Въ прежнія времена обильной, легкой (и лѣнивой!) русской жизни существова­ло въ литературномъ языкѣ и въ разго­ворной рѣчи довольно странное выраже­ніе — «политическія убѣжденія». Уже и въ ту пору, однако, на иностранныхъ языкахъ не слишкомъ было принято го­воритъ о политическихъ «убѣжденіяхъ». Говорили скорѣе о политическихъ «взглядахъ», «мнѣніяхъ», «предпочтеніяхъ». Различіе тутъ очевидно. Слово «убѣжде­ніе» не далеко, по существу, отъ слова «вѣрованіе».

Съ человѣкомъ, который проповѣдуетъ тѣ или иныя политическія «убѣжденія», такъ же трудно и безполезно спорить, какъ съ человѣкомъ, который исповѣдуетъ тѣ или другія религіозныя вѣрованія! Одно­го, очевидно, все равно не разувѣришь, другого, вѣроятно, все равно не разубѣ­дишь… Разумѣется, то былъ одинъ изъ многихъ курьезовъ старой русской жиз­ни, ея «барская», иногда довольно ми­лая, чаще наивная, а то и попросту вздорная черта.

***

Перенеся съ собой заграницу и сохра­нивъ какъ бытовое воспоминаніе многія особенности русской жизни, эмиграція русская насчитываетъ по этой причинѣ въ своихъ «рядахъ» людей, исповѣдующихъ (а иногда и проповѣдующихъ) политиче­скія «убѣжденія». Среди насъ имѣются «убѣжденные» монархисты, демократы, народники… И эти убѣжденія страннымъ образомъ сохраняются, такъ сказать, несмотря ни на что, хотя давно уже нѣтъ той Россіи, въ которой они возникли и къ которой они относились. Можно быть и сейчасъ, разумѣется, по своимъ взгля­дамъ или предпочтеніямъ, и монархи­стомъ, и демократомъ, и соціалистомъ. Различіе между «убѣжденіемъ» или толь­ко всего-навсего «мнѣніемъ», въ данномъ случаѣ, ясно. Политическое мнѣніе, по­литическій взглядъ считается съ суще­ствующимъ положеніемъ вещей. Можно истолковывать это положеніе вещей од­нимъ или другимъ образомъ. Но для со­временнаго человѣка очевидно одно. По­литика есть нѣкоторая практика, и вся­кая практика вынуждена считаться съ су­ществующимъ положеніемъ вещей, иначе она перестаетъ быть практикой. Область «вѣрованія», область «убѣжденія» оста­ется внѣ практики и, слѣдовательно, тѣмъ самымъ, остается она и внѣ политики. Позволительно было это не понимать толь ко въ прежнія благополучныя и приволь­ныя россійскія времена!

***

Наивны и смѣшны поэтому сейчасъ, на­примѣръ, толки о «демократическихъ убѣжденіяхъ». Не наивна, разумѣется, и ни­сколько не смѣшна въ нѣкоторыхъ отдѣльныхъ случаяхъ та практика политической жизни, которая носитъ названіе «демократической». Кой-гдѣ въ Европѣ демократія еще существуетъ и «функціонируетъ». (Внѣ Европы о ней нѣтъ, разумѣется, и помину, если отбросить условный взглядъ на Сѣверо-Американскіе Соединенные Штаты). Для Англіи этого рода «режимъ» оказался естественнымъ, «національ­нымъ» учрежденіемъ, при наличіи тѣхъ поправокъ, которыя вносятъ въ него раз­нообразныя традиціи мѣстной историче­ской жизни. Во Франціи демократія «функціонируетъ» не безъ перебоевъ, не безъ недочетовъ, но все же сраслась она здѣсь достаточно съ народной жизнью, чтобы сдѣлаться вполнѣ отвѣчающимъ мѣстнымъ условіямъ аппаратомъ практическаго уп­равленія страной. Величайшей заслугой французской демократіи является то об­стоятельство, что она не помѣшала Фран­ціи выиграть войну.

***

Достаточно ли этихъ двухъ примѣровъ, англійскаго и французскаго, чтобы жи-

тель какой угодно страны, при какихъ угодно условіяхъ, долженъ былъ обязательно воспитывать въ себѣ демократиче­скія «убѣжденія»? Примѣры Франціи н Англіи положительны, или почти положительны. Но сколько почти отрицательныхъ примѣровъ на эту же тему видитъ совре­менный человѣкъ, желающій составить свое мнѣніе о демократіи! Каждый изъ этихъ примѣровъ учитъ его все одному и тому же.

Демократія не есть всеобщая и всегдашняя панацея. Это не есть даже доктрина, какъ то могло казаться людямъ 19-го вѣка, не наблюдавшимъ безконечной сложности и крайняго разнообразія явленій, отмѣтившихъ нашу эпоху. Демократія есть всего-навсего политическая практика. Какъ всякая практика, она можетъ быть умѣстной, полезной, хорошей, но можетъ быть и нелѣпой, вредной, плохой.

***

По странной ироніи судьбы, «разумная», культурная, послушная велѣніямъ науки и теоріи, Германія являетъ сейчасъ человѣчеству самую злую карикатуру на демократическій режимъ! Злостность тутъ заключается въ томъ, что и тѣни настоящей демократіи въ Германіи не имѣется, при соблюденіи, однако, абсолютно всей внѣшней видимости соотвѣтствующихъ этому политическому строю учрежденій. Ни «отвѣтственныя передъ народомъ министерства», ни рейхстагъ, ни ландтаги, не управляютъ Германіей. И тѣмъ не менѣе, существуютъ они и на бумагѣ, и на экранѣ кинематографа, какъ нѣкая «буква закона» или видимость жизни. Министры нѣмецкіе отвѣтственны, на самомъ дѣлѣ, не столько передъ народомъ, сколько передъ генералами рейхсвера. А что касается рейхстага и ландтага, то сіи уч­режденія кое-какъ терпимы лишь потому, что собираются очень рѣдко, на очень короткое время и со всѣми возможными полицейскими предосторожностями. Но какъ показалъ опытъ послѣднихъ дней, и этихъ предосторожностей недостаточно. Въ прусскомъ ландтагѣ произошло невѣроятное побоище. Чему же тутъ удивляться, разъ «демократическими избранниками» оказались люди, отъ всей души презирающіе и демократію, и самый способъ избранія.

Что дѣлать, въ самомъ дѣлѣ, нѣмецкий коммунистамъ или «наци» въ залѣ засѣданій, когда настоящее мѣсто однихъ въ тюрьмѣ, а другихъ въ казармѣ?

Павелъ Муратовъ.
Возрожденіе, № 2551, 27 мая 1932.

Views: 6

Эти мечтанія облечены въ форму романа-утопіи, подъ именемъ «Горящій путь». Авторъ, г. Гюнтеръ Панштингль, присовокупляетъ къ названію слѣдующій подзаголовокъ: «Романъ одной европейской возможности»…

Начинается этотъ романъ, однако, какъ обыкновенный «авантюрный» романъ. Родди Краддокъ, англійскій журналистъ (его мать — русская, и Родди говоритъ, кромѣ всѣхъ прочихъ языковъ, въ совершенствѣ и по-русски) — не разъ бывавшій въ Гаагѣ по дѣламъ всякихъ международныхъ конференцій, оказывается въ этомъ городѣ, по счастливому случаю своего сочетанія бракомъ съ Метой ванъ Страатенъ. Мета являетъ въ себѣ соединеніе всѣхъ новѣйшихъ спортивныхъ добродѣтелей съ добродѣтелями стариннаго и домашняго свойства.

Родди имѣетъ, слѣдовательно, всѣ основанія быть влюбленнымъ и счастливымъ. Но это не усыпляетъ его профессіональной бдительности. Онъ замѣчаетъ вдругъ необычайный наплывъ въ Гаагу весьма высокихъ особъ. Несмотря на строжайшее ихъ инкогнито, Родди Краддокъ «улавливаетъ» присутствіе англійскаго морского министра, министра иностранныхъ дѣлъ Франціи, германскаго рейхсканцлера и даже самого Муссолини. Происходитъ очевидно какой-то въ высшей степени конспиративный и сенсаціонный дипломатическій съѣздъ о которомъ ничего неизвѣстно даже печати! Случайность помогаетъ Родди проникнуть въ тайну. Невѣдомые враги пытаются похитить отвѣтственнаго при съѣздѣ драгомана. Попытка не удается, и они умерщвляютъ жертву. Родди Краддокъ принимаетъ участіе въ преслѣдованіи злодѣевъ, по всѣмъ правиламъ авантюрнаго романа, и замѣняетъ на тайныхъ засѣданіяхъ убитаго переводчика благодаря своему изумительному знанію языковъ…

Впослѣдствіи Родди и его младшій братъ (такой же смѣлый и предпріимчивый) напишутъ книгу, гдѣ будетъ разсказано, какъ собравшіеся въ Гаагѣ въ мартѣ мѣсяцѣ нѣкотораго неизвѣстнаго года представители восемнадцати державъ рѣшили начать совмѣстными силами борьбу противъ большевиковъ. Еще за полгода до того начались тайныя приготовленія. Самымъ важнымъ изъ нихъ было изготовленіе «наилучшаго» оперативнаго плана. Это было сдѣлано такъ, какъ дѣлаются архитектурные проекты, при помощи конкурса. Результатъ конкурса, въ которомъ принимали участіе талантливѣйшіе военные люди восемнадцати странъ, былъ объявленъ въ Гаагѣ. Авторомъ «наилучшаго плана» оказался голландскій полковникъ, 35 лѣтъ, молчаливаго характера и примѣрнаго поведенія, по имени «Хендрикь Карелъ Реесъ ванъ дерь Веенъ». Какъ этого требовала справедливость, полковникъ, носящій такое длинное имя, былъ избранъ союзнымъ главнокомандующимъ.

15 мая державы-союзницы опубликовали торжественное воззваніе къ народамъ всего міра и одновременно предъявили большевикамъ ультиматумъ, предлагая имъ сдать власть въ 24 часа другому правительству, которое рѣшило бы управлять въ согласіи сь тѣми политическими и хозяйственными принципами, «которымъ научила человѣчество за многія тысячелѣтія міровая исторія». Большевики уже давно «пронюхали», что противъ нихъ умышляется нѣчто грандіозное, но рѣшили сопротивляться. Они призвали «товарищей» повсюду къ возстаніямъ, убійствамъ, поджегамъ, взрывамъ мостовъ и туннелей. Результаты всего этого оказались ничтожными. И предпринятый большевиками на слѣдующее же утро налетъ аэроплановъ съ газовыми бомбами на Вильну и Львовъ не удался, ибо всѣ расположенные близъ совѣтской границы большіе города были заранѣе очищены населеніемъ. Война началась…

Любопытны слѣдующія подробности. На рѣшительномъ военномъ совѣтѣ въ Кремлѣ, вмѣстѣ со Сталинымъ, Буденнымъ, Калининымъ и другими важными большевиками, принималъ участіе, по словамъ нѣмецкаго автора, въ видѣ «за блудшей овцы» нѣкій баронъ фонъ Зельтхеймъ, генералъ прусской службы, имѣвшій такое вліяніе на большевиковъ, что они разрѣшили ему, скрѣпя сердце, даже носить монокль. Но баронъ фонъ Зельтхеймъ оказался единственнымъ «отщепенцемъ» въ дружной отнынѣ Европѣ. Чего же именно желала эта дружная отнынѣ Европа, и ради чего предприняла она войну противъ большевиковъ? Объ этомъ, разумѣется, очень подробно говорится въ текстѣ воззванія къ народамъ всего міра. Скачала напоминаются истины о большевикахъ, которыя всѣмъ намъ извѣстны. Но вотъ на четвертой страницѣ начинается разсужденіе о возможности плодотворной колонизаціи на пространствахъ опустошенной и плохо воздѣлываемой при большевикахъ Россіи. «Отнынѣ въ русскія земли двинутся излишки европейскаго населенія и такимъ путемъ будетъ найдено рѣшеніе волнующей многія страны проблемы».

Русскій читатель въ этомъ мѣстѣ нѣмецкой утопіи начинаетъ настораживаться. И недаромъ! Не высказываетъ ли завѣтную мысль автора его герой, посланный вмѣстѣ съ братомъ въ переодѣтомъ видѣ на аэропланѣ вглубь совѣтской Россіи для выполненія какихъ то героическихъ подвиговъ? Спустившись ночью среди русскихъ полей, братья ждутъ разсвѣта. Сомнѣнія одолѣваютъ младшаго Краддока. А вдругъ у большевиковъ окажется не все такъ плохо, какъ говорятъ? Но когда восходитъ солнце, старшій братъ успокаиваетъ его, показывая рукой на жалкія деревни и, главное, на невоздѣланныя, пустыя россійскія пространства. Если бы этихъ пространствъ не было, признается онъ весьма наивно, намъ съ тобой нечего было бы здѣсь дѣлать, ибо никто и не вздумалъ бы идти походомъ на большевиковъ!..

Итакъ, воина начинается, и событія развертываются съ потрясающей быстротой. Большевики выставляютъ въ поле милліонныя арміи и оказываютъ весьма стойкое сопротивленіе «на фронтѣ Данцигъ — Одесса». Но недаромъ геніальный планъ голландскаго полковника получилъ одобреніе на международномъ конкурсѣ. Генералиссимусъ приводитъ теперь этотъ изумительный планъ въ исполненіе. Въ Севастополѣ высаживается несмѣтное количество союзныхъ войскъ, снабженныхъ могущественнѣйшими летательными средствами. Огромные аэропланы и цеппелины въ тотъ же день перебрасываютъ сильный отрядъ, который къ вечеру занимаетъ Ростовъ. На слѣдующій день та же участь постигаетъ Царицынъ. Оказывается, идеей премированнаго плана было созданіе «въ кратчайшій срокъ» при помощи воздушныхъ средствъ союзнаго фронта въ тылу у большевиковъ, на линіи Севастополь — Царицынъ — Сызрань. Энергія голландскаго генералиссимуса такова, что съ помощью своихъ безчисленныхъ аэроплановъ «высадившись 7 іюня въ Севастополѣ, уже 16 іюня осаждалъ онъ Екатеринбургъ»…

Теперь Сибирь отрѣзана отъ большевиковъ и въ ней вспыхиваютъ возстанія. Этихъ возстаній почти не наблюдалось въ Европейской Россіи, ибо по убѣжденію автора, русскіе пассивны и непохожи въ этомъ отношеніи на тѣхъ молодцовъ «сибирякенъ», которыхъ одобрительно похлопываетъ нѣмецъ по плечу, поглядывая алчнымъ глазкомъ на ихъ просторныя земли. Но въ концѣ концовъ появляется все-таки и русскій герой, «бывшій капитанъ царской арміи баронъ Ростинъ». Изумительныя судьбы ожидаютъ его. Посовѣтовавшись съ г-жей Краддокъ, которая, какъ русская, знаетъ, что надо русскимъ, генералиссимусъ рѣшаетъ провозгласить въ Екатеринбургѣ Гавріила Дмитріевича Ростина русскимъ царемъ подъ именемъ Гавріила I. Правда, явившаяся въ ставку особа, принадлежащая къ дому Романовыхъ и имѣющая законныя права на престолъ, противъ этого дѣйствія протесту отъ. Доводы генералиссимуса неотразимы. Ничего не подѣлаешь, такъ случилось, «мы не смѣшиваемся во внутреннія дѣла Россіи», а Россіи необходимо сейчасъ единство. Представитель дома Романовыхъ возвращается въ Парижъ, и генералиссимусъ философически замѣчаетъ: «Романовы великими были всегда въ отреченіи, но не въ дѣйствіи»…

17 іюля Гавріилъ I вступаетъ въ освобожденную отъ большевиковъ Москву. Торжества публичныя сливаются съ празднествами частными. Вѣрный правиламъ кинематографіи, столь же незыблемымъ, какъ законы античной трагедіи, авторъ заканчиваетъ романическую часть нѣсколькими свадьбами, поженивъ даже молчаливаго голландскаго генералиссимуса на матушкѣ героя, вдовѣ Краддокъ. А затѣмъ онъ съ облегченнымъ сердцемъ переходитъ къ болѣе существенному.

Освобожденныхъ россіянъ ожидаетъ сюрпризъ. Прокламація генералиссимуса извѣщаетъ ихъ о томъ, что иностранная оккупація остается на нѣкоторое не опредѣленное время «необходимое для твердаго установленія порядка». Этого мало! Объявляется, что «союзные воины», желающіе того, могутъ «сѣсть на землю и остаться въ Россіи навсегда». Ибо пустого мѣста въ Россіи сколько угодно. Упорное сопротивленіе большевиковъ представляло нѣкоторыя удобства, ибо въ результатѣ населеніе Россіи уменьшилось до такой степени, что въ нее могла хлынуть волна переселенія «офиціальнаго», какъ выражается авторъ, и «неофиціальнаго». Захлебываясь отъ удовольствія, г. Гюнтеръ Пенштингль рисуетъ картину, того, какъ изъ Германіи двинулись на новыя мѣста не только земледѣльцы, не только фабричные рабочіе, но и «маленькіе чиновники, коммивояжеры, актеры, врачи, журналисты, ученые, художники». Особенно блестящая новая участь выпала на долю Сибири. Эта «богатѣйшая областъ» заткнула за поясъ Америку и сдѣлалась настолько самостоятельной, что не нашла болѣе нужнымъ поддерживать особенно тѣсную государственную связь съ Россіей.

Закончимъ этотъ разсказъ маленькой идиллической картинкой, которая какъ ничто другое рисуетъ мечтанія нѣмецкаго автора о будущемъ Россіи.

«Классическимъ примѣромъ новыхъ временъ» — говорить онъ, — «служитъ слѣдующее объявленіе, появившееся въ одной дрезденской газетѣ. Колонія Дрезденова (486 обитателей) въ Ярославской губерніи (патентъ города Дрездена) ищетъ деревенскаго кузнеца. Заявленія холостыхъ не будутъ разсматриваться. Проѣздная плата будетъ оплачена. Желающимъ, которые играютъ на какомъ-нибудь музыкальномъ инструментѣ или обладаютъ хорошимъ басовымъ голосомъ, будетъ оказано предпочтеніе. За справками надлежитъ обратиться къ комиссару по дѣламъ переселенія въ Россію при городскомъ управленіи города Дрездена».

Павелъ Муратовъ.
Возрожденіе, № 2502, 8 апрѣля 1932.

Views: 29

Говорятъ, что исторія рѣдко бываетъ безпристрастна. Но если это такъ, то чего можно было бы, казалось, ждать отъ военной исторіи! Не есть ли всякая офиціальная исторія войны, составленная одной изъ участвовавшихъ въ ней сторонъ, всегда свидѣтельство болѣе или менѣе открытаго, болѣе или менѣе искусно замаскированнаго лицепріятія? Таково предубѣжденіе, распространенное и не разсѣянное по сей день многими дѣйствительно справедливыми трудами… Возможно ли, въ самомъ дѣлѣ, бросая нѣкоторый ретроспективный взглядъ на прошлое, преодолѣть одушевлявшія его нѣкогда страсти? И если это трудно для тѣхъ случаевъ, когда борьба страстей и интересовъ принимаетъ форму національной войны, насколько это еще труднѣе, когда дѣло идетъ объ исторіи междоусобной, гражданской войны, чувства которой не изживаются и десятилѣтіями! И однако, значительная доля безпристрастія не невозможна и въ этихъ условіяхъ. На подобнаго рода мысль наводитъ недавно вышедшая въ совѣтской Россіи книга А. Егорова, «Разгромъ Деникина». Ея авторъ бывшій командующій одной изъ красныхъ армій, а потомъ и всѣмъ южнымъ фронтомъ въ борьбѣ противъ бѣлаго движенія, не разъ цитируетъ въ качествѣ одного изъ главныхъ своихъ источниковъ «Очерки русской смуты» ген. Деникина. Доля безпристрастія бѣлаго автора, съ точки зрѣнія красныхъ, тѣмъ самымъ ясно устанавливается. Но надо отдать справедливость и красному военачальнику, сдѣлавшемуся краснымъ военнымъ историкомъ: его изложеніе и его выводы весьма поучительны, чего не могло бы случиться, если бы ко всему этому примѣшивались недобросовѣстность и пристрастіе.

И вотъ въ этомъ стремленіи быть поучительнымъ (разумѣется, «для своихъ») заключается секреть приближенія къ исторической истинѣ, достигнутаго А. Егоровымъ. Въ предисловіи къ своей книгѣ онъ говоритъ о желаніи облегчить «пониманіе условій и природы будущей войны на основѣ углубленнаго и полнаго изученія опыта минувшаго». Запомнимъ эти слова! Красный военный историкъ не считаетъ свой опытъ военачальника исчерпаннымъ минувшими событіями. Онъ продолжаетъ учиться, стараясь почерпнуть въ прошломъ урокъ для будущаго, и его бѣлымъ противникамъ остается послѣдовать только его примѣру…

Не какія-либо, слѣдовательно, соображенія объ отвлеченной справедливости, но чисто профессіональныя, практическія соображенія заставили А. Егорова критически пересмотрѣть военно-историческій матеріалъ, данный 1919 годомъ. Человѣческихъ слабостей самъ авторъ не лишенъ, насколько слабости эти относятся скорѣе къ настоящему, нежели къ прошедшему и будущему. Очевидно, какая-то условность современнаго совѣтскаго царедворчества требуетъ, чтобы даже въ серьезную и дѣльную книгу былъ какъ-то включенъ непремѣнный комплиментъ Сталину! Съ этой задачей А. Егоровъ справился чрезвычайно ловко. Когда дѣло идетъ о заслугахъ Сталина при оборонѣ Царицына, онъ приводитъ длинный отрывокъ изъ «цѣннаго историческаго очерка» Ворошилова — «Сталинъ и красная армія». Тѣмъ самымъ достигается одновременно двойной эффектъ любезнаго реверанса и въ сторону военнаго министра, и въ сторону «главы государства»…

Такова «человѣческая слабость», выказанная А. Егоровымъ. Она не портитъ все же его книги, которая въ общемъ должна быть признана толковой и обдуманной, обильной матеріалами и выводами, при сжатомъ и точномъ изложеніи. Драматизмъ разсматриваемыхъ авторомъ событій, чувствуемый имъ такъ же, какъ и нами, только «съ другой стороны», сообщаетъ этимъ страницамъ военной исторіи особую напряженность. Борьба 1919 года была отмѣчена нѣсколькими послѣдовательными острыми кризисами. Исходъ каждаго изъ нихъ могъ быть однимъ или другимъ. Останавливаясь съ особымъ вниманіемъ на этихъ переломныхъ моментахъ, красный военный историкъ не желаетъ прибѣгать къ шаблону марксистскаго «предопредѣленія». — «Многимъ современникамъ, — говоритъ онъ, — вся цѣпь дальнѣйшихъ событій и конечное пораженіе силъ бѣлаго юга представляются, какъ нѣчто фатальное, неизбѣжное»… И однако, — «безъ правильнаго стратегическаго руководства нашими операціями нельзя было расчитывать па успѣхъ. Жизнь ставила задачи неслыханной трудности, и мы видимъ, какъ разрѣшеніе ихъ нашей стратегіей имѣло часто условный, а иногда и ложный характеръ. Слѣдствія же такихъ невѣрныхъ рѣшеній бывали очень близки къ катастрофѣ».

Оставаясь вѣрнымъ своей основной задачѣ, А. Егоровъ внимательно изучаетъ ошибки или успѣхи военнаго руководства, проявленныя бѣлыми и красными. Наиболѣе яркіе въ этомъ смыслѣ моменты пріурочены къ четыремъ поворотнымъ пунктамъ исторіи борьбы 1919 года. Послѣдовательность ихъ такова. — Неудачное наступленіе красныхъ (мартъ-апрѣль). Рѣшительная побѣда бѣлыхъ (май-іюнь). Неудачный контръ-ударъ красныхъ (августъ-сентябрь). Рѣшительная неудача бѣлыхъ (октябрь-ноябрь). У каждаго изъ этихъ четырехъ фазисовъ борьбы была своя особая «стратегическая характеристика». Но есть, пожалуй, и нѣчто общее въ причинахъ, обусловившихъ три раза крупную побѣду бѣлыхъ и объясняющихъ ихъ конечную неудачу. И та и другая сторона, обѣ грѣшили политическими предразсудками, которые и рождали рядъ стратегическихъ ошибокъ. Быть можетъ, серія послѣдовательныхъ неудачъ въ этомъ смыслѣ пошла большевикамъ на пользу! Отъ своихъ политическихъ предразсудковъ излѣчились они, быть можетъ, благодаря этому скорѣе, чѣмъ сдѣлало то командованіе ихъ противниковъ.

Наступленіе, предпринятое красными въ январѣ-мартѣ 1919 года, было задумано ими не столько какъ военная, сколько какъ политическая, «революціонная» операція. Направленіе этой операціи было дано тѣми свѣдѣніями, какія имѣлись у большевиковъ относительно революціоннаго «разложенія» въ войскахъ противника — въ данномъ случаѣ, въ рядахъ донской арміи, утомленной борьбой 1918 года. Четыре красныя арміи, насчитывавшія въ общей сложности до ста двадцати тысячъ бойцовъ, двинулись въ началѣ января съ трехъ сторонъ противъ значительно болѣе слабой донской арміи, по отношенію къ которой онѣ занимали къ тому же охватывающее положеніе. Событія какъ будто бы оправдывали въ началѣ расчетъ большевиковъ «на революцію». — «Казаки цѣлыми полками бросали фронтъ и расходились по домамъ», пишетъ А. Егоровъ. «Съ 4-го по 23-е января сдались три тысячи казаковъ, взято красными 31 орудіе, три броневика, три бронепоѣзда. 8-го февраля на станціи Арчеда семь казачьихъ полковъ сдались съ артиллеріей, бронепоѣздомъ и самолетомъ. — 1-го февраля на станціи Котлубань сдалось еще пять полковъ»… Къ 1-му марта красными была захвачена въ сущности почти вся Донская область. Ихъ фронтъ тянулся по Донцу отъ Луганска черезъ Каменскую и Усть-Бѣлокалитинскую къ впаденію этой рѣчки въ Донъ. 10-ая красная армія, спустившаяся отъ Царицына, вела наступленіе на Великокняжескую и угрожала Ростову съ тыла. Положеніе бѣлыхъ было спасено, однако, искуснымъ стратегическимъ маневромъ ген. Деникина, которому красный историкъ отдаетъ полную справедливость. Расчитывавшіе «на революцію», на возстаніе «рабочихъ, крестьянъ и казаковъ», красные не заботились о своемъ правомъ флангѣ, который при движеніи ихъ къ югу оказался повисшимъ въ воздухѣ. Искусная и своевременная переброска частей добровольческой арміи въ Донецкій бассейнъ, предпринятая ген. Деникинымъ въ началѣ февраля, создала угрозу правому флангу большевиковъ и остановила ихъ движеніе. Центръ тяжести боевъ постепенно началъ передвигаться къ западу, къ району Луганскъ-Юзово, гдѣ красные пытались сосредоточить заслонъ въ видѣ 13-ой и 8-ой армій, въ то время какъ ихъ 9-ая армія обороняла берегъ Донца, а 10-ая армія вела бои на рѣкахъ Манычъ и Саль.

Во второй половинѣ мая, послѣ трехъ мѣсяцевъ почти непрерывной борьбы, добровольческая армія наноситъ, наконецъ, сокрушительный ударъ 13-ой красной арміи. Большевики въ разстройствѣ бѣгутъ къ Харькову. Въ то же время донская конница геи. Секретева прорываетъ фронтъ 9-й красной арміи. — Расчеты большевиковъ «на революцію» не оправдались. Ознакомившееся съ совѣтской властью казачье населеніе отвѣтило на это знакомство крупнѣйшимъ возстаніемъ въ районѣ станины Вѣшенской, между Хопромъ и Дономъ. А. Егоровъ опредѣляетъ силы возставшихъ въ концѣ апрѣля въ тридцать тысячъ бойцовъ съ пулеметами и шестью орудіями. Въ началѣ іюня наступавшая съ юга донская армія соединилась съ возставшими. Красный фронтъ сразу вынужденъ былъ откатиться ха предѣлы Донской области, къ линіи Балашовъ-Лиски.

Излишне указывать здѣсь дальнѣйшіе этапы рѣшительной побѣды бѣлыхъ. Они всѣмъ хорошо памятны. Къ началу іюля (н. ст.) огромная территорія была потеряна красными. Линія фронта шла отъ Камышина черезъ Балашевъ въ Лиски на Бѣлгородъ, Ворожбу, Полтаву и Екатеринославъ. Къ этому моменту относится извѣстная «московская директива» ген. Деникина, которая была главной и непоправимой ошибкой, совершенной командованіемъ вооруженными силами юга Россіи.

Ея надлежащая критическая оцѣнка была уже въ свое время дана на въ книгѣ ген. бар. Врангеля. Красный военный историкъ относится столь же отрицательно къ этому акту. «Имѣлъ ли право въ началѣ іюля ставить Деникинъ такія задачи своимъ арміямъ? Не былъ ли здѣсь проявленъ несоотвѣтствующій обстановкѣ оптимизмъ? Этотъ вопросъ до сихъ поръ мучаетъ почтеннаго генерала. Исторія дала, однако, на него ясный и опредѣленный отвѣтъ… Директива охватывала своими заданіями огромное пространство примѣрно въ 800 тысячъ квадратныхъ километровъ. Расчитывать въ подобныхъ условіяхъ на достиженіе конечной цѣли можно было бы только при наличности поголовнаго втягиванія всего населенія въ борьбу противъ совѣтской власти, или при совершенномъ разложеніи армій красныхъ, какъ боевой силы…»

Въ этой послѣдней фразѣ заключается наиболѣе вѣрный ключъ къ пониманію ошибки ген. Деникина. А. Егоровъ не договариваетъ все же здѣсь своей мысли до конца. Ошибка ген. Деникина не была ошибкой стратегической, но ошибкой политической. Какъ уже мнѣ приходилось писать это однажды, то не была въ сущности даже его личная ошибка, но ошибка взглядовъ на борьбу съ большевиками, господствовавшихъ въ русскомъ обществѣ эпохи 1917 — 1919 головъ. Успѣхи чисто военные оцѣнивались лишь какъ поводъ для «народнаго возстанія» противъ тиранической красной власти. Эта власть «падала» тамъ, гдѣ «появлялись» бѣлые при всеобщемъ ликованіи населенія. При подобномъ взглядѣ на вещи бѣлымъ очевидно надо было только спѣшить «появляться» все далѣе и далѣе на сѣверъ, съ тѣмъ, чтобы «появиться» наконецъ въ русской столицѣ. Таковъ политическій смыслъ «московской директивы», отнявшій у этого акта какой-либо стратегическій резонъ.

Несчастіе бѣлаго движенія состояла въ томъ, что высшее командованіе оказалось заражено прочными политическими предразсудками всей русской общественности. Вынужденное вести безпощадную гражданскую войну, оно съ начала іюля (н. ст.) смѣнило эту тяжкую обязанность болѣе «пріемлемой» для господствовавшихъ взглядовъ цѣлью «освободительной экспедиціи». Ген. бар. Врангелю эта ошибка была ясна какъ разъ въ силу того обстоятельства. что онъ былъ менѣе связанъ со своеобразнымъ традиціоннымъ «народническимъ» предразсудкомъ русской общественности. Надо сказать однако, что обстоятельства бѣлой побѣды отчасти какъ бы оправдывали этотъ взглядъ. Не была ли Донская область именно освобождена отъ большевиковъ при содѣйствіи крупныхъ возстаній среди населенія? Не повторялись ли и послѣ того случаи возстаній крестьянъ и даже мобилизованныхъ красноармейцевъ въ тылу большевиковъ, ослаблявшіе ихъ фронтъ?

Большевики, по свидѣтельству ихъ нынѣшняго историка, были долгое время не свободны отъ той же самой ошибки. Основной планъ наступленія красныхъ на югъ «въ январѣ и февралѣ былъ продиктованъ имъ ихъ стремленіемъ разгромить экономическую и политическую базу бѣлыхъ армій — Донъ и Кубань, вызвавъ своимъ приближеніемъ къ этимъ областямъ «революціонное возстаніе» въ тылу. Какъ указываетъ тотъ же авторъ, отъ этого плана красное командованіе долго не могло отрѣшиться. Оно не отказалось отъ него и въ своей попыткѣ контръ-наступленія, задуманной на августъ мѣсяцъ. По-прежнему Донъ и Кубань притягивали большевиковъ! Главный ударъ поэтому возлагался на группу Шорина, обшей численностью до шестидесяти тысячъ, которой было дано направленіе на Царицынъ и на восточную часть Донской области. Наступленіе же другой группы, группы Селивачева, численностью до сорока тысячъ человѣкъ, въ разрѣзъ между добровольческой и донской арміи, въ направленіи на Валуйки-Купянскъ, разсматривалось лишь, какъ вспомогательная операція.

А. Егоровъ подробно разбираетъ, какимъ образомъ подобное невѣрное распредѣленіе активно-дѣйствующихъ красныхъ силъ привело только къ новому пораженію большевиковъ. Въ группѣ Шорина 9-я армія дѣйствовала болѣе, чѣмъ вяло, а 10-я армія вмѣстѣ съ коннымъ корпусомъ Буденнаго была разбита ген. бар. Врангелемъ подъ Царицынымъ. Группѣ Селивачева удалось глубоко вклиниться въ расположеніе бѣлыхъ, но удары, нанесенные въ основаніе получившагося клина, заставили красныхъ быстро отойти назадъ. Въ то же время извѣстный рейдъ ген. Мамонтова окончательно сковалъ наступательную иниціативу большевиковъ. Сентябрь мѣсяцъ (н. ст.) принесъ новую крупную побѣду бѣлымъ. Въ серединѣ октября были заняты Орель и Воронежъ, бои шли у Ельца и уже въ предѣлахъ Тульской губерніи у Новосиля.

Какимъ образомъ и въ силу чего совершился тотъ переломъ въ пользу красныхъ, съ которымъ связано крушеніе бѣлыхъ армій южнаго фронта и бѣлаго движенія вообще? Страницы, которыя посвящены этимъ печальнымъ событіямъ, являются, пожалуй, наиболѣе любопытными въ книгѣ А. Егорова, и это тѣмъ болѣе, что съ 8-го октября, ему было поручено командованіе красными арміями южнаго фронта, 14-й, 13-й -и 8-й (юго-восточный фронтъ былъ отдѣленъ) — занимавшими пространство Черниговъ — Брянскъ — Елецъ — Воронежъ.

Прежде, чѣмъ совершился военный переломъ событій, обрисовался нѣкоторый психологическій переломъ въ красномъ командованіи, не сопровождавшійся, къ сожалѣнію, соотвѣтствующей психологической перемѣной въ командованіи бѣлыхъ. Въ первой половинѣ октября (н. ст.) обѣ стороны, и красная, и бѣлая, находились въ чрезвычайно опасномъ положеніи. Но въ то время, какъ эта опасность была почувствована красными, ничто не указываетъ на то, что она была осознана въ этотъ моментъ и бѣлымъ командованіемъ. Опасность для красныхъ состояла въ томъ, что ихъ части, прикрывавшія кратчайшіе пути къ Москвѣ, т. е. большинство дивизій 13-й и 8-й армій между Орломъ и Воронежемъ, были совершенно расшатаны понесенными ими пораженіями. Въ районѣ Орла, какъ свидѣтельствуетъ А. Егоровъ, 9-я красная дивизія подверглась полному разгрому, штабъ ея былъ захваченъ въ плѣнъ. Въ такомъ же положеніи находилась и сосѣдняя «сводная» дивизія. А еще далѣе къ востоку 55-я дивизія «въ совершенномъ безпорядкѣ, имѣя всего около 2500 штыковъ, отскочила сразу на 25 километровъ къ сѣверу». Ея начальникъ былъ взятъ бѣлыми въ плѣнъ, а ея начальникъ штаба скрылся… Эти примѣры свидѣтельствуютъ краснорѣчиво о моральномъ состояніи красныхъ частей, находившихся какъ разъ на самомъ опасномъ для большевиковъ направленіи.

Нѣсколько лучше дрались у Новосиля и Ельца лѣвофланговыя дивизіи 13-й арміи (3-я и 42-я), но зато состояніе дивизій 8-й арміи подъ Воронежемъ было таково, что только быстрый уводъ ихъ за рѣку Икорецъ спасъ ихъ отъ полнаго разложенія даже при довольно слабомъ нажимѣ на нихъ донскихъ частей.

Краснымъ угрожалъ, такимъ образомъ, и жестокій моральный кризисъ. Опасности, угрожавшія бѣлымъ, были, напротивъ, скорѣе матеріальнаго и организаціоннаго порядка. Къ 15-му октября (н. ст.) бѣлыя силы оказались разбросанными на огромномъ протяженіи отъ Кіева черезъ Орелъ и Воронежъ до Царицына отдѣльными малочисленными группами, если не считать 50.000 донской арміи, занимавшей сплошной фронтъ къ юго-востоку отъ Воронежа. За вычетомъ этой арміи, силы бѣлыхъ распредѣлялись такъ: отъ Кіева до Бахмача группа ген. Драгомирова (8.000), на Глуховскомъ направленіи корпусъ ген. Юзефовича (4,500 сабель), между Сѣвскомъ и Дмитровскомъ Дроздовская дивизія и приданныя къ ней пѣшія и конныя части (13.000), подъ Орломъ Корниловская дивизія (5.000), на Елецкомъ направленіи Марковская дивизія (3.000), подъ Воронежемъ группы Мамонтова и Шкуро (6.000), у Царицына Кавказская армія ген. Врангеля (25.000). Въ этомъ распредѣленіи силъ бросается въ глаза относительная слабость центральнаго и важнѣйшаго въ то же время участка. Между Сѣвскомъ и Воронежемъ, въ четырехъ отдѣльныхъ группахъ бѣлыхъ, насчитывалось въ общей сложности лишь 25.000 штыковъ и 5.000 сабель, и это въ то время, какъ на юго-востокѣ, у Новохоперска и Царицына, силы Донской и Кавказской армій доходили вмѣстѣ до 75.000!

Ничего не было, однако, предпринято, чтобы измѣнить это явно несообразное для момента распредѣленіе силъ.

Командованіе бѣлыми арміями пришлось очевидно и въ этомъ случаѣ посчитаться со слишкомъ явно выраженной склонностью казачьихъ частей не выходить изъ предѣловъ непосредственной защиты своей собственной области…

Добровольческія группы между Сѣвскомъ и Ельцомъ (20.000) составляли, въ сущности, наиболѣе активное ядро всей бѣлой арміи. Большевиками оцѣнивались онѣ, какъ наиболѣе морально сильная часть противника. Именно* эта часть и нанесла краснымъ рядъ самыхъ тяжелыхъ моральныхъ ударовъ. И вотъ не вслѣдствіе какого-либо особо задуманнаго и тщательно разработаннаго плана, но вслѣдствіе самой очевидной, самой жизненной и крайней необходимости красные рѣшили сосредоточить теперь всѣ свои усилія противъ добровольческой группы. Сѣвернѣе и сѣверо-западнѣе Орла были стянуты лучшіе резервы, какими только располагали большевики» — «ударная группа» въ составѣ латышской дивизіи, бригады Павлова и бригады красныхъ казаковъ (10.000 съ 56 орудіями) и эстонская дивизія (4.000). Пострадавшія части 13-ой арміи были быстро пополнены, къ 19-му октября новаго стиля она была доведена до численности въ 26.000 человѣкъ при 92 орудіяхъ. Для нанесенія удара на фронтѣ отъ Сѣвска до Орла была привлечена и стоявшая западнѣе 13-ой арміи 14-ая (22.000 при 108 орудіяхъ). Всего такимъ образомъ въ маневрѣ красныхъ должно было участвовать больше 60.000 человѣкъ при 250 орудіяхъ. Превосходство этихъ силъ надъ силами Дроздовской, Корниловской и Марковской дивизій (вмѣстѣ около 20.000) было очевидно. Въ артиллеріи превосходство оказалось совершенно подавляющимъ: 250 орудій противь 50-ти. Переходъ красныхъ въ наступленіе оказался, кромѣ того, неожиданностью для бѣлаго командованія, находившагося слишкомъ далеко на югѣ…

И тѣмъ не менѣе, «борьба за Орловско-Курскій плацдармъ», какъ называетъ этотъ періодъ военныхъ дѣйствій А. Егоровъ, продолжалась съ 15-го октября до половины ноября, прежде чѣмъ красными было достигнуто совершенно опредѣленное здѣсь рѣшеніе. Курскъ былъ занятъ красными лишь 17 ноября (н. ст.), и только къ этому же сроку былъ достигнутъ большевиками окончательный успѣхъ въ Воронежскомъ районѣ у станціи Касторная. А. Егоровъ весьма высоко оцѣниваетъ стойкость сопротивленія и смѣлость маневра бѣлыхъ, выказанныя ими въ теченіе этого рокового мѣсяца непрерывныхъ тяжелыхъ боевъ между Орломъ и Воронежемъ! Къ сожалѣнію, уже и тогда, когда картина краснаго наступленія достаточно раскрылась, бѣлое командованіе не выказало никакихъ признаковъ намѣренія снова вернуть въ свои руки стратегическую иниціативу. Могло ли оно это сдѣлать въ сложившихся къ концу октября (н. ст.) условіяхъ? Какъ извѣстно, къ 20-му ноября въ районъ Стараго Оскола были переброшены снятыя съ царицынскаго фронта части 3-го Кавказскаго корпуса ген. Улагая. Предпріятіе это запоздало по крайней мѣрѣ на три недѣли. Если бы оно было выполнено непосредственно послѣ того, какъ обозначился (съ 10-го октября!) контръ-ударъ красныхъ подъ Орломъ, оно могло бы совершенно измѣнить обстановку. Ударъ крупной конной массы на Елецъ и Новосиль, защищаемые съ трудомъ противъ одной Марковской дивизіи (3.000 штыковъ) 3-ьей и 42-ой совѣтскими дивизіями, могъ бы еще и около 1-го ноября привести къ широкому прорыву краснаго фронта, къ выходу конныхъ частей на желѣзную дорогу Орелъ — Москва и къ срыву всей вообще предпринятой большевиками операціи.

Эта операція была въ концѣ концовъ выиграна красными потому, что, какъ справедливо указываетъ А. Егоровъ, они поставили себѣ, подъ давленіемъ острой необходимости, совершенно ясныя и простыя жизненныя заданія. Они направили свой ударъ противъ того, что составляло живую силу противника — противъ доблестныхъ и стойкихъ дивизій добровольческой арміи. Учтя понесенные ими уроки тяжелыхъ пораженій, они отказались отъ своихъ прежнихъ отдаленныхъ стремленій дѣйствовать на бѣлую базу, отъ похода на югъ и на Кубань. Вмѣсто того, въ критическій моментъ они сосредоточили всѣ свои усилія на ближайшей и отчетливой цѣли.

Къ сожалѣнію, бѣлое командованіе не выказало въ этотъ критическій моментъ должнаго пониманія той первенствующей роли, которую играло въ гражданской войнѣ сохраненіе стойкаго добровольческаго ядра. Вмѣсто того. чтобы стремиться къ этому, оно старалось цѣпляться за занятую территорію! До самаго конца 1919 года, несмотря на совершенно очевидно опрокинутую жизнью концепцію гражданской войны, какъ «освободительнаго движенія», бѣлое командованіе поступало точно такъ же, какъ дѣйствовало оно тогда, когда создалась «московская директива». Выше было указано, что въ данномъ случаѣ преслѣдовалась не столько стратегическая концепція, сколько концепція политическаго порядка. Войну вели на самомъ дѣлѣ почти исключительно сплоченныя добровольческія или казачьи части. Но командованіе желало вести ее такъ, какъ если бы противъ большевиковъ дѣйствовали и «народныя арміи», пополняющіяся притокомъ силъ съ захваченной территоріи. Этого въ дѣйствительности не было, и не удержаніе территоріи было залогомъ конечнаго успѣха, но укрѣпленіе или сохраненіе активнаго добровольческаго ядра.

А. Егоровъ пишетъ: «Командующій Кавказской арміей ген. Врангель 1-го ноября (н. ст.) телеграммой, посланной начальнику штаба главнокомандующаго, предложилъ перебросить изъ состава Кавказской арміи до шести конныхъ дивизій на Курское направленіе. Деникинь отвергъ это предложеніе, ограничиваясь снятіемъ съ Царицынскаго участка двухъ дивизій, которыя прибыли на фронтъ только въ двадцатыхъ числахъ ноября… Линія, намѣченная Врангелемъ, во всѣхъ отношеніяхъ болѣе соотвѣтствовала той оперативной обстановкѣ, какая складывалась осенью на фронтѣ. Соотвѣтствующее политическое обезпеченіе операціи, своевременное сосредоточеніе крупныхъ конныхъ массъ на центральномъ къ Москвѣ направленіи — открывали бѣлымъ неплохія перспективы, но Деникинъ не сумѣлъ этимъ воспользоваться. Какъ лѣтомъ въ московской директивѣ онъ опасался одновременно за царицынское, воронежское, курское и кіевское направленія и нигдѣ не смогъ сосредоточить должнаго превосходства въ силахъ».

Павелъ Муратовъ.
Возрожденіе, № 2489, 26 марта 1932.

Views: 47

Разсужденія Троцкаго въ бесѣдѣ съ представителемъ американской печати являются какъ бы нѣсколько загадочными въ послѣдней ихъ части. Въ концѣ бесѣды, если помнитъ читатель, Троцкій заявилъ, что судьба СССР рѣшается не на Дальнемъ Востокѣ, но въ Берлинѣ, и что опасность для большевиковъ, даже болѣе серьезную чѣмъ Японія, представляетъ возможный успѣхъ хитлеровскаго движенія. Для многихъ русскихъ читателей подобное заявленіе одного изъ дѣятелей большевизма (и притомъ несомнѣнно одного изъ самыхъ умныхъ дѣятелей) — является неожиданностью. Вѣдь такъ много разъ писалось о существующихъ будто бы связяхъ между Хитлеромъ и совѣтской Москвой, или во всякомъ случаѣ о томъ, что Хитлеръ, желаетъ онъ того или нѣтъ, «играетъ въ руку» совѣтской Москвы! Что же означаютъ слова Троцкаго. Не есть ли это нѣкоторый маневръ съ его стороны? Говоритъ ли онъ то, что думаетъ, или, напротивъ, утверждаетъ то, во что совершенно не вѣритъ? Вопросъ этотъ приходится рѣшать такъ. Никакого смысла для Троцкаго не было бы указывать на опасность для СССР «хитлеровщины», если бы онъ самъ въ эту опасность не вѣрилъ. И наоборотъ, имѣетъ полный смыслъ съ его стороны подчеркивать сейчасъ эту опасность, если онъ самъ въ нее дѣйствительно вѣритъ. Заявленія Троцкаго разумнѣе, поэтому, принимать, какъ нѣкоторыя искреннія заявленія. И вмѣстѣ съ тѣмъ они таковы, что заставляютъ русскую эмиграцію еще разъ пересмотрѣть, совершенно спокойно и безъ всякихъ предвзятыхъ «симпатій» или «антипатій», ея отношеніе къ движенію Адольфа Хитлера.

***

Подобный пересмотръ дѣло нелегкое! Вѣдь разсматривать или пересматривать пришлось бы въ данномъ случаѣ отнюдь не какой-то стройный и логическій соціально-политическій феноменъ. Есть нѣкоторая хаотичность въ движеніи, связанномъ съ именемъ Хитлера, и есть въ немъ цѣлый рядъ противорѣчій или несоотвѣтствій. Прежде всего, чтобы хоть сколько-нибудь разобраться въ этомъ движеніи, совершенно необходимо отдѣлить въ немъ часть идеологическую отъ части практически-политической. Въ русской эмиграціи можетъ сложиться одно отношеніе къ идеологіи Хитлера и совершенно другое къ той политической практикѣ, которая связана съ наиболѣе острымъ для эмиграціи вопросомъ, вопросомъ о связяхъ Германіи съ совѣтской Москвой.

***

Что касается идеологіи хитлеровскаго движенія, то если брать ея главнѣйшія черты — не видно рѣшительно никакихъ основаній къ тому, чтобы эта идеологія могла вызывать какія-либо симпатіи въ русской эмигрантской средѣ. Больше всего это приходится сказать о тѣхъ квазинаучныхъ «расистскихъ» теоріяхъ, которыя послѣдователи Адольфа Хитлера считаютъ будто бы основой всего движенія. Не только одно еврейское меньшинство россійской эмиграціи, но и огромное русское ея большинство не имѣетъ ни малѣйшихъ причинъ приходить въ восторгъ отъ этихъ теорій! Хитлеръ ненавидитъ евреевъ. Можетъ быть, до этого нѣтъ никакого дѣла тѣмъ, кто считаетъ себя равнодушнымъ къ «еврейскому вопросу». Но вѣдь Хитлеръ, ненавидя евреевъ, презираетъ славянъ. И въ концѣ концовъ, неизвѣстно, что тутъ лучше и что тутъ хуже — ненависть или презрѣніе! Можетъ быть, не всякому русскому читателю извѣстно то, что пишется въ хитлеровской печати о полякахъ, именно съ той точки зрѣнія, что это славяне. Если такихъ вещей не пишется сейчасъ и о русскихъ, то для этого очень скоро можетъ наступить очередь…

***

Нѣтъ никакихъ основаній для русской эмиграціи выказывать какое-либо сочувствіе и другимъ главнѣйшимъ чертамъ хитлеровской идеологіи. Ея соціалистическій энтузіазмъ не долженъ насъ пріятно волновать, при всѣхъ оговоркахъ даже, что соціализмъ Хитлера не есть марксистскій соціализмъ, а какой-то особенный, національный, нѣмецкій. Никакихъ нѣтъ причинъ также и радоваться намъ тѣмъ помысламъ о международныхъ расчетахъ силой оружія, которые являются излюбленной мечтой хитлеровцевъ. Мы отличію знаемъ, что какіе бы то ни было вооруженные «расчеты» между европейскими народами пойдутъ только и исключительно на пользу московскихъ большевиковъ.

***

Такова та идеологическая сторона движенія, созданнаго Адольфомъ Хитлеромъ, которая вызываетъ въ насъ законное недовѣріе. Въ этой идеологической сторонѣ нѣтъ ничего, разумѣется, чего огромное большинство русской эмиграціи желало бы видѣть перенесеннымъ на почву будущей Россіи! Дастъ Богъ обойдется будущая Россія и безъ воинствующаго «расизма», и безъ импровизаціи націоналистическаго соціализма, и безъ вооруженной угрозы европейскому миру и порядку! Идеологія Хитлера во всѣхъ ея главныхъ статьяхъ — для насъ не образецъ. Но тѣмъ любопытнѣе, однако, какимъ же это образомъ могло случиться, что одинъ изъ злѣйшихъ враговъ Россіи, Троцкій, открыто признаетъ хитлеровское движеніе опасностью для враговъ Россіи и слѣдовательно тѣмъ самымъ помощью для насъ въ борьбѣ за Россію. Чтобы это понять, надо перейти отъ «идеологіи» хитлеровскаго движенія къ его практикѣ, которая находится и сейчасъ въ нѣкоторомъ несоотвѣтствіи съ этой идеологіей и, вѣроятно, какъ угадываетъ Троцкій, еще дальше въ будущемъ отъ нея отойдетъ. Но объ этомъ въ слѣдующій разъ.

Павелъ Муратовъ.
Возрожденіе, № 2489, 26 марта 1932.

Views: 27

Трудно представить себѣ болѣе ироническую годовщину, чѣмъ выпавшее на нынѣшній годъ столѣтіе Гете! Самъ Гете въ общемъ своемъ обликѣ былъ, если можно такъ выразиться, «свободенъ отъ ироніи». Вѣрнѣе сказать, иронію понималъ онъ лишь въ нѣкоемъ высшемъ, метафизическомъ планѣ, вслѣдствіе чего сосредоточіемъ ея въ его творчествѣ явились какъ разъ труднѣйшія и мало доступныя страницы второй части «Фауста». Что же касается жизненной ироніи, то ею Гете не болѣлъ. Иначе онъ не остался бы тѣмъ «олимпійцемъ», которымъ вошелъ онъ въ учебники исторіи» и литературы. И вотъ только черезъ сто лѣтъ фигура его даетъ поводъ къ ироніи. Въ чемь, разумѣется, виноватъ не онъ, но въ чемъ виновато наше время, или вѣрнѣе сказать, въ чемъ виновато жесточайшее несоотвѣтствіе нашего времени съ тѣми воспоминаніями, какія связаны съ обликомъ Гете.

***

Несоотвѣтствіе это сдѣлало фигуру Гете въ наши дни нѣсколько чужой, условной и даже холодной. Олимпійскіе снѣга, вѣроятно, производятъ такое же впечатлѣніе, когда открываются они далеко, въ ясный день, шумливой и нечистой восточной толпѣ, суетящейся на базарѣ Салоникъ! Уподобленіе, можеть быть, слишкомъ картинное… И, однако, въ той «ажитаціи», которой пронизано наше время, есть въ самомъ дѣлѣ больше общаго съ крикливостью и суетой восточнаго базара, нежели со спокойнымъ сіяніемъ олимпійскихъ снѣговъ. Съ другой стороны, въ этомъ заключается и нѣкоторое оправданіе для нашихъ современниковъ. Трудно упрекнуть ихъ за то, что они мало читаютъ Гете. Чтобы какъ слѣдуетъ читать Гете, надо самому немножечко «быть Гете». Это удавалось, напримѣръ, Тургеневу въ дни его молодости. Но насколько мало это удалось даже Тургеневу «на старости лѣтъ» — о томъ недавно очень хорошо разсказалъ въ своей книгѣ Б. К. Зайцевъ.

***

Афиши, изображающія Гете, закутаннаго въ плащъ, съ широкополой шляпой на головѣ сидящаго въ римской Кампаньѣ, расклеены сейчасъ на желѣзнодорожныхъ вокзалахъ, съ цѣлью притокомъ туристовъ на торжества полнить доходность нѣмецкихъ желѣзныхъ дорогъ. Подобнаго своего «предназначенія» Гете, вѣроятно, не представлялъ! Какъ не представлялъ онъ и того, что по случаю юбилея, его будутъ чествовать въ совѣтской Москвѣ подъ предсѣдательствомъ «товарища» Бубнова и при участіи «профессора» Когана… Что могутъ сказать большевики объ этомъ человѣкѣ и зачѣмъ, собственно говоря, онъ имъ понадобился? Отвѣтить на это не очень трудно. Какъ историческая фигура, Гете вошелъ въ учебникъ исторіи, даже въ учебникъ марксистской исторіи. Миновать его, слѣдовательно, никакъ не могутъ люди, которые воображаютъ, что назначеніе ихъ состоитъ въ прибавленіи новыхъ, еще не написанныхъ страницъ марксистскаго учебника къ тѣмъ, которыя выучены ими наизусть.

***

И очень можетъ быть,что большевики даже скажутъ о Гете нѣкоторую правду. Напримѣръ, назовутъ они его «продуктомъ» эпохи просвѣщеннаго абсолютизма, отмѣтившей конецъ 18-го вѣка и начало 19-го. Не забудутъ они при этомъ и напомнить, что Гете выражалъ собою достоинства и недостатки сословнаго общества.

Достоинства эти для большевиковъ, конечно, не совсѣмъ ясны (однако, подумаетъ «профессоръ» Коганъ, вѣдь если никакихъ достоинствъ у Гете не было, то онъ не былъ бы знаменитъ и никто бы не праздновалъ его столѣтній юбилей!). Къ недостаткамъ же его они отнесутъ, вѣроятно то, что онъ «не понималъ революцію» — ни ту, которую онъ видѣлъ, ни ту, которую, по ихъ мнѣнію, необходимо было предвидѣть. Вотъ эти недостатки мы съ удовольствіемъ предоставимъ на прокормленіе совѣтскихъ «профессоровъ»! Что же касается достоинствъ, то въ нихъ мы предложили бы поглядѣться, какъ въ зеркало, нашей демократической эпохѣ… Но вотъ только зная навѣрное, что не увидитъ она въ этомъ зеркалѣ своего отраженія. поспѣшитъ отвернуться она, чтобы избѣжать столь невыгодныхъ для нея сравненій. Съ великими людьми такого «особеннаго» порядка демократія умѣетъ обходиться по-своему. *По случаю годовщины устраиваетъ она имъ второе погребеніе, всенародное и торжественное, называющееся юбилейнымъ празднествомъ, и обозначающее первый, такъ сказать, офиціальный этапъ окончательнаго забвенія.

Павелъ Муратовъ.
Возрожденіе, № 2487, 1932.

Views: 24

Что заставило людей Юга въ 1861-65 гг. бороься съ такимъ упорствомъ и съ такой храбростью отстаивать свою идею обособленія отъ остального союза? «Рабовладѣльцами» были среди нихъ немногіе. По статистикѣ того времени изъ четырехъ милліоновъ бѣлаго населенія Юга владѣли неграми лишь триста сорокъ тысячъ. И изъ этихъ трехсотъ сорока тысячъ у семидесяти тысячъ «владѣльцевъ» было лишь по одному рабу. Настоящихъ плантаторовъ, разводившихъ хлопокъ въ самыхъ южныхъ штатахъ при помощи негрскаго труда, насчитывалось не больше одиннадцати тысячъ. Таково было, во всякомъ случаѣ, число хозяйствъ, обрабатываемыхъ болѣе, чѣмъ пятьюдесятью черными. Въ огромномъ большинствѣ случаевъ тѣ трое или четверо черныхъ «рабовъ», которые числились за владѣльцами Юга, были на самомъ дѣлѣ только слугами, домашними людьми, и въ огромномъ большинствѣ случаевъ, отношенія между этими черными слугами и бѣлыми господами были превосходны. Исторія Юга въ гораздо большей степени повѣствуетъ о глубокой преданности черныхъ слугъ, нежели о случаяхъ жестокости бѣлыхъ хозяевъ. Цитированный мною въ прошлый разъ французскій авторъ, Пьеръ де Ланюсъ, подготовляющій книгу о южныхъ штатахъ и напечатавшій изъ нея отрывки въ отдѣльныхъ журналахъ, пишетъ:

«Негры составляли нераздѣльную часть «южной» родины, боровшейся противъ сѣверянъ. Ихъ преданность хозяевамъ была необыкновенна. За очень рѣдкими исключеніями, слуги, оставшіеся въ домахъ, оказывались вѣрными защитниками и друзьями бѣлыхъ семействъ, оберегая ихъ отъ вторгнувшихся солдатъ Сѣвера. Черные слуги, сопровождавшіе своихъ господъ на войну, дѣлили ихъ труды и опасности и рисковали во многихъ случаяхъ ради нихъ своей жизнью. Личное чувство негра по отношенію къ дому или семейству, которому онъ принадлежалъ, носило характеръ добровольной священной обязанности. Во всю эту эпоху не было ни одного примѣра нападенія черныхъ на бѣлую женщину. Это служитъ краснорѣчивѣйшимъ доказательствомъ возможности для двухъ расъ мирно существовать на американскомъ Югѣ. Вѣрность негровъ своимъ господамъ тѣмъ болѣе замѣчательна, что въ обстановкѣ того времени какія-либо попытки возмущенія могли быть весьма легко осуществимы. Только послѣ установленія политическаго господства сѣверныхъ штатовъ возникла расовая ненависть, которая въ измѣнившейся обстановкѣ укрѣпилась на покоренномъ сѣверянами американскомъ Югѣ».

Среди помѣщиковъ Юга многіе стояли за отмѣну рабства и очень многіе стремились постепенно его отмѣнять. Къ этимъ послѣднимъ принадлежалъ, напримѣръ, военный вождь южанъ, генералъ Робертъ Ли. Югъ отстаивалъ существовавшій порядокъ не столько какъ исключительную правовую привилегію, но какъ бытовую черту. Эта черта создавала въ южныхъ штатахъ своеобразный іерархическій бытъ. Особенная психологія была соединена съ нимъ и особенное пониманіе своей родины было съ нимъ связано.

Америка рисовалась южанамъ старой «колоніальной» Америкой, консервативной не въ смыслѣ политическихъ условій, но въ смыслѣ условій жизни и характера обитателей. То была помѣщичья Америка и Америка небольшихъ, уютныхъ, тихихъ «колоніальныхъ» городовъ. То была Америка сословныхъ понятій, существовавшихъ не въ силу закона, но установленныхъ самой жизнью. На широкихъ пространствахъ, въ богатыхъ земляхъ Юга жилось легче, привольнѣе, ближе къ природѣ и, во всякомъ случаѣ, какъ-то совсѣмъ иначе, чѣмъ въ сѣверныхъ штатахъ, уже охваченныхъ лихорадкой уравнительнаго обогащенія.

Южанинъ искренно презиралъ «янки»! Только себя считалъ онъ настоящимъ, кореннымъ американцемъ, подлиннымъ гражданиномъ Штатовъ, въ отличіе отъ тѣхъ пришельцевъ и переселенцевъ, которые волна за волной заливали Сѣверъ, образуя тамъ причудливый и пестрый составъ «племенъ, нарѣчій, состояній», изъ котораго и вышла послѣ войны 1861-65 гг. нынѣшняя Америка. Уже во время этой войны изъ девятнадцати милліоновъ населенія Сѣверныхъ Штатовъ, четыре милліона являлись иммигрантами, т. е. уроженцами Европы. Не менѣе велико было на Сѣверѣ и число людей, оказавшихся американцами лишь въ первомъ поколѣніи. Эта «новая» Америка давала солдатъ во время войны, которые не могли сравниться по своимъ качествамъ съ солдатами «старой» Америки Юга.

Югъ создалъ особенный типъ военачальника-джентльмена, какого не зналъ Сѣверъ. Высшимъ выраженіемъ этого типа былъ Робертъ Ли, виргинскій помѣщикъ, американскій «патрицій», по выраженію французскаго автора, внукъ одного изъ блестящихъ солдатъ эпохи войны за независимость, женатый на внучкѣ Вашингтона. «Что-то классическое было въ этомъ человѣкѣ, — пишетъ де Ланюсъ. — Онъ вызывалъ то всеобщее восхищеніе современниковъ, которое вызывали нѣкогда атлеты классическаго міра. Отъ него вѣяло тѣмъ совершенствомъ, какое видимъ мы иногда въ формѣ величественной горы или прекраснаго дерева. Тайна этого совершенства заключалась не въ избыткѣ какого-то одного дарованія, но въ счастливомъ равновѣсіи различныхъ сторонъ одаренности, въ гармоническомъ сочетаніи силы и изящества, твердости и доброты, духа и тѣла, разума и страсти, генія и простоты. Какъ сказалъ о Робертѣ Ли американскій историкъ Бенетъ, — «такой человѣкъ уже однимъ своимъ существованіемъ могъ заставить повѣрить въ правоту дѣла, которое онъ отстаивалъ»!

Огромный талантъ Ли по справедливости оцѣненъ теоретиками военнаго дѣла. Въ теченіе 2-хъ лѣтъ безъ перерыва этотъ великій мастеръ маневра на узкомъ пространствѣ въ 150 километровъ, отдѣлявшемъ столицу Юга, Ричмондъ, отъ столицы сѣверянъ, Вашингтонъ, отражалъ безчисленныя наступленія сѣверянъ, производившіяся всегда не менѣе какъ съ полуторнымъ, а часто и съ двойнымъ превосходствомъ силъ. Оборона Ли вошла въ исторію, какъ образецъ активной обороны. Онъ чрезвычайно искусно чередовалъ упорное отстаиваніе счастливо выбранныхъ позицій съ быстрыми фланговыми ударами, съ сокрушительными обходами, и если сѣверяне задумывали сами какой-либо маневръ, они всегда натыкались на встрѣчный манеръ Ли, оканчивавшійся разгромомъ ихъ войскъ.

Сраженіе при Ченслорсвилѣ было однимъ изъ удивительнѣйшихъ образцовъ такого встрѣчнаго маневра. Но побѣда обошлась здѣсь Ли дорого: онъ потерялъ лучшаго изъ своихъ генераловъ — «Стонуолла» Джексона, т. е. Джексона по прозвищу «Каменная Стѣна». Какая это удивительная, незабываемая фигура, фигура настолько героическая, что кажется она намъ даже нѣсколько какъ бы книжной фигурой! «Стонуоллъ Джексонъ изъ всѣхъ военачальниковъ Юга больше всего напоминаетъ Наполеона». Французскій авторъ объясняетъ эту свою мысль словами одного американскаго историка «Джексонъ испытывалъ острое интеллектуальное наслажденіе отъ искуснаго вожденія войскъ въ бою». Это, конечно, наполеоновская черта, какъ наполеоновской чертой была и необычайная рѣшительность и быстрота рѣшеній Джексона, его безстрашная воля. Полное владѣніе собой давало ему возможность мгновенно переходить отъ крайней смѣлости къ благоразумной осторожности. Голова его не кружилась отъ успѣха, и сердце не падало отъ неудачи. Онъ былъ вмѣстѣ съ тѣмъ простъ, какъ ребенокъ, и полонъ дѣтской горячей вѣры въ Божій промыселъ. — Смерть Джексона на полѣ сраженія при Ченслорсвилѣ могла бы вдохновить современнаго Плутарха. Пораженный шальной пулей, въ предсмертномъ бреду, даетъ онъ точныя указанія замѣстившему его генералу Гиллу. Затѣмъ внезапно его голосъ мѣняется, и умирая, онъ шепчетъ библейскія слова. «Перейдемъ черезъ эту рѣку и отдохнемъ тамъ, въ тѣни деревъ». Вожди Юга славной смертью въ бояхъ отмѣчали хронологію междоусобной войны. Подъ Ченслорсвилемъ былъ убитъ Джексонъ, подъ Шейло погибъ талантливый Сидней Джонстонъ, подъ Желтымъ Трактиромъ кончилась блистательная кавалерійская карьера знаменитаго Стюарта. То былъ человѣкъ совсѣмъ иного склада, чѣмъ героическій Джексонъ, но какая въ другомъ родѣ тоже характерная фигура «сословнаго» Юга, этотъ «американскій Мюратъ», Джебъ Стюартъ — «вѣчно веселый, отчаянно дерзкій, благочестивый и вмѣстѣ съ тѣмъ театральный», по описанію американскаго историка Бенета! Французскій авторъ изображаетъ его такъ.

«Онъ носилъ сѣрый плащъ съ красной подкладкой. Пока онъ писалъ свои приказы, вѣрный его ординарецъ Свини, искусно владѣвшій банджо, небрежно перебиралъ струны. Черное страусовое перо украшало шляпу Стюарта. Онъ носилъ желтый шелковый шарфъ и золотыя шпоры, подарокъ дамъ Балтиморы. Вмѣстѣ съ тѣмъ онъ любилъ цитировать Горація и на отдыхѣ читалъ Вальтеръ Скотта. То былъ настоящій джентльменъ Юга, неутомимый всадникъ съ бѣлокурой бородой и сѣро-голубыми глазами»…

Своими рейдами въ тылъ непріятеля прославились вожди конницы Стюартъ, Форрестъ, Морганъ и Мосби. Въ русской конницѣ эти примѣры были извѣстны. Книга генерала Сухотина, «Рейды, набѣги, наѣзды американской конницы», создала у насъ цѣлое движеніе. Глубокій кавалерійскій рейдъ въ тылъ противника съ разрушеніемъ тамъ дорожныхъ линій и складовъ снабженія изучался въ Россіи на основаніи американскаго опыта съ особеннымъ вниманіемъ. Россія была страной, обладавшей самой многочисленной конницей въ мірѣ. Рейды нашей кавалеріи на австрійскомъ театрѣ въ самомъ началѣ великой войны первоначальнымъ образцомъ и примѣромъ своимъ имѣли рейды Стюарта, Форреста и сѣвернаго кавалериста Шеридана, научившагося въ концѣ концовъ у южанъ. При разработкѣ плановъ войны съ Германіей, кавалерійскій рейдъ долгое время разсматривался, какъ существенный шансъ русскаго успѣха, однако нѣмцы въ свою очередь изучили американскій примѣръ и заранѣе приняли предупредительныя противъ русскаго рейда мѣры. Примѣненіе пулемета маленькими пѣхотными группами умалило, впрочемъ, значеніе коннаго рейда въ обстановкѣ современной войны.

Иниціатива, духъ, смѣлость, талантливость принадлежали въ междоусобной войнѣ Югу. Но Сѣверъ побѣдилъ въ концѣ концовъ послѣ четырехъ лѣтъ отчаянной борьбы, обошедшейся tму въ триста тысячъ человѣкъ убитыми, умершими отъ рань и болѣзней. Эта побѣда была достигнута грубымъ преобладаніемъ матеріальныхъ средствъ, соединеннымъ съ упорствомъ и съ готовностью нести численныя жертвы людьми. Въ своихъ лекціяхъ на зарубежныхъ высшихъ военныхъ курсахъ полк. Зайцовъ уподобляетъ генерала Ли поразительно искусному фехтовальщику, вооруженному тонкой, отточенной шпагой, а вождей сѣверянъ, Гранта и Шермана, сравниваетъ онъ съ человѣкомъ, вооруженнымъ тяжелой дубиной.

Съ 1864 года война идетъ на истребленіе и на истощеніе. Грантъ бросаетъ противъ Ли одну за другой свои вдвое сильнѣйшія по числу бойцовъ и снабженныя болѣе могущественной артиллеріей арміи. Онъ терпитъ неудачи въ сраженіяхъ у Вильдернесъ, у Спотсильваніи, у Кольдъ Харбора. Въ короткій срокъ онъ теряетъ въ этихъ бояхъ пятьдесятъ тысячъ человѣкъ, т. е. ровно столько, сколько всего было войскъ у Ли! Но и армія Ли несетъ потери, которыя она восполнить уже не можетъ. Начинается позиціонная война вокругъ Ричмонда и Питерсбурга. Искусство Ли помогаетъ ему держаться и въ этихъ условіяхъ. Но сопротивленіе Юга сломлено вторженіемъ Шермана въ Южные Штаты, опустошеніемъ всей территоріи Юга, истребленіемъ всякихъ средствъ снабженія и продовольствія. Походъ сѣверянъ черезъ Штаты Георгію и Южную Каролину былъ отмѣченъ крайней систематической жестокостью. Шерманъ не воевалъ, онъ разорялъ страну противника, грабя города, сжигая имѣнія и фермы, уничтожая живностъ и жатвы. «Я заставилъ взвыть Георгію», доносилъ онъ съ гордостью Гранту! «Въ теченіе мѣсяца въ полосѣ длиной въ тысячу километровъ и шириною сто все было сметено сѣверянами. Плодовые сады вырублены, скотъ зарѣзанъ, дома сожжены, обитатели ограблены». Не безъ ироніи французскій авторъ называетъ Шермана первымъ изъ военачальниковъ современности, ибо «считая, (быть можетъ, искренно) войну адскимъ дѣломъ, предпринималъ онъ все отъ него зависящее, чтобы оправдать это своими дѣйствіями. Все, что могло подкосить силу сопротивленія врага, моральную или матеріальную, — все это было для него законнымъ средствомъ борьбы. Онъ готовъ былъ принести какія угодно гекатомбы богу современности, именующемуся успѣшнымъ результатомъ»…

Десятки лѣтъ послѣ того Южные Штаты Америки не могли оправиться отъ послѣдствій этого ужасающаго разоренія.

Въ то время какъ спекулятивная горячка воздвигала одинъ за другимъ безличные и сѣрые муравейники Сѣвера, Югъ представлялъ собой лишь кладбище прежней старой «колоніальной» американской цивилизаціи. Затѣмъ послѣдовалъ періодъ медленнаго возстановленія и наростанія живыхъ силъ. Очень многое измѣнилось безповоротно за истекшія 70 лѣтъ въ американской жизни, но исчезла ли такъ же безслѣдно традиція Юга или хотя бы память объ этой традиціи? Не разъ цитированный здѣсь французскій авторъ отвѣчаетъ на этотъ вопросъ такъ:

«Способна ли нынѣшняя Америка въ случаѣ необходимости выставить такихъ же вождей, какихъ выставила нѣкогда иная Америка? Я отвѣчаю на это — да! Ибо восхищеніе страны этими людьми еще не угасло, и качества ихъ являются, въ концѣ концовъ, качествами истинно-американской традиціи. Если бы въ самомъ дѣлѣ Робертъ Ли, Джексонъ, Борегаръ, Стюартъ, Уэдъ Хемтонъ оказывались только героями нѣкоего умершаго прошлаго, Америка двадцатаго вѣка могла бы сдѣлаться жертвою любого кризиса, для преодолѣнія котораго необходимо знать безграничное самопожертвованіе, не воспитывающееся на путяхъ матеріальнаго благополучія и не постигаемое въ современной школѣ матеріальнаго благосостоянія. Въ тѣхъ частяхъ Соединенныхъ Штатовъ, гдѣ это славное прошлое дѣйствительно умерло, или гдѣ оно никогда не было извѣстно, тамъ есть опасность увидѣть впредь только скопленіе «Бэббитовъ» — печальныхъ героевъ Синклера Льюиса, неспособныхъ создать въ своей средѣ настоящаго человѣка. Но въ тѣхъ частяхъ Америки, будь онѣ на Сѣверѣ или на Югѣ, гдѣ имена великихъ вождей Юга сохраняютъ до сей поры свой престижъ — тамъ существуетъ для этой страны залогъ ея истиннаго будущаго величія».

Павелъ Муратовъ.
Возрожденіе, № 2444, 10 февраля 1932.

Views: 19

Насъ учили плохо. Не хочу сказать, что ваши школы были особенно плохи. Нѣтъ, эти школы были въ общемъ недурны, и онѣ учили всему, чему можетъ научить школа. Но вотъ многому мы учились послѣ школы и внѣ школы, и тутъ былъ счастливъ тотъ, кто могъ въ силу такихъ или другихъ обстоятельствъ преодолѣвать своеобразное полуобразованіе, бывшее удѣломъ средней русской интеллигенціи. Полуобразованіе это было только половинкою подлиннаго образованія, въ силу того, что оно, подъ видомъ знанія, имѣющаго извѣстную широту и полноту, сообщало готовыя «кѣмъ-то» установленныя понятія. Интеллигенція россійская усваивала рядъ формулъ, содержащихъ, быть можетъ, нѣкоторую долю истины, но проводящихъ весьма часто «подъ флагомъ истины» и завѣдомую неправду.

Приведу здѣсь одинъ примѣръ. «Формула» крымской войны, предназначенная для усвоенія интеллигенціи, была приблизительно такова. Крымская кампанія доказала отсталость и полную неподготовленность Россіи во всѣхъ областяхъ государственной и народной жизни. что привело къ военному пораженію и обусловило необходимость эпохи великихъ реформъ… Въ этой формулѣ, разумѣется, много правды, можно считать даже, что въ ней почти все — правда. И однако, наряду съ этимъ, имѣется частица какой то иной правды, оставшейся совершенно невѣдомой многимъ и многимъ русскимъ поколѣніямъ. Могу сказать это смѣло, ибо означенная частица иной и настоящей правды долгое время оставалась невѣдомой и мнѣ, пожалуй, до тѣхъ поръ, какъ уже въ годы войны попала мнѣ въ руки одна взятая изъ севастопольской морской библіотеки старая англійская книга пятидесятыхъ годовъ…

То были записки военнаго корреспондента (кажется газеты «Дейли Ньюсъ»), находившагося съ англійскими войсками въ 1854-55 г., т. е. во время крымской экспедиціи. Онъ описывалъ сосредоточеніе англійскаго экспедиціоннаго корпуса въ Варнѣ, десантъ его въ Евпаторіи, сраженіе на Альмѣ, обложеніе Севастополя. Боже мой, какъ мнѣ казалось страннымъ тогда читать эти негодующія страницы! На каждомъ шагу англійскій корреспондентъ изобличалъ неумѣлость, нераспорядительность, неподготовленность англійскихъ военныхъ и гражданскихъ начальниковъ и подчиненныхъ. На каждой страницѣ онъ вопіялъ о невѣроятной небрежности, о преступной непредусмотрительности, о потрясающемъ отсутствіи какой либо элементарной организаціи. Ограничусь однимъ запомнившимся мнѣ примѣромъ. Англійскія дивизіи, высадившіяся въ Крыму, какъ то забыли захватить съ собой медицинскій и санитарный персоналъ! На полѣ сраженія при Альмѣ, въ свѣжую сентябрьскую ночь, погибали безъ всякой помощи тысячи раненыхъ англійскихъ солдатъ. Съ горечью добавлялъ англійскій авторъ, что помощь эта была бы оказана имъ, если бы поле сраженія осталось за русскими, имѣвшими въ своемъ распоряженіи надлежащую военно-медицинскую силу.

И вотъ это сравненіе какъ разъ весьма характерно для всей вспомнившейся мнѣ англійской книги. Автору ея мы, русскіе, всегда и во всемъ казались образцомъ умѣлости, толковости, ловкости, благоразумія и заботливости. Всякій разъ какъ негодовалъ англійскій корреспондентъ на безпорядокъ среди его соотечественниковъ, всякій разъ противопоставлялъ онъ этому русскій порядокъ. Вѣдь русскіе на его глазахъ создали совершенно изъ ничего могущественную крѣпость и защищали ее не только съ великимъ мужествомъ, но и съ огромнымъ искусствомъ. И свидѣтельство русской предпріимчивости, русской талантливости англійскій авторъ видѣлъ въ Крыму не только въ военномъ дѣлѣ, но и въ мирныхъ трудахъ, восторженно описывая, какъ въ нѣсколько десятилѣтій заброшенный и глухой нѣкогда турецкій край былъ превращенъ русскими въ богатѣйшую цивилизованную область съ нарядными европейскими городами, образцовыми имѣніями, роскошными садами, превосходными дорогами. Я помню то изумленіе. съ какимъ я читалъ эти строки иностранца, изображавшія нѣсколько иной обликъ «николаевской» Россіи, чѣмъ тотъ, какой «полагалось» изображать по надолго упрочившейся интеллигентской формулѣ…

Да проститъ мнѣ читатель это отступленіе. Оно поможетъ ему лучше понять тотъ другой примѣръ готовой и, однако, сомнительной «истины», на которомъ, въ связи съ моей темой, я хочу остановиться. Этотъ другой примѣръ относится къ другому событію девятнадцатаго вѣка, къ американской междоусобной войнѣ 1861-65 гг. Интеллигентская общеобязательная формула оцѣнивала это событіе такъ. «Кучка рабовладѣльцевъ» изъ южныхъ штатовъ Америки ради корыстныхъ своихъ интересовъ оказала сопротивленіе благороднымъ освободительнымъ планамъ Абрагама Линкольна. Вспыхнула война, въ которой побѣдила «великая американская демократія» при всеобщемъ ликованіи негровъ и при повсемѣстныхъ симпатіяхъ цивилизованнаго міра, которыя были, разумѣется, на сторонѣ передового Сѣвера, противъ отсталаго реакціоннаго Юга…

Надо добавить къ этому, что подобныя «симпатіи» русскимъ поколѣніямъ второй половины девятнадцатаго столѣтія внушались усиленно, можно сказать даже вбивались въ голову. Отъ нихъ скрывалось, напримѣръ, что всѣ симпатіи парламентской и даже либеральной Англіи были въ этомъ столкновеніи какъ разъ на сторонѣ южанъ. Отъ нихъ скрывалось и то, что юридическая правота была въ сущности на сторонѣ желавшихъ отдѣлиться южныхъ платовъ, и что основная американская конституція отнюдь не предрѣшала той нераздѣльности союза всѣхъ штатовъ, изъ-за которой и вспыхнула война. Вѣдь не изъ за освобожденія же негровъ, въ самомъ дѣлѣ, возникла она, какъ то усиленно изображалось политическими «наставниками» русской интеллигенціи, судившей о Югѣ Америки развѣ только по «Хижинѣ дяди Тома» и не знавшей того, что авторъ этой книги, сама госпожа Бичеръ Стоу, весьма сожалѣла о томъ, что написала ее!

Помню, мнѣ всегда казалось страннымъ и подозрительнымъ въ смыслѣ правдивости «трафаретное» изображеніе междоусобной американской войны, такъ упорно привившееся въ Россіи. Я интересовался военной исторіей этихъ событій и зналъ ихъ трагическія и грандіозныя перипетіи, недоумѣвая, что же заставляло въ сущности эти милліоны людей Сѣвера и Юга Америки сражаться съ такимъ ожесточеніемъ въ теченіе почти полныхъ четырехъ лѣтъ? Что воодушевляло бойцовъ, не щадившихъ жизни своей въ десяткахъ большихъ сраженій? Неужели тридцать четыре тысячи легшихъ убитыми и ранеными съ той и съ другой стороны въ день Геттисбурга (при общемъ числѣ сражавшихся меньше двухсотъ тысячъ) — были ужъ такъ кровно заинтересованы въ сохраненіи или въ упраздненіи негрской крѣпостной зависимости! Здравый смыслъ подсказывалъ, что у огромнаго большинства этихъ великолѣпныхъ солдатъ Юга не было никогда ни одного негра, и что многіе солдаты Сѣвера даже не видѣли ни разу негра своими собственными глазами…

Военная исторія событій 1861-65 гг. разсказываетъ о безчисленныхъ примѣрахъ доблести, таланта и самопожертвованія, проявленныхъ «южанами». Было очевидно, что подсказывавшійся русскому «штатскому» читателю тенденціозный взглядъ на эти событія невѣренъ. Рабовладѣльческая корысть не создаетъ вѣдь такихъ прямо классическихъ въ своей безупречности героевъ, какими были Робертъ Ли и Стонуолъ Джексонъ! Въ оправданіе той несправедливой формулы, которой обязана была въ данномъ случаѣ «кормиться» русская интеллигенція, можно сказать развѣ только одно. Американская междоусобная война долгое время очень плохо извѣстна на Западѣ. Ее знали и изучали только профессіональные военные люди, находя въ ней безчисленное множество полезныхъ уроковъ. Въ самой Америкѣ событіямъ 1861-65 гг. долгое время освѣщеніе, которое соотвѣтствовало психологіи и вкусамъ побѣдившаго въ войнѣ сѣверянина, «янки». Къ рѣшительному пересмотру такихъ «офиціальныхъ» мнѣній дало толчокъ пятидесятилѣтіе междуусобной войны, совпавшее съ кануномъ участія Америки въ Великой войнѣ. А когда это участіе сдѣлалось неизбѣжнымъ, когда, создавая для борьбы съ Германіей огромную армію, Соединенные Штаты обратились къ поискамъ военныхъ традицій, эту традицію нашли они въ славныхъ дѣлахъ 1861-65 гг. и нашли ее, какъ это знаетъ всякій военный человѣкъ, больше на южной сторонѣ, нежели на сѣверной. Когда маршалъ Фошъ по заключенію мира посѣтилъ Соединенные Штаты, въ глубокомъ и благоговѣйномъ раздуміи долго стоялъ онъ передъ статуей генерала Роберта Ли, военачальника южанъ, предводителя «мятежниковъ» и вмѣстѣ съ тѣмъ одного изъ величайшихъ полководцевъ всѣхъ временъ и народовъ!

Цѣлый рядъ книгъ по исторіи 1861-65 гг. появился въ Америкѣ за послѣднія десять или пятнадцать лѣтъ. Вышли въ свѣтъ и обширныя, подробныя біографіи замѣчательныхъ людей «Юга». Идея борьбы, какъ она рисовалась этимъ благороднымъ и героическимъ фигурамъ эпохи, вырисовалась теперь въ иномъ свѣтѣ. Теперь можно говорить о нѣкоторой особенной цивилизаціи американскаго «Юга», погибшей, быть можетъ, безвозвратно послѣ славнаго сопротивленія и уступившей свое мѣсто иной цивилизаціи, выраженіемъ коей сдѣлались промышленные «муравейники» Сѣвера и Центра Америки — Нью-Іоркъ и Чикаго, Питсбургъ и Филадельфія, Кливлендъ и Детройтъ.

Недалеко еще отъ насъ время, когда эта цивилизація «янки» въ условіяхъ двадцатаго вѣка гордилась своимъ матеріальнымъ успѣхомъ передъ всѣмъ остальнымъ міромъ и когда казалось, что съ нею именно разъ навсегда будетъ соединено безъ остатка самое понятіе объ Америкѣ. Но вотъ наступили годы, принесшіе съ собой, вмѣстѣ съ чудовищнымъ экономическимъ кризисомъ, вмѣстѣ съ катастрофой финансоваго краха, много разочарованій по ту сторону Атлантическаго океана. Америка пріобрѣла внезапно вынужденный досугъ. Она научилась задумываться о настоящемъ и будущемъ. Она научилась вмѣстѣ съ тѣмъ оглядываться на пройденный путь. Она научилась, быть можетъ, и жалѣть о многомъ. Она перестаетъ хотя бы въ идеѣ высокомѣрно отрицать то, что недавно еще «на практикѣ», въ жизни, она стремилась съ такимъ безпощаднымъ и жестокимъ упорствомъ сломить и уничтожить. *Происходитъ своеобразная «реабилитація» той цивилизаціи «Юга», которая нашла свой трагическій и славный апофеозъ въ кровавыхъ событіяхъ междоусобной войны.

«Штаты Юга, стертые съ политической карты военнымъ разгромомъ, только послѣ смѣны трехъ поколѣній стали вновь подниматься и вновь стремятся занять свое мѣсто, нѣкогда столь значительное въ американскихъ судьбахъ. Европа замѣтитъ скоро это возрожденіе американскаго Юга, которое странно сближаетъ вновь Старый и Новый Свѣтъ. Мнѣ кажется, что Америка, созданная побѣдою сѣверянъ, промышленная и слишкомъ богатая, слишкомъ благополучная Америка, являющаяся въ то же время плѣнницей своего собственнаго богатства и благополучія — Америка Чикаго и Питсбурга — не есть Америка будущаго. Экономическій кризисъ, въ который ввергнуты теперь Соединенные Штаты, приводитъ къ перемѣщенію главныхъ цѣнностей и вотъ вновь выносятся вверхъ глубокія и истинныя цѣнности, находившіяся въ такомъ забвеніи со временъ оглушительныхъ побѣдъ политическаго и экономическаго матеріализма, свойственнаго девятнадцатому вѣку. Мы должны понять идею Юга Америки, чтобы лучше понять Америку завтрашняго дня. Но мы не можемъ понять эту идею, не возвратившись къ трагическимъ событіямъ 1861-65 гг.»

Такъ говоритъ современный французскій авторъ, мечтающій о существованіи «иной Америки» въ будущемъ, ибо онъ хорошо знаетъ это ея существованіе въ прошломъ. Чтобы увидѣть ея «лицо» — послѣдуемъ его примѣру и обратимся къ людямъ и событіямъ эпохи междоусобной войны.

(Окончаніе слѣдуетъ.)

Павелъ Муратовъ.
Возрожденіе, № 2442, 8 февраля 1932.

Views: 25

Въ тѣхъ залахъ ватиканской галлереи, которые называются Браччіо Нуово, многочисленны римскія головы послѣднихъ временъ республики. Эти головы живы, портретны, искренни. Онѣ кажутся даже какъ-то удивительно современны, если сравнить ихъ особенно съ отвлеченностью греческой скульптуры. Женскія лица задумчивы или улыбчивы, мужскія — характерны и оживлены удержаннымъ въ мраморѣ движеніемъ мыслей или страстей, наполнявшихъ эти отдаленныя существованія. И отдаленныя существованія не кажутся больше такими…

Въ томъ заключается особая прелесть римскаго искусства въ моментъ, когда обнаружило оно свое собственное начало. Тема эта была впервые съ должной обстоятельностью изложена въ исторіи римской скульптуры г-жи Стронгъ. Про римское искусство недостаточно сказать, что оно «реалистично». Слово «реализмъ» вообще мало что объясняетъ въ произведеніяхъ искусства, хотя оно и примѣняется къ нимъ весьма часто. У римлянъ, у италійцевъ было очевидно иное чувство природы, чѣмъ то, которое было свойственно грекамъ. Это они ввели въ качествѣ мотивовъ декоративнаго рельефа изображеніе листьевъ, вѣтвей, плодовъ и цвѣтовъ, исполненныхъ съ тонкой наблюдательностью. Людей римляне этого времени понимали тоже иначе. Они не старались угадывать въ нихъ «полубоговъ», какъ не старался дѣлать этого въ восемнадцатомъ вѣкѣ Гудонъ. Человѣчность Гудона поднимается, однако, въ лучшихъ его вешахъ до ощущенія божественнаго закона, даннаго и внутреннему смыслу и внѣшней формѣ человѣческаго существа. Быть можетъ, то же самое можно сказать и про лучшія головы эпохи Юлія Цезаря и вѣка Августа!

Портретныхъ головъ Юлія Цезаря сохранилось много. Среди нихъ имѣются условныя и офиціальныя, исполненныя, вѣроятно, послѣ его смерти. Но бюстъ въ Неаполитанскомъ музеѣ относится именно къ разряду тѣхъ «человѣческихъ документовъ», которыми такъ обильна римская скульптура. Замѣчательное лицо, но не необыкновенное было у этого необыкновеннѣйшаго человѣка! Это очень худое лицо, «изрытое» трудами, заботами, тревогами жизни. Глаза сидятъ глубоко, скулы кажутся сильно выступающими отъ впалости щекъ, лобъ прорѣзанъ глубокой морщиной, подбородокъ торчитъ угломъ впередъ. Такимъ былъ Юлій Цезарь, легендарный прародитель императорской власти, символъ закона и порядка, знаменіе военной славы, примѣръ доблести, урокъ государственнаго счастья, на тысячелѣтія оставшійся въ памяти человѣческой, на тысячелѣтія обезпокоенной необходимостями властвованія и подчиненія. Самое его имя обозначило прерогативу единоличной и мудрой власти, имѣющей происхожденіе болѣе, чѣмъ человѣческое. Римскій «кесарь» сталъ управлять Германіей, а русскій «царь» надъ Московіей подготовилъ дорогу императору россіянъ. Эта странная и чудесная преемственность нашего подданства Цезарю прекратилась для насъ лишь совсѣмъ въ недавнія времена.

Идея цезаревой власти пережила вѣка, перемѣны странъ, народовъ, религій. Если она не была религіозной идеей, она была, однако, могучимъ и творческимъ мифомъ, одной изъ тѣхъ человѣческихъ легендъ, которыя, какъ напримѣръ, легенда о бракѣ, возникаютъ въ человѣческомъ общежитіи, врастаютъ въ него прочно, охраняются обычаями, облекаются закономъ, благословляются вѣрой. Эти легенды охотно надѣлялъ прежній суевѣрный человѣкъ божественнымъ происхожденіемъ, а новый суевѣрный человѣкъ, воспитанный въ научныхъ суевѣріяхъ, всякій разъ напрасно пытается разрушить ихъ навсегда…

Даетъ ли подходъ къ легендѣ о Цезарѣ самъ Цезарь? Неаполитанскій мраморъ показываетъ его живымъ человѣкомъ, замѣчательнымъ, но не необыкновеннымъ. Въ книгахъ, написанныхъ имъ, слышится подчасъ его человѣческій голосъ. Исторія его жизни извѣстна теперь въ значительнѣйшихъ подробностяхъ. Недавно англичанинъ Уордъ Фаулеръ посвятилъ этой жизни новое изслѣдованье. Что больше всего поразитъ читателя въ этой книгѣ? Быть можетъ, та краткая хронологія, которая приведена въ концѣ! Цезарь родился въ 102 году. Лишь въ 59 году, т. е. тогда, когда ему было 43 года отъ роду, начинается его большая политическая роль. Съ этого момента начинается въ сущности и настоящая его исторія, и длится она всего навсего пятнадцать лѣтъ. Эти пятнадцать лѣтъ распредѣляются слѣдующимъ образомъ. Девять лѣтъ галльской войны, пять лѣтъ междоусобной войны (до битвы при Мѵндѣ), нѣсколько мѣсяцевъ полкой власти (въ формѣ пожизненной диктатуры). Если предположить, что Кай Юлій Цезарь зналъ въ эти нѣсколько мѣсяцевъ о готовящемся противъ него заговорѣ, (въ которомъ участвовало 60 человѣкъ изъ числа его пріятелей, друзей и даже родственниковъ!) надо будетъ признать, что величайшіе трѵды этого человѣка миновали короткій мигъ его жизни, но слагали именно его огромное посмертное существованіе…

Таковъ удѣлъ великихъ художниковъ, поэтовъ. Одинъ изъ нихъ геніально угадалъ смыслъ подобной судьбы. «Нельзя не поразиться мѣткостью, проявившейся въ замыслѣ Шекспира» — справедливо говоритъ Уордъ Фаулеръ. — «Главнымъ протагонистомъ его драмы является не физическое существо Цезаря, но его идея, пережившая ея носителя. У Брута, Кассія, Антонія и другихъ человѣческихъ персонажей драмы есть свои достоинства и недостатки, но надъ всѣми ними царитъ духъ умерщвленнаго Цезаря.Ему принадлежитъ безсмертіе и слава, тогда какъ безпомощныя и безпорядочныя дѣла его враговъ остаются лишь удѣломъ хроники».

И если бы надо было спросить, что же больше всего совершилъ въ своей жизни Цезарь, чтобы создать посмертное свое существованіе, на это можно было бы отвѣтить заглавіемъ пушкинскаго отрывка (къ этому Цезарю впрочемъ не относящагося) — «Цезарь путешествовалъ»… Въ сплошныхъ путешествіяхъ прошли для него годы галльской войны, сопровождавшейся походами въ Германію, высадками въ Англіи. И власть свою въ годы гражданской войны Цезарь завоевалъ въ пути. Переходъ черезъ Рубиконъ повлекъ за собой походъ вдоль всей Адріатики до Бриндизи. Въ томъ же году — первая кампанія въ Испаніи. Въ слѣдующемъ году — война въ Македоніи, Диррахій и Фарсалъ. Послѣ того Египетъ, Сирія, Малая Азія… Возвратившись на нѣсколько мѣсяцевъ въ Римъ, Цезарь спѣшитъ отплыть въ Африку, вести войну закончившуюся битвой при Тапсѣ и взятіемъ Утики. И слѣдующій годъ ознаменованъ новой войной въ Испаніи, новыми походами и побѣдой при Мундѣ.

Да, Цезарь путешествовалъ и воевалъ! Онъ всегда находился въ походѣ между двумя битвами или въ дорогѣ между двумя этапами. Книги его были написаны въ этихъ медленныхъ странствіяхъ того времени, которыя давали ему единственный извѣстный ему видъ досуга. Цицеронъ изобразилъ его такимъ, между двумя страствіями, «на дружественномъ этапѣ» — въ одномъ изъ своихъ писемъ. Онъ далъ здѣсь живѣйшій образъ Цезаря изъ всѣхъ, какіе дошли до насъ. Англійскій біографъ разсказываетъ этотъ эпизодъ слѣдующимъ образомъ. «За нѣсколько мѣсяцевъ до своей смерти, 19 декабря 45 года, Цезарь является намъ такимъ, какимъ и былъ онъ въ жизни. Онъ провелъ тогда ночь близъ Поццуоли, на виллѣ одного изъ своихъ родственниковъ. У Цицерона была вилла по сосѣдству, и диктаторъ сообщилъ ему, что хотѣлъ бы его повидать. Цезарь оставался въ домѣ своегj родственника Марція Филиппа до полудня, не принимая никого, за исключеніемъ Бальба, съ которымъ, какъ полагаетъ Цицеровъ, онъ занимался счетами. Потомъ онъ сдѣлалъ проулку вдоль берега моря, послѣ того отправился на виллу Цицерона, гдѣ принялъ ванну, приказалъ себя умастить, проглотилъ, по обычаю своему, лѣкарство и сѣлъ вмѣстѣ съ другими гостями за столъ. Пришлось принимать и его свиту, что доставило не мало хлопотъ Цицерону. Тѣлохранителей устроили въ саду. Цезарь пилъ, ѣлъ и разговаривалъ съ большой простотой и въ отличномъ расположеніи духа. Но разговоръ за столомъ шелъ исключительно только о литературѣ».

Заслугой Уорда Фаулера можно считать то обстоятельство, что онъ, быть можетъ, первый указываетъ, до какой степени подлиннымъ духовнымъ отечествомъ Цезаря оказались его путешествія. Начало политической жизни героя было тусклымъ и тягостнымъ въ Римѣ, погрязшемъ въ сенатскихъ интригахъ и словопреніяхъ. Одряхлѣвшій городъ Римъ умиралъ, занималась заря римской имперіи. Но чтобы увидать эту зарю, надо было подняться выше отравленныхъ тумановъ, заволакивавшихъ тѣ улицы, гдѣ только что разыгрались братоубійственныя распри Марія и Суллы и гдѣ теперь могли рождаться только умыслы Катилины. На девять лѣтъ удалился Цезарь изъ атмосферы этого умиранія и разложенія республики. Труды, походы, битвы Галліи были для него тѣмъ чистымъ воздухомъ, въ которомъ образовался его характеръ, расширился умъ, закалилась воля. Съ настойчивостью, терпѣніемъ, искусствомъ выполнялъ здѣсь Цезарь свое ремесло, еще не умѣя дать ему имени, которое оно заслужило — ремесло императора.

Когда говорятъ о короткомъ колебаніи Цезаря передъ переходомъ его черезъ Рубиконъ, вѣрно ли знаютъ, что было предметомъ этого колебанія? Его ли собственный жребій? Едва ли! Вѣрнѣе, Цезарь ощущалъ себя лишь исполнителемъ велѣній государственной судьбы Рима. Онъ могъ на моментъ задуматься о томъ, правильно ли онъ, жизненно ли понимаетъ онъ эту судьбу? Вѣрно ли угадывалъ онъ наканунѣ Рубикона ту имперію Рима, которая должна была смѣнить умиравшее созданіе прошлаго — суверенный римскій Градъ? Галльскій опытъ укрѣпилъ Цезаря, и онъ переступилъ рубежъ двухъ историческихъ понятій…

Дальнѣйшее показало, что онь ошибся. Въ короткіе оставшіеся ему годы онь обозрѣлъ родившуюся имперію, видя ее въ Италіи и въ Македоніи, Египтѣ и въ Сиріи, въ Каппадокіи и въ Понтѣ, въ Африкѣ и въ Испаніи. Ему не оставалось ничего другого для того, чтобы обезпечить этой имперіи долгую жизнь, какъ дать безсмертіе своему имени, сдѣлавъ его обозначеніемъ императорской власти. Идея воплотилась въ этомъ имени, и тѣмъ самымъ имя отдѣлилось отъ человѣка, отъ его жизненной участи. Послѣ того Каю Юлію Цезарю было безразлично, жить или умереть, онъ зналъ, что останется жить «Цезарь». Гете угадалъ это, когда звалъ убійство Цезаря безсмысленнѣйшимъ изъ злодѣяній исторіи. Менѣе всего заговорщикамъ удалось убить того, кого хотѣли они убить. Никто никогда не узнаетъ истины о томъ, какимъ образомъ это неудавшееся «въ идейномъ планѣ» преступленіе могло все же оществиться «въ жизненномъ планѣ». Цезарь, разумѣется, не могъ не знать, что оно подготовляется! Въ его власти было замыселъ пресѣчь и преступленіе остановить… Но быть можетъ онъ понималъ свою службу имперіи, т. е. свое дѣло императора, въ томъ,чтобы дать этому преступленію совершиться. Имперія не должна была оставить ни одного рессурса въ рукахъ своихъ враговъ, и этимъ рессурсомъ не должна была быть тлѣющая гдѣ-то надежда все измѣнить умерщвленіемъ человѣка. Въ ту минуту, когда пораженный кинжалами заговорщиковъ, завернувшись съ головой въ свою тогу, падалъ Цезарь, онъ зналъ, что убійцы его нанесли этой надеждѣ смертельный ударъ. Исторія, вѣроятно, не знаетъ другого «жеста», болѣе выражающаго вѣру въ торжество безсмертной идеи надъ бренностью человѣческой.

Павелъ Муратовъ.
Возрожденіе, № 2430, 27 января 1932.

Views: 37

Приведенныя въ нашей газетѣ впечатлѣнія французскаго журналиста, присутствовавшаго на собраніи, гдѣ говорилъ Адольфъ Хитлеръ, подтверждаютъ все то, что сообщалось и раньше о характерѣ этихъ собраній и объ устанавливающихся на нихъ «взаимоотношеніяхъ» между ораторомъ и его слушателями. Хитлеръ вызываетъ восторги и экстазы. Лица его слушателей свѣтятся, изъ глазъ ихъ текутъ слезы. Рѣчи «вождя» встрѣчаются съ самыми бурными привѣтствіями, и разумѣется, въ моментъ окончанія своей бурной рѣчи Адольфъ Хитлеръ можетъ «вести за собой толпы»!

***

Во всемъ этомъ есть очень большая странность. Хитлеръ можетъ вести за собой толпы… Но куда, собственно, желаетъ онъ ихъ вести, и почему эти толпы встрѣчаютъ его руководительство съ такимъ необычайнымъ восторгомъ? Вѣдь никакого рая на землѣ своимъ слушателямъ Адольфъ Хитлеръ не обѣщаетъ! Онъ вообще не сулитъ имъ ничего особенно пріятнаго. Онъ больше говоритъ о жертвенности, о долгѣ, о моральной обязанности, о политической дисциплинѣ. Почему всѣ эти вещи вызываютъ у нѣмецкихъ слушателей такой бурный восторгъ? Дѣлаютъ ли эти слушатели сами логическій выводъ изъ суровыхъ въ общемъ призывовъ Хитлера въ томъ смыслѣ, что эти суровые призывы должны быть услышаны и исполнены, послѣ чего все будетъ очень хорошо для германскаго отечества и для нѣмецкаго человѣка.

***

Мнѣ кажется, дѣло здѣсь все таки не въ логическомъ убѣжденіи поклонниковъ Хитлера. Они прельщены и увлечены не столько цѣлью, которая ставится довольно неопредѣленно гдѣ-то въ отдаленіи, сколько процессомъ движенія къ этой цѣли. Необходимымъ условіемъ движенія Хитлеръ ставить моральное обновленіе нѣмецкаго человѣка. Онъ говоритъ даже о томъ, что нѣмецкій народъ долженъ какъ бы вновь родиться и получить изъ рукъ «вождя» нѣкое новое политическое и соціальное крещеніе. Вотъ тутъ, очевидно, и заключается причина хитлеровскаго вліянія. Нѣмецкія толпы обуяны моральнымъ порывомъ, охвачены жаждой духовнаго обновленія. Получается нѣчто вродѣ мистическаго порыва «нео-баптистовъ», такъ неудачно называющихъ себя націоналъ-соціалистами. Проповѣдникъ увлекаетъ толпы этимъ призывомъ сбросить съ себя «ветхія одежды» грѣшнаго капиталистическаго міра, гдѣ преобладаетъ власть денегъ надъ національнымъ идеализмомъ и надъ идеализмомъ соціальнымъ.

***

Разумѣется, отъ всего этого довольно далеко до пониманія политическаго смысла гитлеровской партіи! Этимъ смысломъ вѣроятно заняты другія лица. На основѣ бурнаго моральнаго порыва растетъ нѣкоторое народное движеніе. Адольфъ Хитлеръ является сейчасъ посредникомъ между созданнымъ имъ народнымъ движеніемъ и между кругами, руководящими нѣмецкимъ государствомъ. Задачей этихъ круговъ является направить потокъ «хитлеровщины» въ нѣкоторое опредѣленное политическое русло и раздробить далѣе этотъ потокъ такъ, чтобы силою его вертѣлись мельницы, работающія на «пользу и на славу» Германіи. Въ нѣмецкихъ правящихъ кругахъ, въ особенности въ военныхъ кругахъ имѣются еще большіе запасы энергіи и практическаго ума, которые и будутъ примѣнены къ разрѣшенію этой національной задачи.

Павелъ Муратовъ.
Возрожденіе, № 2426, 23 января 1932.

Views: 27