Въ прежнія времена обильной, легкой (и лѣнивой!) русской жизни существова­ло въ литературномъ языкѣ и въ разго­ворной рѣчи довольно странное выраже­ніе — «политическія убѣжденія». Уже и въ ту пору, однако, на иностранныхъ языкахъ не слишкомъ было принято го­воритъ о политическихъ «убѣжденіяхъ». Говорили скорѣе о политическихъ «взглядахъ», «мнѣніяхъ», «предпочтеніяхъ». Различіе тутъ очевидно. Слово «убѣжде­ніе» не далеко, по существу, отъ слова «вѣрованіе».

Съ человѣкомъ, который проповѣдуетъ тѣ или иныя политическія «убѣжденія», такъ же трудно и безполезно спорить, какъ съ человѣкомъ, который исповѣдуетъ тѣ или другія религіозныя вѣрованія! Одно­го, очевидно, все равно не разувѣришь, другого, вѣроятно, все равно не разубѣ­дишь… Разумѣется, то былъ одинъ изъ многихъ курьезовъ старой русской жиз­ни, ея «барская», иногда довольно ми­лая, чаще наивная, а то и попросту вздорная черта.

***

Перенеся съ собой заграницу и сохра­нивъ какъ бытовое воспоминаніе многія особенности русской жизни, эмиграція русская насчитываетъ по этой причинѣ въ своихъ «рядахъ» людей, исповѣдующихъ (а иногда и проповѣдующихъ) политиче­скія «убѣжденія». Среди насъ имѣются «убѣжденные» монархисты, демократы, народники… И эти убѣжденія страннымъ образомъ сохраняются, такъ сказать, несмотря ни на что, хотя давно уже нѣтъ той Россіи, въ которой они возникли и къ которой они относились. Можно быть и сейчасъ, разумѣется, по своимъ взгля­дамъ или предпочтеніямъ, и монархи­стомъ, и демократомъ, и соціалистомъ. Различіе между «убѣжденіемъ» или толь­ко всего-навсего «мнѣніемъ», въ данномъ случаѣ, ясно. Политическое мнѣніе, по­литическій взглядъ считается съ суще­ствующимъ положеніемъ вещей. Можно истолковывать это положеніе вещей од­нимъ или другимъ образомъ. Но для со­временнаго человѣка очевидно одно. По­литика есть нѣкоторая практика, и вся­кая практика вынуждена считаться съ су­ществующимъ положеніемъ вещей, иначе она перестаетъ быть практикой. Область «вѣрованія», область «убѣжденія» оста­ется внѣ практики и, слѣдовательно, тѣмъ самымъ, остается она и внѣ политики. Позволительно было это не понимать толь ко въ прежнія благополучныя и приволь­ныя россійскія времена!

***

Наивны и смѣшны поэтому сейчасъ, на­примѣръ, толки о «демократическихъ убѣжденіяхъ». Не наивна, разумѣется, и ни­сколько не смѣшна въ нѣкоторыхъ отдѣльныхъ случаяхъ та практика политической жизни, которая носитъ названіе «демократической». Кой-гдѣ въ Европѣ демократія еще существуетъ и «функціонируетъ». (Внѣ Европы о ней нѣтъ, разумѣется, и помину, если отбросить условный взглядъ на Сѣверо-Американскіе Соединенные Штаты). Для Англіи этого рода «режимъ» оказался естественнымъ, «національ­нымъ» учрежденіемъ, при наличіи тѣхъ поправокъ, которыя вносятъ въ него раз­нообразныя традиціи мѣстной историче­ской жизни. Во Франціи демократія «функціонируетъ» не безъ перебоевъ, не безъ недочетовъ, но все же сраслась она здѣсь достаточно съ народной жизнью, чтобы сдѣлаться вполнѣ отвѣчающимъ мѣстнымъ условіямъ аппаратомъ практическаго уп­равленія страной. Величайшей заслугой французской демократіи является то об­стоятельство, что она не помѣшала Фран­ціи выиграть войну.

***

Достаточно ли этихъ двухъ примѣровъ, англійскаго и французскаго, чтобы жи-

тель какой угодно страны, при какихъ угодно условіяхъ, долженъ былъ обязательно воспитывать въ себѣ демократиче­скія «убѣжденія»? Примѣры Франціи н Англіи положительны, или почти положительны. Но сколько почти отрицательныхъ примѣровъ на эту же тему видитъ совре­менный человѣкъ, желающій составить свое мнѣніе о демократіи! Каждый изъ этихъ примѣровъ учитъ его все одному и тому же.

Демократія не есть всеобщая и всегдашняя панацея. Это не есть даже доктрина, какъ то могло казаться людямъ 19-го вѣка, не наблюдавшимъ безконечной сложности и крайняго разнообразія явленій, отмѣтившихъ нашу эпоху. Демократія есть всего-навсего политическая практика. Какъ всякая практика, она можетъ быть умѣстной, полезной, хорошей, но можетъ быть и нелѣпой, вредной, плохой.

***

По странной ироніи судьбы, «разумная», культурная, послушная велѣніямъ науки и теоріи, Германія являетъ сейчасъ человѣчеству самую злую карикатуру на демократическій режимъ! Злостность тутъ заключается въ томъ, что и тѣни настоящей демократіи въ Германіи не имѣется, при соблюденіи, однако, абсолютно всей внѣшней видимости соотвѣтствующихъ этому политическому строю учрежденій. Ни «отвѣтственныя передъ народомъ министерства», ни рейхстагъ, ни ландтаги, не управляютъ Германіей. И тѣмъ не менѣе, существуютъ они и на бумагѣ, и на экранѣ кинематографа, какъ нѣкая «буква закона» или видимость жизни. Министры нѣмецкіе отвѣтственны, на самомъ дѣлѣ, не столько передъ народомъ, сколько передъ генералами рейхсвера. А что касается рейхстага и ландтага, то сіи уч­режденія кое-какъ терпимы лишь потому, что собираются очень рѣдко, на очень короткое время и со всѣми возможными полицейскими предосторожностями. Но какъ показалъ опытъ послѣднихъ дней, и этихъ предосторожностей недостаточно. Въ прусскомъ ландтагѣ произошло невѣроятное побоище. Чему же тутъ удивляться, разъ «демократическими избранниками» оказались люди, отъ всей души презирающіе и демократію, и самый способъ избранія.

Что дѣлать, въ самомъ дѣлѣ, нѣмецкий коммунистамъ или «наци» въ залѣ засѣданій, когда настоящее мѣсто однихъ въ тюрьмѣ, а другихъ въ казармѣ?

Павелъ Муратовъ.
Возрожденіе, № 2551, 27 мая 1932.

Views: 6