣ.

Объ остальныхъ поэтахъ, принимающихъ участіе въ разбираемыхъ нами журналахъ и сборникахъ, говорить еще рано. Намъ запомнились стихи Тамары Андреевой, одной изъ участницъ сборника «Лѣстница въ облака» харбинскаго кружка «Акмэ» (есть и такой).

Будемъ надѣяться, что русская литература и русское издательское дѣло на Дальнемъ Востокѣ не заглохнутъ въ эти тяжелые дни, когда Манчжуріи и всему Китаю снова угрожаютъ усобицы, войны и всякія бѣдствія.

*) «Багульникъ», литературно-художественный сборникъ, кн. 1-ая, Харбинъ, 1931 г. Для этой статьи мы воспользовались также слѣд. изданіями: «Понедѣльникъ». Журналъ Содружества Работниковъ Искусствъ. № 1, Шанхай, 1930 (№ 2 въ печати); Арсеній Несмѣловь — «Кровавый Отблескъ», стихи, Харбинъ, 1929; А. Несмѣловъ. — «Безъ Россіи», стихи, Харбинъ. 1931; М. Визи (Mary Vezey) — «Стихотворенія», Харбинъ, 1929; Всеволодъ Ивановъ — «Сонеты», Харбинъ, 1929.

Илья Голенищевъ-Кутузовъ.
Возрожденіе, № 2424, 21 января 1932.

Views: 30

Новый капитальный трудъ профессора ген. Н. Н. Головина въ 300 стр. большого формата, изданный по-англійски, къ сожалѣнію, не увидитъ свѣта на русскомъ языкѣ. *) Между тѣмъ, онъ является громадной цѣнности вкладомъ въ науку не только въ чисто военномъ отношеніи, но и въ экономическомъ и соціальномъ. Какъ извѣстно, еще въ 1911 г. институтъ Карнеджи предпринялъ тщательное изученіе вліянія войнъ на соціальное и экономическое положеніе воюющихъ государствъ. Разразившаяся Великая война дала новый и обильный матеріалъ. Послѣ нея проф. П. Виноградовъ обратился къ ген. Головину, извѣстному ему по его профессорской дѣятельности въ Императорской Военной Академіи и продѣлавшему войну на отвѣтственныхъ должностяхъ, для внесенія русскаго вклада въ интересующія Институтъ задачи.

Въ основу труда легъ рядъ обоснованныхъ данныхъ, а именно: а) совѣтскія изданія и работы нашихъ противниковъ, подвергнутыя критическому анализу; б) заслуживающіе довѣрія историческіе труды и мемуары русской эмиграціи; в) нѣкоторые особые документы, какъ напримѣръ, докладъ на Высочайшее Имя Особаго Совѣщанія по оборонѣ, весьма выпукло обрисовывающій положеніе Россіи въ зиму на 1917-й годъ и появляющійся въ печати впервые. Ошибется тотъ, который думаетъ найти въ трудѣ ген. Головина лишь критику и обличенія, предвзятость и подходъ къ событіямъ съ опредѣленной политической платформы. Нѣтъ, работа эта стоитъ значительно выше — она объективна. Передъ читателемъ протягиваются цифры и таблицы, дающія ключъ къ объясненію многихъ явленій. Провѣренныя и обработанныя, онѣ рождаютъ заключенія и выводы, затрагивающіе не только матеріалистическія стороны веденія войны и жизни страны, но и психологическія. Научная критика организаціи и веденія обороны государства во всемъ ея цѣломъ, а не только съ чисто «войсковой» узко-технической точки зрѣнія, раскрываетъ создавшееся положеніе безъ всякаго предубѣжденія и обнажаетъ, часто впервые, протекавшіе въ Россіи за войну внутренніе процессы.

Выявляются тѣ крупныя противорѣчія между нашими средствами и поставленными намъ міровой политикой задачами, обрисовывается совокупность причинъ, почему Россія, съ ея громаднымъ резервуаромъ людей и запасами сырья, оказалась фактически слабѣе другихъ воюющихъ странъ и первой выбыла изъ строя. Безспорныя цифры опровергаютъ не мало получившихъ у насъ право гражданства мнѣній. Не ошибки командованія, не отсутствіе доблести у русскихъ офицеровъ и солдатъ, не недостатокъ патріотизма у русскихъ людей, не промахи отдѣльныхъ личностей или правительства, подорвали Россію, — нѣтъ: ее подточили послѣдствія всей обстановки, въ которой она очутилась, всего комплекса ея свойствъ, начиная съ географическихъ и частично ея прошлаго, создавшихъ такія препятствія къ веденію интенсивной, длительной современной войны, какія устранить было подъ силу не той или другой формѣ правленія, а развѣ только генію Петра Великаго.

1914 годъ засталъ Россію при законѣ объ общей воинской повинности 1874 г. съ поверхностными лишь позднѣйшими поправками. Законъ этотъ, допускавшій какъ полное освобожденіе отъ военной службы, такъ и разныя льготы, былъ удовлетворителенъ для условій ХІХ-го столѣтія, но не соотвѣтствовалъ потребовавшемуся позже отъ государства длительному напряженію. Онъ не предусматривалъ привлеченія ополченцевъ 2-го разряда на фронтъ, а когда это потребовалось, то выявились несообразности, способныя вызвать у призываемыхъ неудовольствіе. Дававшіяся закономъ широкія льготы по отбыванію воинской повинности, въ свое время м. б. и цѣлесообразныя, привели въ войну къ анормальнымъ положеніямъ.

Принципъ привлеченія къ боевой работѣ въ зависимости отъ возраста не былъ отчетливо проведенъ. Военно-обязанные подраздѣлялись лишь на три категоріи (кадры, запасъ, ратники), что было тяжеловѣсно; законъ не обезпечивалъ возможности наилучшаго использованія мобилизуемыхъ.

Съ 31 іюля 1914 года по 1-ое октября 1917 г. мы призвали около 15 1/2 милліоновъ человѣкъ. Эта масса составила около 10% подлежавшаго воинской повинности населенія, между тѣмъ, какъ другія воюющія государства мобилизовали до 18-20%… Однако вопреки царившему во всемъ мірѣ и у насъ тоже убѣжденію въ неисчерпаемости людского запаса Россіи, его не хватало: и потери были велики и, главное, государству оказалось не подъ силу отрывать отъ необходимой для жизни страны продуктивной работы большое количество людей.

Создавшееся къ 1917 году положеніе, весьма обстоятельно разобрано въ упомянутомъ докладѣ Особаго Совѣшанія по государственной оборонѣ, въ составъ котораго вошли 28 членовъ Государственной Думы и Государственнаго Совѣта, и явившемся первымъ ударомъ въ набать. Онъ указывалъ, что людской матеріалъ въ Россіи уже изсякъ и пополненій остается лишь на 5 мѣсяцевъ интенсивныхъ военныхъ дѣйствій, послѣ чего численность армій должна начать понижаться.

На нашу военную мощь тяжело ложились какъ громадные расходы людей въ тылу, такъ и малая культурность всей страны, требовавшая оставленія въ ней значительнаго числа работниковъ. Дѣйствительно, характеръ театра войны, напримѣръ, малое количество хорошихъ дорогъ, требовалъ почта для всего транспорта въ тылу арміи конской, а не болѣе экономной механической тяги, что, въ связи съ прочими условіями, часто непреоборимыми сильно ослабляло живой силой нашъ громадный фронтъ. Напримѣръ, въ то время, какъ во Франціи на три человѣка двое находились на фронтѣ, а одинъ въ тылу, у насъ наблюдалось обратное.

Въ свою очередь, соціально-экономическія условія страны, вытекавшіяся изъ ея географическихъ и климатическихъ свойствъ и технической отсталости, допускали примѣненіе лишь почти исключительно мускульной силы и гужеваго транспорта. Россія была значительно менѣе машинизирована, чѣмъ ея враги и союзники, почему крупный отрывъ мужского населенія, въ томъ же размѣрѣ, какъ въ другихъ государствахъ, грозилъ ей полной анеміей.

Уронъ нашъ тоже отражался на общемъ положеніи, какъ съ чисто матеріальной, численной точки зрѣнія, такъ и съ психологической. Ген. Головину удалось первому точно установить его размѣры и опровергнуть преувеличенныя данныя о дезертирахъ и плѣнныхъ. Оконнательныя цифры автора весьма показательны и даютъ: убитыми 1.300.000, ранеными — 4.200.000, изъ которыхъ умерло 350.000 (процентъ нормальный); плѣнными — 2.417.000, всего — 7.917.000 человѣкъ. Интересно отмѣтить крайне разнорѣчивыя свѣдѣнія о плѣнныхъ, прошедшія черезъ изслѣдовательское горнило: по офиціальнымъ совѣтскимъ даннымъ 1925 года мы потеряли безъ вѣсти пропавшими и плѣнными — 3.618.271 человѣкъ; по даннымъ же 1920 г. лишь — 1.936.278; Ставка осенью 1917 г. насчитывала — 2. 043.458 чел.; а Министерство Иностранныхъ Дѣлъ къ 1 февраля 1917 г. — 2. 508.250 человѣкъ. Позднѣйшія и весьма достовѣрныя данныя, полученныя (1926-1927 гг.) отъ офиціальныхъ австрійскихъ и германскихъ учрежденій, опредѣляютъ число русскихъ плѣнныхъ: въ Германіи — 1.400.000, въ Австро-Венгріи — 916.746, въ Турціи и Болгаріи — около 100.000, т. е. гораздо меньше, чѣмъ принято было думать. Нами же взято въ плѣнъ 1.961.000 человѣкъ. Характерно, что изъ русскихъ плѣнныхъ въ Германіи около 260.000 человѣкъ, т. е., примѣрно, 20%, пытались бѣжать изъ плѣна, причемъ 37.000 удачно. Цифры эти значительно превосходятъ таковыя для плѣнныхъ другихъ державъ и показываютъ, что атрофировавшееся въ нервной атмосферѣ боя чувство долга вновь проявлялось у русскаго человѣка при наступленіи болѣе спокойной обстановки.

Что касается снабженія, то хотя громадные запасы продовольствія въ заблокированной Россіи и позволяли удовлетворять войска, однако по мѣрѣ затяжки войны постепенно разстраивался транспортъ и положеніе сильно обострялось, особенно послѣ революціи. Хлѣба хватало, но надвигался мясной кризисъ. При 52 милліонахъ головъ скота и годовомъ приростѣ въ 7 милліоновъ, потреблялось арміей и населеніемъ ежегодно 14 милліоновъ головъ. Къ тому же, заранѣе составленнаго плана использованія средствъ страны не имѣлось (сказывалось отсутствіе консервныхъ заводовъ и трудности дальнихъ перевозокъ скота).

Съ вооруженіями и техническими средствами дѣло обстояло хуже. Напримѣръ, по расчетамъ Ставки, потребность арміи въ орудіяхъ за всю войну, въ придачу къ уже имѣвшимся, была удовлетворена менѣе, чѣмъ наполовину. Снарядный кризисъ миновалъ только въ 1916 г. (армія получила за всю войну 71.942.000 снарядовъ), но не въ полной мѣрѣ. До сихъ поръ распространено мнѣніе, будто мы къ 1917 г. выравняли свои количественные недочеты въ вооруженія и техническихъ средствахъ, но если обратиться къ цифрамъ, то выводъ получится нѣсколько иной. А именно, абсолютное ихъ количество и относительное на дивизію возрасло, но у противниковъ нашихъ это наростаніе было значительно больше, такъ что, по сравненію съ ними, мы были въ техническомъ отношеніи въ 1917 г. слабѣе, чѣмъ въ 1914-мъ. Наше положеніе рельефно характеризуется словами автора: «тѣхъ, кто продолжаетъ придерживаться шкалы 1914 г., можно сравнить съ пассажиромъ скораго поѣзда, который думаетъ всегда увидѣть изъ окна вагона одинъ и тотъ-же пейзажъ».

Въ отношеніе моральнаго состоянія арміи передъ революціей, авторъ отмѣчаетъ, что по существу своему русскій патріотизмъ значительно разнился отъ западно-европейскаго: онъ былъ не слабѣе, но примитивнѣе въ народной толщѣ. При такихъ условіяхъ немыслимо было установить соціальный контроль, что въ революцію привело къ полному развалу. Количество дезертировъ, которыхъ до революціи было незначительно, стало съ марта 1917 года расти и достигло къ осени 2-хъ милліоновъ человѣкъ

Итакъ, подытоживая, видимъ, что Россія очутилась съ недостаточно разработаннымъ планомъ использованія ея людского матеріала и средствъ, съ слабыми вооруженіемъ, техничностью и промышленностью, рудиментарнымъ укладомъ соціальной и экономической жизни и примитивнымъ патріотизмомъ въ сложнѣйшей матеріально-психологической и соціальной обстановкѣ длительной современной войны. Въ этомъ страшномъ внутреннемъ противорѣчіи и кроется исходная причина нашей драмы, — причина, ближайшія послѣдствія которой не могло устранить слабое правительство.

*) «Русская армія въ Великую войну» генералъ-лейтенантъ Н. Н. Головина. Изд. Іельскаго Университета (Economic and Social History of the World War. «The Russian Army in the World War» by Lient-Gen. N. N. Golovine. Iale University Press).

А. Н. Виноградскій.
Возрожденіе, № 2440, 6 февраля 1932.

Views: 22