Настоящій разсказъ является донесеніемъ, никогда не появлявшимся въ печати, о неравномъ боѣ одной русской подводной лодки съ цѣлой эскадрой.

21 мая (3 іюня) 1915 года въ Балтійскомъ морѣ, на параллели Ирбенскаго пролива, въ 19 час. 15 мин. увидѣлъ шедшіе отъ маяка Церель курсомъ SW четыре непріятельскихъ крейсера въ разстояніи 10—12 миль. Благодаря освѣщенію, корабли казались выкрашенными въ бѣлую краску, и борта ихъ сильно блестѣли.

19 ч. 19 м. Погрузился и, придя въ боевое положеніе, сталъ слѣдить за движеніями непріятеля черезъ иллюминаторы въ колпакѣ рубки и перископъ.

19 ч. 27 м. Пошелъ въ аттаку, но ближе 7—8 миль подойти не могъ, т. к. въ 19 ч. 50 мин. отрядъ, имѣя головнымъ четырехтрубный крейсеръ типа «Роопъ» повернулъ на NW и скрылся изъ вида.

Застопорилъ машину и всплылъ до боевого положенія.

Къ вечеру волна сдѣлалась много меньше, вѣтеръ почти стихъ и только легкая зыбь нѣсколько колыхала водную равнину. Все обѣщало, что погода установилась и наступаетъ тихая, свѣтлая, ясная бѣлая ночь съ ея мечтательнымъ безмолвіемъ и тихою грустью.

Находясь по-прежнему въ боевомъ положеніи, въ 20 ч. 10 мин. увидѣлъ на югѣ большое облако дыма. Разстояніе около 16 миль.

Пошелъ на него. Черезъ десять минутъ увидѣлъ въ перископъ мачты и трубы кораблей; — разстояніе около 12 миль, потому ни курса, ни числа судовъ разобрать не могъ.

Погрузился на 15 футъ, имѣя перископъ на 19 футъ выше поверхности воды.

20 ч. 30 м. Могъ сосчитать, что идетъ эскадра въ составѣ десяти линейныхъ кораблей (впереди пять трехтрубныхъ, за ними пять двухтрубныхъ), а также миноносцы. Разстояніе около 10 миль.

Линейные корабли шли одной кильватерной колонной, миноносцы же, какъ мнѣ показалось сначала, шли впередъ съ тралами.

Эскадра шла постояннымъ курсомъ и никакихъ зигзаговъ не дѣлала.

Такъ какъ корабли все время закрывали одинъ другого и сосчитать ихъ было трудно, вызвалъ къ перископу вахтеннаго начальника и двухъ матросовъ.

Нечего и говорить, что оба матроса были страшно довольны возможностью посмотрѣть на непріятеля.

Спустившись на свои мѣста, они, конечно, сейчасъ же разсказали о видѣнномъ всѣмъ остальнымъ, что еще больше придало командѣ увѣренности въ своихъ силахъ и способностяхъ. Итти въ темную или своими собственными глазами видѣть, въ чемъ дѣло — великая разница…

Боевой компасъ, находящійся въ рубкѣ (ввиду вліянія электричества отъ батареи аккумуляторовъ) обычно застаивался и не дѣйствовалъ; приборы для уничтоженія вреднаго вліянія поставить такъ и не успѣли, а потому рѣшилъ вести атаку, не скрывая перископа подъ воду, а держать его какъ можно ниже, ближе къ поверхности воды.

Тогда волна сама то скрывала перископъ, то опять открывала. Дабы съ эскадры труднѣе было замѣтить перископъ, рѣшилъ перейти на лѣвую ея сторону, чтобы имѣть заходящее солнце у себя за спиною.

20 ч. 50 м. Выйдя на створъ мачтъ головного линейнаго корабля, увидѣлъ, что непосредственно передъ эскадрой миноносцевъ съ тралами нѣтъ; на самомъ же дѣлѣ они шли во обѣ ея стороны (въ строѣ кильватера), прикрывая главныя силы отъ атаки подводныхъ лодокъ.

Разстояніе около 5 съ пол. миль.

Наканунѣ вечеромъ, совершенно случайно, сидя въ каютъ-кампаніи «Хабаровска» за стаканомъ чая, узналъ отъ командира подводной лодки «Минога», что имъ получена изъ штаба дивизіи подводныхъ лодокъ бумага съ предупрежденіемъ не рѣзать корму непріятельскимъ миноносцамъ, ибо они теперь буксируютъ за собой особые тралы съ подрывными патронами спеціально для уничтоженія подводныхъ лодокъ. Такое предупрежденіе на «Окунѣ» получено не было и оно дошло до меня много времени спустя.

Вспомнивъ это, рѣшилъ атаковать эскадру въ лобъ, т, е., идя контрокурсомъ, пройти между миноносцами и линейными кораблями съ тѣмъ, чтобы, развернувшись между ними, стрѣлять въ любой корабль, который будетъ на прицѣлѣ.

Измѣнилъ курсъ на правый головной миноносецъ…

«Минный аппаратъ товсь!..»

Перископъ отъ полутора до полуфута надъ поверхностью воды и, попрежнему, ни на секунду не прячется, но часто покрывается легкой зыбью.

Теперь уже было совершенно ясно, что эскадра состояла изъ пяти линейныхъ кораблей типа «Брауншвейгъ», шедшихъ впереди, и пяти линейныхъ кораблей типа «Виттельсбахъ» — сзади, и не менѣе 20—30 миноносцевъ по обѣимъ сторонамъ.

Скорость эскадры около 14 узловъ, — «Окуня» — около 2 узловъ. Желая оставить себѣ какъ можно больше мѣста для разворачиванія между миноносцами и кораблями на боевой курсъ и не имѣя возможности точно опредѣлить, на какомъ разстояніи держатся охранные миноносцы отъ линейныхъ кораблей, въ 21 ч. 5 м. подошелъ вплотную къ головному миноносцу правой колонны и прошелъ у него по лѣвому борту, въ разстоянія какихъ-нибудь 15—20 саженъ, все время имѣя перископъ на полфута надъ водой и не скрывая его. (Естественная маскировка съ помощью набѣгавшей волны.)

Въ перископъ отлично были видны всѣ предметы, возвышавшіеся надъ палубой, люди и т. п.

Миноносецъ или совсѣмъ не замѣтилъ «Окуня», или же слишкомъ поздно, такъ какъ курса не мѣнялъ. *)

Къ глубокому разочарованію, подойдя къ головному миноносцу правой стороны, увидѣлъ, что до линейныхъ кораблей еще далеко, по крайней мѣрѣ, одна миля, и ложиться на боевой курсъ слишкомъ рано.

Опасаясь, что разстояніе между охранными миноносцами и линейными кораблями противника можетъ оказаться для маневрированія «Окуня» недостаточнымъ (чего провѣрить не могъ изъ боязни поднять раньше времени перископъ и быть открытымъ) и видя, что, все равно, надо подождать, пока эскадра подойдетъ къ подводной лодкѣ, рѣшилъ уйти влѣво, чтобы, прорѣзавъ линію миноносцевъ, внѣ ея развернуться и подходить къ противнику не контрокурсомъ, а подъ нѣкоторымъ угломъ.

Совѣтомъ — не рѣзать корму германскимъ миноносцамъ — рѣшилъ пренебречь, считая, что при совмѣстномъ плаваніи съ эскадрой, врядъ ли они буксируютъ за собой подрывные патроны, которые должны нѣсколько стѣснять маневрированіе въ строю.

Положилъ лѣво на борть, подъ носъ второго миноносца, густой дымъ котораго, приземистую трубу и носъ отлично видѣлъ, и, чтобы избѣжать столкновенія, первый и послѣдній разъ за всю атаку спустилъ перископъ и погрузился на 50 футъ, — послѣ чего услышалъ надъ собой шумъ его винтовъ.

«Прямо руль» и, какъ только шумъ винтовъ началъ удаляться…. «Право»… «Всплывай»… 25 футъ…

На глубинѣ 35 футъ поднялъ перископъ и приготовился осмотрѣться, какъ только кончикъ его появится надъ водой.

Шума винтовъ слѣдующихъ миноносцевъ не слышно; очевидно, головной линейный корабль въ это время уже вышелъ изъ строя и шелъ таранить «Окуня», и потому миноносцы, давая ему дорогу, бросились вправо — или влѣво.

21 ч. 10 м., лишь только перископъ показался на полфута надъ поверхностью воды, въ пяти градусахъ вправо по курсу увидѣлъ таранъ шедшаго на пересѣчку курса «Окуня» въ разстояніи 20, а можетъ быть меньше, саженъ. Разстояніе было настолько мало, что я видѣлъ только бурунъ подъ носомъ, часть красной подводной части и кусокъ окрашеннаго въ сѣрую краску борта непріятельскаго корабля, — ни орудій, ни надстроекъ и т. п., ничего другого видѣть не пришлось.

Получилось впечатлѣніе, что на тебя надвигается глухая стѣна, передъ которой тя ничтожество и которая сію минуту сотретъ тебя въ порошокъ.

Разсуждать было некогда (ибо въ моемъ распоряженіи была даже не минута, а секунды) и, скорѣе всего инстинктивно, были отданы одна за другой слѣдующія команды:

«Пли», «Право на бортъ»…

«Полный ходъ впередъ»…

«Погружайся». «Наполнять добавочную цистерну».

Несмотря на принятыя мѣры, днище линейнаго корабля типа «Брауншвейгъ» водоизмѣщеніемъ 13.200 тоннъ, все же пронеслось надъ «Окунемъ» (согнувъ ему перископъ) очень близко отъ крыши рубки, а если бы эту крышку сбило, то подводная лодка должна была бы погибнуть.

Передъ столкновеніемъ имѣлъ удовольствіе видѣть (въ перископъ) фонтаны воздуха, выброшенные изъ всѣхъ четырех минныхъ аппаратовъ и слышать работу винтовъ выпущенныхъ минъ.

Вслѣдъ за этимъ сейчасъ же раздался страшный грохотъ: — наверху что-то ломалось, рвалось, скрипѣло.

Вся подводная лодка дрожала.

Внизу разбивались стеклянные колпаки подпалубныхъ фонарей, летѣла посуда и всякая мелочь.

Къ счастью, электрическія лампочки остались цѣлы и освѣщеніе горѣло безъ перерыва. «Окунь» накренился на правый бортъ на 26—35 град., такъ что нельзя было стоять и всѣ держались за что попало.

Напримѣръ: — минные машинисты какъ дали залпъ минами, такъ и повисли на ручкахъ боевыхъ клапановъ минныхъ аппаратовъ.

Несмотря на это, команда не растерялась.

Всѣ приказанія была выполнены быстро и точно, и только благодаря этому удалось благополучно выбраться изъ-подъ киля броненосца. Не только никто изъ экипажа подводной лодки, лежавшей на боку, не покинулъ своего мѣста, но даже не вскрикнулъ, — каждый, молча дѣлалъ свое дѣло, какъ на ученьи.

Между тѣмъ, имѣя полный ходъ впередъ (4,5 мили въ часъ), и положенный право на бортъ руль (отъ броненосца), а также потому, что корпусъ всякаго корабля къ серединѣ расширяется, «Окунь», находясъ подъ днищемъ, очень быстро легъ на контръ-курсъ, такъ какъ броненосецъ не только подминалъ его подъ себя, но и отбрасывалъ въ сторону.

Въ то же время въ цистерну принималась вода, горизонтальные рули были положены на бортъ на погруженіе, а потому подъ ихъ совокупнымъ дѣйствіемъ «Окунь» быстро отдѣлился отъ днища и успѣлъ уйти наа глубину до встрѣчи съ гребными винтами таранившаго.

Если бы такая встрѣча состоялась, корпусъ подводной лодки былъ бы разрѣзанъ винтомъ броненосца, какъ ножомъ, и никто бы не спасся.

Пріобрѣтя отрицательную плавучесть и подъ дѣйствіемъ горизонтальныхъ рулей, «Окунь» началъ стремительно падать на глубину. Скрипъ, лязгъ и грохотъ наверху прекратились. Настала гробовая тишина, и быстрота паденія все увеличивалась.

Стоя въ ярко освѣщенной рубкѣ, у глубомѣра, слѣдилъ за быстрой смѣной его показаніи. Глубина моря на этомъ местѣ доходила до 40 саженъ, — корпусъ «Окуня» не былъ разсчитанъ на такое погруженіе и неминуемо былъ бы раздавленъ давленіемъ воды…

Надо смотрѣть въ оба…

Глубомѣръ показываетъ 70 футъ…

«Продутъ добавочную»…

«Всплывай».

«Руль полностью на всплываніе»…

Зашипѣлъ воздухъ, завертѣлся штурвалъ горизонтальныхъ рулей, но лодка продолжаетъ падать на глубину…

Задержать паденіе удалось только на глубинѣ 90 футъ, послѣ чего поднялся до 76 фута…

Приказываю осмотрѣть трюмы — нѣтъ ли въ нихъ воды.

Снизу отвѣчаютъ — нѣтъ.

Спускаюсь изъ рубки, чтобы самому осмотрѣть лодку — нѣть ли течи въ корпусѣ или другихъ поврежденій…

Обѣжалъ всю лодку, взглянулъ въ трюмы, я уже шелъ обратно въ рубку, когда раздался сильнѣйшій взрывъ, сопровождавшійся лязгомъ желѣза.

Первой мыслью было, что корпусъ «Окуня», очевидно, поврежденный при столкновеніи съ броненосцемъ, не выдержалъ теперь давленія столба воды въ 75 футъ (37 съ пол. фунтовъ на квадратный дюймъ поверхности лодки) и теперь разрывается. **)

Въ такомъ случаѣ, единственное возможное спасеніе было допытаться опорожнить всѣ цистерны и выброситься на поверхность.

Если пробоина оказалась бы слишкомъ велика, то количество вливающейся воды было бы больше количества выбрасываемой изъ балластныхъ цистернъ и «Окунь» все равно не поднялся бы на поверхность.

Если же трубопроводы оказались цѣлы, и удалось бы подняться, то нужно было бы какъ можно скорѣе открывать всѣ люки и бросаться въ воду въ надеждѣ, что нѣмцы, авось, подберутъ.

«Приготовиться продуть всѣ цистерны!» — скомандовалъ я, бросаясь въ рубку, чтобы лично продуть среднюю балластную цистерну.

Вцѣпился руками въ клапанъ продуванія и жду шума вливающейся въ лодку, черезъ пробоину воды…

Прислушиваюсь… Что за чудо?..

Вода не льется…

Спрашиваю — какъ внизу?… Ничего…

Приказываю снова все хорошенько осмотрѣть… Осматриваютъ… Результатъ тотъ же. Опрашиваю рулевого на горизонтальныхъ руляхъ:

— Хорошо ли правитъ?..

— Хорошо…

На всякій случай, убѣдившись, что корпусъ подводной лодки цѣлъ, приказалъ держать глубину 80 футъ.

Спускаюсь опять въ жилое помѣщеніе. Команда начинаетъ приставать съ предположеніями, не попали ли мы на минное загражденіе.

Объясняю, что этого не можетъ бытъ.

Смотрю, физіономіи проясняются, у многихъ зазмѣились улыбки, смотрятъ нерѣшительно.

Наконецъ минно-машинный старшина говоритъ…

— Значить, наша мина попала…

Взорвали-таки кого-то!..

Не зря попали въ такую исторію!

Конечно, иначе не можетъ быть, отвѣчаю ему и общій хоръ ликующихъ голосовъ восторженно кричитъ ура!

Забыто все. Всѣ страхи отошли на задній планъ и команда начинаетъ обмѣниваться впечатлѣніями.

Прекращаю разговоры и самъ поднимаюсь въ рубку; — интересно все-таки посмотрѣть, что теперь дѣлается наверху.

Прежде всего провѣряю перископъ и ничего не вижу; — абсолютная темнота.

Странно… Правда, было около 9 час. 20 м. вечера, или нѣсколько больше, поэтому, несмотря на бѣлыя сѣверныя ночи, на глубинѣ 30-ти футъ могло бы быть и темно.

Пробую повернуть перископъ — не поворачивается.

Пробую опустить — не идетъ…

Значитъ, перископъ погнутъ.

Однако все же думаю, что поднявшись, хоть кое-что да увижу.

«Всплывай! Шестьдесять футъ!»

Стрѣлка глубомѣра быстро идетъ вверхъ.

Шестьдесять футъ, — докладываетъ рулевой, но приближающійся шумъ винтовъ большого корабля заставилъ уйти на прежнюю глубину… Все стихло…

«Всплывай!»… но шумъ винтовъ, на этотъ разъ миноносца, заставляетъ уйти на 80 футъ.

Многократныя попытки подняться на поверхность не привели ни къ чему, ибо, лишь только «Окунь» приходилъ на глубину 50—60 футъ, какъ надъ нимъ снова слышалась работа винтовъ, но теперь почти исключительно миноносцевъ.

Тогда мнѣ и въ голову не приходило, что перископъ окажется согнутымъ на девяносто градусовъ..

Хороши мы были бы, если бы удалось подняться на поверхность…

Ничего не видя въ перископъ, сами мы были бы отлично видны, а пока открывали бы крышки иллюминаторовъ на колпакѣ рубки, по подводной лодкѣ можно было бы открыть огонь изъ орудій или таранить вторично, но теперь ужъ навѣрняка.

Команда, проявившая только что исключительную выдержку и храбрость, теперь начала нервничать, не понимая, почему «Окунь» не можетъ уйти отъ непріятельскихъ судовъ.

Явилось предположеніе, что легкая надстройка надъ прочнымъ корпусомъ разворочена тараннымъ ударомъ броненосца и оттуда всплываетъ на поверхность разная мелочь, какъ-то: весла и банки отъ парусиновой шлюпки, щетки и т. п., что даетъ возможность германскимъ миноносцамъ итти по слѣду.

Чтобы получить возможность вести подводную лодку, приказалъ поставить въ носовой части убранный на этотъ разъ сверху передъ погруженіемъ путевой компасъ.

Вслѣдъ за этимъ «Окунь» очень скоро вышелъ изъ линіи германскихъ кораблей, такъ какъ шумъ ихъ винтовъ прекратился. Въ 23 ч. 30 мин., считая, что теперь достаточно темно, осторожно всплылъ, осмотрѣлся и поднялся на поверхность.

Продуваю среднюю цистерну, открываю люкъ и выхожу наверхъ.

Смотрю и глазамъ своимъ не вѣрю; — перископъ согнуть на девяносто градусовъ и, какъ пушка, смотритъ на корму.

Въ полночь окончательно всплылъ, далъ ходъ Дизель-моторомъ и пошелъ въ Рижскій заливъ въ полномъ надводномъ положеніи.

Море было совершенно пустынно, ни дымковъ, ни кораблей — ничего.

Всего «Окунь» пробылъ подъ водой непрерывно съ 19 ч. 19 мин. до 23 ч. 30 мин., т. е. 4 часа 11 мин.

Самая атака продолжалась съ 20 ч. 10 мин. (когда увидѣлъ облако дыма отъ эскадры) до 21 ч. 10 м. (когда произошло столкновеніе съ броненосцемъ), т. е. одинъ часъ.

Самое же столкновеніе и сопровождавшіе его эпизоды развивалось съ молніеносной быстротой, а именно:

Мины Уайтхеда были установлены на дальность 15 кабельтовыхъ и скорость 30 узловъ; отсюда, установленное разстояніе въ пятнадцать кабельтовыхъ мины прошли всего лишь въ какихъ-нибудь три минуты.

Итакъ, въ промежутокъ времени не болѣе трехъ минутъ произошли такіе эпизоды.

1. Минный залпъ. 2. Столкновеніе съ головнымъ линейнымъ кораблемъ типа «Брауншвейгъ». 3. Уходъ на глубину 90 футъ. 4. Подъемъ до семидесяти футъ. 5. Осмотръ трюмовъ командой. 6. Осмотръ лодки командиромъ. 7. Взрывъ (одной изъ четырехъ выпущенныхъ минъ) линейнаго корабля «Виттельсбахъ».

Выпущенныя передъ столкновеніемъ четыре мины, благодаря небольшому разстоянію до таранившаго линейнаго корабля типа «Брауншвейгъ», прошли подъ нимъ и, расходясь дальше вѣеромъ, благополучно миновали шедшіе впереди еще четыре корабля того же типа и только послѣ этого одна изъ минъ ударила въ линейный корабль «Виттельсбахъ», мѣсто котораго въ кильватерной колоннѣ неизвѣстно. Впереди шли пять линейныхъ кораблей съ тремя трубами, за ними другіе пять съ двумя трубами.

«Виттельсбахъ» двухтрубный; — значитъ, взорванъ корабль не раньше шедшаго шестымъ въ колоннѣ.

Нечего и говорить, что если бы всѣ четыре, или даже одна только мина взорвались между таранившимъ германскимъ броненосцемъ типа «Брауншвейгъ» и «Окунемъ», то погибли бы оба противника.

*) Предполагаю, что миноносецъ увидѣлъ меня слишкомъ поздно (когда лодка была уже внутри его циркуляціи), а потому только успѣлъ поднять условный сигналъ о присутствіи непріятельской подводной лодки. Головной же линейный корабль, руководствуясь этимъ сигналомъ, повернулъ на лодку для тараннаго удара (прим. авт.).

**) Откровенно говоря, къ тому времени я уже забылъ о выпущенныхъ мною же 4-хъ минахъ (прим. авт.).

Василій Меркушовъ.
Команд. подводн. лодки «Окунь»
Возрожденіе, № 712, 15 мая 1927.

Views: 34

I.

Спросъ на жизнеописанія «государственниковъ» соотвѣтствуетъ, вѣроятно, спросу вообще на такого рода дѣятелей. Замѣчается большой интересъ къ біографіямъ Ришелье, Наполеона, Кавура, Бисмарка. Отвѣчаетъ такой потребности и новая біографія Дизраели, написанная Андрэ Моруа. *) Книга какъ бы скользитъ по «службѣ» Дизраели. Она даетъ «романъ» его жизни, повѣсть о самомъ человѣкѣ. Строго по источникамъ, безъ вымысловъ. Портретъ, съ любовью выписанный. Самая занятная книга сезона. Напоминаетъ лучшіе «опыты» Маколея. Передъ нами живой Дизраели со всѣми слабостями и даже смѣшными чертами.

По случаю перваго политическаго скачка, — избранія Дизраели въ палату общинъ, — Моруа отмѣчаетъ превратности судьбы, ея капризы, свойственные каждой человѣческой жизни. Побѣду Дизраели одержалъ въ округѣ, гдѣ его совсѣмъ не знали. Обязанъ онъ былъ этимъ заботамъ болтливой женщины. Съ нею познакомился благодаря романисту Бульверу. Съ Бульверомъ сошелся, написавъ романъ «Вивіанъ Грей». Романъ этотъ никогда не былъ бы написанъ, если бы не провалилось затѣянное Дизраели изданіе газеты. Провалъ былъ вызванъ неудачной биржевой спекуляціей. Спекуляціями этими онъ занялся, потому что его помѣстили въ контору адвоката. Въ контору адвоката онъ попалъ, такъ какъ его отецъ оказался вынужденъ взять его изъ гимназіи, гдѣ онъ жестоко подрался съ товарищемъ. Школьнымъ скандаломъ Дизраели въ значительной степени былъ обязанъ своему еврейству. И проч. и проч.

Странная игра силъ! Вывести руководящее правило трудно, — особенно для кипучей дѣятельной натуры. Сцѣпленія случайностей, первичныя пружины скрываются во тьмѣ. Самый незначительный фактъ имѣетъ родоначальника во тьмѣ вѣковъ. Дизраели питалъ страсть ко всему таинственному. Онъ былъ романтикъ. Онъ говорилъ: «какъ можно считать наше время вѣкомъ утилитаріанизма. Это эпоха безпредѣльнаго романтизма…» Мы, живущіе въ 1927 году, болѣе другихъ можемъ подтвердить справедливость этой мысли.

Несчастіе Дизраели заключалось въ томъ, что въ странѣ раннихъ карьеръ онъ достигъ всего на 20 лѣтъ позже.

Сэра Роберта Пиля пяти лѣтъ ставили на столъ для произнесенія рѣчей, 21 года ему пріобѣли мѣсто въ палатѣ общинъ, 23 лѣтъ онъ былъ статсъ-секретаремъ. У Дизраели, внука еврея, итальянскаго выходца, семейныхъ связей не было. Его отецъ былъ кабинетный схимникъ, много читавшій, немного печатавшійся, стоявшій въ сторонѣ отъ всякой жизни, а тѣмъ болѣе отъ политической. Дизраели унаслѣдовалъ, помимо даровитости, кое-какіе недостатки породы: не всегда достаточное чувство мѣры, нѣкоторыя прегрѣшенія противъ вкуса, слабость къ знакомствамъ въ высшемъ свѣтѣ и пристрастіе къ пестрымъ жилетамъ. Дэндизмъ той эпохи, байроническая модная складка, потребность оглушить общество, наряду съ извѣстнымъ племеннымъ отсутствіемъ чуткости въ эстетическихъ и житейскихъ вопросахъ, — сдѣлали то, что дебюты Дизраели были встрѣчены недоумѣніемъ и насмѣшкой. Онъ обнаруживалъ подчасъ чрезмѣрный апломбъ. Зятю Вальтера Скотта онъ, 20-ти лѣтній юноша, обѣщалъ мѣсто въ парламентѣ. На покровительственный вопросъ желавшаго помочь Мельбурна, министра-вига, чего Дизраели хочетъ, послѣдній отвѣтилъ: «быть первымъ министромъ». Подъ покровомъ нагловато-претенціознаго сноба только очень доброжелательные, близкіе люди, и притомъ постепенно и позднѣе, распознали искренняго, простого и даже застѣнчиваго мечтателя, переживавшаго жизнь, какъ развитіе когда-то имъ самимъ написаннаго романа…

Офиціальный же условный портретъ дѣятеля наслаивался въ общественномъ сознаніи. Потомъ, что бы человѣкъ ни дѣлалъ, одно, что къ портрету подходило, принималось, то, что къ нему не подходило, отбрасывалось. Такъ всегда пишутся историческіе портреты.

II.

Первое выступленіе Дизраелн въ палатѣ общинъ было однимъ сплошнымъ скандаломъ. Англійскій бытъ придаетъ этому первому выступленію извѣстное значеніе. Рѣчь новаго депутата называется «maiden speech», дѣвичьей рѣчью. Въ обычаѣ — учтивое снисхожденіе къ дебютанту. Члены парламента разглядывали Дизраели безъ пріязни. Лицо левантинца, черные кудрявые локоны, бутылочнаго цвѣта сюртукъ, бѣлый жилетъ, усыпанный золотыми цѣпочками. Его другъ Бульверь даже спросилъ:

— Зачѣмъ столько цѣпочекъ, Динки? Можно подумать, что вы тренируетесь, чтобы стать лордъ-мэромъ…

Каждая фраза Дизраели покрывалась смѣхомъ, перешедшимъ къ концу въ общій гомерическій хохотъ. Въ такой обстановкѣ произносилъ свою «дѣвичью» рѣчь одинъ изъ первыхъ ораторовъ Англіи. Дизраели былъ въ отчаяніи, считалъ себя опозореннымъ и загубленнымъ навѣки. Но политическія собранія имѣютъ свою особую акустику. Опытные парламентаріи не признали дебюта проваломъ. Ему смѣхомъ зажали ротъ. Всѣ естественныя ошибки новичка, которыя могли бы быть особенно разительны при свойственной Дизраели неумѣренности и влеченію къ кричащимъ образамъ, услужливо скрылъ смѣхъ.

Карьера давалась съ трудомъ. Въ 1841 году пришли къ власти консерваторы. Великобританія въ мучительномъ историческомъ снѣ переворачивалась опять на «правый» бокъ. Дизраели не попалъ въ число министровъ. Онъ не удержался, чтобы не напомнить о себѣ письмомъ Пилю. Хуже того: къ Пилю съ письмомъ обратилась жена Дизраели. Дизраели не хотѣли видѣть въ своей средѣ другіе министры. Лордъ Стэнли, впослѣдствіи другъ Дизраели, заявилъ, что уйдетъ, если министромъ будетъ приглашенъ Дизраели. Дизраели унижался до того, что просилъ должности. Гладстонъ же, когда ему предлагали портфель, прежде всего спросилъ: возможно ли ему, Гладстону, принять портфель при политикѣ даннаго кабинета по вѣроисповѣднымъ вопросамъ?

Параллели между Гладстономъ и Дизраели — самыя блестящія страницы книжки. Гладстонъ былъ его неизмѣнный соперникъ и противникъ. Они судили другъ о другѣ строго.

Для Гладстона, Дизраели былъ человѣкъ безъ религіи. Для Дизраели Гладстонъ былъ ханжой. Гладстонъ жилъ благонравнымъ мальчикомъ. Дизраели жилъ какъ искатель приключеній. Прежде, чѣмъ познакомиться съ министрами и епископами, онъ познакомился съ ростовщиками. Враги считали Дизраели нечестнымъ человѣкомъ. Враги Гладстона считали его честнымъ человѣкомъ «въ худшемъ смыслѣ этого слова»… Дизраели былъ увѣренъ, что Гладстонъ не святой. Гладстонъ не былъ увѣренъ въ томъ, что Дизраели не дьяволъ.

И каждый изъ нихъ ошибался насчетъ другого. Гладстонъ принималъ за чистую монету всѣ циническія бутады Дизраели. Дизраели считалъ лицемѣріемъ фразы, которыми Гладстонъ чистосердечно самого себя обманывалъ. Дизраели, будучи доктринеромъ, позировалъ на оппортуниста. Гладстонъ, будучи оппортунистомъ, хотѣлъ быть доктринеромъ. Дизраели, который прикидывался, что презираетъ разсудокъ, разсуждалъ правильно. Гладстонъ, исходившій изъ разума, дѣйствовалъ только въ силу страсти. Гладстонъ, обладатель большого состоянія, записывалъ каждую копѣйку. Дизраели, имѣвшій большіе долги, тратилъ деньги безъ всякаго счета. Оба любили Данте. Но Дизраели читалъ преимущественно «Адъ», Гладстонъ же — «Рай». Дизраели, имѣвшій репутацію легкомыслія, былъ въ обществѣ молчаливъ. Гладстонъ, при всей своей важной повадкѣ, очаровывалъ нескончаемой болтовней. Гладстонъ интересовался лишь двумя вещами: религіей и финансами. Дизраели интересовался тысячью различными предметами и въ томъ числѣ — религіей и финансами…

III.

Сэръ Робертъ Пиль былъ разбитъ лошадью. Кабинетъ составлялъ лордъ Стэнли, успѣвшій уже оцѣнить Дизраели. Онъ предложилъ ему министерство финансовъ. Первая смѣта была большимъ турниромъ между нимъ и Гладстономъ.

Юношеская мечта Дизраели быть первымъ министромъ осуществилась поздно, когда ему было за 60 лѣтъ. Передъ тѣмъ какъ сдѣлаться главой правительства, онъ выигралъ самое крупное политическое сраженіе… Онъ провелъ либеральную избирательную реформу, около которой десятилѣтія волновалась Англія. Тори провели идею виговъ. Правыми руками была проведена лѣвая политика, какъ недавно у насъ говорилось. Дизраели черезъ враждебный парламентъ провелъ законъ, который въ теченіе 30 лѣтъ не въ состояніи были провести, находясь у власти, виги. Гладстонъ болѣе, чѣмъ прежде, подозрѣвалъ въ Дизраели дьявола.

Въ этой сжатой маленькой книжкѣ Моруа хватило бы содержанія на нѣсколько томовъ. Отсылаю къ ней читателей: пересказывать всего въ газетномъ фельетонѣ нельзя. Въ книгѣ разсѣяно много анекдотовъ, остроумныхъ замѣчаній, изреченій Дизраели, который приписывалъ ихъ въ молодости, не обладая еще личнымъ авторитетомъ, первымъ пришедшимъ въ голову знаменитостямъ.

Для любителей шутокъ судьбы интересенъ слѣдующій эпизодъ. Однажды на Темзѣ супруги Дизраели катались на лодкѣ. У руля сидѣлъ жившій тогда въ Лондонѣ «бѣженецъ», принцъ Луи-Наполеонъ Бонапартъ, который чуть всѣхъ не утопилъ, наскочивъ на что-то посреди рѣки. Мистрисъ Дизраели на него яростно набросилась:

— Вы не должны были бы браться за вещи, которыя вы не умѣете! Вы вообще какой-то сорви-голова!..

Впослѣдствіи, когда неудачный рулевой взялъ на себя управленіе цѣлымъ государствомъ и сдѣлался французскимъ императоромъ, супруги Дизраели обѣдали у него въ Тюльери. Мистрисъ Дизраели сидѣла по правую руку Наполеона III. Она ему напомнила прогулку на Темзѣ и свое замѣчаніе, что онъ берется «за вещи, которыя не умѣетъ».

Императрица Евгенія замѣтила:

— Это совсѣмъ онъ!..

Обѣдъ этотъ можетъ навести еще на рядъ размышленій. Въ томъ же дворцѣ Дизраели былъ гостемъ предшественника Наполеона, короля Луи-Филиппа, который за столомъ самъ рѣзалъ ветчину тонкими ломтями. Король гордился своимъ искусствомъ и объяснялъ, что пріобрѣлъ его въ изгнаніи отъ лакея лондонскаго ресторана, гдѣ онъ обѣдалъ за 9 пенсовъ.

Дизраели довелось увидѣть въ изгнаніи обоихъ монарховъ.

IѴ.

У Дизраели было умѣнье обращаться съ женщинами. Мужчинъ онъ часто раздражалъ. Онъ и не любилъ мужского общества. Онъ говорилъ:

— Много есть страшнаго на свѣтѣ, но самое тягостное — это мужской обѣдъ…

Дамы ему благоволили. Онъ быстро сумѣлъ покорить сердце королевы Викторіи. Насколько она не могла терпѣть Гладстона, настолько она любила Дизраели, подходившаго къ ней не только какъ къ правительницѣ, но и какъ къ женщинѣ. Онъ зналъ, что женщины плохо выносятъ скуку. Его юмористическіе всеподданнѣйшіе доклады забавляли королеву. Приходилось и здѣсь преодолѣвать предубѣжденіе, потому что Альбертъ (покойный мужъ королевы, принцъ-консортъ) когда-то выразился, что у Дизраели нѣтъ признаковъ джентльмена. Дизраели разъ спросили, чѣмъ объясняется тайна его успѣха у королевы:

— Я никогда не отказываю. Никогда не спорю. Но иногда я забываю.

Это было не совсѣмъ точно и было, какъ многое у Дизраели, сказано для заостренія мысли. Спорить приходилось часто.

Королева и первый министръ обмѣнивались собственными сочиненіями. Онъ ей подносилъ романы. Она дарила ему свой «Дневникъ нашей жизни въ Шотландіи». Послѣ того первый министръ часто вводилъ такой оборотъ въ свои фразы:

— Мы съ вами, Ваше Величество, какъ писатели…

И за это его каждый разъ жаловали высочайшей улыбкой.

Ему посылали любимые цвѣты, ему позволяли, вопреки этикету, при докладахъ сидѣть. Королева и первый министръ другъ друга запросто навѣщали. Отношенія обратились въ тѣсную дружбу.

Ѵ.

Въ концѣ 1875 года Дизраели пріобрѣлъ для Англіи у египетскаго хедива 177 тысячъ акцій Суэцкаго канала… Это была мастерская сдѣлка. Значеніе ея равнялось итогамъ цѣлой побѣдоносной войны. Требовалось въ насколько часовъ получить 4 милліона фунтовъ стерлинговъ. Въ смѣтѣ такого кредита не было, а парламентъ былъ на каникулахъ. Во время совѣщанія министровъ секретарь Дизраели дежурилъ въ пріемной. Пріоткрывается дверь, высовывается голова Дизраели и произноситъ:

— Да…

Черезъ десять минутъ секретарь у Ротшильда, который обѣдаетъ. Секретарь говоритъ, что Дизраели нужны не позже завтрашняго дня 4 милліона фунтовъ стерлинговъ. Ротшильдъ, кушавшій виноградъ, выплевываетъ кожицу и спрашиваетъ:

— Чья гарантія?..

— Англійскаго правительства…

— Вы ихъ получите…

Берлинскій конгрессъ! Роль Дизраели-Биконсфильда слишкомъ извѣстна, чтобы подробно тутъ останавливаться. Когда начинались осложненія передъ войной 77-78 годовъ, королева, не любившая Россіи («Альбертъ всегда говорилъ, что опасность — оттуда»), стояла за самыя рѣшительныя дѣйствія Англіи. Дизраели приходилось охлаждать не только пылъ королевы, но и вмѣшивавшихся въ это дѣло принцессъ. Одна изъ нихъ, сидя за столомъ, сказала:

— Не могу понять, чего вы ждете…

— Въ эту минуту, Ваше Высочество? Картофеля.

Дирижеръ конгресса Бисмаркъ цѣнилъ Дизраели. Онъ говорилъ про него:

— Der alte Jude, das ist der Mann!.. [1]

Что же касается Горчакова, то у него съ Дизраели было несомнѣнно нѣчто общее: оба старца не знали географіи и очень смѣшно изъ-за этого на конгрессѣ кипятились. Разъ Бисмарку пришлось сдѣлать перерывъ, такъ какъ вышло безвыходное недоразумѣніе съ картами.

***

Послѣ того, какъ Дизраели покинулъ политическую арену, одинъ его противникъ замѣтилъ про него такъ:

— Теперь это будетъ точно шахматная партія, когда изъ игры вышла королева: простая свалка пѣшекъ.

Программа Дизраели можетъ быть выражена двумя латинскими словами, сказанными имъ разъ въ рѣчи на банкетѣ лордъ-мэра: «Imperium et libertas». [2]

Трудно такого тори отличить отъ вига!

*) André Maurois. La vie de Disraeli. Nouvell revue française. Paris. 1927.

[1] Этотъ старый еврей, вотъ это человѣкъ!.. (нѣм.).

[2] Имперія и свобода (лат.).

Николай Чебышёвъ.
Возрожденіе, № 727, 30 мая 1927.

Views: 28

Трудно намъ, старикамъ, привыкать къ новымъ понятіямъ.

Въ особенности къ тѣмъ, которыя сохранили старое обозначеніе, а содержаніе получили совершенно иное.

Кто не помнитъ, напримѣръ, того жуткаго мистическаго чувства, которое возникало у насъ при торжественномъ словѣ «творчество»?

Скажутъ, бывало: «артистъ творитъ… готовится къ выступленію въ «Отелло».

И сразу страшно становилось.

Такъ и представлялось благоговѣйному взору:

Безумно вдохновенный взглядъ. Блѣдное лицо. Всклокоченные волосы. Полное забвеніе обѣда, завтрака, чая. Вокругъ артиста витаютъ музы. Алоллонъ незримо присутствуетъ, усѣвшись въ углу. Діонисъ вакхически суетится вокругъ, придерживая на себѣ виноградныя гроздья. Конь Пегасъ стоитъ тутъ же рядомъ, бьетъ копытами въ полъ, ржетъ и фыркаетъ, гордясь могучимъ сѣдокомъ.

И хотя артистъ, изучая роль, одиноко заперся въ комнатѣ, но широкая публика хорошо знаетъ, что это не одиночество, а общеніе съ изысканнымъ миѳологическимъ обществомъ. Не квартира холостяка, а цѣлый, такъ сказать, бульваръ Монпарнассъ.

Что подразумѣваетъ публика подъ словомъ «творчество» въ нынѣшнее кинематографическое время, опредѣлить уже не такъ легко. Вотъ передо мной выдержки изъ статьи, помѣщенной въ берлинскомъ журналѣ «Литерарише Вельтъ».

Статья принадлежитъ перу современной знаменитости — Чарли Чаплину и подробно разъясняетъ восторженнымъ читателямъ, въ чемъ «тайна моего, Чаплина, творчества».

Творчество, дѣйствительно, совершенно новаго типа. Старикамъ непонятное.

«Въ моемъ комизмѣ нѣтъ ничего таинственнаго» — пишетъ Чарли о своей бамбуковой палкѣ и о брюкахъ штопоромъ. «Мысль о палкѣ является просто счастливой находкой». Что же касается штановъ, то они хотя и не находка, но «являются синтезомъ тѣхъ англичанъ, которыхъ я имѣлъ возможность наблюдать въ Лондонѣ».

«Знаніе природы человѣка, — продолжаетъ далѣе Чаплинъ, — лежитъ въ основѣ моего творчества. Именно поэтому имѣютъ такой шумный успѣхъ фильмы, въ которыхъ полисменъ падаетъ въ водосточную трубу или натыкается на мусорный ящикъ». Кромѣ того, «нужно помнить, что люди обычно довольны, когда непріятность постигаетъ богатыхъ людей». Поэтому «особый успѣхъ имѣетъ моя фильма съ мороженымъ. Я роняю ложечку съ мороженымъ: она черезъ мои брюки скользитъ на полъ, потомъ падаетъ съ балкона внизъ, прямо на голую спину богатой дамы; дама начинаетъ кричать и прыгать. А среди публики два взрыва смѣха: одинъ — отъ моего затруднительнаго положенія, другой — отъ положенія дамы».

Читая эту серьезную статью, помѣщенную въ серьезномъ журналѣ, все время чувствуешь себя странно, встрѣчая слова «творчество», «синтезъ», «анализъ», «художественное изображеніе типа».

Сказали бы намъ этакъ лѣтъ тридцать назадъ на урокѣ словесности, что паденіе полицейскаго въ водосточную трубу есть художественное изображеніе типа.

Или что мороженое на голой спинѣ дамы поддается анализу, а брюки штопоромъ — синтезу.

Вотъ нагорѣло бы преподавателю отъ директора, а директору отъ попечителя округа!

Въ настоящее время, однако, такія художества, какъ выступленія Чаплина, становятся классической основой театральнаго творчества.

Артистъ теперь тоже творитъ, но творитъ совсѣмъ по другому: бьетъ доской по головѣ партнера для углубленія анализа; соединяетъ палки съ брюками въ творческомъ синтезѣ; вдохновляется въ водосточной трубѣ, возносится къ идеалу у сорнаго ящика.

А вся обстановка творчества тоже совершенно другая:

Вмѣсто музъ витаютъ вокругъ этуали. [1] Вмѣсто Феба-Аполлона — прожекторъ «Юпитеръ». Вмѣсто Діониса — содержатель бистро. Вмѣсто Пегаса — автомобиль въ десять лошадиныхъ силъ.

И видя все это, чувствуешь себя такимъ несчастнымъ, такимъ наивнымъ со своей отсталостью. Ощущаешь такую ненужность всего того, что когда-то училъ, когда-то впиталъ въ себя.

Нѣтъ, тысячу разъ правъ геніальный Мейерхольдъ, утверждавшій въ своей студіи передъ революціей, что каждому артисту обязательно нужно быть цирковымъ акробатомъ.

— Идите учиться къ клоунамъ въ циркъ! — звалъ онъ учениковъ и ученицъ, готовившихся къ постановкѣ «Царя Эдипа».

И тогда это казалось немного забавно. А теперь — ничего.

Такъ какъ для нынѣшней публики, дѣйствительно, циркъ есть вещь. А прочее все — гиль.

[1] Étoiles — кинозвѣзды (фр.).

Андрей Ренниковъ.
Возрожденіе, № 860, 10 октября 1927.

Views: 29

Русская мемуарная литература обогатилась новымъ необыкновенно интереснымъ и значительнымъ документомъ. Центрархивомъ опубликованъ дневникъ Е. А. Перетца, бывшаго государственнымъ секретаремъ въ моментъ смерти Александра II и пережившаго при Александрѣ III смѣну направленія, въ результатѣ которой и самъ Перетцъ, принадлежавшій къ благороднѣйшимъ представителямъ русской либеральной бюрократіи, долженъ былъ уйти съ своего поста. Въ этомъ дневникѣ, въ частности, дается отчетливое и мѣстами чрезвычайно обстоятельное описаніе исторіи такъ называемой «конституціи Лорисъ-Меликова». Е. А. Перетцъ, по порученію Великаго Князя Константина Николаевича, еще въ 1880 году составилъ проектъ реформы Государственнаго Совѣта, въ смыслѣ призыва туда представителей дворянства и земства. Встревоженный тѣмъ, что Лорисъ-Меликовъ, призвавъ къ себѣ редакторовъ повременныхъ изданій, объявилъ имъ, чтобы они оставили всякія мечтанія о конституціи и хотя бы о совѣщательной «Земской Думѣ», Перетцъ обратился къ графу съ вопросомъ, не означаетъ ли это необходимость сдать и его проектъ въ архивъ.

«Отчего же, — отвѣчалъ съ живостью Лорисъ, — я возставалъ противъ конституціонныхъ стремленій, у насъ теперь невозможныхъ, но въ то же время я вполнѣ раздѣляю мысль о необходимости выслушивать мнѣнія толковыхъ и практичныхъ людей».

Такъ записываетъ Перетцъ 21 октября 1880 г., а 13 января онъ, со словъ Сольскаго, отмѣчаетъ, что Лорисъ, послѣ разговоровъ съ Великимъ Княземъ Константиномъ Николаевичемъ, совѣтывался съ нимъ, Сольскимъ, о томъ, какъ лучше организовать призывъ въ Государственный Совѣтъ гласныхъ отъ земствъ и городовъ. Въ виду того, что противъ проекта B. К. Константина Николаевича высказывался Цесаревичъ, Лорисъ отказывался отъ созданія постояннаго учрежденія при Государственномъ Совѣтѣ и имѣлъ въ виду создать лишь редакціонную комиссію изъ депутатовъ для предварительнаго разсмотрѣнія тѣхъ законодательныхъ предположеній, которыя явятся результатомъ организованныхъ Лорисомъ сенаторскихъ ревизій. Согласно отмѣткѣ Перетца 28 февраля, подобный проектъ былъ одобренъ совѣщаніемъ подъ предсѣдательствомъ Валуева. Государь прочелъ журналъ совѣщанія, сдѣлалъ нѣсколько частныхъ замѣтокъ, далъ свое предварительное согласіе, но, по важности дѣла, предложилъ обсудить его въ совѣтѣ министровъ.

«Какъ жаль, тамъ будетъ, вѣроятно, оппозиція со стороны Побѣдоносцева, — замѣтилъ B. К. Константинъ Николаевичъ, узнавъ объ этомъ, въ присутствіи Цесаревича».

«Что же за бѣда, — возразилъ Цесаревичъ, — тѣмъ лучше. Разные взгляды могутъ только способствовать разъясненію вопроса».

Такъ скрестили шпаги предъ этимъ, казалось бы, рѣшительнымъ моментомъ, царственные лидеры двухъ борющихся направленій.

Перваго марта произошло покушеніе. Обстановка радикально измѣнилась. Случилось то, подъ угрозой чего жили и Лорисъ-Меликовъ («Раздайся снова какой-нибудь злополучный выстрѣла — и я пропалъ, а со мною пропала и система моя. Отъ новыхъ вѣяній мы перейдемъ опять чуть ли не къ инквизиціи», записываетъ 15 декабря слова Лориса Перетцъ) и самъ Государь. Когда въ день покушенія Лорисъ, докладывая письмо Валуева, «клонившееся къ реакціи», ставилъ вопросъ объ отставкѣ, Государь отвѣтилъ, что питаетъ къ нему довѣріе и проситъ не оставлять — «пока мы живы»!..

Смѣна направленія произошла не сразу. Александръ III не пустилъ Лорисъ-Меликова въ отставку и даже категорически не высказался противъ одобреннаго въ принципѣ его отцомъ проекта созыва депутатовъ. 8 марта, въ 2 ч. дня, состоялось историческое засѣданіе совѣта министровъ, на которомъ вопросъ объ учрежденіи редакціонной комиссіи былъ подвергнутъ обсужденію. (*) Кромѣ министровъ, участвовали предсѣдатели департаментовъ Государственнаго Совѣта, Великіе Князья Владимиръ Александровичъ, Константинъ Николаевичъ и Михаилъ Николаевичъ, завѣдующій дѣлами совѣта министровъ Н. П. Мансуровъ и самъ Перетцъ, какъ государственный секретарь. Всего въ засѣданіи участвовало 25 человѣкъ. Совѣщаніе было открыто Государемъ, который, подтвердивъ, что проектъ въ общихъ чертахъ былъ одобренъ покойнымъ Александромъ II, и что имъ сдѣланы были лишь «нѣкоторыя замѣтки относительно частностей», каковыя замѣтки и предстоитъ теперь обсудить, вмѣстѣ съ тѣмъ предложилъ участвующимъ высказываться откровенно.

«Предваряю васъ, что вопросъ не слѣдуетъ считать предрѣшеннымъ, такъ какъ и покойный Батюшка хотѣлъ, прежде окончательнаго утвержденія проекта, созвать для разсмотрѣнія его совѣтъ министровъ».

Первымъ высказался графъ Лорисъ-Меликовъ. Онъ прочелъ записку и проектъ публикаціи въ «Правительственномъ Вѣстникѣ». Существо проекта заключалось въ томъ, чтобы тѣ законопроекты, которые будутъ составлены на основаніи матеріаловъ сенаторскихъ ревизій, были разсмотрѣны особой редакціонной комиссіей, въ которой, кромѣ должностныхъ лицъ, отъ правительственныхъ вѣдомствъ, участвовали бы представители Земства (по два отъ каждой губерніи) и городовъ (по одному отъ каждаго губернскаго города и два отъ столицъ). Комиссія должна подраздѣляться на отдѣлы для первоначальнаго обсужденія отдѣльныхъ проектовь, а затѣмъ соединиться въ общее собраніе, подъ предсѣдательствомъ лица, назначеннаго Государемъ Императоромъ. Выработанные проекты должны вноситься въ Государственный Совѣтъ, права котораго остаются неизмѣнными.

Когда Лорисъ кончилъ, Государь обратился къ сидѣвшему рядомъ съ нимъ гр. С. Г. Строганову. Тотъ высказался рѣшительно противъ.

«Мѣра эта вредна потому, что съ принятіемъ ея власть перейдетъ изъ рукъ самодержавнаго монарха, который теперь для Россіи безусловно необходимъ, въ руки разныхъ шалопаевъ, думающихъ не о пользѣ общей, а только о своей личной выгодѣ…» «Путь этотъ ведетъ прямо къ конституціи, которой я не желаю ни для васъ, ни для Россіи».

«Я тоже опасаюсь, — подхватилъ Государь, — что это первый шагъ къ конституціи», и затѣмъ далъ слово Валуеву, который высказался въ совершенно другомъ духѣ, полемизируя со Строгановымъ.

«Предполагаемая мѣра очень далека отъ конституціи». Она имѣетъ цѣлью справляться съ мнѣніями и взглядами мѣстныхъ людей, а это необходимо при необъятности Имперіи. «Вамъ, Государь, небезызвѣстно, что я давнишній авторъ, могу сказать, — ветеранъ разсматриваемаго предположенія». Оно было сдѣлано Валуевымъ въ 1863 году, затѣмъ въ 1866 году и, наконецъ, въ прошломъ году Валуевъ представилъ Государю соотвѣтственную записку. Валуевъ постоянно держался одного и того же взгляда на этотъ вопросъ и не измѣняетъ его и теперь. «Напротивъ, я нахожу, что при настоящихъ обстоятельствахъ, предлагаемая намъ мѣра оказывается въ особенности настоятельной и необходимой». Валуева поддержалъ гр. Д. А. Милютинъ, высказавшійся за безотлагательное положительное разрѣшеніе вопроса.

«Покойный Государь, по вступленіи на престолъ, предпринялъ цѣлый рядъ великихъ дѣлъ. Начатыя имъ преобразованія должны были обновить весь строй нашего отечества. Къ несчастью, выстрѣлъ Каракозова остановилъ исполненіе многимъ благихъ предначертаній великодушнаго монарха. Кромѣ святого дѣла освобожденія крестьянъ… всѣ остальныя преобразованія исполнялись вяло, съ недовѣріемъ къ пользѣ ихъ… Въ Россіи все затормозилось, почти замерзло, повсюду стало развиваться глубокое неудовольствіе… Въ самое послѣднее только время общество ожило, всѣмъ стало легче дышать, дѣйствія правительства стали напоминать первые лучшіе годы минувшаго царствованія…» Когда Милютинъ упомянулъ о томъ, что слухъ о новыхъ мѣропріятіяхъ дошелъ до заграницы, Государь прервалъ его указаніемъ на письмо Вильгельма къ Александру II съ мольбой — «не давать Россіи конституціи».

«Ваше Величество, не о конституціи идетъ у насъ теперь рѣчь. Нѣтъ ея и тѣни», возразилъ Милютинъ. Важно участіе въ обсужденіи людей жизни.

Послѣ выступленія министра почтъ и телеграфовъ Л. С. Макова противъ проекта, слово взялъ министръ финансовъ А. А. Абаза, съ необыкновенной горячностью его защищавшій.

«Тронъ не можетъ опираться исключительно на милліонъ штыковъ и армію чиновниковъ».

Наконецъ, послѣ разъясненія Лорисъ-Меликова, который особенно подчеркивалъ, что предлагаемыя мѣры ни въ какой мѣрѣ не должны ослабить энергіи для борьбы со злодѣями, а имѣютъ въ виду привлечь на сторону правительства благомыслящихъ людей, и указывалъ на срочность, ибо «черезъ три мѣсяца нынѣшнія, въ сущности, весьма скромныя, предположенія окажутся, по всей вѣроятности, уже запоздалыми», выступило главное дѣйствующее лицо новой эпохи, — К. П. Побѣдоносцевъ. «Блѣдный, какъ полотно, и, очевидно, взволнованный», онъ заявилъ, что онъ не только «въ смущеніи», но и «въ отчаяніи». «Finis Russiae!» [1] «Проектъ дышетъ фальшью. Здѣсь говорятъ объ экспертахъ. Эксперты вызывались и въ прежнія времена, но не такъ, какъ предлагается теперь. Нѣтъ, въ Россіи хотятъ ввести конституцію, и если не сразу, то по крайней мѣрѣ, сдѣлать къ ней первый шагъ… А что такое конституція? Отвѣтъ на этотъ вопросъ даетъ намъ Западная Европа. Конституціи, тамъ существующія, суть орудіе всякой неправды, орудіе всякихъ интригъ…» Пустые болтуны испортили высокія предначертанія покойнаго Государя. Послѣ освобожденія крестьянъ, имъ не дали надлежащей власти… Открыты повсюду кабаки. Открыты земскія и городскія общественныя учрежденія, въ которыхъ не занимаются дѣйствительнымъ дѣломъ, и гдѣ орудуютъ люди негодные, безнравственные. Потомъ открылись новыя судебныя учрежденія — новыя говорильни, благодаря которымъ, самыя ужасныя преступленія остаются безнаказанными. Дали, наконецъ, свободу печати, этой самой ужасной говорильнѣ, которая во всѣ концы необъятной русской земли разноситъ хулу на власть, сѣетъ раздоръ, разжигаетъ страсти. А теперь предлагаютъ учредить Верховную говорильню, когда «въ Петропавловскомъ Соборѣ не погребенъ еще прахъ благодушнаго русскаго Царя, который среди бѣлаго дня растерзанъ русскими же людьми». Въ этомъ преступленіи всѣ виновны. «На насъ всѣхъ лежитъ клеймо несмываемаго позора, павшаго на русскую землю, всѣ мы должны каяться…» «Сущая правда, всѣ мы виноваты, — подтвердилъ Государь, — я первый обвиняю себя». — Въ такое ужасное время нужно думать не объ учрежденіи говорильни, кончилъ Побѣдоносцевъ, нужно дѣйствовать.

Рѣчь Побѣдоносцева произвела на всѣхъ и особенно на Государя весьма сильное впечатлѣніе. Съ возраженіями выступилъ Абаза, заявивъ, что если Константинъ Петровичъ правъ, то «всѣхъ насъ, принимавшихъ участіе въ преобразованіяхъ прошлаго — скажу смѣло — великаго царствованія», нужно уволить. Абаза вновь подтвердилъ свое прежнее мнѣніе. Его поддержалъ Д. М. Сольскій, подчеркнувшій, что, по его мнѣнію, разногласія происходятъ отъ недоразумѣній, такъ какъ для борьбы съ соціализмомъ нужно, прежде всего, имѣть хорошую полицію, которой у насъ нѣтъ, а о конституціи вообще никто не думаетъ. Революціи боялись, когда освобождали крестьянъ, когда вводили земскія учрежденія. Эти опасенія оказались несправедливыми… Самъ Побѣдоносцевъ не отвергаетъ пользы соображенія важныхъ законодательныхъ мѣръ при участіи людей практическихъ… Въ его рѣчи мрачная критика, но нѣтъ конкретныхъ предположеній.

Не останавливаясь на изложеніи дальнѣйшихъ преній, отмѣчу только выступленіе B. К. Константина Николаевича, который подчеркнулъ, что онъ независимо отъ П. А. Валуева, поднялъ разсматриваемый вопросъ въ 1866 году, и что если бы въ данный моментъ не было предложено соотвѣтственнаго проекта министромъ внутреннихъ дѣлъ, то онъ самъ бы возобновилъ свое предложеніе. Онъ не возражаетъ противъ новаго разсмотрѣнія проекта: «нужно нѣсколько разъ отмѣрить наши предположенія, но въ концѣ концовъ, нужно ихъ отрѣзать». Съ этимъ мнѣніемъ согласился и B. К. Владимиръ Александровичъ. Государь подхватилъ эту мысль. Предсѣдательствовать въ комиссіи для новаго разсмотрѣна Проекта Государь предложилъ гр. Строганову, но тотъ отказался. Составъ комиссіи остался неразрѣшеннымъ.

Сторонники проекта были въ общемъ довольны ходомъ дѣла, отнюдь не считая его проиграннымъ. Предсѣдателемъ комиссіи былъ вскорѣ назначенъ B. К. Владимиръ Александровичъ, котораго не считали врагомъ проекта.

Дальнѣйшимъ этапомъ развертывающихся событій было совѣщаніе въ Гатчинѣ 21 апрѣля. Засѣданіе происходило по иниціативѣ Лориса и Абазы, которые считали необходимымъ установить единство дѣйствій среди министровъ, образуя какъ бы кабинетъ, составленный изъ людей приблизительно одного и того же направленія. Государь отнесся къ этому сочувственно и созвалъ совѣщаніе, весьма немногочисленное, въ которое, между прочимъ, не были приглашены ни предсѣдатель кабинета министровъ Валуевъ, ни предсѣдатель Государственнаго Совѣта B. К. Константинъ Николаевичъ. Первымъ говорилъ Побѣдоносцевъ «въ обычномъ плаксивомъ тонѣ своемъ», сводя все къ отсутствію нравственности. Рѣчь его была эффектна, но безъ прежней увѣренности. Лорисъ-Меликовъ и Абаза защищали свое предложеніе и въ общемъ, какъ имъ казалось, побѣдили. Было признало необходимымъ главнѣйшіе вопросы передать въ совѣщаніе нѣкоторыхъ министровъ подъ предсѣдательствомъ B. К. Владимира Александровича. Побѣдоносцевъ не возражалъ. Лорисъ и Абаза (со словъ котораго Перетцъ описываетъ засѣданіе) считали, что наступило ихъ полное торжество. «Побѣдоносцевъ уничтоженъ и стертъ въ порошокъ», — сказалъ Абаза.

На самомъ дѣлѣ, оказалось иначе. На идеѣ «единства управленія» погибли и Лорисъ-Меликовъ и Абаза! Единство управленія состоялось — но подъ знакомъ вліянія Побѣдоносцева. 29 апрѣля Перетцъ заноситъ въ свой дневникъ: «Особенное и неожиданное совершилось. Распубликованъ манифестъ, заявляющій о твердомъ намѣреніи Государя охранить самодержавіе. Манифестъ, очевидно, написанъ Побѣдоносцевымъ… Манифестъ дышетъ, отчасти, вызовомъ, угрозой, а въ то же время не содержитъ въ себѣ ничего утѣшительнаго ни для образованныхъ классовъ, ни для простого народа. Въ обществѣ онъ произвелъ удручающее впечатлѣніе. Лорисъ и Абаза узнали объ этомъ громовомъ ударѣ только вчера вечеромъ на совѣщаніи, куда Набоковъ привезъ корректуру манифеста». Лорисъ и Абаза подали въ отставку. За ними вскорѣ ушелъ Милютинъ. Еще раньше быль рѣшенъ и постепенно былъ вынужденъ уходъ B. К. Константина Николаевича. Объ этомъ не лишенномъ драматизма эпизодѣ подробно повѣствуетъ Перетцъ, приводя документальную переписку, связанную съ этой отставкой. Великій Князь не хотѣлъ уходить, онъ требовалъ, чтобы его уволили, считая себя неразрывно связаннымъ съ дѣломъ флота, коего онъ былъ генералъ-адмираломъ и съ дѣломъ Государственнаго Совѣта. Онъ считалъ, что оставаясь на своемъ посту, онъ исполняетъ завѣты своего Отца и державнаго Брата. Однако Государь не могъ выносить Великаго Князя, считая его — не безъ основанія! — вдохновителемъ той линіи политики, которая для него была отвратна, и оставался непоколебимъ. Великому Князю пришлось уйти. Его лебединой пѣсней было засѣданіе Государственнаго Совѣта, въ которомъ разсматривалось — трогательная случайность судьбы! — послѣднее звено той великой реформы, которая была въ значительной мѣрѣ дѣломъ энергіи Великаго Князя. Обсуждался вопросъ о переводѣ крестьянъ на обязательный выкупъ. Великій Князь произнесъ рѣчь, въ которой прекрасно, по утвержденію Перетца, разъяснилъ вопросъ. Затѣмъ докладывалъ дѣло министръ финансовъ Абаза. Когда онъ привелъ слова Государя Александра II: «Изъ всего, что помогли мнѣ совершить, крестьянскую реформу я считаю самымъ важнымъ дѣломъ всего моего царствованія» — «Великій Князь склонилъ голову къ столу, закрылъ себѣ лицо руками и зарыдалъ. Всѣ смолкли; минута была торжественная и трогательная…»

Когда Великій Князь узналъ объ уходѣ Лориса, Абазы и о предстоящемъ уходѣ Милютина, онъ сказалъ:

— Au moins je m’en vais en bonne compagnie. [2]

Мѣсто Лориса занялъ Игнатьевъ, человѣкъ, котораго Перетцъ рисуетъ въ своихъ запискахъ съ чрезвычайно невыгодной стороны, какъ человѣка необыкновенно способнаго, но лживаго и безсовѣстнаго карьериста. Любопытно, что когда узнали о назначеніи Игнатьева, то и Лорисъ и многіе изъ его лагеря считали, что Игнатьевъ пойдетъ по пути Лориса и, быть можетъ, даже дальше его! Нѣкоторыя дѣйствія Игнатьева такъ толковалъ первое время и Перетцъ. Нужно сказать, что въ конечномъ итогѣ, эти сужденія оправдались! 20 мая Перетцъ отмѣчаетъ слѣдующее: Игнатьевъ «выкинулъ такую штуку, которой никто не ожидалъ. Расчитывая на безусловное довѣріе у Государя, онъ представилъ Его Величеству записку о необходимости созвать къ предстоящему коронованію Земскій Соборъ. Несмотря на то, что Игнатъевъ просилъ о сохраненіи этого предположенія въ совершенной тайнѣ, Государь передалъ записку Игнатьева Побѣдоносцеву, который, разумѣется, былъ возмущенъ и упросилъ Его Величество созвать совѣщаніе для обсужденія этой записки». Не зналъ ничего объ Игнатьевскихъ предположеніяхъ и новый предсѣдатель Государственнаго Совѣта B. К. Михаилъ Николаевичъ. Узнавъ объ нихъ онъ сказалъ Перетцу, что, «по всей вѣроятности, цѣль Игнатьева — противодѣйствіе анархистамъ, которые больше всего опасаются либеральныхъ правительственныхъ мѣръ и въ восторгѣ отъ всякой крутой мѣры, возбуждающей недовольство». Записка Игнатьева была разсмотрѣна 6 мая въ совѣщаніи, въ которомъ участвовали, кромѣ Игнатьева, Островскій, Рейтернъ, Деляновъ и Побѣдоносцевъ. «Игнатьевъ защищался плохо и лгалъ безъ зазрѣній совѣсти. Государь, видимо, былъ имъ недоволенъ». Черезъ нѣсколько дней Игнатьевъ былъ уволенъ и преемникомъ ему назначенъ гр. Д. А. Толстой. Этимъ кончилась исторія «Лорисъ-Меликовской конституціи».

Новый курсъ принялъ окончательныя формы. Вскорѣ долженъ былъ покинуть свой постъ и Перетцъ, несмотря на все уваженіе, которое къ нему питалъ B. К. Михаилъ Николаевичъ. Когда Перетцъ, со свойственнымъ ему тактомъ, самъ возбудилъ вопросъ объ увольненіи, Государь сказалъ: «Я знаю, что онъ человѣкъ умный, честный, опытный, однимъ словомъ, совершенно на своемъ мѣстѣ. Но если Перетцъ самъ возбуждаетъ вопросъ, то я долженъ сказать по совѣсти, что удерживать его не буду. Онъ напоминаетъ мнѣ такое время, которое мнѣ несимпатично. Они съ дядей Костей, при покойномъ Государѣ, хозяйничали въ Государственномъ Совѣтѣ и вели дѣла не такъ, какъ бы желалъ я…» Перетцъ былъ назначенъ членомъ Государственнаго Совѣта.

Я, конечно, далеко не исчерпалъ цѣннѣйшаго матеріала, заключеннаго въ «Дневникѣ» Перетца. Каждый, интересующійся русской исторіей XIX в., его долженъ прочесть. Какъ живой, встаетъ въ этихъ запискахъ плѣнительный обликъ Великаго Князя Константина Николаевича… Зловѣщей тѣнью проходитъ фигура К. П. Побѣдоносцева на фонѣ многочисленной галлереи государственныхъ дѣятелей, дѣйствія и слова которыхъ четко и явственно обозначены въ правдивыхъ лѣтописныхъ замѣткахъ государственнаго секретаря. Особый интересъ представляетъ «Дневникъ» для спеціалистовъ государственнаго права, давая драгоцѣнный матеріалъ для сужденія о той своеобразной охранѣ законности — не субъективныхъ правъ отдѣльныхъ гражданъ, а прежде всего объективнаго порядка прохожденія закона и исполненія его, — которая характерна для царской Россіи и вошла въ традицію, главнымъ образомъ, начиная съ Николая I. Какъ убѣжденный законникъ, Перетцъ защищалъ права Государственнаго Совѣта, какъ учрежденія законосовѣщательнаго, и отмѣчалъ въ своихъ запискахъ рядъ эпизодовъ, которые необыкновенно живо рисуютъ нормальный ходъ и перебои нашей государственной машины подъ угломъ зрѣнія охраны законности.

Въ заключеніе — одинъ штрихъ. Всѣ сторонники «конституціи Лорисъ-Меликова» искренно считали, что проектируемая ими мѣра не только не есть конституція, но и не есть шагъ къ ней, въ чемъ, и, конечно, совершенно справедливо, былъ убѣжденъ Побѣдоносцевъ. Изъ всѣхъ многочисленныхъ лицъ, о которыхъ пишетъ Перетцъ, иного мнѣнія былъ лишь гр. Шуваловъ, убѣжденный конституціоналистъ. По поводу засѣданія 8 марта, онъ опредѣленно заявилъ, что совѣщательное собраніе не принесетъ пользы и что нужно учредить двѣ палаты и предоставить имъ голосъ рѣшительный. Если же этого сдѣлать нельзя, то нужно положить такое основаніе, изъ котораго могло бы потомъ развиться настоящее представительство. Поэтому ему болѣе нравился прежній Валуевскій проектъ. А когда, черезъ того же Шувалова, Бисмаркъ нѣсколько позже пытался повліять на Царя въ смыслѣ необходимости «зажать ротъ всѣмъ крикунамъ, мечтающимъ о конституціи», Шуваловъ категорически отказался быть посредникомъ. Бисмаркъ, кстати сказать, ужасно обидѣлся и сказалъ присутствующей при этомъ своей женѣ:

— Tu entends, Bismark n’est plus rien. [3]

Впрочемъ, Бисмаркъ сумѣлъ, считаетъ Перетцъ, довести свое мнѣніе до Государя другимъ путемъ — черезъ германскаго императора. Во всякомъ случаѣ, замѣчаетъ Перетцъ, — паденію Лориса рукоплескали въ Берлинѣ.

(*) Сужденія засѣданія 8 марта записаны Перетцомъ подъ свѣжимъ впечатлѣіемъ, почти дословно — «фотографически». Въ сокращенномъ изложеніи, эта запись, какъ протоколъ засѣданія якобы Государственнаго Совѣта, была опубликована въ январской книжкѣ журнала «Былое» за 1906 г. Полностью этотъ отрывокъ дневника раньше напечатанъ въ «Красномъ Архивѣ», т. 8. (Прим. автора.)

[1] «Конецъ Россіи!» (лат.).

[2] «По меньшей мѣрѣ, я ухожу въ хорошей компаніи» (фр.).

[3] «Слышишь, Бисмарка нынче ни въ грошъ не ставятъ» (фр.).

Кириллъ Зайцевъ.
Возрожденіе, № 765, 7 іюля 1927.

Views: 30

Шесть лѣтъ тому назадъ мы собрались въ московской церкви Николы на Пескахъ [1] на панихидѣ по Блокѣ. Служилъ молодой священникъ, «бывшій поэтъ», бывшій авіаторъ, и мнѣ странно было слышать здѣсь въ церкви молодой голосъ, который я слышалъ на авіаціонномъ полѣ у Качи, подъ Севастополемъ, городомъ несчетныхъ русскихъ панихидъ.. Я мало зналъ Блока. Въ прежнія времена видѣлъ его два-три раза, слышалъ, какъ онъ читалъ «Незнакомку». Во время изданія «Софіи» мы обмѣнялись съ нимъ какими-то очень дружественными письмами, содержанія которыхъ я, однако, не помню. Послѣднее отчетливое о немъ воспоминаніе относится къ послѣднимъ мѣсяцамъ его жизни, къ послѣднему его пріѣзду въ Москву и къ послѣднему, кажется, публичному чтенію имъ стиховъ.

Весной 1921 года я состоялъ предсѣдателемъ страннаго учрежденія, носившаго имя «Студіо Италіано». Было оно одно время вмѣстѣ съ лавкой писателей послѣдней изъ «вольностей россійскихъ» и непонятнымъ вообще въ совѣтской обстановкѣ проявленіемъ «общественной иниціативы». То былъ, въ сущности, маленькій кружокъ лицъ, дружныхъ между собой и связанныхъ общей любовью къ Италіи. Въ самые тяжелые и страшные годы появлялись на стѣнахъ московскихъ домовъ афиши, изѣщавшія о предпринятомъ нашимъ кружкомъ «осеннемъ» или «весеннемъ», «флорентійскомъ» или «венеціанскомъ» циклѣ лекцій. Лекцію о Венеціи или Флоренціи прочесть немудрено, даже въ шубѣ, даже въ залѣ съ температурой ниже нуля, но меня всегда удивляло, какъ это находились люди, готовые эти лекціи слушать. Дѣло было даже небезопасное — нашъ дорогой гость, профессоръ В. Н. Щепкинъ простудился на лекціи (кажется, о Неаполѣ) въ нетопленномъ залѣ гр. Бобринскаго на Малой Никитской и вскорѣ послѣ того умеръ.

Какъ бы то ни было, наши лекціи посѣщали, и посѣщали очень пріятные люди. «Студіо» нѣкоторымъ образомъ укрѣплялось, и это привлекло вниманіе власти. Послѣ сложныхъ дипломатическихъ переговоровъ съ «Главнаукой» насъ «ввели въ сѣть» какихъ-то народно-образовательныхъ учрежденій и обязали получать «заработную плату». Въ тѣ годы никто не смѣлъ работать безплатно въ предѣлахъ соціалистическаго отечества. Система этой платы была тогда очень мудреная: секретарю нашему приходилось много трудиться, чтобы составить табличку, гдѣ «рабочіе часы» умножались на какіе-то «коэффиціенты квалификаціи», или ужъ я не знаю, на что еще. Денегъ получалось очень немного, но мы эти деньги хранили, и разъ или два въ сезонъ сообща готовили на нихъ макароны, покупали вино. Разъ или два подчивали даже заѣзжихъ итальянскихъ литераторовъ.

Весной 1921 года «Студіо» переживало какъ бы расцвѣтъ, и въ то же время явные симптомы предвѣщали близкую его, по волѣ власти, кончину. «Весенній циклъ» мы рѣшили во всякомъ случаѣ закончить празднично: мы узнали о пріѣздѣ въ Москву Блока и «постановили» пригласить его прочесть у насъ «Итальянскіе Стихи». Блока долженъ былъ приглашать я. Я отправился разыскивать его въ домъ одного литератора, славившагося своимъ умѣніемъ доставать дрова и недурно жившаго въ переулкѣ близъ Пречистенскаго бульвара. Здѣсь Блока не оказалось, но выскочилъ на мой вопросъ высокій человѣкъ съ проворными манерами и фальшивымъ голосомъ. То былъ Корнѣй Чуковскій; онъ взялся немедленно доставить меня къ Блоку.

Мы направились въ конецъ Арбата къ «профессору» Когану. Какъ москвичъ, я слышалъ это имя лектора на Высшихъ Женскихъ Курсахъ, марксиста и сотрудника разныхъ журналовъ, во всѣхъ этихъ дѣлахъ равнаго бездарностью своей развѣ только пресловутому Фриче. Считался онъ въ тѣ времена близкимъ къ большевикамъ, но безобиднымъ человѣкомъ, способнымъ оказать услугу литератору, даже и не марксисту. Съ тѣхъ поръ этотъ унылый персонажъ успѣлъ подняться высоко по ступенямъ государственной лѣстницы: онъ именуется сейчасъ «президентомъ Академіи Художественныхъ Наукъ». Странная Академія и странный президентъ! Въ Италіи не такъ давно его приняли прямо за Президента Россійской Академіи Наукъ.

Я не былъ знакомъ съ «профессоромъ», мы познакомились безъ всякаго энтузіазма. Онъ освѣдомился о цѣли моего посѣщенія; вышелъ Блокъ, тяжело волоча ноги, явно больной, желтоблѣдный, осунушійся, чѣмъ-то недовольный, чѣмъ-то крайне разстроенный. Онъ сталъ жаловаться на свое здоровье и на тотъ пріемъ, который ему оказала Москва. Разговоръ принялъ неожиданный и непріятный оборотъ: больше всѣхъ стрекоталъ Чуковскій, убѣждая Блока, что, дѣйствительно, онъ все еще знаменитъ и все еще популяренъ, что «выступленіе» его имѣло огромный успѣхъ, и виноваты лишь распорядители, что какія-то «курсистки» собрались «засыпать его цвѣтами», но вотъ только не достали цвѣтовъ… Чуковскій держалъ себя такъ, какъ если бы передъ нимъ была капризная, тщеславная старѣющая актриса, которой надо говорить всякій вздоръ. Мнѣ было досадно, и неловко, и грустно за Блока. Я уже раньше слышалъ, что онъ остался очень недоволенъ своимъ вечеромъ, кажется, въ консерваторіи. Слушатели раздражали его, обратившись къ одному изъ нихъ въ солдатской шинели, онъ, глядя на него въ упоръ, медленно прочелъ свои латинскіе стихи. Воображаю, какъ этотъ «невѣдомый солдатъ» революціи зауважалъ послѣ этого Блока!

Читать у насъ Блокъ отказывался. Онъ жаловался, кромѣ того, что ему предстоитъ читать въ тотъ вечеръ въ какомъ-то «Домѣ Печати». Я разъяснилъ ему, что «Домъ Печати» учрежденіе казенное. Слегка обиженный Коганъ пытался доказать, что это, напротивъ, свободнѣйшая ассоціація свободнѣйшей Москвы. Какія, однако, то были либеральныя времена!

Мнѣ никогда въ жизни не приходилось приглашать куда-либо какихъ-либо знаменитостей. Чувствуя себя не на высотѣ положенія, я всталъ и попрощался. Чуковскій крайне засуетился въ безпредметномъ своемъ любопытствѣ. Прощаясь съ Блокомъ, я сказалъ, что друзья мои и друзья нашего «Студіо» будутъ, конечно, жалѣть. Въ лицѣ Блока мелькнуло вдругъ что-то доброе и человѣческое. «Я постараюсь прійти, я навѣрно приду» — сказалъ онъ и, наконецъ, улыбнулся.

Въ тотъ вечеръ у насъ было еще какое-то чтеніе. О Блокѣ стало уже извѣстно, и въ аудиторіи курсовъ Герье въ Мерзляковскомъ переулкѣ собралось больше народу, чѣмъ собиралось обыкновенно. Мы ждали, и не напрасно. Въ одиннадцатомъ часу на лѣстницѣ послышался шумъ, вошелъ Блокъ, кучка вѣрныхъ людей сопровождала его; нѣсколько барышень несли цвѣты. Это, вѣроятно, и были обѣщанныя Чуковскимъ «курсистки».

Блокъ казался возбужденнымъ и болѣе бодрымъ. Поздоровавшись, онъ успѣлъ мнѣ разсказать, что въ «Домѣ Печати» какой-то молодой поэтъ (Блокъ сказалъ «какой-то идіотъ») аттестовалъ его мертвецомъ и выходцемъ съ того свѣта. Я замѣтилъ, что иного отъ этихъ господъ и не слѣдовало ждать. Блокъ махнулъ рукой и началъ читать стихи.

Онъ началъ читать нѣсколько «скупо» и утомленно. Но аудиторія наша состояла изъ людей, которые знали и любили его стихи. Блокъ это угадалъ, услышалъ — иной разъ замедленное имъ слово произносилось полушепотомъ сразу на нѣсколькихъ скамьяхъ. Блокъ остановился, радость мелькнула въ его лицѣ, озаренномъ внутреннимъ огнемъ былыхъ вдохновеній, голосъ его зазвучалъ иначе…

«Я въ эту ночь больной и юный
Простертъ у львинаго столба».

Я смотрѣлъ сбоку на его тяжелый и правильный профиль, видѣвшій столько житейскихъ бурь и вотъ смягченный, видимо, этой минутой бережнаго вниманія, этимъ вѣтромъ сочувствія. Невольно думалось какъ немного, въ сущности, нужно, чтобы внимающій нашелъ того, кому онъ счастливъ внимать и чтобы поэтъ пересталъ себя чувствовать вопіющимъ въ пустынѣ. Какимъ образомъ могло случиться, что этотъ столь многими любимый въ прекрасномъ своемъ дарованіи человѣкъ столь явно одинокъ и несчастенъ, столь горестно молчаливъ подъ вздорное жужжаніе Чуковскихъ и скучное гудѣніе Когановъ. Въ тотъ вечеръ, оказавшійся послѣднимъ «вечеромъ» Блока, мы видѣли воочію традиціонную, увы, гибельную судьбу русскаго писателя, русскаго поэта.

[1] Храмъ уничтоженъ «соввластью» въ 1933. Стоялъ на углу современнаго Большого Николопесковского переулка (дом № 6) на пересѣченіи съ Среднимъ Николопесковскимъ переулкомъ (дом № 3).

Павелъ Муратовъ.
Возрожденіе, № 828, 8 сентября 1927.

Views: 31

Салонный большевизмъ оказался не очень стойкой формой послѣ-военной лихорадки, прошедшей по всей Европѣ. Эпидемія эта никогда, впрочемъ, не была ни повальной, ни тяжелой, ни сколько нибудь опасной даже въ самые благопріятные для нея годы — отъ генуэзской конференціи до первыхъ радостей дипломатическаго признанія. О ней не стоило бы и вовсе говорить, если бы не были ею поражены нѣкоторые «лучшіе умы» и добрыя, въ общемъ, души.

Если оставить въ сторонѣ тѣ салоны, гдѣ говорятъ, въ сущности, о продажѣ нефти или сырья, то явленіе это окажется нѣсколько сложнымъ. Что поддерживаетъ его: незнаніе правды о большевизмѣ? Отчасти да, конечно, но кромѣ того и, пожалуй, въ большей степени, незнаніе правды о прежней Россіи. У прежней Россіи въ Европѣ мало друзей, и это понятно: если бы прежняя Россія была дѣйствительно тѣмъ, чѣмъ ее хотятъ представить въ Европѣ, у нея не нашлось бы защитниковъ и среди русскихъ. Быть можетъ, и намъ была бы понятна тогда довольно обычная европейская формула — «большевизмъ — это, конечно, не очень хорошо, но все же лучше, чѣмъ прежняя Россія». Средняя русская формула, какъ извѣстно, иная — «прежняя Россія, можетъ быть, это и не такъ ужъ хорошо, но во всякомъ случаѣ во много, много разъ лучше, чѣмъ большевизмъ». Впрочемъ, обычная европейская формула, это скорѣе формула улицы, чѣмъ салона. Улица вѣдь не обязана читать книги, въ салонѣ же будто бы знаютъ и цѣнятъ русскую литературу. Но какимъ образомъ, зная и цѣня прежнюю русскую литературу, могутъ не знать и не понимать прежней русской жизни? Предполагается, очевидно, (и это усиленно твердили мы сами однажды), что русскій писатель писалъ замѣчательныя вещи вопреки тѣмъ «условіямъ жизни», которыми онъ былъ окруженъ. Однако когда же и въ какой странѣ порядочный писатель не шелъ наперекоръ всѣмъ «условіямъ жизни» и не дѣйствовалъ вопреки здравому смыслу своихъ благополучныхъ соотечественниковъ!

Скорѣе всего салонно-большевиствующимъ кажется просто неинтересной прежняя Россія. Она не «нова», не экзотична и слишкомъ похожа, въ концѣ концовъ, на Европу. Читая Чехова, напримѣръ, чувствуетъ ли себя полюбившій его англійскій писатель перенесеннымъ на другую планету или видитъ въ немъ все то же свое, лишь окрашенное мечтаемо-русскимъ, какъ видѣлъ нѣкогда въ Диккенсѣ свое русское сквозь мечтаемую Англію русскій писатель. Да, Чеховъ вовсе не экзотиченъ и оттого совсѣмъ не годится для большевиствующаго салона. Такъ какъ, если только въ этомъ салонѣ не говорятъ о нефти или сырьѣ, то непремѣнно говорятъ о театрѣ Мейерхольда, о государственномъ кубизмѣ, о революціонныхъ писателяхъ и коммунистическихъ поэтахъ. Въ такомъ салонѣ можно оказаться очень непріятнымъ человѣкомъ, разсказывая самыя простыя и намъ всѣмъ извѣстныя вещи — что Мейерхольдъ не есть «порожденіе Октября», что московскій кубизмъ увялъ безъ Монпарнасса, что революціонные писатели, это только очень скучные подцензурно-бытовые писатели и что коммунизмъ не столько создалъ своихъ поэтовъ, сколько нанялъ ихъ на биржѣ поэтическаго труда. Эти истины непріятны, ибо онѣ нарушаютъ самую дорогую для сноба иллюзію, — иллюзію новизны. Мы видѣли не такъ давно русскаго сноба, кн. Святополкъ-Мирскаго, восхищеннаго въ уютныхъ даляхъ англійскаго салона въ самомъ дѣлѣ «новымъ», «острымъ» и экзотическимъ зрѣлищемъ — совѣтской Россіей, увязшей гдѣ-то между электрификаціей и обиходомъ семнадцатаго вѣка…

При всемъ томъ смѣшномъ, что несетъ съ собою салонный большевизмъ, въ немъ есть и значительное. Нѣкоторыхъ хорошихъ и очень безпомощныхъ людей стараго европейскаго порядка, нарушеннаго войной, влечетъ иногда большевизмъ, какъ ярко выраженная идея гибели и конца, и, если угодно, возмездія. При всѣхъ тѣхъ нелѣпостяхъ, которыя Уэльсъ заставляетъ говорить своихъ «кающихся лордовъ» (мы, русскіе, слава Богу, пережили и «кающихся дворянъ» и «кающихся интеллигентовъ»; намъ остается увидѣть развѣ только «кающихся коммунистовъ») — эти люди все же списаны имъ съ какой-то натуры. Они существуютъ, и существованіе ихъ — тревожный знакъ для нашей эпохи, еще хранящей крупицу старыхъ достоинствъ, не позволяющихъ признать окончательно единую власть денегъ, но и не знающей никакой другой іерархіи, никакого иного авторитета.

Павелъ Муратовъ.
Возрожденіе, № 825, 5 сентября 1927.

Views: 30

Въ совѣтскихъ газетахъ было недавно напечатано, что Ѳерапонтовъ монастырь, расписанный фресками Діонисія, объявленъ историческимъ памятникомъ и переданъ въ вѣдѣніе «Главнауки». Это очень хорошо. Не мѣшаетъ напомнить только, что Ѳерапонтовскія росписи не принадлежатъ къ «открытіямъ» послѣдняго времени. Да ихъ, впрочемъ, не приходилось и открывать: фрески Діонисія никогда не были забѣлены или записаны. Монастырская церковь съ давнихъ поръ стояла въ томъ же видѣ, въ какомъ вѣроятно стоитъ и сейчасъ. Но вотъ что въ самомъ дѣлѣ странно: Шевыревъ при всемъ своемъ интересѣ къ «древностямъ россійскимъ» не замѣтилъ Діонисія. Во время своей «зимней поѣздки въ Бѣлозерскій край» онъ даже останавливался въ Ѳерапонтовомъ монастырѣ, но не сказалъ ни слова о расписанной сверху донизу церкви. Здѣсь сказался духъ времени, умѣвшаго размышлять о старинѣ, но не умѣвшаго ее видѣть.

Большую извѣстность фрески Діонисія получили послѣ выхода въ свѣтъ книги о нихъ В. Т. Георгіевскаго (если не ошибаюсь, въ 1911 году). В. Т. Георгіевскаго нѣтъ болѣе въ числѣ живыхъ, и дни свои онъ кончилъ, живя при одной церкви въ Замоскворѣчьѣ и усердно трудясь въ одной изъ комиссій «Главмузея» надъ описью и починкой древняго церковнаго шитья.

Я видѣлъ Ѳерапонтовъ монастырь глубокой осенью 1912 года. Мы выѣхали втроемъ въ Рыбинскъ и тамъ сѣли на маленькій пароходъ, шедшій вверхъ по Шекснѣ. Шексна некрасивая рѣка, текущая въ низкихъ луговыхъ или болотныхъ берегахъ. Уныло сѣрѣла она подъ сѣрымъ сентябрьскимъ небомъ, сѣявшимъ холодный дождь изъ низкихъ облаковъ. Мы утѣшались чаепитіемъ въ пароходной столовой, такъ смѣшно повторявшей на рѣчной скорлупѣ изгибы стѣнъ какого-нибудь трансатлантика. Рѣка доставляла намъ стерлядей, берегъ — тетеревовъ и рябчиковъ. Невеликъ былъ комфортъ, но и обиленъ былъ столъ русскаго путешествія! Въ Череповцѣ намъ пришлось оставить обмелѣвшую рѣку и добраться на лошадяхъ, сперва до Кириллова, затѣмъ до Ѳерапонтова.

Странный край, странная Русь для того, кто привыкъ съ этимъ именемъ вспоминать горизонтъ привѣтливыхъ лѣсовъ подмосковной, или безграничныя синѣющія поля, безформенныя, широкія дороги и убогое жилье тульскихъ и рязанскихъ деревень. Здѣсь поднимались холмы правильными грядами, попадалось множество небольшихъ свѣтлыхъ озеръ, было много песку и хвои; деревни имѣли зажиточный видъ и были построены хорошо: узкой улицей между двухъ рядовъ избъ, искусно срубленный изъ отличнаго лѣса. При переѣздѣ черезъ гряду земля иногда обнажала камень. На спускѣ къ иному озеру внезапно открывалась окрестность съ возвышающимся надъ елями крестомъ погоста или обители.

Монастыри здѣсь многочисленны и нѣкоторые изъ нихъ названы славнѣйшими именами русской Ѳиваиды — Нилъ Сорскій, Кириллъ Бѣлозерскій. Въ Ѳерапонтовѣ въ тѣ времена была женская обитель. Въ солнечный и прохладный сентябрьскій день, одинъ изъ послѣднихъ дней сентября, монахиня съ ключами проводила насъ къ церкви. Въ ея небольшомъ гармоническомъ пространствѣ было очень свѣтло, и нѣжно-пестрѣющія фрески на ея стѣнахъ казались необыкновенно радостными. Эти глубокіе синіе фоны, эти розовыя, блѣдно-желтыя, блѣдно-зеленыя и голубыя изображенія напомнили мнѣ чудеснѣйшія мѣста Италіи и болѣе всего падуанскую капеллу Джотто. Мы чувствовали себя чрезвычайно счастливыми, оказавшись, наконецъ, не передъ съ трудомъ открытымъ археологическимъ фрагментомъ, но передъ цѣльнымъ, стройнымъ, большимъ и яснымъ свидѣтельствомъ древняго русскаго художества. Мастеръ Діонисій съ сыновьями, прославившій на стѣнахъ Богородичной церкви всѣ чудеса и дѣянія Пречистой, оставилъ здѣсь и свое имя, закончивъ длинную подпись свою смиренной молитвой о спасеніи отъ мукъ вѣчныхъ.

Приближеніе бездорожья заставило насъ поторопиться. Мы тронулись въ сторону Вологды по старому волоку, отъ притоковъ Волги къ истокамъ Сѣверной Двины. Проѣзжая краемъ Кубанскаго озера, мы видѣли большія богатыя села, обширныя избы съ въѣздами во второй этажъ, съ прекрасной деревянной рѣзьбой. За самоваромъ старухи доставали для насъ старинные уборы, золотомъ шитые или украшенные своимъ кружевомъ и мелкимъ кубанскимъ жемчугомъ. Но на второй день подулъ слѣва холодный вѣтеръ, сыпля снѣгомъ; ударилъ морозъ и сковалъ дорогу. На колесахъ мы едва добрались до Вологды.

Я вспоминалъ недавно эти двадцать верстъ въ телѣгѣ по замерзшей грязи, я вспоминалъ ихъ и улыбался, ибо бесѣда о художественныхъ чудесахъ Ѳерапонтова монастыря происходила въ великолѣпной виллѣ подъ Флоренціей, и собесѣдникомъ моимъ былъ знаменитый художественный критикъ, видѣвшій все на своемъ вѣку, кромѣ развѣ только этихъ рускихъ чудесъ. Онъ мнѣ признался въ томъ, что это единственное, что могло бы его еще интересовать. Стоя у затопленнаго, несмотря на флорентійскій апрѣльскій день, камина, онъ вздыхалъ и жаловался на свою привычку къ комфорту. И я не пытался его склонить къ опыту русскаго путешествія.

Павелъ Муратовъ.
Возрожденіе, № 823, 3 сентября 1927.

Views: 37

Въ августѣ 1918 года я стоялъ въ Москвѣ передъ большимъ объявленіемъ, свѣже наклееннымъ на сѣрой стѣнѣ церкви Бориса и Глѣба у Арбатскихъ воротъ. [1] Возвѣщалась всеобщая регистрація «бывшихъ» офицеровъ и обязательная для нихъ явка на завтрашнее число въ манежъ Алексѣевскаго училища. Въ дѣловомъ лаконизмѣ объявленія было явно нѣчто весьма угрожающее. Въ тѣ годы я придерживался правила — ни на какія регистраціи не спѣшить; поздно жалѣть, что его не придерживались многіе другіе! Мнѣ удалось прожить, ни разу не принявъ участія въ засѣданіи «домоваго комитета» и никогда не откликнувшись на призывъ къ «трудовой повинности». Отъ церкви Бориса и Глѣба я направился домой, глядя, какъ въ концѣ Поварской садилось солнце и соображая, можетъ ли вечеромъ оказаться поѣздъ на горемычной Брянской дорогѣ. Тамъ, не доѣзжая Малоярославца, въ имѣніи нашихъ друзей жила моя семья.

Съ чемоданчикомъ въ рукахъ я скоро очутился въ Дорогомиловѣ. Въ этомъ чемоданчикѣ везлась и наполовину оконченная рукопись третьяго тома «Образовъ Италіи». При странныхъ обстоятельствахъ ей суждено было попасть въ Бѣлкино, туда, гдѣ девять лѣтъ тому назадъ были написаны первыя главы затянувшейся книги. Не стану описывать вокзалъ и поѣздъ первыхъ лѣтъ революціи — литература наша, чуткая ко всякому безобразію, описала ихъ много разъ. Мы тронулись около полуночи; поѣздъ былъ полонъ разными людьми. То были первые «мѣшочники», — первые изъ тѣхъ торговыхъ удальцовъ русскаго сѣвера, которые, спустя годъ, своимъ походомъ на югъ за хлѣбомъ, крупой и масломъ спасли обѣ столицы отъ голодной смерти, какимъ-то образомъ оказавшейся однимъ изъ «этаповъ» соціалистическаго строительства.

Эти люди молчали, дремали и думали. Вмѣстѣ съ ними я такъ же молчалъ и думалъ. Мнѣ не спится въ поѣздѣ и легко думается; я люблю ночныя мысли. Не помню мыслей того печальнаго часа и не пытаюсь ихъ вспомнить. Знаю только, что то были мысли о прошломъ и будущемъ: ночныя мысли это всегда больше мысли о прошломъ и будущемъ, чѣмъ мысли о настоящемъ.

Подъ утро я слѣзъ на разъѣздѣ номеръ тринадцатый и съ деревянной платформы шагнулъ прямо въ лѣсъ. Было уже свѣтло, но стоялъ сильный туманъ. Глинистыя дороги въ лѣсу размокли, съ листьевъ падали неумолчныя капли. Я шелъ съ удовольствіемъ, не торопясь: просидѣвъ нѣсколько часовъ среди несчастныхъ и хмурыхъ людей, пріятно видѣть деревья, которыя всегда кажутся и счастливѣе и привѣтливѣе. Къ тому же я люблю туманъ и до сихъ поръ не стыжусь этого недостатка, присущаго, быть можетъ, цѣлому поколѣнію, родившему ся въ началѣ восьмидесятыхъ годовъ.

Незамѣтно для себя я сбился съ дороги, блуждалъ немало и вышелъ къ Бѣлкину съ ненадлежащей стороны. Я угадывалъ его положеніе лишь по старымъ березамъ давно заброшенной большой дороги. Туманъ окутывалъ поля одинаковымъ покрываломъ; я ничего не видѣлъ, ни церкви, ни усадьбы, ни дома священника, но все мнѣ было знакомо. Я зналъ, что не ошибусь и сейчасъ войду въ еще невидимыя каменныя ворота. Обогнувъ волшебно исчезнувшій главный домъ, я направляюсь къ растаявшему въ бѣлой мглѣ флигелю. Я коснусь его стѣнъ, онъ перестанетъ быть призракомъ. Стукъ въ дверь разбудитъ моихъ спящихъ, встревожитъ сперва ихъ, послѣ обрадуетъ… Помню, какъ завороженный слегка этой странной минутой, этой вѣрою въ то, чего нѣтъ и что есть, одновременно, я долго стоялъ у первой изъ огромныхъ березъ старой дороги и медлилъ войти въ усадьбу. Помню эту минуту, думая о Россіи и видя ее невидимую такъ же, какъ видѣлъ тогда жилой домъ.

[1] Уничтожена большевиками въ 1930 г. Сейчасъ о ней напоминаетъ (современная) часовня Бориса и Глѣба на Арбатской площади.

Павелъ Муратовъ.
Возрожденіе, № 822, 2 сентября 1927.

Views: 29

Если бы наши «доморощенные» демократы, соціалисты и полусоціалисты, немного серьезнѣе изучили существующія и процвѣтающія демократіи, особенно Сѣверо-Американскіе Соединенные Штаты, огромная часть ихъ писаній о демократіи, республикѣ и соціализмѣ не была бы написана. Не была бы написана по той простой причинѣ, что существующія и процвѣтающія демократіи совершенно не похожи на ту «особу», которую они зовутъ «демократіей» и «желательнымъ общественнымъ строемъ».

Смогу бѣгло сравнить основныя черты американской демократіи съ той «сахарной демократіей» и «мармеладовымъ соціалистическимъ строемъ», по-доморощенному расписываемыми нашими демократами. чтобы видѣть, что это вещи разныя и даже противоположныя. Сравненіе это нужно и поучительно. Америка въ настоящее время является страной, въ которой положеніе трудовыхъ массъ является наилучшимъ, по крайней мѣрѣ, экономически и политически. Америка представляетъ страну наиболѣе вліятельную въ международномъ отношеніи. Лидерство — и политическое и экономическое, и даже культурное — принадлежитъ Америкѣ.

Спрашивается, какъ же это достигнуто? Черезъ соціализмъ? Или путемъ реализаціи «сахарныхъ демократическихъ идеаловъ» нашихъ демократовъ? Ничуть. Реальное положеніе дѣла было и остается совершенно инымъ.

Средній годовой доходъ американскаго фермера и рабочаго около 1.600 долл., т. е. неизмѣримо выше, чѣмъ средній годовой доходъ рабочаго и крестьянина въ любой странѣ. Уровень жизни американскаго фермера и рабочаго опять-таки гораздо выше, чѣмъ въ другихъ странахъ. Средній американскій фермеръ живетъ, какъ жилъ въ Россіи средней руки успѣшный помѣщикъ, съ той разницей, что практически всѣ фермеры имѣютъ, по крайней мѣрѣ, одинъ автомобиль, — многіе — два и три автомобиля, радіо, телефонъ, ванную и т. д. То же самое можно сказать и объ огромномъ большинствѣ американскихъ рабочихъ, кромѣ небольшой части вновь прибывшихъ иммигрантовъ и лѣнтяевъ или никуда негодныхъ лицъ.

Таково положеніе дѣлъ съ одной стороны. Со стороны же соціализма Америка — наименѣе соціалистическая страна. Не только среди общаго населенія, но и среди класса рабочихъ и фермеровъ соціализмъ и коммунизмъ и «классовая борьба» и «классовая психологія» развиты меньше, чѣмъ въ любой европейской странѣ. Такова обратная сторона медали.

Это утвержденіе совершенно достовѣрно.Небольшое количество фактическихъ данныхъ иллюстрируетъ сказанное. Во-первыхъ, въ настоящее время на 112 съ лишнимъ милліоновъ населенія здѣсь имѣется только около 7.000 коммунистовъ, несмотря на то, что принадлежность къ этой партіи не запрещена и закономъ не преслѣдуется. Во-вторыхъ, число «салонныхъ соціалистовъ» нѣсколько больше, но опять-таки совершенно незначительно. Въ третьихъ, Американская Федерація Труда совершенно свободна отъ соціализма и непримиримо враждебна къ коммунизму, враждебна настолько, что по конституціи Американской Федераціи Труда коммунисты не могутъ быть ея членами, а если случайно проникаютъ, то исключаются. Въ ряду многихъ противниковъ признанія совѣтовъ Американская Федерація Труда занимаетъ наиболѣе непримиримую позицію. Въ ея многократныхъ резолюціяхъ она безъ стѣсненія клеймила совѣтскую власть и коммунистовъ: «самыми вредными врагами рабочаго класса», «тиранами», «убійцами» и т. д. Лидеры и вожди федераціи — не соціалисты. И вообще вліяніе соціалистовъ среди рабочихъ абсолютно ничтожное. Имъ тутъ нечего дѣлать. Основнымъ принципомъ Федераціи служитъ не лозунгъ «классовой борьбы», а классового сотрудничества.

Съ еще большимъ основаніемъ вышесказанное можно утверждать о классѣ фермеровъ. Американскій фермеръ — индивидуалистъ-собственникъ. Онъ совершенно глухъ къ коммунисто-соціалистическимъ призывамъ. Общій взглядъ населенія на соціалистовъ примѣрно такой: это — или бездѣльники или паразиты, или неисправимые и блаженненькіе идеалисты.

Выводъ: американскіе трудовые классы наиболѣе благоустроены и они же наименѣе соціалистичны. Надъ этимъ выводомъ, согласно правиламъ индуктивной логики не мѣшаетъ подумать нашимъ соціалистамъ.

Теперь перейдемъ къ американской демократіи. Невѣжественные энтузіасты демократіи часто понимаютъ подъ демократіей строй, въ которомъ «всѣ равны», въ которомъ «все и вся» избирается и голосуется, въ которомъ права исполнительной власти и въ государствѣ и въ общественныхъ учрежденіяхъ сведены «на нѣтъ», въ которомъ царствуетъ «полная свобода», нѣтъ милитаризма, нѣтъ принужденія, словомъ, царствуетъ «засахаренный гуманизмъ» и «благожелательная мягкотѣлость».

Я долженъ откровенно сознаться, что въ ряду великихъ демократій прошлаго и настоящаго такой «демократіи» я не знаю. Въ довершеніе, съ полной откровенностью можно утверждать, что великая американская демократія совершенно отлична отъ вышеизложеннаго идеала «засахаренной и безпозвоночной демократіи» нашихъ доморощенныхъ демократовъ. Съ ихъ точки зрѣнія американская демократія должна быть признана «деспотической автократіей». Нижеслѣдующіе штрихи — немногіе изъ тысячи такихъ штриховъ — покажутъ, что реальная демократія Америки совершенно не похожа на то, за что ее часто выдаютъ наши демократы.

Начнемъ съ равенства. Сравните только состояніе Форда или Рокфеллера съ среднимъ доходомъ большинства населенія, и вы увидите, что экономическое неравенство въ Америкѣ не меньше, чѣмъ въ любой странѣ. Политически права американскаго президента или министра, или генерала, не меньше правъ короля, монархическаго министра, или монархическаго генерала. Права и полномочія исполнительной власти, начиная съ президента Америки и кончая любымъ чиновниковъ въ отношеніи подчиненныхъ или рабочихъ, во всякомъ случаѣ, не меньше, чѣмъ въ любой не «демократической» странѣ. Если въ ряду областей «администрація» избирается народомъ, во многихъ другихъ областяхъ — она назначается. Президентъ республики, какъ извѣстно, самъ назначаетъ министровъ и они отвѣтственны только передъ нимъ, а не передъ палатами. Но вглядитесь поглубже въ основныя учрежденія Америки, и вы увидите нѣчто поразительное. Беру примѣръ — американскіе университеты и школы. У насъ въ Россіи ректоры, деканы, профессора избирались. Судьба университета зависѣла отъ совѣта университета. Здѣсь профессора, президентъ и деканы не избираются, а назначаются. Основные университетскіе вопросы «деспотически» разрѣшаются президентомъ и регентами университета безъ всякаго совѣта и голосованія профессоровъ или студентовъ. Профессора назначаются и отставляются президентомъ и регентами. Нѣтъ и тѣни того «демократизма», который существовалъ въ царской Россіи. Вышесказанное вѣрно не только по отношенію къ частнымъ, но и государственнымъ университетамъ.

Другой примѣръ изъ той же университетской жизни. У насъ посѣщеніе лекцій студентами было совершенно свободно. Здѣсь оно обязательно. Студентъ, пропустившій безъ уважительныхъ причинъ рядъ лекцій, теряетъ весь курсъ и кромѣ того можетъ быть наказанъ. Какъ это не похоже на «неограниченную свободу», воспѣваемую нашими демократами.

Больше того, равные въ правахъ внѣ ихъ службы, рабочій и капиталистъ, подчиненный чиновникъ и его начальство, студентъ и профессоръ, — въ теченіе служебныхъ обязанностей абсолютно неравны: одинъ является «повелителемъ», другой — «подчиненнымъ». И вы можете быть увѣрены, что эта «повелительность» одной стороны категорична и свободна отъ всякой «мягкотѣлости». Какъ примѣръ, я могу упомянуть, что американскіе студенты, даже тѣ изъ нихъ, которые «оставлены при университетѣ», третируются профессоромъ примѣрно, какъ наши гимназисты учителями гимназіи. И это во всѣхъ областяхъ американской жизни. Она вся построена на разумной, но строгой дисциплинѣ, не имѣющей ничего общаго съ распущенностью фантастической свободы.

Я помню, какъ у насъ въ Россіи потѣшались надъ «потѣшными». О введеніи принудительнаго воинскаго обученія среди студентовъ университета никто не осмѣливался даже и заикнуться. Здѣсь принудительное воинское обученіе существуетъ во всѣхъ государственныхъ университетахъ. Студенты подъ руководствомъ офицеровъ въ теченіе двухъ лѣтъ обязаны пройти курсъ воинской учебы. Со всей ея муштровкой, дисциплиной и т. д. У насъ даже въ среднихъ школахъ посѣщеніе церкви часто было не обязательнымъ. Здѣсь въ большинствѣ частныхъ университетовъ и колледжей оно обязательно, и не только въ праздники, но и каждый день.

Съ точки зрѣнія демократовъ доступъ въ университеты долженъ быть открытъ всѣмъ и вся. Въ Америкѣ, особенно за послѣдніе годы, болѣе и болѣе растетъ движеніе въ пользу недопущенія или исключенія изъ университетовъ массы возможныхъ студентовъ. Частные университеты и колледжи дѣлаютъ строгій отборъ поступающихъ студентовъ и принимаютъ только тѣхъ, кто удовлетворяетъ необходимымъ умственнымъ, моральнымъ, физическимъ и религіознымъ требованіямъ университета. Что касается права поступленія въ государственные университеты — потенціально это право имѣютъ всѣ, кто окончилъ среднюю школу. Фактически, однако, положеніе иное.

Всѣ вновь поступающіе студенты подвергаются физическому и умственному испытанію. Родители тѣхъ изъ нихъ, кто умственно не обѣщаетъ быть особенно успѣшнымъ, получаютъ «совѣтъ» отъ университета не отправлять ихъ дѣтей: юношей и дѣвушекъ, въ высшую школу, потому что (и это сейчасъ экспериментально доказано) по всѣмъ даннымъ, такой студентъ будетъ только бременемъ для университета, зря потратитъ время, зря израсходуетъ деньги и потому для него и для его родителей лучше, если онъ выберетъ себѣ другую дорогу, болѣе соотвѣтствующую его талантамъ или безталанности. Въ основѣ такой «недемократической» политики лежитъ убѣжденіе, что люди по своимъ природнымъ качествамъ не равны, и только одаренные имѣютъ право поступать въ высшую школу. И школа сама начинаетъ разсматриваться не только и не столько, какъ воспитательно-учебное учрежденіе, сколько какъ «селекціонное рѣшето», назначеніемъ коего служитъ «просвѣтить» талантливыхъ лицъ и пропускать ихъ и тормозить безталанныхъ и прирожденно-неодаренныхъ лицъ. Съ точки зрѣнія наивнаго уравнителя такая политика и такое воззрѣніе должны разсматриваться какъ нѣчто кастовое и въ высшей степени «не демократическое». И однако, реальное положеніе дѣла таково, какъ оно описано выше. И для всякаго, кто понимаетъ что-нибудь въ біологіи, психологіи и соціологіи, должна быть ясной разумность такой политики.

Дальше. Съ точки зрѣнія мягкотѣлаго россійскаго демократа смертная казнь преступниковъ или тѣлесное наказаніе ихъ является «варварствомъ». Мы умудрились отмѣнить «смертную казнь» даже въ арміи въ періодъ войны и революціи. Въ Америкѣ этого «варварства» не боятся. 24 штата продолжаютъ имѣть смертную казнь. Нѣкоторые штаты, напримѣръ, Миссури, уничтожили ее въ 1917 г., но потомъ обратно возстановили въ 1919 году. Тѣлесное наказаніе тоже существуетъ. И за послѣдніе годы рядъ штатовъ, которые не имѣли его, ввели опять (битье кнутомъ).

Нужно ли добавлять, что позвоночнымъ столбомъ американской психологіи всегда былъ принципъ: индивидуальной иниціативы. индивидуальной отвѣтственности и риска, индивидуальной выгоды и универсальнаго соревнованія. Эти принципы, въ корнѣ противоположные соціализму, вылились въ равенство, но не въ арифметическое, проповѣдываемое нашими уравнителями, а въ равенство пропорціональное: каждому по его талантамъ, способностямъ и достиженіямъ. Генія и идіота нельзя уравнять. И не надо… Что нужно и что разумно, это распредѣлить права и обязанности пропорціонально генію одного и идіотизму другого. Эдиссонъ или Фордъ составитъ себѣ состояніе неизмѣримо большее, чѣмъ состояніе обычнаго рабочаго. И что же? Это вызываетъ здѣсь скорѣе восхищеніе, потому что этимъ они обязаны своему генію, котораго простой смертный не имѣетъ. Вся американская жизнь построена такъ, что она даетъ каждому «шансъ» сдѣлаться чѣмъ угодно. Она какъ бы говоритъ каждому: отъ тебя самого зависитъ, будешь ли ты президентомъ, или Фордомъ, или Эдиссономъ, или неквалифицированнымъ рабочимъ или бѣднякомъ. Если ты силенъ — пробивайся, докажи, что ты силенъ, преодолѣвай препятствія и будь чѣмъ ты желаешь быть. Если ты этого не можешь и только можешь, что хныкать и жаловаться на всѣхъ и вся, значитъ ты и въ самомъ дѣлѣ ничего не стоишь, значитъ «кишка тонка». Посему будь доволенъ тѣмъ, что имѣешь, вини самого себя и благодари тѣхъ, кто своимъ геніемъ и талантомъ поднимая себя, улучшаютъ и твое существованіе.

Такова внутрення «пружина» всей американской психологіи. Съ этой точки зрѣнія понятно, почему всякій, кто достигаетъ чего-нибудь, вызываетъ вмѣсто зависти восхищеніе и почему громадная масса американцевъ думаетъ, что Фордъ и Эдиссонъ, составивъ себѣ состояніе, въ то же время улучшили положеніе массъ неизмѣримо болѣе, чѣмъ всѣ соціалистическіе «попечители рабочаго класса» и революціонные болтуны, взятые вмѣстѣ.

Этотъ принципъ «пропорціональнаго равенства» и вытекающаго отсюда соревнованія является тѣмъ моторомъ, который порождаетъ неизсякаемую энергію американскаго народа, неустанно толкаетъ каждаго къ напряженію всѣхъ его силъ и способностей и превращаетъ жизнь американца въ большое футбольное состязаніе, въ которомъ каждый, соблюдая правила честной игры, въ то же время старается побить своего противника. Побѣдитель имѣетъ право быть довольнымъ побѣдой, потому что онъ «игралъ честно», и побѣжденный не имѣетъ никакого основанія для ненависти къ побѣдителю, потому что онъ имѣлъ тотъ же «шансъ» и если оказался побитымъ, то потому, что онъ слабъ, а его противникъ силенъ. Это объясняетъ отсутствіе классовой ненависти или классовой психологіи среди американскаго народа. Индивиды и группы этой великой націи «играютъ» жизнь съ увлеченіемъ, азартомъ, но соблюдая правила «честной игры». При такихъ условіяхъ менѣе успѣвающіе не могутъ жаловаться или ненавидѣть болѣе успѣвающихъ.

Отсюда — вышеуказанное «пропорціональное равенство» Америки, въ корнѣ отличное отъ «арифметическаго равенства» нашихъ уравнителей.

Эти штрихи показываютъ, что подлинная демократія весьма отлична отъ той фантастической демократіи, вѣрнѣе, «безпозвоночной мягкотѣлости», которую съ такимъ азартомъ пропагандируютъ многіе изъ нашихъ демократовъ. Пишущій эти строки готовъ всѣми силами пропагандировать основныя черты американской демократіи. Но онъ отказывается войти въ царство демократіи нашихъ доморощенныхъ демократовъ. Оно знаменуетъ царство импотентности, безсилія, фантастики и мертвой фразеологіи. Было бы величайшимъ несчастіемъ для Россіи, если бы въ ней даже временно установилась опять эта псевдо-демократическая мягкотѣлость, захлебывающаяся отъ своей фразеологіи. Впрочемъ, эта опасность, повидимому не грозитъ въ будущемъ.

Питиримъ Сорокинъ.
Возрожденіе, № 820, 31 августа 1927.

Views: 34

І

У Европы есть показатель ея мощи: она можетъ себѣ позволить опасные опыты въ родѣ соціализма и подстрекательства дикарей къ истребленію бѣлыхъ. Большевизмъ игрушка ума пресыщенной бѣлой буржуазіи. Это не потѣха для нищихъ: нищіе хотятъ одного — быть буржуями. Не подлежитъ сомнѣнію, что грозные призраки Востока вызваны тоже самой Европой.

Мысли эти подтверждаетъ книга Анри Массиса «Защита Запада», о которой на дняхъ была помѣщена въ Возрожденіи рецензія гр. И. Бобринскаго.

Востокъ пробуждается потому, что мы его цѣлое столѣтіе тормошимъ. И будимъ мы его въ одномъ и томъ же направленіи. Проснись скорѣе и съѣшь насъ: мы банкроты.

Вотъ модный лейтъ-мотивъ современнаго европейца.

По мнѣнію Массиса, Востокъ сочиненъ Западомъ. Съ легкой руки старорусскихъ мистиковъ, пресыщенныхъ европейскимъ матеріализмомъ, младорусскихъ большевиковъ, ищущихъ по свѣту тупыхъ и озлобленныхъ пролетарскихъ кадровъ для поднятія на рога соціальнаго строя; нѣмцевъ, отворачивающихся отъ разгромившей ихъ Европы и утратившихъ за потерей колоній интересъ къ спокойствію въ чужихъ колоніальныхъ владѣніяхъ, — Европа обратилась къ Востоку. Она сочинила и свое увяданіе, и, якобы, грядущій ей на смѣну просыпающійся восточный міръ…

Миссисъ приступаетъ прямо къ сердцу Востока — къ его религіозному идеалу. Онъ беретъ буддизмъ. Цѣльность его подъ сомнѣніемъ. 23 ученія въ Индіи, 12 въ Китаѣ, 18 въ Японіи. Хаосъ. Многобожество. Можетъ ли онъ дать исцѣленіе стосковавшейся по духу Европѣ? Литература. Отъ ея красотъ въ состояніи вкушать избранные, рѣдкіе ученые, любители.

Политически и религіозно, это страна анархіи. Въ Индіи никогда не было центра: Іерусалима, Афинъ, Рима… Не страна, а музей вѣрованій. Умираютъ города-государства, ничего не оставляя послѣ себя. Индуизмъ выродился въ простое язычество.

Такъ думаютъ объ индусской цивилизаціи Сильвенъ Леви, Варгъ, Ольденбергъ, Сенаръ, изучавшіе вопросъ по первоисточникамъ.

Сужденія эти мало совпадаютъ съ чаяніями востоколюбовъ Европы, ждущихъ для нея отъ индусской мудрости обновленія. Сусальное золото вакхическихъ изліяній Рабиндраната Тагора и призывовъ Ганди не подлинники, это европеизація. Востокъ подъ Европу, да еще въ переложеніи француза Ромена Роллана. Ганди поклонникъ Толстого, Рескина, Тагоръ ссылается на поэтовъ Шелли, Вордсворта, какой-то другой азіатъ толкуетъ азіатскія писанія по Канту.

Основатель революціонной партіи Китая — Куоминтанга, [1] Сунъ Ять Сенъ, учился въ американской гимназіи на Гонолулу, слушалъ лекціи англійскаго факультета въ Гонконгѣ, окончилъ образованіе въ Лондонѣ и Парижѣ. Онъ былъ марксистомъ и горячимъ сторонникомъ «совѣтовъ».

Массисъ вмѣстѣ съ Гобино считаетъ, что отъ такого пріобщенія къ западной культурѣ произойдетъ не сближеніе Европы и Востока, а мобилизація дѣйствительно дремавшихъ тамъ до сихъ поръ силъ разрушенія и разложенія… Въ этомъ стоячемъ болотѣ прячутся страшныя чудища, а не новая совѣсть.

ІІ

Проповѣдники Востока, Тагоръ, Ганди, Окакура, Ку Хунъ Мингъ, возвѣщаютъ азіатское возрожденіе во имя европейскихъ идей, имъ, въ сущности, чуждыхъ. Эти идеи составляютъ самую суть цивилизаціи, противъ которой они возстаютъ. А эти понятія не имѣютъ даже соотвѣтствующихъ выраженій.

Въ Индіи, напр., нѣтъ слова для опредѣленія націи. Справедливость, свобода, прогрессъ, равенство — обращаются на Востокѣ въ проводники потрясеній и безпорядковъ… Толчки мы уже испытываемъ…

Перестроенія на Востокѣ созданы руками Европы. Административное объединеніе Индіи подъ британской властью подготовило образованіе единой индійской націи.

При появленіи въ Азіи европейцевъ, старыя азіатскія народности находились въ состояніи полнаго упадка. Ихъ завоеваніе означало ихъ возрожденіе.

Китай еще въ началѣ XX вѣка пребывалъ въ положеніи, въ которомъ его засталъ въ XIII вѣкѣ путешественникъ Марко-Поло. Европейцы изъ зтого Китая сдѣлали Китай Сунъ Ять Сена и смуты 1927 года; изъ Индіи деспотій — Индію Ганди; изъ Турціи самодержавныхъ султановъ — строптивую Турцію кемалистовъ, намѣревающуюся собрать въ одну федерацію Персію, Афганистанъ, Аравію (а теперь даже балканскихъ славянъ); изъ Египта Хедива — Египетъ Заглулъ-паши. Отъ европеизаціи Азія выкинула возстаніе Азіи противъ Европы. Слѣдующій этапъ объединеніе Азіи въ Паназію, подъ водительствомъ Японіи, окрыленной побѣдой 1905 года надъ Россіей.

Великая война и послѣдовавшій за ней плохо скроенный миръ еще крѣпче связалъ азіатовъ въ общей агрессивности противъ Европы. Паназіатская лига уже образовалась. Въ августѣ 1920 года въ Нагасаки происходилъ ея первый съѣздъ. Со стороны же Востока «совѣты» кажутся восточной реакціей противъ европейской цивилизаціи. Впрочемъ, вѣрнѣе признать, что тутъ встрѣтились двѣ спекуляціи, направленныя противъ общаго врага.

Большевики пользуются Азіей противъ буржуазной Европы, а просыпающаяся Азія большевиками противъ пробудителей.

ІІІ

Вотъ общія положенія. А вотъ частности въ примѣненіи къ Китаю. Въ послѣднихъ книжкахъ одного французскаго повременнаго изданія мнѣ попалась статья по китайскому вопросу. *) Авторъ жилъ въ Китаѣ. Онъ невысокаго мнѣнія о его культурѣ, по которой «бѣлымъ» рекомендуется перелицеваться.

Между прочили, онъ касается пресловутой «ксенофобіи», т. е., ненависти къ иноземцамъ. На 400.000.000 китайцевъ, едва наберется 100.00, имѣющихъ представленіе о существованіи другихъ странъ, кромѣ Китая. Это правящій классъ Китая. Да отъ 700—800.000 бандитовъ въ солдатской формѣ. Остальные 309.000.000 живутъ въ полномъ невѣдѣніи чего бы то ни было, рождаются, умираютъ, какъ насѣкомыя. Торговля дѣтьми обычное явленіе, новорожденныхъ дѣвочекъ бросаютъ въ стоки для нечистотъ… Народу этому приписываютъ заинтересованные филантропы стремленіе къ международному уравненію съ европейскими народами!

Насколько китайскія массы враждебны къ иноземцамъ, видно изъ того, что при первой опасности со стороны своихъ соотечественниковъ, они опрометью бѣгутъ спасаться на территорію европейскихъ миссій и концессій. То же самое произошло недавно, 20 марта с. г., при занятіи южанами Шанхая.

У китайцевъ есть поговорка: «на свѣтѣ три бѣдствія: студенты, солдаты и бандиты». Въ этой пословицѣ упомянуты три категоріи, стоящія внѣ народной массы, которая инертна, миролюбива, расположена къ иностранцамъ, съ «націонализмомъ», ограниченнымъ предѣлами лавки или поля. Студенты — китайская интеллигенція, полуобразованная, тщеславная, ненавидящая иностранцевъ, на которыхъ сваливаетъ всѣ своя собственныя прегрѣшенія. Въ головахъ сверху отложенія марксизма.

Солдатчина распредѣлилась между десяткомъ вороватыхъ генераловъ. У этой солдатчины слово «ксенофобія» надо переводить такъ: это желаніе, чрезвычайно сильное, ограбить европейскія концессіи. Бандиты же, это бѣглые солдаты, спеціализировавшіеся на разбояхъ.

Ошибочно говорить о волѣ китайскаго народа. Если бы воля эта могла бы въ чемъ-нибудь проявиться, то она, прежде всего, обратилась бы противъ собственныхъ внутреннихъ насильниковъ. Тѣмъ менѣе можетъ быть рѣчь о «національномъ» подъемѣ китайцевъ…

Въ европейской печати сочувственно относятся къ вспышкѣ китайскаго націонализма. Особенно въ томъ случаѣ, когда вспышки направлены противъ сосѣда по Европѣ.

Французовъ не огорчаютъ непріятности, постигающія въ Китаѣ англичанъ. Каждый европеецъ надѣется другого въ Китаѣ пересидѣть. Между тѣмъ, если вынуждены будутъ уйти одни, то уйти придется всѣмъ.

Европейскіе журналисты иногда противопоставляютъ европейской цивилизаціи какую-то «желтую» цивилизацію. Никакой «желтой» цивилизаціи нѣтъ, и смѣшно умиляться передъ несуществующимъ въ нашемъ смыслѣ китайскимъ націонализмомъ, когда всѣмъ надо, плечомъ къ плечу, защищать жизнь и имущество бѣлыхъ.

Въ словахъ умнаго и бывалаго француза чувствуется голосъ здраваго смысла. Вѣроятно, поэтому онъ но будетъ своевременно услышанъ тѣми, кому это надлежитъ.

[1] По современному чтенію — Гоминьдана.

*) Mercure de France. 1—15 av. 1927. Le problème chinois. R. d’Auxion de Ruffé.

Николай Чебышёвъ.
Возрожденіе, № 703, 6 мая 1927.

Views: 33